БАРАК ДЛЯ ЖЕНЩИН – КАМЕРА #12 – НОЧЬ ПЕРЕД ИГРОЙ




 

- Они соединяют тебя с ним цепью, и дальше только вдвоем. Представляете вообще?

Маша самая пышная. И самая говорливая. Она рассказывает одну и ту же историю каждый день, и все ее слушают. Особенно новенькие. Маша все обо всем знает.

Сейчас ее слушают, по меньшей мере, из шести ближайших камер.

- Все время вдвоем. И на три шага не отойдешь, цепь всего метр длиной. И так до самого конца.

- И что, в туалет тоже перед ним ходить? – с ужасом шепчет Соня, смазливая блондинка лет двадцати. Ее принесли в барак прошлым утром и Машины россказни ей в новинку.

- Все! – округляет глаза Маша. – Все, абсолютно!

Солома в тюфяке настолько прохудилась, что Ева, лежа на спине, чувствует лопатками каждую выемку в каменном полу. Пышные каштановые волосы разметало по мешковине тюфяка. Она слушает Машу вполуха, покусывая тонкую соломинку.

- Твою душу мать… - ругается чей-то хриплый голос.

- Я слышала, никаких правил нет вообще, - говорит Аза. – Ну, то есть, вы понимаете…

У Азы одна тема на уме – сексуальное насилие. Эту тему она готова мусолить часами. Ева давно бы заткнула ей рот, но камера Азы через коридор – не дотянешься.

И все же слушать это противно.

- Не понимаю… - задушено шепчет Соня. – Что ты имеешь…

- Что он может взять тебя силой, - обрывает Аза. – Прямо там, на полосе препятствий или куда еще нас завезут. И ему за это ничего не будет.

- Ты хочешь сказать – изнасиловать? - лепечет Соня.

- Шваркнуть на растяжку – как хочешь называй. Главное, это будет не по твоей воле, уж поверь. И девять шансов из десяти, что он будет не Мэттью Макконахи.

По щекам Сони уже катятся слезы. В принципе, она не плачет, только когда спит, а в те редкие мгновения, когда щеки ее высыхают – Маша с Азой считают своим долгом как можно скорее «увлажнить» их.

На ее месте Ева бы тоже плакала. В Соне килограмм 40 от силы, при сильном ветре она держится за сумочку. Куда она пойдет, на какую Игру? И сколько продержится? А с ее смазливым личиком, ужастики Азы не кажутся такими уж фантастическими.

- Пусть только попробует, начисто отобью ему женилку, - авторитетно заявляет Маша. – Или отгрызу.

Ева морщит остренький носик. Если бы в ее желудке сейчас не было так пусто, ее бы, наверное, вывернуло наизнанку.

Аза одобрительно кивает:

- Да-да, так и надо с ними. Так и делайте…

- И подпишите себе смертный приговор, - не выдерживает Ева. Она уже не лежит, а сидит на тюфяке, оглядывая всех черными, как метеориты, глазами. – Как думаете, что он с вами сделает после этого?

- А что бы ты делала? – набычивается Аза. – Лежала и ждала, пока он закончит?

- И лежала бы, - безмятежно отвечает Ева. – Чтобы выжить.

Со всех сторон хихиканье. Ева слышит, как кто-то отчетливо произносит «шлюха».

- Ой, да ладно, - отмахивается Маша, - болтать все горазды.

- А на месте Азы я бы вообще не волновалась, - продолжает Ева.

Провокация явная, но эта клуша Аза такая тупая, что возвращает мяч:

- Это еще почему?

- Потому что ты похожа на старую моль! - Ева плюхается обратно на тюфяк, возвращает соломинку в зубы.

- Соплячка! – вспыхивает Аза. – Это я старая? Мне тридцать… с небольшим. Самой-то сколько? Шестнадцать?

- Семнадцать.

- Школота! - прыскает Маша и вдруг разражается немым нервическим хохотом «в ладошку». Ей вторят несколько девушек из соседних камер.

Мастерству «немого» смеха учишься в первые дни проживания в бараках Игры.

Еву это не заботит. Пусть смеются, курицы. Ей подруги не нужны, толку от них ноль. В школе у Евы была одна – Леночка Пескова, но Ева не хотела бы видеть ее на Игре. В паре двух подруг всегда есть лидер, и Ева была им. Не хотела бы она тащить Леночку через всю Игру.

По коридору проходит тюремщик. Девушки замолкают, кто-то притворяется спящим.

- Интересно, каким будет мой… - шепчет Маша, провожая взглядом черную фигуру в маске. – Урод, наверное. Мне никогда не везет…

- Какая разница – урод не урод, - бормочет Аза. – Тебе с ним не под венец. Главное, чтобы был адекватный и не доходяга. И не слишком старый.

- А если слишком молодой? – подначивает Ева.

- Это еще хуже, - пытается отыграться Аза. – От малолеток какой толк? У них в голове пусто.

Ева оставляет эту подачу без ответа. Пусть порадуется.

Повисает пауза. Постоялицы камер думают о своем. Напряжение витает в пространстве, наполняя, сгущая его, и уже через несколько минут кажется, что воздух можно резать ножом. Долгие паузы молчание бывают невыносимы, особенно новичкам. Ева знает это по себе. Первые дни в камере были самыми ужасными. Все, что она могла тогда – сидеть, забившись в угол, обхватив себя руками, и пытаться не кричать.

Хуже всего были мысли о доме. И маме. В день перед похищением они поругались, из-за ерунды. Ева накричала, наговорила всякого. Она всегда была колючей - «ерш», как называл ее отец. Не приголубишь, не приобнимешь. Маме было очень неприятно, Ева видела это по ее лицу. Так они и расстались тем утром, а потом она поехала в школу и домой уже не вернулась. Что сейчас думает мама…

От мыслей о доме Ева чувствует покалывание в уголках глаз, но Соня не выдерживает первой:

- А что, если он просто… - она всхлипывает, - просто убьет меня и дальше пойдет один? Ведь одному легче…

Тишина. Только легкое похрапывание откуда-то слева. Ева слушает его с завистью.

- Глупости, - чуть подумав, говорит Маша. – Так нельзя.

- Почему? – спрашивает кто-то.

- В этом есть смысл, - нагнетает Аза. – Вдвоем, в сцепке… даже перелезть через забор – уже задание.

Еве приходит в голову, что Аза - эмоциональный вампир. Чужие эмоции поддерживают ее жизненные силы, и она тянет их наружу, как дементор. Что ж, каждый выживает здесь, как может.

Сама Ева выжила, слушая разговоры сокамерниц. Очень скоро стало ясно, что эти овцы боялись всего еще больше, чем она, и это странным образом подбадривало. Первые дни она не участвовала в разговорах, просто слушала. Потом стала встревать. И оказалось, что они не умнее и не сильнее ее, хоть и старше. А значит и у нее, Евы, есть шанс.

- А таскаться с трупом на другом конце цепи легче? – возражает Маша.

- Но может он найдет способ разомкнуть цепь? - не унимается Соня. – Или возьмет и просто…

Она не доканчивает фразы, но всем и так понятно, что следует за этим «просто».

- Нет, нельзя размыкать цепь, - не сдается Маша. – Это против правил.

- Откуда ты знаешь?

- Я просто знаю! Нельзя, нельзя размыкать...

Однако в ее голосе уже нет той уверенности. Слова Сони заронили зерна сомнения во всех. Зерна, которые скоро вырастут до размеров баобаба.

Неожиданно для себя Ева сознает, что эти зерна не прорастут в ее душе. Что почва для них слишком соленая.

Тихие всхлипывания из темноты свидетельствуют о том, что Соня снова плачет.

- Я хочу домой… хочу домой, - лопочет она сквозь рыдания. – Хочу к маме… домой к маме.

Никто не мешает ей плакать. Возможность выплакаться – первое и нерушимое правило в застенках женского барака.

Ева переворачивается на бок и закрывает глаза. Все, что ей сейчас надо – просто попытаться заснуть.

Вдох… выдох… вдох…

И зачем только эти овцы заговорили о напарниках? В голову опять лезут мысли о Егоре. Интересно, как он там? Они провстречались всего пару месяцев до похищения, и Еве он нравился, правда. У него была удивительная улыбка и потрясающе красивые, белые зубы. Такие ровные. Каким-то чудесным образом он умудрялся мириться с ее дурацким характером, правда, иногда все же не выдерживал, и тогда Ева слышала: «какая же ты тяжкая, Евка». Что он сейчас делает? Может, уже нашел ей замену? За наделю, хаха!

Мысли о Егоре возвращают к дому, и к горлу снова подкатывает ком. Нет-нет-нет, так нельзя. Больше нет никакого Егора. Нет дома. Нет папы и мамы. Она одна, и с этим надо смириться. И успокоиться.

Вдох… выдох… вдох…

Скоро, очень скоро она узнает, кто будет ее напарником. Страха нет. Неведомое шестое чувство подсказывает, что это будет хороший человек. Да, хороший - по-другому и быть не может.

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-03-02 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: