Как-то раз я спросил у Али, хотела бы она, чтобы я был обычным
человеком, а не шизофреником. Она ответила, что вполне достаточно того, что я
буду оставаться каким, какой есть.
Потратив несколько дней на обдумывание ее ответа, я прихожу к выводу,
что она меня оставит, если мне станет хуже. А как иначе можно истолковать ее
слова?
Жить становится легче, когда всё хоть каплю значимое для тебя уже
потеряно.
Терять вообще очень больно, поэтому, когда в моей жизни не осталось
ничего, чем я дорожил, я принял решение самостоятельно взяться за собственное
лечение. Несмотря на то, что мой диплом давно сожжен, некоторые знания в
голове до сих пор живы. Когда после перевода в новую клинику мне значительно
снизили дозу лекарств, и я начал потихоньку соображать, очень медленно и
мучительно пришел к мысли, что раньше собирался лечить людей, страдающих
недугом, от которого сейчас мучаюсь сам. Моя непоколебимая уверенность, что я
смогу помочь пациентам с психическими расстройствами оказалась столь
сильной, что умудрилась выжить, несмотря на всю дрянь, которой меня пичкали.
Еще учась в университете, читая профлитературу, общаясь с моим
ментором, пусть земля будет ему пухом, профессором Кирилловым, я пришел к
четкому пониманию: шизофрения - это не заболевание, или, точнее, шизофрении
не существует. Большинство лжеврачей, едва взглянув на пациента, ставят крест
на его жизни, накачивая психотропами, постепенно разрушающими центральную
нервную систему, превращая в безвольное растение, лишая возможности жить
нормальной жизнью. Хотя, кто из людей мечтает жить «нормально»? За годы
своей жизни я понял следующее: абсолютно все, и больные, и здоровые мечтают
|
|
стать счастливыми. Не нормальными, а счастливыми!
Когда я вышел из больницы, единственной моей целью было снова
научиться искренне улыбаться.
***
Сегодня мы впервые пришли в гости к ее друзьям. Признаюсь, с первой
секунды почувствовал себя не в своей тарелке. У меня не получилось с первого
раза запомнить имена чужих людей, поэтому я ни к кому никак не обращаюсь.
Хожу за Алей по пятам, изредка выходя покурить, слушаю ее разговоры с
незнакомым мне людьми, совершенно не понимая, над чем они смеются.
В психбольнице я стал крайне мнительным, если кто-то где-то шутил, мне
казалось, что надо мной. Не так. Я был на сто процентов уверен, что надо мной.
Единственное, чего удалось достичь в борьбе с этим недугом, - я перестал
обижаться, принимая насмешки как неизбежное.
Теперь же, каждый раз, когда все начинают смеяться, я внимательно
смотрю на лицо Али, пытаясь понять, о чем она думает. Аля не станет смеяться
надо мной. А раз ей весело, значит, все в порядке. Как и везде, куда мы приходим
с Алей и где знают про мою проблему, мужчины с недоверием поглядывают на
то, как я обнимаю эту девушку, как она прижимается ко мне. Они не понимают,
почему такая красотка, как Алечка, тратит на меня время.
До меня у нее были только успешные, состоятельные мужчины.
Избранные.
- Олег, а ты не мог бы подробнее рассказать о своей болезни? - обращается
ко мне одна из девушек. Она невысокого роста, что компенсируется огромными
каблуками, на которых ее ноги кажутся еще более кривыми, чем есть на самом
|
|
деле. Блондинка с голубыми глазами и неправильным прикусом, портящим все
впечатление о девушке, как только та открывает рот. Я хочу посоветовать ей
обратиться к Катькиному мужу, ортодонту, но вовремя закрываю рот. Судя по
тону, кажется, она со мной кокетничает.
- Шизофрения - это не болезнь, - отвечаю. - В большинстве случаев, это
другой взгляд на мир, который чужд сначала родителям, потом психиатру, после
чего последний начинает превращать пациента в больного человека.
- То есть ты считаешь, что психиатрия - это зло?
- Далеко не всегда, но часто. Психиатрия - это искусство, абсолютно не
логическая профессия. Чтобы помочь пациенту, врачу в первую очередь
необходимо его понять, а для этого нужно прочувствовать проблему, поставить
себя на место этого человека, пустить внутрь переживания пациента, и лишь
потом оценить насколько неадекватным является его поведение. Такое вполне
возможно, но это, разумеется, большой духовный труд. Намного проще выписать
психотропы, чтобы тот не выкаблучивался и не отвлекал на себя внимание, да и
дело закрыто.
- А как же голоса? Галлюцинации?
- Все относительно. Например, что есть депрессия? Допустим, у человека
кто-то умер, бросила девушка, выгнали с работы - каждый реагирует по-своему.
Кто-то плюнет и пойдет дальше, у кого-то пропадет сон, аппетит, могут появиться
приступы агрессии и раздражительности. Замечая, что с человеком не все в
порядке, близкие тащат несчастного к врачу, тот, не вникая в его жизнь,
подмахивает назначение и диагноз - получаем больного.
|
|
- Ну, это депрессия. А что насчет шизофрении? - настойчиво возвращает к
интересующей его теме один из мужчин. Как оказалось, вокруг нас собралась
целая куча народа, все с интересом слушают, что я вещаю.
- Я тебя уверяю, - говорю, - менее двадцати процентов пациентов
психбольниц действительно нуждаются в лечении. Остальным поломали жизни
наши чудо-доктора. Допустим, меня сейчас лечит мой бывший сокурсник. Я
прекрасно знаю, на что способен этот «врач», каждый раз прихожу в ужас от
лекарств, которые он мне прописывает.
Чувствую, как кто-то меня обнимает. Моя Аля. Пришла меня защищать,
как обычно делает, когда я нахожусь в большой компании.
- А ты слышишь голоса? - кто-то спрашивает.
- Слышал, - отвечаю, - сейчас нет.
- Это началось после смерти твоей жены?
- Это началось после того, как меня посадили на транквилизаторы и
некоторые другие психотропные препараты, - улыбаюсь, чувствуя округлости
моей девочки.
- А что шептали голоса?
- Это была моя покойная жена, - говорю, - звала меня на помощь. Я даже
видел ее, видел, как она тянет ко мне руки.
Чувствую, что Аля прижимается очень сильно. Жалеет меня. Глажу ее по
распущенным восхитительным волосам.
- Я бы утопился, - шепчет кто-то из друзей Али.
- Я решил отравиться, - зачем-то добавляю, хотя ко мне не обращались с
вопросом. Кажется, я делаю успехи в общении, начинаю самостоятельно
поддерживать разговор с незнакомыми людьми.
Щекотливую тему никто продолжать не хочет, мужчины и женщины
пораженно смотрят на Алю, не понимая, почему она проводит время со мной. Я
тоже не понимаю.
Домой едем молча.
- Я все испортил? - спрашиваю, когда она, надев спортивные штаны,
разминается перед йогой.
- Нет, с чего ты взял? Ты отвечал на вопросы, - не смотрит на меня.
Спрашиваю, почему.
- Олег, у меня сердце сжимается. Мне до безумия жаль тебя. Что может
быть страшнее, чем пережить смерть любимой женщины? А потом еще слышать
ее голос.
- Я солгал. Я не слышал ее голос. Просто после такого ответа обычно
любопытные прекращают спрашивать.
- Ты солгал? - пораженно смотрит на меня.
- Конечно. Мои галлюцинации были результатом приема слишком
большой дозы нейролептиков в сочетании с успокоительными. Обычный бред,
воплощение переваренной мозгом полученной за прошедшее время информации.
Примерно то, что может присниться.
- Все равно это ужасно. Представляю, как ты любил ее, раз решил
отравиться.
- Это тоже не совсем правда. Конечно, я любил свою бывшую жену, по
крайней мере, хочется сейчас так думать. Я не помню, что чувствовал. Родители
уговорили показаться врачам после смерти Алины. В то время гремело
расследование, шли непрерывные допросы, обвинения. В общем, они практически
насильно притащили меня к психиатру. Отец не верил в мою профессию, да и
сейчас не верит, но ему было намного легче думать, что у меня поехала крыша,
чем то, что я допустил столь ужасную ошибку при расчете дозировки лекарства. Я
был расстроен, сильно переживал… кажется. «Доктор» с первого взгляда нашел у
меня психоз, положил в палату. Не успел я прийти в себя, как начали колоть
лошадиные дозы психотропов. Я пытался отказываться, так как понимал, что они
делают и какой будет результат, но меня никто не слушал, а сопротивляться сил
не было. Иногда меня привязывали к кровати. Через два месяца выпустили. Тут я
допустил ошибку, сразу бросил принимать лекарства. Мне хотелось, чтобы эта
дрянь скорее из меня вышла и... началась ломка. Сильнейшие отходняки.
Депрессия. Я неделями не выходил из дома, не желал никого видеть. Кричал,
разбивал мебель. Плохо соображал. В то время я совсем не помнил об Алине,
меня волновало другое. Казалось, что кто-то следит за мной, близкие сговорились
с целью сплавить меня в психбольницу. Что меня все ненавидят. Я сражался с
невидимыми, несуществующими врагами, пока не проиграл. Сдался.
Понимаю, что поступаю эгоистично, но продолжаю говорить:
- Сожрал львиную дозу лекарств, запил все водкой и отключился. Когда
меня откачали и вернули в психбольницу, опять начали колоть дрянь. Опасаясь,
что я вновь попытаюсь навредить себе, дозу увеличили. Я находился словно в
коматозе, ничего не видел, не слышал, не замечал. Помню только, было очень
страшно. Непонятно от чего. Я шугался любой тени, не говоря уже о людях. Был
уверен, что против меня ведется заговор вселенского масштаба. Безумно хотелось
убежать, спастись от этого ужаса и боли, которую, как тогда казалось, все хотели
причинить мне. Как только отпускали домой, я искал способ сбежать на тот свет,
пока меня окончательно не заперли в психбольнице, - говорю очень спокойно, без
каких-либо эмоций. Я анализирую свое прошлое, собираю в кучу факты, которые
и вываливаю на девушку. Наверное, мне давно хотелось поделиться, раз я
произнес столько слов.
Аля смотрит на меня, хлопая ресницами, поджимает губы.
- Кажется, я стал говорить слишком много, - смущаюсь. - Прости меня.
- Олег, дорогой, что ты несешь! - Садится ко мне на колени, обнимает. -
Сейчас все позади, ты на свободе. Ты же больше не хочешь сбежать на тот свет?
Не боишься?
Отрицательно качаю головой.
- Практически нет. Мне крупно повезло, что больницу, в которой меня
держали, закрыли, и меня пришлось перевести в другую. Там я попал к
настоящему врачу, который быстро распознал во мне зомби, напичканного всякой
гадостью, чтобы не доставлял санитарам проблем. Он урезал дозу нейролептиков,
и я постепенно в течение пары месяцев пришел в себя. Начал думать,
разговаривать. Еще через три меня посчитали готовым к выписке.
- Но ты сказал, что сейчас наблюдаешься у плохого доктора.
- Да. К тому ездить далеко, к сожалению. Но ничего, я теперь в состоянии
следить за тем, что мне прописывают, контролировать дозировку.
- Голоса больше не слышишь?
Опять качаю головой.
- Мой теперешний «доктор» ставит диагноз «вялотекущая шизофрения»,
другими словами, это шизофрения без симптомов. То есть болезнь, которой нет, -
пожимаю плечами. - Ты бы доверяла такому врачу?
- Я совсем ничего в этом не понимаю. Но очень хочу, чтобы ты
выздоровел.
- Не знаю, что значит выздороветь. Все, что со мной случилось, наложило
отпечаток на характер, поменяло отношение к жизни. Сейчас я смотрю на мир как
будто со стороны, наблюдаю за собой, тобой. Делаю выводы, которые ты каждый
вечер читаешь в блокнотах, надеюсь, они тебя не пугают. Не думаю, что смогу
когда-нибудь стать тем, кем был до психбольницы. Да я уже и не помню, каким
был.
- Чего тогда ты хочешь от жизни?
- Покоя. И возможности испытывать эмоции. Понимаешь, нейролептики
глушат абсолютно все всплески: горе, радость, любовь. А мне нравится
испытывать что-либо.
- Олег, можно я буду всегда с тобой?
- Ты можешь быть со мной столько, сколько тебе хочется, помнишь? Мы
живем по твоим правилам, - легко целую кончик ее носа, потом губы. Что-то во
мне очень возбуждает Алю, и я склонен думать, что это не моя ущербность. По
крайней мере, она всегда относится ко мне как к здоровому мужчине, особенно во
время секса.
II часть
Спасение шизофреников - дело рук самих шизофреников?
(взято с форума в утвердительном варианте)