В крайнем возбуждении Лагардер расхаживал между копешками сена. На всякий случай он поглядывал на окно и прислушивался, не заскрипят ли ржавые петли ставен. И скоро услышал внутри слабый звук. Это за ставнями открылась решетка.
— Adsum? — раздался дрожащий женский голос. Лагардер одним прыжком преодолел расстояние, отделявшее его от окна, и тихо ответил:
— Я здесь!
— Слава Богу! — прошептала женщина.
Открылись ставни. Ночь была темная, но глаза Лагардера уже привыкли к темноте, и в женщине, выглянувшей из окна, он безошибочно узнал Аврору де Келюс. Она была все так же прекрасна, но бледна и выглядела испуганной.
Если бы в тот миг вы напомнили Лагардеру, что он собирался тайком прокрасться в спальню этой женщины, он назвал бы вас лжецом, причем совершенно искренне.
За эти несколько минут его лихорадочная горячность куда то испарилась. Оставаясь бесстрашным, как лев, он стал осторожен. Возможно, в этот миг в нем нарождался совершенно новый человек.
Аврора всматривалась в темноту.
— Я ничего не вижу, — прошептала она. — Где вы, Филипп?
Лагардер протянул руку, и она прижала ее к сердцу. Лагардер пошатнулся. Он почувствовал, как на ладонь его капают слезы.
— Филипп, Филипп, — шептала Аврора, — вы уверены, что за вами не следят? Нас продали, предали!
— Не падайте духом, сударыня, — пробормотал Маленький Парижанин.
— Ты ли это говоришь? — воскликнула Аврора. — О Боже, я и впрямь сошла с ума! Я не узнаю твой голос.
Одной рукой она держала сверток, о котором говорили господин де Пероль и его спутник, а вторую прижимала ко лбу, словно пытаясь привести в порядок мысли.
— Мне так много нужно сказать тебе, — промолвила она. — С чего начать?
|
|
— У нас нет времени, — прошептал Лагардер, не желавший проникать в иные чужие тайны. — Поторопитесь, сударыня.
— Почему ты так холодно говоришь со мной? Почему не называешь меня Авророй? Ты сердит на меня?
— Скорей, Аврора, скорей!
— Я покоряюсь тебе, Филипп, любимый, и всегда буду покорна. Вот наша дочурка, прими ее. Здесь, рядом со мной, ей грозит опасность. Из моего письма ты должен все понять. Против нас сплели гнусный заговор.
Аврора протянула ему спящую девочку, закутанную в шелковый плащ. Лагардер молча принял ее.
— Дай мне еще раз поцеловать ее! — вскричала несчастная мать, содрогаясь от рыданий. — Дай мне ее, Филипп! О, я думала, сердце у меня сильней! Кто знает, когда я снова увижу свою девочку?
Голос ее пресекся от слез. Лагардер увидел, как* она протягивает ему что‑то белое, и спросил:
— Что это?
— Ах, бедный Филипп, ты совсем забыл… Видно, ты взволнован не меньше меня. Это страницы, вырванные из церковной книги. В них все будущее моего дитя.
Лагардер молча принял бумаги. Он боялся говорить.
Бумаги были в конверте, запечатанном печатью Келюсской церкви. И в этот миг из долины донесся протяжный, заунывный звук пастушьего рога.
— Это, наверно, сигнал! — воскликнула мадемуазель де Келюс. — Спасайся, Филипп, спасайся!
— Прощай! — промолвил Лагардер, решивший играть роль до конца, чтобы не разбить сердце несчастной женщины. — Не бойся, Аврора, твое дитя будет в безопасности.
Она схватила его руку, прижала к губам и стала осыпать ее жаркими поцелуями.
— Я люблю тебя! — только и сумела промолвить она, закрыла ставни и исчезла.
|
|
ДВОЕ ПРОТИВ ДВАДЦАТИ
Да, то действительно был сигнал. Трое дозорных с пастушьими рогами были расставлены на Аржелесской дороге, по которой Невер должен был проследовать к замку Келюс, куда его призывали и умоляющее письмо молодой женщины, и дерзкое послание шевалье де Лагардера.
Первый из троих должен был дать сигнал, когда де Невер переправится через Кларабиду, второй — когда он въедет в лес, а третий — когда появится на околице деревни Таррид.
На всем этом пути было немало удобных мест, чтобы совершить убийство. Но не в обычаях Филиппа Гонзаго было нападать в открытую. Он хотел скрыть свое преступление. Убийство должно было выглядеть как месть, чтобы все волей‑неволей отнесли его на счет Келюса‑на‑засове.
А красавчик Лагардер, бешеный Лагардер, неисправимый забияка, первая шпага Франции и Наварры, стоял, держа на Руках спящую двухлетнюю девочку.
И можете поверить, он очень расчувствовался. Держал он
ее неумело, неловко, ведь руки его привычны были к другому. Но сейчас главным для него было — не разбудить малышку.
— Баю… баю… — приговаривал он. Глаза у него увлажнились, но при этом он едва удерживался от смеха.
Готов держать пари, что никто из бывших его товарищей по легкой конной гвардии и догадаться бы не смог, чем был занят в этот миг неисправимый бретер, готовящийся отправиться в изгнание. А он в заботе о девочке ступал, внимательно глядя себе под ноги, чтобы, не дай Бог, не споткнуться, не разбудить ее, и мечтал об одном — о мягкой подушке, чтобы ей было удобнее.
Уже ближе томительно и тягуче в ночном безмолвии прозвучал второй сигнал.
|
|
«Кой черт! Что все это значит?» — подумал Лагардер.
Он любовался маленькой Авророй, не решаясь ее поцеловать. Это была прелестная девочка: белое личико с нежным румянцем, длинные шелковистые ресницы, унаследованные от матери. Воистину, она была похожа на уснувшего ангелочка. Лагардер прислушивался к ее спокойному дыханию, восхищался ее безмятежным сном…
«Она так мирно спит, — говорил он себе, — меж тем как ее мать в этот миг плачет, а отец… Да, но это же все меняет. Коль уж ребенка доверили безрассудному Лагардеру, у него достанет разума защитить это дитя.
Но как она дивно спит! Интересно, какие сны могут сниться такому ангелочку? И ведь подумать, она вырастет и станет женщиной, способной пленять и, увы, страдать.
А как, должно быть, приятно заботами и нежностью завоевать любовь такого крохотного существа, подстеречь ее первую улыбку, дождаться первого поцелуя, и как, должно быть, легко посвятить всего себя счастью ребенка!»
В голове его теснились еще тысячи подобных нежностей, которые приходят большинству здравомыслящих людей, тысячи наивных ласковых слов, которые вызвали бы снисходительную улыбку у мужчин и слезы на глазах матерей. И вот из самой глубины души родилась заключительная фраза:
«А ведь я никогда не держал на руках ребенка!»
На околице деревни прозвучал третий сигнал. Лагардер вздрогнул и словно очнулся. Ему мнилось, будто он стал отцом. С задов кабачка «Адамово яблоко» донеслись торопливые звонкие шаги. Они были не похожи на шаги господ, недавно бывших здесь. Услышав их, Лагардер сказал себе:
— Это он.
Верней всего, Невер оставил лошадь на краю леса. Примерно через минуту Лагардер, уже догадавшийся, что звуки рога в долине сообщали о приближении Невера, увидел, как герцог прошел мимо лампады, что горела перед изваянием Пресвятой Девы.
Молодое, красивое, задумчивое лицо Невера на миг мелькнуло в свете лампады, а потом уже был виден только черный силуэт, но затем и он исчез. Невер спускался по лесенке, положенной на откосе. Оказавшись во рву, герцог выхватил шпагу, и Лагардер услышал, как он бормочет:
— Черт, тут бы не помешала парочка факельщиков.
Он шел, ничего не видя и все время спотыкаясь о копешки сена.
— Уж не вздумал ли этот проклятый шевалье поиграть со мной в жмурки? — произнес он с некоторым раздражением.
Наконец он остановился и окликнул:
— Эй, есть тут кто‑нибудь?
— Я, — ответил Маленький Парижанин, — и хвала Богу, что только я.
Невер не слышал второй половины ответа. Он стремительно направился туда, откуда раздался голос.
— За дело, шевалье! — вскричал он. — Нападайте, чтобы я, по крайней мере, знал, где вы. Я не могу уделить вам слишком много времени.
Лагардер все так же укачивал девочку, которая сладко спала.
— Герцог, — начал он, — прежде нам нужно поговорить.
— После письма, которое вы мне прислали, об этом и речи быть не может! — отрезал герцог. — А, я вижу вас! Защищайтесь, шевалье!
Лагардер и не думал защищаться. Его шпага, которая обычно сама вылетала из ножен, сейчас, казалось, спала, точь‑в‑точь как младенец у него на руках.
— Когда сегодня утром я отправлял вам письмо, — сказал он, — я не знал того, что узнал вечером.
— А, я вижу, мы не любим сражаться наугад, — с насмешкой бросил герцог.
И, подняв шпагу, он сделал шаг вперед. Лагардеру пришлось выхватить свою, но он попросил:
— Выслушайте меня!
— Чтобы вы еще раз оскорбили мадемуазель де Келюс, да?
Голос герцога дрожал от гнева.
— Нет, клянусь вам, нет! Я хочу вам сказать… Черт побери, — воскликнул Лагардер, отражая первую атаку Невера, — да осторожнее вы!
Взбешенный Невер решил, что противник смеется над ним. Он порывисто ринулся на противника, нанося удар за ударом со сверхъестественной стремительностью, делавшей его таким опасным бойцом. Поначалу Лагардер парировал их не отступая. Но в конце концов утомился, стал пятиться и, отбивая вправо либо влево шпагу герцога, неизменно повторял:
— Выслушайте меня! Выслушайте меня! Выслушайте меня!
— Нет! Нет! Нет! — отвечал герцог, сопровождая каждый отказ глубоким выпадом.
Пятясь, Лагардер почувствовал, что прижат к стене. Он слышал, как в ушах у него глухо стучит кровь. Столько времени сдерживать себя и не нанести хороший удар — вот истинный героизм!
— Вы выслушаете меня? — спросил он в последний раз.
— Нет!
— Но вы же видите, что мне некуда отступать! — с отчаянным выражением, прозвучавшим в данной ситуации несколько комично, воскликнул Лагардер.
— Тем лучше! — отрезал герцог.
— Дьявол и преисподняя! — закричал Маленький Парижанин на пределе терпения и возможности парировать удары. — Неужто вам нужно расшибить башку, чтобы не дать убить собственного ребенка?
Эти слова прозвучали как удар молнии. Шпага выпала из рук Невера.
— Моего ребенка? — повторил он. — Моя дочка у вас? Лагардер завернул свою драгоценную ношу в собственный плащ. Невер же в темноте полагал, что Маленький Парижанин пользуется плащом, обернутым вокруг левой руки в качестве своеобразного щита. Так делали многие. И теперь при мысли, что одним из своих неистовых, наносимых наудачу ударов он мог поразить собственное дитя, кровь застыла в жилах молодого герцога. Своею шпагой он мог…
— Шевалье, — промолвил он, — вы — безумец, как я и как многие другие, но ваше безумие — это честь и доблесть. И если мне скажут, что вы были подкуплены маркизом де Келюсом, клянусь вам, я не поверю.
— Весьма польщен, — отвечал Лагардер, дыша, как лошадь, выигравшая скачки. — Но каков был град ударов! Герцог, в бою со шпагой в руках вы похожи на мельницу.
— Отдайте мне мою дочь!
Невер хотел сдернуть плащ, которым она была укрыта. Однако Лагардер отбросил его руку.
— Осторожней! — прикрикнул он. — Вы же ее разбудите!
— Ну, хотя бы расскажите…
— Что за бешеный человек! То он не дает мне слова произнести, а сейчас требует, чтобы я немедленно все ему выложил. Ладно, поцелуйте, только тише, тише.
Невер машинально исполнил то, что сказал Лагардер.
— Ну, признайтесь, видели ли вы что‑либо подобное в фехтовальных залах? — с простодушной гордостью задал вопрос Маленький Парижанин. — Выдержать такую атаку, атаку Невера, да еще взбешенного, и ни разу не отпрыгнуть, держа на руках спящего ребенка, который так и не проснулся!
— Заклинаю вас… — взмолился герцог.
— Ну, признайтесь хотя бы, что я неплохо поработал. Черт возьми, я весь в мыле. Значит, вы хотите все знать. Ладно, хватит, хватит поцелуев! Дайте ребенку покой. Мы с малышкой уже старые друзья. Держу пари на сотню пистолей, которых у меня, кстати, нет, что, проснувшись, она улыбнется мне.
Говоря это, Лагардер накрыл девочку полой плаща с заботливостью, какой не увидишь даже у лучших кормилиц. Затем он осторожно уложил ее на кучу сена возле самого устоя моста.
— Герцог, — заговорил он, вновь приняв серьезный и мужественный тон, — теперь, что бы ни случилось, я своей жизнью отвечаю за вашу дочку. Тем самым я надеюсь хоть отчасти искупить то, что я легкомысленно наговорил о ее матери, этой прекрасной, благородной, святой женщине.
— Вы уморите меня! — прорычал Невер, мучимый неизвестностью. — Вы видели Аврору?
— Видел.
— Где?
— В этом окне.
— И она отдала вам ребенка?
— Она думала, что вручает дочку попечению супруга.
— Ничего не понимаю.
— Ах, герцог, тут происходят странные вещи. И раз уж вы в боевом настроении, сейчас сможете в охотку подраться.
— Нападение? — спросил Невер.
Маленький Парижанин неожиданно опустился на колени и приложил ухо к земле.
— Похоже, они приближаются, — пробормотал он, поднявшись.
— Кто?
— Убийцы, которых наняли прикончить вас.
И Лагардер в нескольких словах рассказал о подслушанном разговоре, о своей беседе с Перолем и незнакомцем, о появлении Авроры и о том, что за этим последовало. Невер слушал его в совершенном ошеломлении.
— Таким образом, — закончил Лагардер, — сегодня ночью, ничуть не затруднившись, я заработал пятьдесят пистолей.
— Но Пероль, — задумчиво произнес господин де Невер, — доверенное лицо Филиппа Гонзаго, моего друга, моего брата, который сейчас находится здесь, в замке, чтобы помочь мне.
— Я никогда не имел чести встречаться с принцем Гонзаго, — сообщил Лагардер, — и не знаю, он ли был этот незнакомец.
— Он? — воскликнул Невер. — Нет, это невозможно! А у Пероля физиономия негодяя, он вполне мог продаться старому Келюсу.
Лагардер в это время спокойно начищал шпагу полой камзола.
— Нет, — возразил он, — то был не Келюс, он был молод. Однако не будем, герцог, теряться в догадках. Каково бы ни было его имя, — весьма ловкий мерзавец и предусмотрел все: он знал даже пароль. Благодаря паролю я и сумел обмануть Аврору де Келюс. Вы не поверите, как она вас любит! И я готов целовать землю у ее ног, лишь бы искупить свое безумное сомнение. Да, что я еще должен вам сказать? А… Под плащом, в который завернута девочка, конверт, там запись о ее рождении и запись о вашем бракосочетании… Ну вот, красавица моя, — произнес он, обращаясь к начищенной до блеска шпаге, которая, казалось, притягивала весь свет, рассеянный во мраке ночи, возвращая его россыпью мгновенных отблесков, — твой туалет и завершен. Ты вдоволь попроказила, а сейчас поработаешь ради доброго дела, так что не подведи.
Невер пожал ему руку.
— Лагардер, — взволнованно сказал он, — я совершенно не знал вас. У вас благородное сердце.
— У меня, — рассмеялся Маленький Парижанин, — только одно желание: поскорее жениться и вскорости баюкать такого же белокурого ангелочка. Тс‑с!
Он снова опустился на колени и приник к земле.
— Да, на сей раз я не ошибся, — бросил он. Невер последовал его примеру и сказал:
— Я ничего не слышу.
— Это потому что вы герцог, — заметил Лагардер и, поднявшись на ноги, сообщил: — Они крадутся со стороны Ашаза и отсюда, с запада.
— Если бы я мог дать знать Гонзаго, — размышляя, пробормотал герцог, — у нас бы прибавилась еще одна добрая шпага.
Лагардер покачал головой и промолвил:
— Я предпочел бы Каррига и моих людей с карабинами. Он с секунду помолчал и вдруг задал вопрос:
— Вы сюда приехали один?
— Нет, с мальчиком, моим пажом Берришоном.
— Я знаю его, он смышленый и ловкий. Если бы его можно было позвать…
Невер сунул два пальца в рот и свистнул. Тут же со стороны «Адамова яблока» раздался ответный свист.
— Вот вопрос, — пробормотал Лагардер, — проберется ли он к нам?
— Он пройдет сквозь игольное ушко, — заверил Невер. И действительно, спустя минуту на краю рва показался паж.
— Храбрый паренек! — заметил Лагардер и, подойдя к откосу, велел: — Прыгай!
Паж спрыгнул вниз, Маленький Парижанин поймал его.
— Торопитесь, — сказал мальчик. — Они крадутся поверху, через минуту отсюда будет не выбраться.
— А я думал, они во рву, — удивился Лагардер.
— Они всюду.
— Но их же всего восемь!
— Нет, не меньше двадцати. Когда они поняли, что вас двое, то позвали на помощь контрабандистов из Миала.
— Восемь или два десятка, не все ли равно, — бросил Лагардер. — Вот что, дружок, скачи к моим людям, они в деревне Го. На оба конца даю полчаса. Беги!
Он подставил руки мальчику и поднял его, тот вскарабкался на край рва. Через несколько секунд послышался свист; это означало, что паж добрался до леса.
— Полчаса мы спокойно продержимся, если возведем небольшое укрепление, — сказал Лагардер.
— Смотрите! — герцог указал на какой‑то предмет, блеснувший у входа на мост.
— Это шпага Галунье, который всегда старательно очищает ее от ржавчины. С ним рядом, должно быть, и Плюмаж. Они нападать на меня не станут. Давайте, герцог, потрудимся немножко, пока у нас еще есть время.
Во рву на дне, кроме сена в копешках и связках, валялись доски, брусья, сухие ветки. И еще там стояла полунагруженная телега, которую косцы бросили, когда на них напали Карриг и его головорезы. Лагардер и Невер, приняв телегу за опорный пункт, а то место, где спала девочка, за центр, наскоро соорудили систему баррикад, чтобы хотя бы несколько ослабить атаку убийц.
Работами руководил Лагардер. Крепость получилась жалкая и примитивная, но у нее имелось одно преимущество — она была выстроена мгновенно. Лагардер громоздил брусья и доски, Невер наваливал сено, которое должно было заменить фашины. Разумеется, были оставлены проходы. Вобан[21]и тот позавидовал бы этой импровизированной крепости.
Полчаса! Надо было продержаться всего полчаса!
Не прерывая работы, Невер спросил:
— Шевалье, вы окончательно решили биться за меня.
— И еще как биться, герцог! Немножко за вас, но, главным образом, за малышку.
Фортификационные работы были завершены. Да, укрепление получилось не самым неприступным, но в темноте оно способно было изрядно затруднить атаку. Осажденные на это и рассчитывали, но более всего они рассчитывали на свои шпаги.
— Шевалье, — произнес Невер, — я никогда этого не забуду. Отныне мы связаны на жизнь и на смерть.
Лагардер протянул герцогу руку, тот притянул его к себе и обнял.
— Брат, — прошептал он, — если я уцелею, все у нас будет общее, а ежели погибну…
— Не погибнете, — прервал его Лагардер.
— Если я погибну… — повторил герцог.
— Тогда, клянусь спасением души, — воскликнул Лагардер, — я стану ей отцом!
Несколько секунд они стояли обнявшись, и никогда еще не бились в лад два столь доблестных сердца. Лагардер вдруг высвободился.
— Шпаги наголо! — бросил он. — Вот они!
В ночи послышался приглушеный шум. Лагардер и Невер стояли со шпагами наготове, соединив в пожатии левые руки.
Вдруг темнота взорвалась громкими криками, слившимися в единый рев. Убийцы бросились на них со всех сторон сразу.
БОЙ
Паж оказался прав — их было не меньше двух десятков. И среди них были не только контрабандисты из Миала, но и с полдюжины разбойников, собранных по всей долине. Этим и объяснялась задержка с нападением.
Господин де Пероль отправился к засаде, которую устроили убийцы. Увидев Сальданью, он крайне изумился.
— Почему ты не на своем посту? — спросил он.
— На каком посту?
— Разве я не тебе только что пообещал пятьдесят пистолей?
— Мне?
Когда все выяснилось, когда Пероль понял, что дал маху, и узнал имя человека, которому доверился, он пришел в ужас. Тщетно наемники уверяли его, что Лагардер находится здесь, чтобы сразиться с Невером, и что между ними будет бой не на жизнь, а на смерть. Пероля это ничуть не убедило. Он инстинктивно понял, какое впечатление произведет на благородную душу молодого человека внезапное открытие предательства. Сейчас Лагардер, должно быть, объединился с герцогом, а Аврора де Келюс предупреждена. Пероль не предвидел одного — как поведет себя Маленький Парижанин. Ему и в голову не могло прийти, что у того хватит дерзости обременить себя во время сражения младенцем. Штаупиц, Пинто, Матадор и Сальданья были отправлены набирать рекрутов. Пероль помчался предупредить своего господина и следить за Авророй де Келюс. В ту эпоху, особенно в приграничных землях, не составляло труда найти любое количество наемных шпаг. И четверо посланцев возвратились с изрядным подкреплением.
Но как описать глубочайшее смятение, муки совести, одним словом, душевные страдания мэтра Плюмажа‑младшего и его alter ego[22]брата Галунье!
Да, мы охотно признаем, они были прохвосты, убивали за деньги, и рапиры их ничем не отличались от кинжала наемного убийцы или ножа разбойника. Но бедняги занимались этим отнюдь не потому, что были по своей натуре злы. Они всего‑навсего зарабатывали себе насущный хлеб. И вина за это ложится не столько на них, сколько на время и на тогдашние нравы. В тот великий, прославленный век если что и блистало, то лишь небольшой высший слой, а ниже был полный хаос.
Но и на парче этого высшего слоя среди блесток было немало грязных пятен. Война нравственно развратила всех сверху донизу. Именно война, в первую очередь, породила продажных наемников. Можно уверенно утверждать, что все, начиная от большинства генералов и кончая последним солдатом, рассматривали шпагу как орудие труда, а храбрость как способ заработка.
Плюмаж и Галунье любили Маленького Парижанина, который на голову превосходил их. Когда сильное чувство рождается в испорченных сердцах, оно оказывается стойким и сильным. Впрочем, Плюмаж и Галунье отнюдь не были лишены способности делать добро, и это мы видим по их привязанности к Маленькому Парижанину, истоки которой нам уже известны. И в них сохранились благие задатки, а история с сиротой из разрушенного особняка Лагардеров вовсе не единственное доброе дело, какое они по случайности или невзначай совершили в жизни.
Их любовь к Анри была самого высокого свойства, и хотя к ней примешивались некие эгоистические соображения, так как они видели себя в своем блистательном ученике, можно смело заявить, что корысть ни малейшей степени не была движителем их дружбы к нему. И Плюмаж, и Галунье, не раздумывая, рискнули бы жизнью ради Лагардера. И вот в эту ночь злой рок сделал их противниками Маленького Парижанина! Главное, нет никакой возможности уклониться! Их рапиры принадлежат Перолю: он их купил. Бежать или не участвовать означало бы нарушить правила чести, весьма сурово соблюдаемые в их среде.
С час, наверное, они молчали, не обменявшись ни словом. За весь вечер Плюмаж только раз помянул ризы Господни. Они в унисон испускали горестные вздохи. Время от времени с мученическим видом переглядывались. И это все. А когда двинулись на штурм, то пожали друг другу руки, и Галунье промолвил:
— Что поделаешь, придется. Но Плюмаж покачал головой.
— Нет, так не пойдет, брат Галунье, не пойдет, — объявил он. — Делай, как я.
Он вытащил из кармана стальную пуговицу, с которой упражнялся в фехтовальном зале, и надел ее на конец своей шпаги.
Галунье последовал его примеру.
И оба облегчено вздохнули.
Наемные убийцы и новые их союзники разделились на три отряда. Первый направился к западной части рва, чтобы ударить оттуда; второй остался на своих прежних позициях за мостом; третий же, состоящий в основном из разбойников и контрабандистов под предводительством Сальданьи, должен был напасть с фронта и спускался в ров по лесенке. Невер и Лагардер отчетливо видели их и даже могли пересчитать всех, кто соскальзывал вниз.
— Внимание! — промолвил Лагардер. — Деремся спиной к спине и все время так, чтобы нас защищала сзади стена. За девочку можно не опасаться, ее защищает мостовая опора. Не рискуйте, герцог! Еще раз предупреждаю вас, на тот случай, если вы забыли: они способны поразить вас собственным ударом. И я, я сделал эту глупость! — с досадой пробормотал он. — Держите защиту! Ну а моя шкура слишком прочна для шпаг этих дуболомов.
Не подготовься они заранее, не возведи укрепления, первый натиск врагов был бы ужасен.
Они действительно бросились все разом, наклонив головы и крича:
— Смерть Неверу!
И в этом крике выделялись голоса обоих друзей — гасконца и нормандца, испытывавших некоторое утешение в том, что враждебность их обращена не на бывшего воспитанника.
Нападавшие и не догадывались о препятствиях, нагроможденных на их пути. Заграждения, которые читателю могли показаться ничтожными, совершенной ребяческой забавой, показали себя с самой лучшей стороны. Нападающие в тяжелой одежде, с длинными рапирами кто споткнулся о бревно, кто завяз в сене. Немногие добежали до двух бойцов, и те продемонстрировали, чего они стоят.
Один разбойник остался на земле, среди нападавших поднялось смятение. Однако отступление проходило иначе, чем атака. Как только убийцы побежали, в наступление перешли Невер и его друг.
— Я здесь! — разом вскричали они и ринулись вперед.
Маленький Парижанин первым же выпадом пронзил насквозь одного из разбойников, вырвав из него шпагу, боковым ударом отрубил руку контрабандисту и уже не в силах остановиться, почти налетев на третьего врага, раскроил ему череп эфесом. Этим третьим оказался немец Штаупиц, который рухнул, как подкошенный.
Невер действовал не хуже. Он уложил одного отступавшего, который упал под колеса телеги, а кроме того, чувствительно ранил Матадора и Жоэля. Герцог уже собирался прикончить бретонца, как вдруг заметил две тени, крадущиеся вдоль стены в сторону моста.
— Ко мне, шевалье! — крикнул он, круто развернувшись.
— Я здесь! Я здесь!
Лагардер успел еще рубануть шпагой Пинто, который хоть и остался жив, навсегда лишился одного уха.
— Бог мой! — воскликнул Лагардер, присоединяясь к Неверу, — я же совсем забыл про мою дорогую малышку!
Обе тени бросились наутек. Во рву воцарилась тишина. Прошло уже мину пятнадцать.
— Постарайтесь отдышаться, герцог, — посоветовал Лагардер. — Эти негодяи недолго дадут нам отдыхать. Вы никак не ранены?
— Пустяки, царапина.
— Куда же?
— В лоб.
— Лагардер, стиснув кулаки, промолчал. То был результат его урока фехтования.
Так прошли минуты две‑три, после чего штурм возобновился, но велся он гораздо согласованней и основательней.
Осаждающие наступали двумя линиями, но при этом они позаботились убрать все преграды.
— Сейчас придется крепко драться! — вполголоса заметил Лагардер. — Заботьтесь о себе, герцог, я прикрываю ребенка.
Круг врагов сжимался в угрюмом молчании. С десяток клинков нацеливались в них.
— Я здесь! — воскликнул Маленький Парижанин и сделал выпад.
Матадор взвыл и упал на трупы двух разбойников. Осаждающие отступили, но всего на несколько шагов. Шедшие во второй линии продолжали кричать:
— Смерть Неверу!
Охваченный боевым задором Невер отвечал:
— Я здесь, друзья мои! Вот вам от меня подарок! И вот
еще! Вот еще!
И всякий раз шпага его возвращалась обагренная кровью.
Да, то была пара отменных бойцов!
— А это тебе, сеньор Сальданья! — кричал Маленький Парижанин. — Этот удар ты отведал в Сеговии! А это тебе, Фаанца! Ну, подойдите поближе, а то дотянуться до вас и алебарды не хватит!
При этом он колол и рубил. Ни один разбойник уже не осмеливался выдвинуться вперед.
За ставнями низкого окна кто‑то стоял.
Но то была не Аврора де Келюс.
Там стояли двое мужчин и, утирая холодный пот, со страхом прислушивались к происходящему.
Эти двое были г‑н де Пероль и его патрон.
— Негодяи! — пробормотал патрон г‑на де Пероля. — Их десять на одного, а они не могут справиться! Неужели придется вступить мне?
— Это опасно, монсеньер!
— Опасно оставить хотя бы одного в живых!
А снаружи доносилось:
— Я здесь! Я здесь!
Круг осаждающих становился все шире; злодеи пятились, а до истечения получаса оставалось всего несколько минут. Вот‑вот должна была прийти помощь.
Лагардер даже ни разу не был задет. У Невера была всего одна царапина на лбу.
И оба они могли вот так сражаться по крайне мере час.
Но теперь их охватила победная лихорадка. Не единожды они, не замечая того, покидали свою позицию, чтобы атаковать неприятеля. Разве трупы и раненые, валяющиеся вокруг, не доказывали самым убедительным образом их превосходство? Вид поверженных врагов возбуждал Невера и Маленького Парижанина. Когда приходит опьянение, исчезает благоразумие. И в этом — подлинная опасность. Друзья не отдавали себе отчета, что все убитые и раненые принадлежали, так сказать, к вспомогательным частям, которых бросили вперед, чтобы утомить атакующих. А наемные убийцы все были на ногах, исключая Штаупица, да и тот всего лишь потерял сознание. Они держались на расстоянии и поджидали удобного случая, переговариваясь между собой:
— Только бы разделить их, и тогда, если они не заговоренные, мы их прикончим поодиночке.
Уже несколько секунд они делали все, чтобы выманить одного вперед, а второго прижать к стене.
Дважды раненый Жоэль де Жюган. Фаэнца, Плюмаж и Галунье были нацелены на Лагардера, а трое испанцев должны были сразиться с Невером.
Первая группа по сигналу должна была начать отступление, а вторая, напротив, держаться во что бы то ни стало. Между ними были поделены оставшиеся в строю разбойники и контрабандисты.