Аристобул, как и другие историки, бывшие в войске, по приказу царя вел путевой дневник и записывал в него все, что поражало его или казалось стоящим внимания.
Так он записал, что гора Кавказ[47], возле которой царь ныне, в 329 году, основал еще одну Александрию, самая высокая гора в Азии. Склоны этой горы голые и каменистые, а растут на ней только теребинда и душистая трава сильфий, лучшая приправа к мясу.
Но хоть и бесплодна гора, а людей здесь много. На склонах пасутся большие стада – и крупный скот, и овцы. Овцы очень любят сильфий, они издали чуют его, бегут туда, где он растет, откусывают цветок и выкапывают корень. Приходится все места, где растет сильфий, огораживать. Эта трава высоко ценится.
Войско Александра терпело бедствия. Бесс опустошил всю местность вплоть до этой огромной горы. В горных долинах воины шли, увязая в снегу, страдая от холода, усталости, от недостатка еды и сна. Лошади изнемогали, падали, умирали, по всему пути горного перевала лежали их безжизненные тела.
Но царь был непреклонен. Для него не существовало неприступных гор и непроходимых дорог. Он шел вперед, и войско шло за ним. Александру надо было поймать Бесса.
В Бактрии никто не задержал Александра. Он с ходу захватил самые большие города – Бактры и Аорн. Оставив в Аорне сильный гарнизон, Александр прошел к реке Оксу, по следам Бесса, ушедшего за Окс.
Глубокое течение мутно‑коричневой реки влекло огромную массу воды. На плоских, унылых берегах пустынно завывал ветер. На том берегу реки среди истоптанного снега чернели остатки сожженных судов, и серый пепел взвивался над ними. Переплыть реку невозможно – река в ширину не меньше шести стадий.
Попробовали забивать колья, чтобы навести мосты. Река без всякого усилия выворачивала колья и уносила по течению. Можно бы еще и еще раз попытаться установить опору для моста, но на пустом берегу не было леса.
|
|
Тогда Александр снова вспомнил Кира, его переправу через Тигр и Евфрат. И свою переправу через широкий Истр, которую он осуществил когда‑то в дни своей ранней юности и первых боев. Снова, как и тогда, македонские воины собирали шкуры, из которых сделаны их походные палатки, набивали их соломой, зашивали наглухо, так, чтобы не проникла вода. Пять дней переплывало войско через Окс на этих нетонущих мехах. Пять дней переправляли конницу и запасы провианта.
И снова, еле отдохнув, македоняне следовали за своим царем туда, где новый персидский царь Артаксеркс готовил им сопротивление. Александр с удивлением убеждался, что страна сдает города, но не покоряется. Где‑то в глубине горных долин Согдианы разрастается войско повстанцев. Бесс – Ахеменид, законный наследник персидских царей. Он может легко поднять на Александра племена, исстари подчинявшиеся персидскому владычеству.
Неожиданно, когда войско остановилось на отдых, в лагерь к царю явились посланцы. Они сказали, что их прислал Спитамен.
– С чем вы пришли ко мне? – хмуро спросил Александр.
– Спитамен велел передать тебе, царь, что если ты пошлешь хотя бы небольшой отряд, то можешь схватить Бесса. Спитамен и Датаферн решили выдать его тебе.
Александр не ожидал такой удачи. Значит, Спитамен, самый опасный его противник, изменил персам и перешел на сторону Александра! Значит, ему не придется пробивать себе путь сквозь бои с повстанцами местных племен, поднявшихся на него!
|
|
Взять Бесса Александр послал Птолемея, сына Лага. Решительный, жестокий и смелый, военачальник Птолемей помчался в лагерь Спитамена. Три гиппархии этеров, конные дротометатели, щитоносцы, лучники – все это войско, легкое и отважное, словно буря летело вместе с Птолемеем. Военачальники Александра, по примеру своего царя, умели делать за короткое время огромные переходы. Птолемей вместо одиннадцати дней пути внезапно, на пятый день, прибыл в лагерь Спитамена.
Дымящиеся, с запавшими боками и сбитыми копытами, лошади, тяжело дыша, остановились у желтых каменных стен небольшого селения.
Никто не встречал Птолемея. Громоздкие, с металлическими бляхами ворота были закрыты. В селении стояла странная тишина.
Птолемей велел глашатаю объявить, что жители останутся целыми и невредимыми, если откроют ворота и выдадут Бесса. Ворота медленно открылись. Толпа поселян, сгрудившись, стояла на площади. Никакого войска в селении не было.
– Где Спитамен? – спросил Птолемей.
Из толпы вышли старики. Низко кланяясь, они объяснили, что Спитамена здесь нет.
– Они стояли здесь лагерем сегодня ночью. А утром ушли. И Спитамен, и Датаферн.
У Птолемея напряглись скулы.
– А Бесс?
– Бесс остался. Он у нас под стражей. Спитамен велел выдать его. Берите.
Птолемей нашел Бесса в старом сарае, на соломе, с цепями на руках. Из полутьмы сверкнули на Птолемея яркие черные глаза и оскал белых зубов. Смеется он, что ли?
Увидев Птолемея, Бесс встал, громыхнул цепью. Он не смеялся. Он скалил зубы от невыносимой злобы, от усилия разорвать цепи, от безумного желания убить этими цепями всех, кто подвернется, а потом бежать.
|
|
Птолемей хладнокровно наблюдал за его резкими движениями. Бесс напоминал ему зверя, попавшего в капкан.
– Они изменники! Они все изменники! – кричал Бесс. Охрипший голос его был как клекот хищной птицы. – Они выдали своего царя, меня, Ахеменида! Македонянин, догони их, они достойны казни!
Птолемей не отвечал ему.
– Отправьте гонцов к царю, – приказал Птолемей. – Спросите, как мне поступить с Бессом.
– Не с Бессом, изменник! – закричал Бесс. – С царем Артаксерксом, Ахеменидом! Я – царь всех стран по праву рождения!..
Птолемей вышел на улицу. После духоты и тьмы последнего жилища Бесса день показался свежим и прекрасным. Птолемей остановился, вздохнув, поднял глаза к легкой синеве неба. Повеяло волнующим запахом талого снега и теплой земли.
«Это запах весны, – подумал Птолемей. – Весна недалеко…» Суровый воин мечтательно улыбнулся, сам не зная чему. Но тут же согнал эту неуместную улыбку.
– Поставьте сильную стражу. Заприте ворота. Ни на шаг не отступать от Бесса, еще раз упустить его нельзя.
Воины плотным кольцом окружили сарай, где сидел Бесс. Еще более плотная защита поставлена была вокруг стен селения. Птолемей почти не спал, он то и дело выходил из палатки и шел проверить: на месте ли Бесс?
Бесс был у него в плену. Но мучило, что ни Спитамена, ни Датаферна не оказалось в лагере.
«Почему они ушли? Или им стыдно было выдать Бесса своими руками? Или они не решились довериться мне?»
Птолемей чувствовал себя обманутым. Он всю дорогу, мчась сюда, обдумывал, как бы ему захватить и Датаферна и Спитамена. Особенно Спитамена. Это было бы крупным успехом. Но хитрый Спитамен разгадал его замысел!
Приказ Александра пришел в пути, когда Птолемей, взяв Бесса, двигался обратно. Царь велел поставить Бесса справа от дороги, по которой пойдет войско. Он велел сорвать с Бесса все одежды – пусть этот царь Артаксеркс стоит голый, в цепях и ошейнике, перед глазами всей армии и служит посмешищем. Пусть знают все, как кончают жизнь изменники, убивающие своих царей!
Прошел сильный ливень, остатки жидкого снега смыло, и сразу потоки теплого солнца хлынули на отдохнувшую землю. Дул тугой влажный ветер, вздымая короткие хламиды македонян. Отряд стоял справа от дороги, чуть углубившись в долину. А у самой дороги стоял голый Бесс. Ошейник и цепи тускло светились на его желтом жилистом теле. Черный горящий взгляд неотрывно сверлил дымку испарений, в которой исчезала дорога.
Медленно идут часы, как вода в арыке. Бесс не знает, сколько прошло времени. Да, времени для него вообще нет. Есть ожидание. Он не знает, сколько ему еще стоять здесь, под ветром, под солнцем, под неутихающими насмешками македонян, которых эти насмешки развлекают и помогают коротать время. Македоняне разжигают костры, что‑то едят. Бесса это не касается – он по ту сторону обыденной жизни. Он ждет Александра. За все время он выпил только кружку тепловатой воды, поданной из жалости.
Наконец, уже к вечеру, сквозь серебристую дымку долины засветились длинные огни копий, обозначились ряды конницы, блестящая оправа щитов, гребни шлемов. Глухой топот коней заполнил долину. Шло войско.
Бесс выпрямился, вытянул шею. Сейчас он увидит Александра и Александр увидит его, царя Артаксеркса, Ахеменида, царя всех стран и народов. Он избавит Бесса от этой муки, он сам – царь, он не позволит так унижать царский сан!
Конница шумно шла мимо, не замедляя хода. Всадники глядели на Бесса из‑под шлемов – изумление, выкрики, смех…
Пошла походным строем фаланга – и опять выкрики и глумление. Бесс уже почти не слышал их, его страдание достигло предела. Он все еще ждал Александра и все еще надеялся на его защиту. Но вот вдали возникло облачко пыли. Оно быстро приближалось. Засверкали доспехи. Впереди своей свиты вдоль войска, по свободному правому краю дороги, мчался на боевой колеснице Александр.
Увидев Бесса, царь круто остановил колесницу. Бесс собирался грозно упрекать Александра, напомнить, что он – Ахеменид, потомок царя Кира. Но встретился взглядом с его ледяными глазами, полными ненависти, и у него отнялся язык.
– Почему ты, Бесс, так жестоко поступил с Дарием? – спросил Александр. – Он был твоим родственником и благодетелем, и он был твоим царем! Почему же ты арестовал его, заковал его в цепи, а потом и убил?
– Не один я убил его, – жалобно ответил Бесс, – так решила вся его свита. Мы хотели заслужить твое помилование!..
– Помилования не будет, – прервал его Александр.
– Вспомни! – закричал Бесс. – Вспомни, что я – Ахеменид!..
– Дарий тоже был Ахеменидом, а ты убил его. – И, больше не взглянув на Бесса, Александр отдал короткое приказание: – Бичевать. И казнить.
Колесница с грохотом помчалась дальше. Слова приказа ударили, как молния, – у Бесса подкосились колени.
Было так, как приказал Александр. Глашатай объявил войскам о преступлении Бесса. Бесса бичевали, а потом отослали в Бактры и там казнили его.
Александр не прощал цареубийц.
ВОЛЬНОЛЮБИВАЯ СТРАНА
В Мараканды[48]Александр вступил весной. Зеравшанская долина встретила измученных людей теплом и светлой тишиной.
– Мне говорили, что эта долина прекрасна, – сказал Александр, – но я вижу, что она еще прекраснее, чем я думал.
Грозные горы отошли назад. Воины с суеверным страхом оглядывались на них. Вблизи желтые. За желтыми – лиловые. За лиловыми – острый конус белой вершины и черные тени ущелий, уходящих вниз. Люди не верили себе, что были там и что вырвались из этого страшного царства мрака, холода, зловещих видений и таинственных голосов, окликавших их… Полководец Кратер, который всегда шел вместе со своими отрядами, подшучивал над ними:
– Камни падают в пропасть, а вы вздрагиваете, как дети!
Но воины были уверены, что они идут где‑то близко от входа в подземное царство и что голоса погибших в боях окликают их.
Долина, в которую вступили македоняне, вся светилась молодой зеленью. Широко разлившаяся река сверкала под солнцем; ее блеск сквозил среди цветущих садов. Эту веселую реку, которая сопровождала их от самых гор и уходила далеко в равнину, македоняне назвали Политимет, хотя у нее было свое древнее имя, данное жителями этой страны. Они называли ее Зеравшан.
Посреди зеленых рощ и розовых садов на холме возвышалась желтая двойная стена города, сложенная из крупных сырцовых кирпичей. Это были Мараканды.
Армия, сминая и затаптывая по пути высокие свежие травы и молодые посевы, хлынула к Маракандам. Город открыл ворота. Армия остановилась на отдых. Отдышались, отогрелись, отоспались, запаслись провиантом, откормили коней. Наступило лето, пожухли свежие травы, Политимет вошла в свое русло.
Из этой долины уходить не хотелось. Но отряды Спитамена, усиленные отрядами скифов, росли, пополнялись бактрийцами и другими племенами, ютившимися в горах. Пока не пойман Спитамен и не разбито его войско, успокоиться было нельзя.
Македоняне с сожалением покинули Мараканды. Они вышли к какой‑то неизвестной реке. Коричневая вода широко бурлила среди серебристо‑серой гальки своих берегов. У реки остановились с недоумением. Александр приказал позвать своих географов и землемеров:
– Что это за река?
– Это, судя по всему, река Танаис[49], – посовещавшись, сказали географы.
– Варвары называют эту реку Орксантом, – возразили землемеры, которым приходилось общаться с местными жителями, – а иные зовут ее Яксарт[50].
В стране, куда из Эллады нет дорог, все неизвестно, все незнакомо.
– Значит, не об этом Танаисе говорит Геродот? – усомнился Александр. – Танаис, о котором он пишет, вытекает из большого озера и впадает в Меотиду…
Географы настаивали:
– Значит, тот другой Танаис. А это – наш Танаис. Он проходит границей между Азией и Европой.
– Где мы находимся? – спросил Александр. – Перестаньте спорить и скажите толком: в какой точке Ойкумены мы находимся?
Землемеры и географы снова заспорили, и ни один из них не мог точно ответить на этот вопрос.
Здесь, в долине не то Танаиса, не то Орксанта или Яксарта, согды напали на воинов Александра, когда те пошли за фуражом.
Согды разбили македонский отряд, не оставили в живых ни одного человека. Целое войско, тысяч тридцать, появилось в долине и исчезло в горах.
Македоняне, и сами разъяренные, знали, что Александр не оставит этого безнаказанно. Они уже умели осаждать горы и взбираться по крутизне.
Битва была жестокой. От тридцати тысяч согдов осталось тысяч восемь. Много погибло и македонян. А самого македонского царя опять вынесли на руках из боя – тяжелая стрела пробила бедро и отколола частицу кости. Пришлось лечь. Ни ходить, ни сидеть на коне он сейчас не мог. Это раздражало Александра. Он устал от усилий покорить эту страну. Он не боялся больших сражений и никогда не сомневался в своих победах. Он уже захватил все большие и маленькие города Бактрии и Согдианы, и во всех городах стоят его гарнизоны. Эта непонятная страна почти не сражается – мелкие стычки, внезапные нападения… И все‑таки она его не пропускает через свои земли. Это сердило, выводило из терпения. И главное – это мешало Александру двигаться дальше.
Наконец наступило утро, когда Александр почувствовал, что может ходить без усилия. Он вышел из шатра, с удовольствием расправил плечи. Над горами светилось зеленое небо. Бесшумная река казалась совсем темной в серебристой кромке берегов. За рекой, уходя в неизвестную даль, дремали неведомые земли…
Александр отошел от шатра. Ему подали чашу с вином. Здесь, в одиночестве, по обычаю македонских царей, он с молитвой совершил возлияние богам. Он снова чувствовал себя сильным и готовым к действию. Еще раз огляделся кругом. И его глазам вдруг открылось, что здесь прекрасное место для города.
«Клянусь Зевсом! – радостно, как всегда, когда замысел его обещал удачу, думал он. – Это будет большой город, крепость, еще одна Александрия. Мы защитим стенами этот город от скифов – их много за рекой».
Небо стало розовым. Освещенная зарей, земля казалась фиолетовой. Возле шатра у накрытого для завтрака стола царя ждали этеры. Вино, козий сыр, ячменные лепешки…
Царь, прихрамывая, шел к столу, шел улыбаясь, с высоко поднятой головой.
– Здесь будет город, друзья!
Этеры оживились. Они знали, что Александр любит строить города, и мысль эта никому не показалась неожиданной.
Лагерь разжигал костры. Роса рассыпалась по земле драгоценными камнями. А царь, окруженный этерами, землемерами, строителями, уже ходил по равнине, намечая план будущего города.
И вот уже на берегу реки множество людей месят желтую глину, делают кирпичи, сушат их на солнце. Инженеры‑строители прокладывают улицы. Хромающий царь целые дни ходит по равнине, намечает городские стены. Ему нужен этот город, город‑крепость, город – его военная опора.
Вдруг известия одно за другим – и хрупкая тишина сразу разрушена. Все захваченные Александром согдийские города восстали. Там перебили гарнизоны. Там сражения. Согды не хотели терпеть чужеземцев на своей земле, не хотели терпеть их новых городов, берущих в плен Согдиану.
И снова Спитамен!
И опять война. Александр не сдерживал своей бушующей ярости. Пощады восставшим жителям не было. Мужчин убивали. Женщин и детей отдавали в рабство. Немедля, тут же, он усмирял согдийские города, заново захватывал их и, опустошенные, заселял македонянами.
Вокруг двух еще не взятых городов Александр поставил конницу. Испуганные согды, увидев, что соседние города горят, дым пожаров виден издалека, в ужасе покинули свои жилища и, как и предвидел Александр, побежали в горы. Но убежать не удалось – на их пути была заранее поставлена македонская конница. И согды, не желавшие покориться, погибли все под македонскими мечами и копьями.
За два дня Александр взял пять городов – пять городов, задумавших сбросить его владычество. Все эти города, в безумье гнева своего, он опустошил и залил кровью. И уже не было в них мирных людей, жизнь замерла. Лишь звон и бряцание мечей и копий слышался в них да крики грубых, пьяных воинов‑победителей… Да еще вой собак по ночам возле холодных, разрушенных очагов.
Стоял еще, не сдаваясь, большой город Кирополь – город Кира. Защитники густо теснились на высоких стенах города, полные решимости защищаться. Александр подвел к стенам машины. Начался штурм. Гул таранов, крики воинов, брань, угрозы…
«Придется немало повозиться с этим городом, – с досадой думал Александр, объезжая на своем черном коне Кирополь. – Все равно сдадутся, все равно будут убиты. Неужели они думают, что Александр уйдет из‑под Кирополя после всех городов, которые взял? Безумцы. Они добиваются своей гибели…»
Он пристально разглядывал светлыми хищными глазами стены и ворота Кирополя, отыскивая наиболее слабое место. И вдруг осадил коня.
Через город протекала река. Время зимних дождей давно прошло. Воды реки схлынули. И теперь почти пересохшее русло уходило под стену, открывая вход в город. Царь Кир, ты не сберег свой город, ты сам научил врага, как взять его. Когда‑то, как говорит Геродот, ты по руслу реки вошел в Вавилон. Вот так же Александр сегодня войдет в Кирополь!
Пока защитники, сгрудившись на стенах, всеми силами отбивались от македонских таранов, Александр с небольшим отрядом лучников и щитоносцев незамеченным вошел в город по руслу реки. А когда его увидели, он уже успел открыть городские ворота и впустить свои войска.
Битва была жесточайшая. Здесь был совсем другой народ, чем в тех многих странах, по которым прошел Александр. Этот народ невозможно было сломить, и не сражался здесь только мертвый.
Опытное, привыкшее к бою, к дисциплине и к жестокости македонское войско одержало верх. Македонский гарнизон занял Кирополь. А царя снова вынесли на руках из битвы. Он, раненный камнем в голову, упал без чувств.
Открыв глаза, Александр увидел красное небо. Оно было густо‑красное, с лиловым отливом.
– Это кровь, – прошептал он в полубреду, – это все кровь… Она с земли поднялась на небо. Но, Зевс и все боги, зачем они сопротивляются мне? Ведь меня нельзя победить, жрецы Аммона предсказали это… Зачем же они сопротивляются?
– Александр… – тихо окликнул его встревоженный голос Гефестиона, – Александр, что с тобой? Опомнись!
Александр закрыл глаза, снова открыл. Нет, это вовсе не свод небесный над головой, это его шатер, украшенный пурпуром. В голове сильно шумело, глаза еще застилал серый туман. Но сквозь туман он увидел Гефестиона. Сразу стало спокойно и тихо на душе. Защита была рядом. Защита от тяжких воспоминаний, от себя, от врагов, от болезни… Единственный человек, который владел бесценной тайной успокаивать его вечно вздыбленную душу.
– Ты не уйдешь от меня, Гефестион?
– Я не уйду от тебя, Александр.
Лицо Александра озарило умиротворение. Брови разошлись, жесткие морщины у рта разгладились, напряженно сжатые губы смягчились улыбкой.
Но эту улыбку снова согнала забота.
– Все ли города взяты? Тот, седьмой?.. До которого я не дошел?
– И седьмой взят.
– Как кончилась битва?
– Полной победой, Александр.
– Много ли погибло у нас?
– Гораздо меньше, чем у них.
– Скажи, чтобы всех врагов, кто остался в живых, заковали в цепи. С этим народом иначе нельзя. А военачальники наши… все ли живы?
– Все живы, Александр.
Гефестион не сказал, как много легло македонян в этой битве. Утаил и то, что сильно ранен Кратер. Александр сейчас же начнет пытаться встать и идти лечить Кратера. А ему еще и головы не поднять с подушки!
– Послушай, Гефестион, – начал Александр после долгого молчания, – как ты думаешь: останется ли мне верен Антипатр? После того как я казнил его зятя, Линкестийца?
– Будет ли он верен? – задумчиво сказал Гефестион. – Раздоры с царицей Олимпиадой не поколеблют его верности тебе. Смерть Линкестийца, как ни тяжело это ему, не отвратит его от тебя: измена Линкестийца доказана. Но казнь Пармениона – вот что заставит его насторожиться. Он уже знает теперь, что, если ослушается тебя, его не защитят ни заслуги, ни его возраст, ни его давняя служба тебе… Он может испугаться тебя. А это нехорошо. Это опасно.
– Уж не думаешь ли ты, что он способен убить меня?
– Если испугался за свою жизнь, то ожидать можно всего.
– Но нет, Гефестион. Я не дам ему для этого повода.
– Ты уже дал ему повод остерегаться тебя. Но это лишь догадки, может быть пустые. А пока Антипатр незаменим. Он крепко держит в руках и Македонию и Элладу. Береги дружбу с Антипатром.
– Почему существует на свете измена, Гефестион? Мне теперь все время кажется, что предательство таится где‑то около меня.
– Около тебя – твои друзья, Александр, которые всегда готовы тебя защитить! Мы с тобой, Александр.
– Ты не покинешь меня, Гефестион?
– Я никогда не покину тебя, Александр.
Прошло несколько тихих дней. Окровавленная, опустошенная Согдиана замолкла. Кто в могиле, кто в цепях. Только неуловимый Спитамен еще скрывается в горах со своим отважным отрядом.
Этот неукротимый человек выматывает силы македонской армии; он является то в одном месте, то в другом, и всегда неожиданно, внезапно; он заманивает македонян притворным бегством и, заманив в какое‑нибудь ущелье, уничтожает их. Он действует так умело, так стремительно – можно подумать, что он научился этому у самого Александра! Но Александр все‑таки поймает его, в этом сомнений нет. Что может сделать этот безумный человек против огромной македонской армии?
Крепкая натура Александра одолела болезнь и на этот раз. Он встал. И как только вышел на берег, радость будто приподняла его. Город строился!
Город строился. Городская стена уже отчетливо обозначилась над землей, очертания большого города прочно легли на отлогом ровном берегу. Воины, военачальники, строители общим криком ликования встретили царя. В легких доспехах, в короткой военной хламиде, он шел среди друзей и телохранителей. Он еще слегка прихрамывал, он был бледен и слаб на вид, он стал как будто меньше ростом… Но это был он, их Александр, их царь македонский! И он ходил с улыбкой по будущим улицам будущего города, его города, его еще одной Александрии… Эти города с именем Александра отмечали его путь по земле.
Как‑то на заре стража заметила смутное движение за рекой. Из темной дали бесшумно вышла конница. Возникли силуэты всадников в остроконечных шапках, с изогнутыми луками за спиной. Конница медленно, крадучись, приближалась. К концу дня неизвестное войско подошло к самому берегу. Местные люди, разведчики и переводчики сказали, что это азиатские скифы.
– Хорасмии? – удивился Александр. – Но этого не может быть. Царь хорасмиев Фарасман только что предлагал мне свою помощь!
– Это не хорасмии, царь.
– Так абии, что ли? Но абии просили дружбы!
– Нет. И не абии. Это гораздо более опасные скифы. Это – массагеты.
«Массагеты, – подумал Александр, – те самые, которые убили Кира».
По огням костров, рассыпавшимся на том берегу, видно было, что скифский лагерь очень велик. Утром массагеты подходили к самому берегу и смотрели на македонян: что это они делают здесь, на реке?
Город Александра заселялся. Прошло всего двадцать дней, а уже стояли глинобитные дома и над крышами поднимался дымок очага… Город оживал, наполнялся движением, говором. Старые македонские воины, разбитые ранами и болезнями, устраивали жилища для своих семей, несколько лет тащившихся в обозах. Торговцы открывали свои лавочки и устраивали рынки. Понемногу, преодолевая робость, из степи приходили местные жители. Светло‑желтые крепкие стены с бойницами уже стояли вокруг города.
И вдруг из‑за реки полетели тяжелые скифские стрелы. Они взвивались над водой и со зловещим свистом падали в город, принося смерть. Македоняне принялись кричать и грозить скифам; скифы, по своему обыкновению, – ругаться и хвастаться:
– Эй, Македонянин, переходи реку – сразимся!
– Он не перейдет, побоится!
– Македонянин со скифами сразиться не посмеет!
Надо было что‑то делать, смертей от скифских стрел становилось все больше.
Но кто это мчится в лагерь? Какие еще вести везут? Скачущие всадники видны были издалека, пыль клубилась по их следам. Они спешили – значит, опять что‑то неладно в Согдиане.
Догадка оправдалась. Да, в Согдиане снова неладно. Спитамен с большим отрядом осадил Мараканды. Македонский гарнизон с трудом отбивается от него.
– Опять!
Александр на мгновение ослеп от гнева и пошатнулся. Телохранители поддержали его. Он сел на груду желтых, высохших кирпичей, у него кружилась голова, и он понял, что еще недостаточно здоров, чтобы немедленно скакать в сражение.
– Ничего, ничего, – проворчал он, – я здесь за это время разгоню скифов. Это тоже необходимо сделать.
Кратер, уже залечивший свою рану, выступил вперед.
– И ты думаешь, что я пошлю тебя сражаться со Спитаменом? – с упреком сказал ему Александр. – После твоей раны? Если ты скрыл ее от меня, то это не значит, что ее не было.
Он послал к Маракандам Карана, военачальника наемных войск.
– Поймай мне его, Каран!
– Мы идем с тем, чтобы поймать, – ответил Каран, – а победить и прогнать – это не так трудно.
– Не так трудно! – с раздражением повторил Александр. – А между тем мы уже столько времени, почти два года, не можем вылезти из этой проклятой страны!
Каран ушел со своим большим сильным отрядом к Маракандам. Александр установил на берегу катапульты и велел обстреливать скифов. Скифы как‑то сразу притихли, их удивляла и пугала эта машина. Под защитой катапульт Александр перешел реку и бросился на скифов. Скифы бежали в пустыню.
Царь не забывал примеров истории. Кир в свое время вошел в их необъятную землю и погиб. Александр не погнался за ними, вернулся. Но вернулся совсем больным: он заболел от дурной воды, которую пил, гоняясь за скифами.
Вскоре стало известно, что Каран погиб со всем своим отрядом. Спитамен заманил их в западню и уничтожил всех.
– Значит, все‑таки надо идти самому, значит, нет у меня военачальников, которые могут справиться со Спитаменом, – с досадой сказал Александр, – значит, все‑таки надо идти самому!
Желтый, измученный болезнью, он снова сел на боевого коня. Армия тронулась к Маракандам…
Но Александр не увидел Спитамена. Спитамен вывел из города свой отряд и исчез в пустыне.
КЛИТ
Сегодня день бога Диониса, его праздник. Этот праздник с древних времен весело и пышно справляли в Македонии. И в военных походах Александр не забывал отдать почести веселому богу.
Но сегодня, в день Диониса, он вдруг почему‑то принес жертвы не Дионису, а Диоскурам. Это многих смутило. Несмотря на обилие еды и вина, веселье не разгоралось на этом пиру.
Непонятная тревога гасила исподволь радость старинного македонского праздника.
Царь, в яркой персидской столе с широким поясом и с персидской диадемой на голове, возлежал на ложе, покрытом пурпуром. Окруженный персами и друзьями в персидских одеждах, он вызывающе поглядывал на македонян, которые, не изменяя родным обычаям, снова отказались надеть одежду побежденных и снова отказались от проскинесиса. Царь много пил, много говорил и смеялся. Но и он не был весел. Разговорами и смехом он старался скрыть свое душевное беспокойство. Он замечал, что даже Гефестион, который понимал Александра и соглашался с ним в его замыслах, с трудом терпит эту длинную, тяжелую от драгоценных камней одежду. Но и он лишь терпит…
Гефестион со скрытой тревогой посматривал на царя. Александр был как‑то по‑недоброму возбужден, ему беспрестанно наливали вина. Гефестион тихонько останавливал его, но Александр или нетерпеливо отмахивался, или делал вид, что не слышит. И Гефестион с тяжелым предчувствием беды поднимал свою еле пригубленную чашу.
В глубине шатра что‑то назревало. Сначала слышалась песня. Потом завязался какой‑то спор, ссора. Пьяные голоса становились все громче, все развязней. Молодые подшучивали над старыми македонянами, над их немощью, а старые – над глупостью молодых. Вдруг среди шума невнятных голосов отчетливо прозвучало:
– А как вы думаете – это очень умно в день нашего бога Диониса принести жертвы не Дионису, а Диоскурам?
Александр поднял голову, насторожился, прислушался. Кто это говорит? А, Черный Клит, брат кормилицы, старый друг его детства. Клиту опять не терпится обидеть Александра. Это стало его обычаем.