Глава 1. Демиург
В начале не было ничего.
Правда есть мнение, что вначале существовал некий хаос. Это глупости. Вначале не было ничего. А хаос… Он возник гораздо позже.
И тогда я создал Землю и Небо.
Кто-то возразит: разве можно из пустоты что-либо создать?
Нет. Из пустоты нельзя, а из Ничего можно. Ведь представление о пустоте, подразумевает под собой отсутствие чего-то, некий вакуум… А вакуума тоже не было. Не было Ничего. Просто Ничего. И это Ничто занимало всё Небытие.
Согласитесь сами: если возникает необходимость удостовериться, пуст кувшин или полон – вы его трясёте, или же переворачиваете, либо опускаете внутрь сосуда руку. А на тот момент не существовало никаких эмпирических способов и объективных реальностей, позволяющих удостовериться в присутствии или отсутствии чего-то. Всё, что меня окружало – составляло это огромное, всеобъемлющее, всепоглощающее Ничто. Увидеть ли, услышать ли, его было невозможно. Его нельзя было никоим образом почувствовать. Так как и чувств в то время ещё не существовало! Как, собственно не существовало и времени.
Действительно, события той поры старше самого времени, потому и воспоминания даются с трудом: Я погружаюсь в образы прошлого, но они не приходят… Ведь, то что прошло формирует в памяти отпечатки временных отрезков, но в эпоху Безвременного Небытия не существовало ни времён ни явлений и нечему оставить след в моих воспоминаниях.
Вот потому-то я и воплощаюсь в само прошлое. Видите: его наряды уже на мне! Незаметно переоделся. Независимо и просто.
Вижу себя. Не со стороны, не извне, напротив – изнутри! Заново переживаю всё. Всё повторяется ещё раз. Дубликат событий.
Как уже ранее говорил: тогда я создал Землю и Небо.
Не то, чтобы целенаправленно пытался что-либо создавать. А как? Зачем? Сейчас это для самого меня загадка: потолок беспредельного осознания безумства, где и причинность-то не важна. 
Скорее всего, первым возникло желание. Желание ощутить опору!
И стало так.
Так бывает. Порою желание берёт верх и приходится метаться из угла в угол в поисках покоя, но покой мне только грезиться. Так было и в тот раз. Появилась Земля. То была совсем не та Земля, какую вижу сейчас! Была просто голая, гладкая площадка, на которую можно опереться, стать и пойти. Шаг. Другой, третий. Сперва я не заметил этих преобразований (в созерцании Ничего мало, что замечаешь). Но
ходьба сильно отличается от полёта: иногда падаешь, встаёшь и замечаешь, что захромал. И всё вокруг хромает. Ищешь рукою трость. Не находишь.
Жаль, что стало так.
А может и к лучшему. Именно тут я осознал, что Нечто уже возникло. Как забавно: Ничто и Нечто – отличие всего в одной букве, а какая существенная разница!
Слово «существенная» здесь как нельзя кстати: самосознание собственного существования пришло в связи с тем, что появилось Нечто помимо меня. Пропало состояние неопределенности, я понял, что уже тут, а не там…
А Небо… Совсем не думал о нём. И головы не поднимал, ведь я был слишком занят ходьбой, бегом, падениями и подъёмами с переворотом. Откуда взялось Небо? Появилось само собой, ограничившись недостижимой линией горизонта. Потому, как: если Земля – мысли, то Небо – мечты. Светит солнце, идёт дождь. Лучи лижут почву, капли мягко ложатся в лужи – это Небо насмехается и скорбит.
Вообщем, то, что я сделал, было прекрасно. Без лишней скромности, действительно прекрасно. Приятно вдохнуть полной грудью свежего пространства, пройти босиком по плоскости…
Обычно шаги бывают мерные, но по-большому это не придаёт им верности. А мне хотелось именно этого. Эйфория оказалась не полной: Земля и Небо так пусты, безжизненны. Где основное бесценное? Во мне проснулась одна из самых опасных страстей: дескать, у корабля должен быть курс, а так сон продолжает оставаться сном и идея никогда не станет реальностью. Глупец! Теперь-то я знаю, что истинная красота в неискушённых вещах, а совершенство в простых формах. И уж если идти к какой-то цели, продумать надо каждый шаг! Шаги часто непредсказуемы – куда приведут? Чтобы придти к основному нужно тысячи раз протоптать тропинку, получив в итоге широкую дорогу. А когда скачешь на одной ноге, через ступеньки – пропускаешь важное, порой спотыкаешься, расшибаешь нос… Так и вышло.
Это знакомо теперь. Тогда было иначе. Тогда захотелось сделать всё… И всё сразу.
Для этого мне понадобилось шесть дней. Или шесть миллиардов лет? Я уже точно не помню – никогда не запоминаю даты, числа, периоды… Пробовал подсчитать, но на руках мало правды и совсем нет цифр.
«Да будет свет!» – сказал я. И стал свет. И, как только появился свет – миру явилась тьма. Ибо если нет дня то, как объяснить, что такое ночь? Некоторые утверждают, что тьма олицетворяет зло, ведь именно во тьме разбойник перерезает горло запоздалому путнику. Но и во тьме праведный гнев восставших крушит владения кровавого тирана. И я отбрасываю тень. И под тенью дерева в жаркий полдень многие находят приют. Стихии сии хоть и противоположны, но отнюдь не противоборствующи. Напротив: полюсы бытия всегда взаимодействуют!
Всё, что было сотворено позже, в основе своей содержит принцип этих двух элементов: все простые и сложные тела; вещества и существа; и птицы небесные, и рыбы речные; и гады морские, и звери лесные. Всё-всё, что когда-либо было и когда-то будет. Порождено оно из тверди Небесной-ли, из недр-ли Земных – всё содержит в себе принцип этих первородных стихий. Пусть птицы не камни и не спят в падении. Но и камни не птицы. Хотя Истинная Таковость остаётся неизменной, она: накладывает грим, подбирает маски и выходит на сцену. Любите ли вы театр, так как люблю его я? Костюмы и декорации разные, а актёры те же.
Правда, лицедеи набирались спонтанно – я просто сказал: «Да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их, и рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, и всякую птицу пернатую по роду ее, и сотворит человека сотворит его: мужчину и женщину сотворит их».
И стало так.
И увидел я, что это хорошо. Вернее, мне сначала так показалось… Впоследствии многие оказались бездарными и вымерли в процессе естественного отбора. Короче говоря: создать жизнь было куда проще, нежели объяснить, как она устроена! Например: можно полагать, что жизнь состоит из аксиом, это просто – они все есть и не требуют доказательств. Поверьте, прочитайте и выучите наизусть. Всё!
Но, что если это не так? Что если жизнь – хитроумная теорема!? И доказывать её не только можно, но и необходимо.
И тогда вся эта устоявшаяся осмысленная суета, нескончаемая череда: «вчера», «сегодня», «завтра», «следует – не следует», «сделано – не сделано» – всё с гулким грохотом обрушается в бездну. Остаётся только тонкий ручеёк вопросов: «зачем?».
Вот я и подошёл ещё к одной точке преткновения. Эти точки бывают разные, но обычно преобладают те, которые хочется закопать в глубины мира. Бывают такие моменты, которые захватывают внимание переигровкой прошлого, это вытягивает наружу невозможность из тёмных колодцев – там видны звёзды.
Конечно все противоречия, высказанные мною, по поводу устройства жизни касаются по-большей части человека. Да – человек! Он с самого начала стал шибко бойко хвататься за жизнь. Не был похож на остальных, хотя конституционно сложен подобно всем прочим. И из Эдемского сада убежал! И в пещере жить не стал! Ох! Как он мне дался этот неугомонный человек – избалованный, капризный ребёнок. Вернее, видимо, будет сказать «человечество». Поразительно, но я сам не заметил: когда их вдруг стало так много!?
Сперва люди сказали, будто Земля круглая. Потом заявили, что она ещё и вертится… Пришлось подгонять законы физики под их нелепые прихоти. А, ведь у меня была такая замечательная идея: плоская Земля на двенадцати слонах и огромной черепахе; по утрам – луна прячется в гротах, а на закате – лохматые
великаны играют джаз на острове Атлантида, а багровое солнце ныряет в океан и дельфины трутся спинами о его бока, они тёплые, ласковые…
Вообщем то это мелочи. Не трудно. Не жалко. Но люди стали так не похожи на тех, кто они есть на самом деле! Нет, я не жалуюсь: иго моё благо и бремя моё легко. Я кроток и смирён сердцем. Не умею обижаться. А для них есть только множество нор, темных, но довольно-таки уютных. И все довольны. Довольны, а не видят, что чего-то не хватает… Оставлю эту тайну даже для себя неразгаданной.
И нет человека достойного помощи, который способен не принять помощь, а отвергнуть её. Несмотря на боль стоять и, если нужно, идти. 
Невозможность изменить сложившееся состояние пугает меня. Невозможность я называю кругами и кругами я называю невозможность. Невозможное невозможно. Почему? Да потому, что я знаю круги. Я знаю кольца. В них нет конца, но в них нет и начала. Всё придумать, сочинить, сотворить… Построить всё, а затем сломать! Но ни Потоп, ни Апокалипсис ничего не решают – искусство вечно, жизнь коротка, а людская память ещё короче. Через пару сотен лет всё возвратиться на круги своя. Невозможное невозможно! Хотя можно наивно полагать, что наоборот.
С тех пор, как стало так, я не могу здраво оценить ситуацию: вокруг тепло, а мне холодно…
Есть теплота природы; есть теплота ладони; она очень нежная, ласкающая, но зависящая. Её мне не хватает. Однажды я пытался прильнуть к ней щекой, но сознательно убрал её; или её убрали от меня. Почему? До сих пор не могу прийти в себя. Вот уже несколько столетий, как я медленно превращаюсь в лёд…
Надо было придумать кошку и на этом остановиться…
Глава 2. Кинология бытия
Дождь. С самого утра идёт дождь. Холодные капли, устремляясь с небес, жадно впиваются в шерсть и, просачиваясь на кожу, дрожью пробирают до костей…. Кстати, хорошо бы сейчас куриную косточку. Но… Понуро опустив морду я семеню лапами по грязному асфальту. Не люблю дождь: негде прилечь, негде отдохнуть. Остаётся только идти. Идти до тех пор, пока не пройдёт дождь.
Долгая прогулка в сопровождении непогоды наводит на мысли. Эти мысли всегда чёрно-белые, ведь я не различаю ярких красок… Поэтому мысли пугают. Пугают своей серостью и безысходностью.
Сворачиваю на перекрёстке. Зачем? Неважно. Всё равно когда-нибудь придётся свернуть. Почему не сейчас?!
На автобусной остановке замечаю интеллигентного вида старушку с прехорошенькой собачонкой на поводке. М-м да! Неудачное время для променадов… Останавливаюсь, разглядываю их – глуповато задрав правое ухо. А сучка-то, ничего! – Эй, красавица, приласкай старого бродягу!... Хоть в носик лизни… Ну-ну, дамочка, ничего я вашей любимице не сделаю, разве, что… прелестных маленьких щеночков! Не надо размахивать зонтиком, вы же культурная женщина!...
Поспешно отпрыгиваю в сторону. Вот сарая карга! Чуть по спине не треснула. Да ну их… Всё равно такие собачки не для меня: это какая-нибудь болонка или шницель… Хотя нет, шницель – это котлета. Помню, ел.… Ах да – шпиц! Из породистых, с длиннющей витиеватой родословной. Я-то сам, если честно и мать свою плохо помню, а братьев и сестёр из одного выводка, при встрече, пожалуй, даже не узнаю. Впрочем, какая разница? Помню – не помню! Как ни верти: я не похож на пса, у которого есть родственники – один в целом мире.
Что-то кровь в жилах разыгралась, даже походка стала не по-сезону задорной! Может к Жучке зайти? Дачный сезон закончился, её хозяева стало быть, переехали в городскую квартиру… Она, значит, дома одна… Пойду! Скажу ей: «Привет, подруга, мы целую вечность не виделись!» Она сварливо ответит: «Так, чего ты сейчас припёрся, кобель драный?!» А я ей: «Ну, не будь такой букой, моя сахарная косточка!»
Ага! Вот уже вдалеке виднеется частный сектор… Ах, где эта улица, где этот дом… Вон хозяйский домик. А вот и её будка. Даже дыра в заборе приветливо не заделана…
Вдруг – стоп! Кто это? Пит-буль. Уф-ф! какая широкая недружелюбная пасть! И зубы в три ряда, как у акулы. И где эта потаскуха его выцепила?! Что-то мне как-то резко перехотелось туда идти… В другой раз. На недельке… Только не знаю на какой…
Пустой желудок сильно колется и злобно ворчит, подобно потревоженному ежу. Надо чего-нибудь перекусить. Здесь, на отшибе – ничего не найти: селяне спрятались за забором своих забот – им и домашних псов хватает! До центра – километров так: семь – восемь, но, что для бешеной собаки лишний круг?
Почесав за ухом левой задней ногой, неторопливо бреду вдоль просёлочных улиц в сторону высотных многоэтажек большого города.
В солнечную погоду пищу найти гораздо проще! Особенно в базарный день. Сейчас – другое дело. Но я знаю один способ…
Вот, то, что надо! Это заведение на языке людей называется «кафе»… или «кабак», а может… «тошниловка»? Вообщем, что-то в этом роде. Дверь приоткрыта – видимо день удачный! Нахально ныряю внутрь и, отряхнувшись в пороге, начинаю осматриваться:
справа у окна, шумная весёлая компания – этим не до меня;
слева, кто-то спит, уткнувшись лбом в стол – не беспокоить;
за барной стойкой, занудливый неудачник донимает буфетчицу рассказами о своей тяжкой доле – лучше не связываться… Так, так, так… Неужели ничего. А, нет! Вот оно, то, что нужно: за столиком в самом дальнем углу сидят парень и девушка – молодые, наивные, глупые и, возможно… добрые – к ним стоит притереться.
Жалобно опустив нос, виляя из стороны в сторону хвостом, я подхожу на широко расставленных лапах. Некоторое время собеседники не замечают сего, безмолвного присутствия. Наконец, девушка, бросив в мою сторону случайный взгляд, изменяется в лице и, умилённо глядя на меня, говорит своему спутнику: «Ой, смотри какой хорошенький пёсик!» Молодой человек, как видно, безразличен к незваному явлению, но, уловив в голосе подруги доброжелательную интонацию, изображает некоторое подобие улыбки и произносит (как бы обращаясь ко мне): «Ты откуда, приятель?!»
Ответа он конечно не ждёт.
Смешные люди! Выдумали такое множество слов и выражений! Путаются в них. Часто не понимают друг друга, потому, что сами же не понимают, что говорят. Я – умею говорить «гав», а ещё умею рычать и скулить – этого предостаточно для того, чтобы выражать свои настроения и чувства. Зачем больше?
«Он наверно голодный», – жалостливо говорит девушка. Наконец-то догадались! Слегка присев на задние лапки, приподнимаю передние и – замираю в такой неестественной позе. Она смеётся: «Какой молодец, – и, обращаясь к парню, добавляет – надо дать ему что-нибудь!» тот ухмыляясь, бросает мне довольно солидный кусок пиццы.
Ворча и фыркая, начинаю, есть: пицца ещё горячая, а съесть её необходимо быстро, пока не заметили работники кафе. Интересно, почему двуногих забавляет эта стойка? Им импонирует мой просящий вид? Или, может, они думают, что я пытаюсь быть похожим на них? Какая глупость! Для чего ходить на двух ногах, когда на четырёх держишься гораздо увереннее и устойчивей!? В любом случае: я весьма признателен своему первому хозяину, обучившему меня этому не сложному, но весьма действенному фокусу.
Слегка подкрепившись, поднимаю морду, веду мокрым носом, ловлю запахи… Уразумев мои действия парень, уже слегка раздосадовано, бросает надкусанный пирожок – я ловлю его на лету. «Артист!» – восклицает «благодетель». «Ему бы в цирке выступать», – мягко вторит его подруга. И они возвращаются к прерванной дискуссии, уже не обращая на меня никакого внимания.
Надо уходить. Пока не начали гнать. А всё-таки, хорошо быть маленьким пёсиком. Маленькая собачка – всегда щенок! Маленьких чаще жалеют… Здоровенного пса и на порог бы не пустили… Да и испугался бы кто-нибудь…
Замешкавшись, у дверей, сталкиваюсь с очередным посетителем и, кролем прошмыгнув у него между ног, выбегаю на улицу. Этот клиент, весьма не похож на остальных… Да и не клиент это вовсе: грязная потрёпанная одежда, жесткая всклокоченная шерсть на нижней части морды, а главное глаза… болезненные, уставшие… – всё говорит о том, что это бродяга… Бездомный бродяга. Такой же, как и я, только – человек…
Сквозь большое остеклённое окно я наблюдаю, как бродяга поочерёдно пристаёт к посетителям этого заведения с какими-то просьбами, находя только напряжённое, презрительное отторжение. Судя по-всему – ему здесь ничего не светит, даже у того столика, где только-что прикормился я…
Странные создания: меня почему-то пожалели, а существу своей же породы помочь не хотят. Призадумавшись, иду прочь.
Опять эти мысли. Чёрные. Узнать бы, как выглядят цветные. Хотя, говорят, что люди различают цвета, но, по-видимому, это не приносит им радости…
Иду дальше. Смеркается. Прямо на моём пути, стоит кто-то, тяжело опираясь рукой на фонарный столб. Он пьян. Пошатываясь и переминаясь с ноги на ногу незнакомый забулдыга теряет равновесие и шлёпается в лужу. Несколько грязных брызг падают на мой нос. Я подхожу: пьяница сидит, обхватив голову руками. Медленно поднимая бессмысленные глаза, и нелепо улыбаясь, тянет руку – ласково треплет по голове и загривку. «А-а, Дружок!» – заплетающимся языком мямлит он.
Дружок. Банальное, неуместное слово. Но мне оно напомнило нечто доброе, радостное, почти забытое: это оттуда – из слюнявого щенячьего детства…
После нескольких неудачных попыток, пьяный всё же поднимается на ноги. Стараясь снова не упасть, он попеременно, мелкими шажками, топчется вперёд – назад, словно лесник, стремящийся загасить пламя на сухой прошлогодней траве. Смешными, размашистыми движениями отряхивает с одежды грязь (отчего ещё больше её размазывает), и, определившись с выбором курса, разухабистой «моряцкой» походкой отправляется в путь, покрывая траекторией движения всю ширину тротуара.
Я неторопливо бреду позади.
Через некоторое время, обернувшись и скользнув по мне мутным взглядом, пьяный путник останавливается. «Ну, что увязался? У меня ничего нет», – мрачно бубнит он.
Чудак-человек! Мне ведь ничего и не надо – ты просто иди, а я следом…