Маркин кивнул, потом пристально посмотрел на свои босые ноги, принялся молча натягивать сапоги.
Оторвавшись от противника, Галушкин повеселел. Он стал шутить, смеяться, а Маркин мрачно пыхтел, топал ногой, ему было не до шуток. Наконец, натянув сапоги, он облегченно вздохнул.
– Теперь, кажется, все в порядке... Лаврентьич, откуда они такие берутся?
– Кто? Сапоги?
– Да нет, я про старика.
– A-а. Видать, осколок от разгромленной российской империи. Или какой-нибудь затаившийся кулачище.
– А вел себя, как дед мороз. Гад!
– Ничего. Мы еще с ним увидимся!
– Не мешало бы посмотреть ему в глаза, когда он снова окажется перед нами.
Галушкин ничего не сказал, только кивнул.
– А промокли мы с тобой, Паша, как всегда, по самые уши. Ну ладно, пошли. Обсохнем по дороге.
XI
Галушкин внимательно рассматривал карту-пятиверстку. Правда, это была уже не карта в полном смысле слова, а то, что от нее осталось после того, как она несколько раз побывала в воде и расползлась по сгибам. Многие надписи бесследно исчезли. Борис старался разобраться в обрывках карты, чтобы привязать к местности собранные им по пути следования свежие данные об объектах противника.
Пока Галушкин работал с картой и дневником, ребята отдыхали, перебрасывались шутками...
– Эй вы, голодранцы... Чего расшумелись? – спросил Галушкин.
Ребята прекратили борьбу, встали и подошли к Борису.
– Ну что, Лаврентьич, будем храпеть? – спросил Щербаков, потирая глаза. – Алеша Попович уже дрыхнет.
– Спать будем позже, а сейчас потренируемся. Посмотрим, как вы, лесные бродяги, умеете строить переправу. Так ли, как языком чесать? Давай-ка, Паша, приступай.
– Какую переправу? – поднял растрепанную голову Правдин.
– Ночью будем форсировать Березину, – сказал Маркин.
– И ты, Пашка, такой речушки испугался? Или шутишь?
– Остынь, герой, – заметил Галушкин. – Наполеон не таким воякой был, как ты, и то от Березины с мокрыми штанами удрал.
– Так то ж Наполеон, а Виктор не любит штаны мочить. Помню, еще в детстве он всегда снимал их на ночь, – сказал Щербаков.
Ребята засмеялись. Правдин, не найдя сразу достойного ответа, пожал плечами, принялся приглаживать волосы. Щербаков подошел к Андрееву. Тот, сунув лицо в траву, крепко спал. Андрееву разрешалось отдыхать сразу, как только останавливались на дневку. От охраны стоянки он тоже был освобожден.
– Эй, привилегированная личность, вставай, а то все царство небесное проспишь! – сказал Щербаков и бесцеремонно потянул Андреева за ногу.
Андреев проснулся, перевернулся на спину, потер глаза, вопросительно посмотрел на ребят, зевнул, снова потер глаза и, наконец, сказал, глянув на Щербакова:
– Ну, чего ты порядок нарушаешь?
– Ха! Смотри, какой блюститель отыскался! Давай-ка сюда поближе.
– Зачем я тебе потребовался?
– Да не мне. Сейчас Пашка будет мозги нам начинять.
– Внимание! – сказал Маркин.
Он расстелил плащ-палатку на траве, разделся. Одежду и снаряжение, кроме автомата, уложил горкой на плащ-палатку, углы которой соединил и крепко связал поясным ремнем. Получился большой тугой узел.
– Вот и все, мальчики, видели? Представьте, что это сооружение не тонет и свободно удерживает на воде человека, если он не забудет болтать задними конечностями. Сами видите – ничего сложного. Я думаю, что при вашем образовании вам будет нетрудно соорудить такой понтон.
Ребята молчали. Павел стал развязывать узел.
– Э-э-й, постой, Пашка, постой, – задержал его руку Щербаков. – Разреши-ка еще разок взглянуть на твое произведение.
– Ладно тебе! Вот свяжете свои – тогда и любуйтесь. А сейчас – разостлать плащ-палатки! – скомандовал Маркин, стуча зубами, и принялся быстро одеваться.
Но ребята не торопились.
– Чего вы возитесь? Раздеться и делать то, что делал я. Ясно?
Они нехотя повиновались. Но хороших узлов не получалось: то узел был рыхлым, то с углов плащ-палатки соскальзывал ремень.
– Я искренне сожалею, друзья мои, но ничем помочь вам не могу. Главное в этом деле – не торопиться, – поучал их Маркин.
На посиневших лицах ребят улыбки постепенно сменялись гримасами нетерпения, на голых телах все больше и больше появлялось красных мазков от раздавленных комаров. Но Маркин словно ничего этого не замечал. Заложив руки за спину, он ходил взад и вперед, говорил:
– Безукоризненное изготовление узла-понтона, дорогие юноши, достигается путем последовательного и тщательного выполнения всех операций с начала и до завершения полного цикла. Итак, работать будем по методу – от частного к целому, и наоборот. Однако, – тут он сделал паузу и, зачесывая растопыренной пятерней волосы, голосом заправского лектора продолжал: – Сейчас я продемонстрирую это на одном экземпляре. Вот вы, молодой человек, – небрежный жест в сторону Андреева, – да, да, конечно вы. Возьмите-ка, пожалуйста, свой узелок. Вот так, не стесняйтесь. Станьте поближе, чтобы всей аудитории было видно. Кстати, я должен заметить, молодой человек, что выражение вашего лица совсем не соответствует данной ситуации. Что с вами?
– Что?! – вдруг забасил Андреев и угрожающе замахал руками. Он еще не пришел в себя от сна, его покачивало из стороны в сторону.
– Да, да, дорогой мой, – продолжал Маркин. – Что с вами?
– Иди ты...
– Милые юноши, я не ослышался? Он, кажется, возражает?
– Да брось, Пашка, к черту!
– Это что же получается, товарищи? Бунт? – сказал Маркин, отступая от Андреева подальше.
Рассвирепевший Андреев схватил узел и швырнул его в Маркина. Тот увернулся.
– Спокойно, мальчик, спокойно, не шалить. Надо уважать старших. Да и движения такого я вам, кажется, не показывал, – урезонивал Маркин обидевшегося ученика. – Этот случай мы разберем отдельно, а сейчас приступим с самого начала.
Тем временем Галушкин вбил четыре кола, привязал к ним сверху жерди, набросал на жерди лапчатых ветвей. Под навесом стал разводить костер, не обращая внимания на ребят. Раненый, укутанный полушубком, изредка открывал глаза, поглядывал на них. Что-то похожее на улыбку кривило его губы. Четверо голых партизан, ворча, снова и снова вязали узлы. Наконец Маркин сказал:
– Ну вот, теперь совсем дело другое. Отлично! Видите, что значит быть внимательным. Вольно! Можно отдохнуть.
Посиневшие партизаны бросились развязывать узлы.
– Отставить! Опять спешка. Поймите – это же только полуфабрикат. Неужели вы думаете, что узлы потребуются для переправы ваших собственных персон? Ошибаетесь, друзья мои. Узлы нужны для постройки плота. Я понимаю, что вашим изнеженным телам непривычны резкие скачки температуры. Но, к сожалению, дорогие мальчики, ничем помочь не могу. Закалка, то есть умение организма противостоять холоду, или, как можно выразиться, температурный иммунитет, приходит с ежедневной тренировкой, – говорил Маркин, расхаживая перед строем посиневших ребят, – Чтобы не быть голословным, я расскажу вам интересный случай из моей практики...
Но он не успел начать. Пошептавшись, ребята вдруг бросились на него, свалили и стали раздевать. Возясь, нагрелись и, довольные, выстроились перед Маркиным.
– Мы вас слушаем, товарищ лектор, – с улыбкой обратился к нему Правдин.
– Да. Теперь можно и о закалке, – поддержали его другие.
Оставшись в одних трусах, Маркин словно потерял дар речи. Поеживаясь, он сказал:
– Ну что ж, можно и покороче. Я ж для вашей пользы. Эх вы, варвары!
Четыре двухметровых шеста связали квадратом. По углам прикрепили по узлу. Получился легкий и устойчивый плот. На нем укрепили носилки с раненым. Галушкин проверил прочность плота и только после этого разрешил отдыхать.
XII
В вечерние сумерки партизаны увидели залитую пойму Березины: от весенних вод река выплеснулась из берегов, залила часть луга и шумела в кустарнике. Березина стала в два-три раза шире, чем была в марте, когда переправлялись через нее всем отрядом.
Пока работали, стемнело. Яркие звезды мигали на гладкой поверхности воды. Первым в воду вошел Маркин. Он прикусил губу, чтобы не вскрикнуть от плотных объятий ледяной воды. За ним с узлом на голове двинулся Щербаков. Залитый водой отлогий берег опускался постепенно. Вода напирала, она была не такой спокойной, как казалось с первого взгляда. Вдруг Маркин вскрикнул и скрылся под водой. Щербаков схватил его за волосы.
– Ты куда?.. Не торопись пузыри пускать.
– Тут обрыв!
А ты плыви.
– Что за шум? Вперед! – послышался строгий голос Галушкина.
Галушкин склонился к реке и, напряженно прислушиваясь к плеску воды, глядел вниз по реке, куда унесло Маркина и Щербакова. Он начинал беспокоиться.
Минут через пятнадцать послышался условный свист. Это ребята сигналили с того берега: все в порядке.
– Приготовиться к переправе! – тихо скомандовал Галушкин.
Партизаны взяли плот с укрепленными на нем носилками. Осторожно вошли в реку, опустили плот на воду. Плот легко удерживал на воде носилки с раненым.
– Порядок. Вперед!
Подталкиваемый тремя парами сильных рук, плот двинулся поперек реки. Но скоро его подхватило и понесло. Пловцы упорно боролись с течением. Галушкин бежал по берегу, пока плот не скрылся в тени высокого противоположного берега. Оглядевшись, Борис шагнул к воде, намереваясь последовать за плотом. Но тут он скорее почувствовал, чем услышал какой-то приглушенный гул. С каждой секундой гул слышался отчетливее. Тревожно забилось сердце.
Два длинных луча вдруг пронзили темноту, осветили верхушки деревьев, потом опустились ниже и ударили Галушкину в глаза. Он невольно присел.
Вскоре стало видно, как огромный грузовик, переваливаясь через бугор, шел по лугу к реке. За ним показалась вторая машина, затем третья. Вражеская автоколонна с зазывающим гулом приближалась к Березине. Галушкин быстро развязал узел, достал запасные диски. «Если гитлеровцы приблизятся к берегу, – думал он, – они могут обнаружить ребят».
Автоколонну с ревом обогнал мотоцикл. Он остановился на берегу реки. Из коляски вышел немец, включил фонарь. Тонкий луч света заметался у самой воды. «Сейчас он увидит ребят!» Галушкин поднял автомат. Левее мотоцикла к реке подходила передняя машина автоколонны. Свет от фар скользнул по воде. Борису показалось, что он увидел белые фигуры ребят, они жались к берегу. Вот-вот их увидят и враги. Галушкин прицелился. Треск его автомата на секунду заглушил шум грузовиков. Нить трассирующих пуль пологой дугой повисла над рекой. Звякнуло разбитое стекло... Передняя машина, словно подстегнутый плетью конь, рванулась вперед. Черной громадиной она на секунду выступила на светлом фоне неба. Лучи фар уперлись в воду. В следующее мгновение грузовик с плеском и грохотом железных бочек, полетевших из кузова, исчез с глаз партизана. Тревожные крики врагов радостью отозвались в его сердце. Дав еще короткую очередь, он отбежал вверх по реке, затаился. Второй грузовик остановился недалеко от берега. Из кузова выпрыгнули несколько солдат. Размахивая руками, они двинулись к реке, видимо еще не догадываясь, что случилось с первой машиной. Галушкин снова открыл огонь. Немцы залегли, пули засвистели над головой Галушкина.
Борис отходил против течения, стараясь увлечь немцев за собой. Уйдя от места переправы метров на двести, он прекратил огонь. Враги за ним не пошли. Их стрельба постепенно стихала. Загудели моторы. Не включая света, грузовики развернулись и пошли прочь от Березины.
Галушкин вернулся к месту переправы, свистнул. С того берега ответили. «Живы!» Он вошел в воду и быстро поплыл, толкая перед собой узел.
Подплывая к берегу, Галушкин увидел под кручей пять белевших фигур.
Ребята радостно загомонили, увидев своего командира.
– Ой, Лаврентьич, тут такое было, что трудно рассказать, – кинулся к нему Правдин.
– А чего это вы голяком мерзнете?
– Мерзнете? Что ты, Лаврентьич, нам тут было так жарко, что до сих пор льет ручьем! – продолжал Правдин.
– Да-а, если бы не Пашкина тренировка, то чихать бы нам сейчас во все ноздри, как цыплятам, – сказал Щербаков. – Слышь, Пашка, верно говорю?
– Конечно! Ишь, молокососы, дошло-таки, – послышался дребезжащий голос Маркина.
– Ты, Пашка, помолчи лучше, а то язык откусишь, а он тебе как научному работнику еще пригодится, – поддел Маркина Щербаков.
– Спасибо за совет, учту... Лаврентьич, чего это они так свободно разгуливают? Даже свет не маскируют, газуют как дома!
– Да, Паша, ситуация действительно была, черт бы ее побрал. А шляются, наверно, потому, что тут еще мало партизан. А может, заблудились. Ну ладно, ребята, надо уходить, а то еще одумаются и возвратятся, – Галушкин склонился над носилками. – Коля, ты жив?
– Жив, Лаврентьич.
Руки раненого белели на плащ-палатке. Борис увидел пистолет.
– Николай? Ты что, не сражаться ли приготовился?
– Думал, что и мне придется, – голос раненого дрогнул.
– Прячь оружие, Коля, – он положил большую руку на его горячий лоб. – Не надо волноваться. Все будет хорошо.
– Спасибо, Лаврентьич, если буду жить...
– Что за вопрос? Конечно, будешь жить. Мы с тобой, Коля, еще на ринге после войны не раз встретимся.
Ребята быстро разобрали плот, оделись и зашагали на восток, торопясь за остаток ночи пересечь широкую полосу безлесья.
XIII
Дня через два после форсирования Березины, когда партизаны готовились к очередному ночному переходу, до них донесся собачий лай. Они насторожились. Галушкин посмотрел на ребят:
– Слышите? Не погоня ли это?
– За нами? – подскочил Головенков.
– Черт их знает. Может, и нет. Но собаки могут легко взять и наш след.
Лай то смолкал, то слышался снова. Не было сомнения: собаки шли в их сторону.
– В ружье!
Надели вещмешки, взяли оружие, приготовили носилки. Галушкин сказал:
– Сергей и Павел останутся здесь. Маркин – за старшего. Понятно?
– Понятно, товарищ командир! – ответил Маркин, бледнея. – Так они обращались к Борису только в минуты большой опасности.
– Ну, Паша, вот и пришлось тебе снова с собаками встретиться. Только сейчас болото не поможет. Ребята, собаки не должны пойти за нами. Ясно?
Маркин улыбнулся Галушкину. Потом глянул на Щербакова, который подошел к нему и стал рядом:
– Слыхал, Сергей?
Тот молча кивнул. Галушкин разложил кусочки карты на траве, поводил по ним пальцем.
– Смотрите внимательно. Вот тут болото. Мы пойдем к нему. Постараемся найти клочок твердой земли, там будем ждать вас до утра. Заметьте азимут. Так. По пути оставим знаки. Собак близко к себе не подпускайте. Бейте сначала в них. Мешки оставьте. Идите налегке... Ну! – он подошел к ним, молча пожал им руки, хлопнул одного, потом другого по плечу. – Идите!
Щербаков и Маркин не ушли, пока не увидели, как их товарищи скрылись за деревьями.
Несколько минут они продолжали стоять у разбросанного костра. Щербаков опустил глаза и, казалось, внимательно рассматривал носки своих истрепанных сапог. Потом перевел взор на тлевший уголек, от которого еще тянулся тоненький хвостик дыма. Вдруг он шагнул и каблуком зло вдавил уголек в землю. Маркин подтянул еще на одну дырку и так туго затянутый пояс, замер. Еще постояли, прислушиваясь к приближающемуся лаю собак. Маркин посмотрел на Щербакова, криво усмехнулся.
– Чего уши развесил? – строго спросил его Щербаков. – Давай командуй. Ну?!
Маркин предостерегающе поднял руку.
– Подожди, Сергей. Сначала подумать надо.
– Ну думай, думай, мыслитель. Пока собаки за горло схватят.
– За мной! – вдруг крикнул Маркин и сорвался с места.
Он побежал навстречу собачьему лаю. Щербаков последовал за ним. Догнав Маркина, спросил:
– Куда ты бежишь?
– Давай за мной! Мозги у тебя заело?! – зло крикнул Маркин, оборачиваясь на бегу.
– Вот псих! Я же должен знать, куда ты меня тащишь?
– Нам надо встретиться с погоней как можно дальше от наших ребят. Понял?
– Вот теперь понял, а то чешет, как заяц. Только лучше б с ними не встречаться, – сказал Щербаков, улыбнулся и добавил: – Совсем не ожидал я, Пашка, что ты такой стратег. Заманивать, значит, будем?
Маркин не ответил. Ему было не до шуток. У Щербакова мурашки по спине забегали, когда он вспомнил истерзанные трупы людей, которые они недавно видели.
– Сергей, ты помнишь речку, что утром переходили? – спросил Маркин, сдерживая бег.
– А как же! – очнулся Щербаков от страшных воспоминаний.
– Побежим к ней. Может, она нас выручит.
– Ты что? Там же всего по колено!
– Ничего, – главное, чтоб следов на сухой земле не оставить!
И они побежали, время от времени стреляя в воздух.
Когда Маркин и Щербаков добрались до речки, лай слышался где-то в ее верховьях. С разбегу ребята влетели в воду. Спотыкаясь о подводные корни, они побрели вниз по течению и скоро увидели бревно, по которому утром их группа переходила речку. Маркин сел на бревно, стал стягивать сапоги.
– Давай снимай, живо!
– Это еще зачем?
Маркин с сожалением покачал головой:
– Эх, вояка, и чему тебя только учили?
– Конечно, не тому, чтобы драпать.
– Ха! Герой! Снимем сапоги, и следы наши тут прервутся. Ясно теперь?
– Это мне ясно и без тебя. А вот как мы без сапог по этим корням?
Маркин удивленно глянул на него, словно впервые увидел:
– Смотри, какой неженка? Снимай!
Щербаков не стал спорить. Маркин подоткнул сапоги голенищами под пояс, приказал сделать то же Щербакову, и они побежали дальше по дну речки.
Вскоре они остановились под огромной сосной, протянувшей толстые ветки над водой. Вокруг толпились молодые березки и еще какая-то густая поросль, уже одевшаяся густой листвой. Маркин осмотрелся по сторонам, подпрыгнул, ухватился за толстый сук, подтянулся на руках и, сделав рывок, через секунду лежал животом на ветке.
– Давай сюда.
Щербаков повесил автомат на грудь, схватился за ту же ветку, прыгнул, рванулся... и шумно свалился в воду.
– За спину автомат, шляпа! Это тебе не на ринге руками размахивать!
Щербаков перевесил автомат, изловчился и вскоре был рядом с Маркиным.
– Подумаешь, гимнаст, – ворчал он, собираясь выжимать гимнастерку.
Маркин дернул его за руку.
– Отставить! Ты что!.. Не лей воду на землю, следы оставишь.
– Тьфу! Вот влезли тебе в башку эти следы! Какие ж следы от воды?
– Все равно. Не смей!
Щербаков развел руками.
– Что ж, я так и буду сидеть мокрый?
– Ничего, не раскиснешь. Лучше быть мокрым, чем... Сиди смирно, надо потерпеть, – уже мягче сказал Маркин.
Лай собак приближался. Партизаны поднялись к самой вершине дерева, откуда земля и вода едва виднелись.
– Ну, Сергей, – похлопал Маркин Щербакова по мокрой спине, – теперь держись. Если бог есть, то отсидимся.
У Щербакова зубы стучали от волнения, усталости и холода. Он сказал, зябко вздрагивая:
– Нет, Пашка, не выйдет. Безбожники мы с тобой с самого рождения.
– Это верно. Ну ничего, хрен с ним. Ты вот что, Сергей, когда фрицы подойдут к нам близко, так ты смотри вверх, а не на землю, понял?
– Зачем? Богу, что ли, будем молиться?
– Я не шучу. Понимаешь, если смотреть человеку в спину из-за какого-нибудь укрытия, то он обязательно почувствует и обернется.
Щербаков хмыкнул.
– И ты веришь этим басням?
– Дубина! Это не басни. Это животный магнетизм. Ясно? Ну, хватит болтать, замолчи!
– Ладно, черт с тобой. Вверх так вверх.
Вскоре стало слышно поскуливание собак, треск сучьев, донеслись приглушенные человеческие голоса. Внизу замелькали серо-зеленые фигуры. Ребята сразу забыли о животном магнетизме и во все глаза смотрели не вверх, как договорились, а вниз. Дыхание их останавливалось, сердца, казалось, бились так, что вот-вот готовы были выпрыгнуть наружу.
Фашисты ходили под сосной. Лай собак то удалялся от речки, то возвращался. Овчарки жалобно поскуливали. Они, видимо, потеряли след.
Издали послышалась трель свистка. К сосне подбежала группа немцев, впереди офицер. Гитлеровец громко скомандовал:
– Форвертс!
Солдаты скрылись.
– У-ух ты! Кажется, пронесло. Вот это животный магнетизм, – облегченно выдохнул Щербаков. Он смахнул пот со лба. Маркин приложил палец к губам: «Тихо. Они еще могут вернуться». Щербаков замолчал и стал снова внимательно смотреть вниз.
XIV
Шли без остановки.
Вдруг с той стороны, где остались Маркин и Щербаков, послышались выстрелы. Галушкин поднял руку. Носилки опустили на землю, прислушались.
– Сошлись? – спросил Правдин, тяжело дыша и вытирая пот с лица.
Выстрелы слышались с интервалами. Галушкин нахмурился, ответил:
– Видимо, еще нет. Но стреляют они. Наверно, фрицев на себя отвлекают.
Уставшие, голодные, нахохлившиеся, сидели они вокруг носилок. На сердце словно кошки скребли.
Галушкин внимательно посмотрел на ребят: грязные, заросшие, в изодранном обмундировании, хмурые, да и он, верно, не лучше.
Он отвернулся, подумал: «А если те не возвратятся? Пашка, друг». Борис закрыл глаза и представил, как Пашка и Сергей бегут навстречу немцам, изредка постреливая, чтобы привлечь внимание фрицев к себе и не пустить за носилками с раненым. От этого свело челюсти. Галушкин со стоном встряхнул головой, встал:
– Ну, ребята, хватит отдыхать. Пошли! Дотемна нам надо островок найти. Если Пашка и Сергей не уведут немцев за собой, то они непременно пойдут за нами.
Молча подняли носилки, пошли за Галушкиным.
Выстрелы давно смолкли, не стало слышно и лая собак. Под ногами захлюпала вода. Решили идти до тех пор, пока не почувствуют сухую землю. Но солнце село, наступила ночь, вода доходила до колен, а желанного островка все еще не было. Идти дальше не было сил. Остановились в густом осиннике, стеной вставшем на их пути. Носилки подвесили на веревках к стволам деревьев. Шалашом натянули над ними плащ-палатку, нарубили жердей, привязали их к деревьям вокруг носилок, уселись на них, словно куры на насесте.
– Да. Недурно устроились. Как считаешь, Иван? – спросил Правдин Головенкова.
Тот повернул к нему лицо, заросшее редкой юношеской бородкой, скривился в недовольной гримасе:
– Ты все шутишь? Увидим, что завтра запоешь!
– А что завтра? Думаю, будет то же, что и сегодня, – ни спать, ни жрать, – начиная злиться, оказал Правдин. – Эх, Иван, ты только о жратве и думаешь!
– Будешь думать. С пустым мотором и машина останавливается. Ешь вода, пей вода, вода сильная, она мельницу крутит... Так, что ли? – сказал Головенков и зло плюнул в воду, в которой виднелись, словно тушью вычерченные, верхушки деревьев.
– А ты не плачь, Ваня. Пояс подтяни потуже. Сразу легче станет.
Головенков отвернулся. Пробурчал угрюмо:
– От этого сыт не станешь... На одних нервах иду.
– А-а-а, вот как! – словно обрадовался Правдин. – Ну, тогда все в порядке. Ведь нервы у тебя, Ванюшка, как у буйвола шкура. Мне бы такие, рад был бы.
– Хватит вам, – остановил их Галушкин. – Подождем ребят и тронемся дальше. Завтра обязательно что-нибудь добудем. А сейчас давайте отдыхать.
Звездная ночь висела над лесом. Нудно гудели комары. В просветах между деревьями изредка с шумом проносились ночные птицы, мелькали летучие мыши. Партизаны привязались поясами к деревьям, затихли.
Они спали, а над лесом сгущались тучи. Все ближе гремели раскаты грома, ярче вспыхивали молнии. Вдруг оглушительно зарокотало прямо над ними. Сливаясь с эхом, грозовые раскаты покатились над притихшим лесом. Рванул ветер, закачались деревья, зашумела листва. Хлынул дождь. Партизаны проснулись, получше укутались в плащ-палатки.
Майская гроза, пошумев, обильно полив и так перенасыщенную влагой землю, ушла куда-то за лес. И снова звезды заискрились, отражаясь в воде, у самых ног.
...Галушкин проснулся первым. Дрожа и ежась от холода, он замахал руками, стараясь согреться. Небо казалось холодным и твердым, как первый лед, появившийся утром на лужах. Борис слез с жерди. Разбудил Андреева.
– Сейчас пойдешь по нашим следам! Нас ждать будешь у выхода из воды. Следи внимательно, может, туда ребята придут. При тревоге – три одиночных выстрела. Ясно?
– Ясно, товарищ командир! – поднял голову Андреев.
– Марш!
Андреев взял автомат, плащ-палатку, мешок.
В полдень они молча побрели по следам Андреева.
Его они встретили на условленном месте. Посоветовавшись, пошли по своим вчерашним следам, надеясь, что Маркин и Щербаков, если остались целы, пойдут им навстречу, пользуясь оставленными ориентирами.
Шли, внимательно вглядываясь в густую зелень, боясь пропустить ребят. Каждый шаг давался с трудом. Выбившись из сил, остановились на краю просеки, решили отдохнуть. Молча курили махорку, разбавив ее сухим мхом. Время тянулось очень медленно. Галушкин с тревогой поглядывал по сторонам: место совершенно неподходящее для дневки. Вдруг он поднял руку.
– Тихо!
Послышался громкий хруст сухой ветки. В просветах между деревьями что-то мелькнуло. Вскоре на просеку вышли двое. Они были по пояс голые, с мешками за спиной.
Галушкин позвал Правдина, и они, крадучись, пошли к просеке. Затаились за толстыми деревьями, поджидая незнакомцев, но те скрылись в кустах. Галушкин приказал Виктору выйти на просеку. В это время незнакомцы о чем-то заговорили.
– Да это ж они! – радостно крикнул Правдин, услышав голоса.
– Точно! Эй, робинзоны! Марш сюда, – крикнул Галушкин и тоже вышел на просеку.
Маркин и Щербаков, увидев ребят, кинулись к ним. Маркин вытянулся перед Галушкиным.
– Товарищ командир, задание...
Галушкин махнул рукой, схватил Пашку в объятья. Потом оттолкнул его, хлопнул ладонью по спине, обнял Сергея.
Ребята принесли немножко картошки, которую откопали в подполье полусгоревшей избы.
XV
Очередная дневка не сулила неожиданностей. Как всегда, партизаны повалились на траву вокруг носилок и, чтобы не уснуть, пока не получат на это разрешение командира, перебрасывались словами. Галушкин внимательно осматривал местность вокруг стоянки, сверял с картой.
Все с тревогой ждали, кого Борис заставит дежурить: первая смена была самой тяжелой.
– Эх, ребятки, дал бы нам боженька счастья живыми остаться, – заговорил Правдин мечтательно.
– Ну и что тогда? – спросил Щербаков.
Правдин сел, удивленно глянул на Щербакова:
– Как что? Паша, ты слышишь этого субъекта?
– Угу.
– Так ты скажи ему, какая у нас жизнь до войны была! Скажи ему, чистая душа, как мы, бывало, получим стипендию и массовым кроссом мчимся в столовую. А там? «Флотский борщ есть?» – «Есть». – «По две порции на брата!» – «Гуляш имеется?» – «Пожалуйста». – «Нет, это блюдо оставим до более обеспеченного времени». – «Компот?» – «И компот есть». – «По три стакана на брюхо!»
Галушкин засмеялся.
– Ты чего, Лаврентьич? – повернулся к нему Правдин.
– А помнишь, как с сельхозвыставки ехали?
Правдин задумался на секунду, потом:
– Когда кутили на Пашкин день рождения?
– Ага, когда денег не хватило с таксистом расплатиться?
– Да.
– Жребий бросали, кому заложником в такси оставаться.
– Правильно.
– И имениннику повезло?
– Точно!
– Ну как же, ха-ха-ха! – засмеялся Правдин и указал на Маркина пальцем. – Паша, я до сих пор от тебя не добьюсь, как ты себя чувствовал тогда в заточении?
Маркин выплюнул травинку, молча перекатился на другой бок. К нему подполз Щербаков.
– Пашка, расскажи. Ну что тебе, жалко? – заинтересовался Щербаков, который с ними в институте не учился.
– Да ну вас. Тоже мне друзья! Чуть ноги не отморозил!
– Паша, так мы ж по-честному. Если б мне, например, выпал жребий, я бы с удовольствием...
– А вообще-то, ребята, Пашку должны были оставить вне игры. Расскажи-ка, Паша, разберемся, кто из вас прав? – просил Щербаков.
Но Маркину не удалось поведать о том, как он в день своего рождения оставался невольным пассажиром такси, пока ребята не раздобыли денег и не выкупили его из плена. Близко захлопали выстрелы.
– В ружье! – скомандовал Галушкин.
Стрельба с каждой минутой становилась все интенсивнее. Скоро стали слышны голоса людей, ржание коней.
– Кто это?
– Я думаю, Лаврентьич, что это партизаны! Прислушайтесь-ка. Видно, фрицы прижали их, слышите? – сказал Щербаков.
Если наши, то надо помочь. Пошли! – сказал Маркин.
– Куда вы? – спросил Галушкин. – А здесь кто останется? – он кивнул на носилки и тут же добавил: – Ну ладно, Андреев и Головенков останутся с Николаем. Остальные со мной. Предупреждаю, что вступим в бой только при явном преимуществе фрицев!
Ребята двинулись на звуки стрельбы.
Лес кончился. Дальше тянулись луга. В полукилометре от них, в пойме извилистой речки виднелись нагруженные телеги, к ним были привязаны коровы. С места на место перебегали люди. Хлопали выстрелы. А ближе к лесу, в ложбинке, заросшей кустами, мелькали темные фигуры. Они вели сильный огонь из пулемета и автоматов.
– Фу ты, черт! Вот и разберись, где тут свои, а где чужие? – ворчал Правдин, выглядывая из-за пушистой елочки.