Медленно тянулось время. Мвен Мас никак не мог отделаться от дум о Бете Лоне — преступном математике. Но вот на экране ТВФ появился Рен Боз у пульта опытной установки. Его жесткие волосы торчали более обычного.
Предупрежденные диспетчеры энергостанций сообщили готовность. Мвен Мас взялся за рукоятки пульта, но движение Рен Боза на экране остановило его.
— Надо предупредить резервную Ку-станцию на Антарктиде. Наличной энергии не хватит.
— Я сделал это, она готова.
Физик размышлял еще несколько секунд:
— На Чукотском полуострове и на Лабрадоре построены станции Ф-энергии. Если бы договориться с ними, чтобы включить в момент инверсии поля, — я боюсь за несовершенство аппарата…
— Я сделал это.
Рен Боз просиял и махнул рукой.
Исполинский столб энергии достиг спутника 57. В гемисферном экране обсерватории появились возбужденные молодые лица наблюдателей.
Мвен Мас приветствовал отважных людей, проверил совпадение и следование столба энергии за спутником. Тогда он переключил мощность на установку Рен Боза. Голова физика исчезла с экрана.
Индикаторы забора мощности склоняли свои стрелки направо, указывая на непрерывное возрастание конденсации энергии. Сигналы горели все ярче и белее. Как только Рен Боз подключал один за другим излучатели поля, указатели наполнения скачками падали к нулевой черте. Захлебывающийся звон с опытной установки заставил вздрогнуть Мвена Маса. Африканец знал, что делать. Движение рукоятки, и вихревая мощность Ку-станции влилась в угасающие глаза приборов, оживила их падающие стрелки. Но едва Рен Боз включил общий инвертор, как стрелки прыгнули к нулю. Почти инстинктивно Мвен Мас подключал сразу обе Ф-станции.
|
|
Ему показалось, что приборы погасли, странный бледный свет наполнил помещение. Звуки прекратились. Еще секунда, и тень смерти прошла по сознанию заведующего станциями, притупив ощущения. Мвен Мас боролся с тошнотворным головокружением, стиснув руками край пульта и всхлипывая от усилий и ужасающей боли в позвоночнике. Бледный свет стал разгораться ярче с одной стороны подземной комнаты, с какой — этого Мвен Мас не смог определить или забыл. Может быть, от экрана или со стороны установки Рен Боза…
Вдруг точно разодралась колеблющаяся завеса, и Мвен Мас отчетливо услышал плеск волн. Невыразимый незапоминаемый запах проник в его широко раздувшиеся ноздри. Завеса сдвинулась налево, а в углу колыхалась прежняя серая пелена. Необычайно реальные встали высокие медные горы, окаймленные рощей бирюзовых деревьев, а волны фиолетового моря плескались у самых ног Мвена Маса. Еще левее сдвинулась завеса, и он увидел свою мечту. Краснокожая женщина сидела на верхней площадке лестницы за столом из белого камня и, облокотясь на его полированную поверхность, смотрела на океан. Внезапно она увидела — ее широко расставленные глаза наполнились удивлением и восторгом. Женщина встала, с великолепным изяществом выпрямив свой стан, и протянула к африканцу раскрытую ладонь. Грудь ее дышала глубоко и часто, и в этот бредовый миг Мвен Мас вспомнил Чару Нанди.
— Оффа алли кор!
Мелодичный, нежный и сильный голос проник в сердце Мвена Маса. Он открыл рот, чтобы ответить, но на месте видения вздулось зеленое пламя, сотрясающий свист пронесся по комнате. Африканец, теряя сознание, почувствовал, как мягкая, неодолимая сила складывает его втрое, вертит, как ротор турбины, и, наконец, сплющивает о нечто твердое… Последней мыслью Мвена Маса была участь станции и Рен Боза…
|
|
Находившиеся поодаль на склоне сотрудники обсерватории и строители видели очень мало. В глубоком тибетском небе промелькнуло нечто затемнившее свечение звезд. Какая-то невидимая сила обрушилась сверху на гору с опытной установкой. Там она приняла очертания вихря, который захватил массу камней. Черная воронка километр в поперечнике, точно выброшенная из гигантской гидравлической пушки, пронеслась к зданию обсерватории, взмыла вверх, завернулась назад и снова ударила по горе с установкой, вдребезги разбив все сооружение и разметав обломки. Мгновение спустя все стихло. В наполненном пылью воздухе остался запах горячего камня и гари, смешавшийся со странным ароматом, напоминавшим запах цветущих берегов тропических морей.
На месте катастрофы люди увидели, что по долине между горой и обсерваторией идет широкая борозда с оплавленными краями, а обращенный к долине склон горы начисто оторван. Здание обсерватории осталось целым. Борозда достигла юго-восточной стены, разрушила примыкавшие к ней камеры трансформаторов и уперлась в купол подземной камеры, залитый четырехметровым слоем плавленого базальта. Базальт был сточен, будто на исполинском шлифовальном станке. Но часть слоя уцелела, спасши Мвена Маса и подземную комнату от полного уничтожения.
Ручей серебра застыл в углублении почвы — это расплавились предохранители приемной энергостанции.
|
|
Скоро удалось восстановить кабели аварийного освещения. При свете прожектора на маяке подъездной дороги люди увидели поразительное зрелище — металл конструкций опытной установки был размазан по борозде тонким слоем, отчего она сверкала, будто хромированная. В отвесный обрыв отрезанного точно ножом склона горы вдавился кусок бронзовой спирали. Камень расплылся стекловатым слоем, как сургуч под горячей печатью. Погруженные в него витки красноватого металла с белыми зубцами рениевых контактов сверкали в электрическом свете вделанным в эмаль цветком. От взгляда на это ювелирное изделие двухсот метров в диаметре ощущался страх перед неведомой, действовавшей здесь силой.
Когда расчистили заваленный обломками спуск в подземную камеру, то нашли Мвена Маса на коленях, уткнувшим голову в камень нижней ступеньки. Видимо, заведующий внешними станциями в моменты прояснения сознания делал попытки выбраться. Среди добровольцев отыскались врачи. Могучий организм африканца с помощью не менее могучих лекарств справился с контузией. Мвен Мас встал, дрожа и шатаясь, поддерживаемый с обеих сторон.
— Рен Боз?..
Обступившие ученого люди помрачнели. Заведующий обсерваторией хрипло ответил:
— Рен Боз жестоко изуродован. Вряд ли долго проживет…
— Где он?
— Нашли за горой, на ее восточном склоне. Должно быть, его выбросило из помещения. На вершине горы более ничего нет… даже развалины стерты начисто.
— И Рен Боз лежит там же?
— Его нельзя трогать. Раздроблены кости, сломаны ребра…
— Что такое?
— Живот распорот, и вывалились внутренности…
Ноги Мвена Маса подкосились, и он судорожно ухватился за шеи державших его людей. Но воля и разум действовали.
— Рен Боза надо спасать во что бы то ни стало! Это величайший ученый!..
— Мы знаем. Там пятеро врачей. Над ним поставили стерильную операционную палатку. Рядом лежат двое пожелавших дать кровь. Тиратрон, искусственное сердце и печень уже работают.
— Тогда ведите меня в переговорную. Соединитесь с мировой сетью и вызовите центр информации северного пояса. Как спутник пятьдесят семь?
— Вызывали. Он молчит.
— Телескопы целы?
— Целы.
— Разыщите спутник в телескоп и рассмотрите при большом увеличении в электронном инверторе…
Ночной дежурный северного центра информации увидел на экране измазанное кровью лицо с лихорадочно блестевшими глазами. Он тщательно всмотрелся, прежде чем смог узнать заведующего внешними станциями — широко известную на планете личность.
— Мне нужно председателя Совета Звездоплавания Грома Орма и Эвду Наль, психиатра.
Дежурный кивнул и принялся оперировать с кнопками и верньерами памятной машины. Ответ пришел через минуту.
— Гром Орм готовит материалы и ночует в жилом доме Совета. Вызывать Совет?
— Вызывайте. А Эвда Наль?
— Она находится в четыреста десятой школе, в Ирландии. Если нужно, я попробую вызвать ее, — дежурный посмотрел на схему, — к переговорному пункту 5654СП.
— Очень нужно! Дело жизни и смерти!
Дежурный оторвался от своих схем.
— Случилось несчастье?
— Большое несчастье!
— Я передаю дежурство своему помощнику, а сам займусь исключительно вашим делом. Ждите!
Мвен Мас опустился на придвинутое кресло, собирая мысли и силы. В комнату вбежал заведующий обсерваторией.
— Только что фиксировали положение спутника пятьдесят семь. Его нет!
Мвен Мас встал, как будто не получил никаких повреждений.
— Остался кусок передней части — порт для приема кораблей, — продолжался убийственный доклад. — Он летит по той же орбите. Вероятно, есть еще мелкие куски, но они пока не обнаружены.
— Значит, наблюдатели?..
— Несомненно, погибли!
Мвен Мас сжал кулаки и опустился в кресло. Прошло несколько томительных минут молчания. Экран вспыхнул снова.
— Гром Орм у аппарата Дома Советов, — сказал дежурный и повернул рукоятку.
На экране, отразившем большой, тускло освещенный зал, возникла характерная, всем знакомая голова председателя Совета Звездоплавания. Узкое, будто разрезающее пространство лицо с крупным горбатым носом, глубокие глаза под скептическими угловатыми бровями, вопросительный изгиб твердо сжатых губ.
Мвен Мас под взглядом Гром Орма опустил голову, как набедокуривший мальчишка.
— Только что погиб спутник пятьдесят семь! — Африканец бросился в признание, как в темную воду.
Гром Орм вздрогнул, и его лицо стало еще острее.
— Как это могло случиться?
Мвен Мас сжато и точно рассказал все, не утаив запретности опыта и не щадя себя. Брови председателя Совета сошлись вместе, вокруг рта обозначились длинные морщины, но взгляд оставался спокойным.
— Подождите, я поговорю о помощи Рен Бозу. Вы думаете, что Аф Нут…
— О если бы Аф Нут!
Экран потускнел. Потянулось ожидание. Мвен Мас заставлял себя держаться из последних сил. Ничего, скоро… Вот и Гром Орм!
— Я нашел Аф Нута и дал ему планетолет. Не меньше часа ему надо на подготовку аппаратуры и ассистентов. Через два часа Аф Нут будет в обсерватории. Теперь о вас — опыт удался?
Вопрос застал африканца врасплох. Он, несомненно, видел Эпсилон Тукана. Но было ли это реальным соприкосновением с недостижимо далеким миром? Или же убийственное воздействие опыта на организм и горячее желание увидеть сочетались вместе в яркой галлюцинации? Может ли он заявить всему миру, что опыт удался, что нужны новые усилия, жертвы, расходы на его повторение, что путь, выбранный Рен Бозом, удачнее, чем у его предшественников? Опасаясь рисковать кем-либо другим, они проводили опыт только вдвоем, безумцы! А что видел Рен, что сможет он рассказать?.. Если сможет… если видел!..
Мвен Мас стал еще прямее.
— Доказательств, что опыт удался, у меня нет. Что наблюдал Рен Боз, не знаю…
Откровенная печаль отразилась на лице Грома Орма. За минуту до того только внимательное, оно стало суровым.
— Что предполагаете делать?
— Прошу разрешить мне немедленно сдать станции Юнию Анту. Я более недостоин заведовать. Потом — я буду с Рен Бозом до конца… — Африканец запнулся и поправился: — До конца операции. Затем… затем я удалюсь на остров Забвения до суда… Я сам уже осудил себя!
— Возможно, вы правы. Но мне неясны многие обстоятельства, и я воздерживаюсь от суждения. Ваш поступок будет разобран на ближайшем заседании Совета. Кого вы считаете наиболее способным заменить вас — прежде всего в восстановлении спутника?
— Лучшей кандидатуры, чем Дар Ветер, не знаю!
Председатель Совета согласно кивнул. Он некоторое время всматривался в африканца, собираясь еще что-то сказать, но сделал молчаливый прощальный жест. Экран погас, и вовремя, потому что все помутилось в голове Мвена Маса.
— Эвде Наль сообщите сами, — прошептал он в сторону стоявшего рядом заведующего обсерваторией, упал и после тщетных попыток приподняться замер.
Центром внимания на обсерватории в Тибете сделался небольшой желтолицый человек с веселой улыбкой и необыкновенной повелительностью жестов и слов. Прибывшие с ним ассистенты повиновались ему с той радостью послушания, с какой, вероятно, шли за великими полководцами древности их верные солдаты. Но авторитет учителя не подавлял их собственных мыслей и начинаний. Это была необыкновенно слаженная группа сильных людей, достойных вести борьбу с самым страшным и неодолимым врагом человека — смертью.
Узнав, что наследственная карта Рен Боза еще не получена, Аф Нут разразился негодующими восклицаниями, но так же быстро успокоился, когда ему сообщили, что ее составляет и привезет сама Эвда Наль.
Заведующий обсерваторией осторожно спросил, для чего нужна карта и чем могут помочь Рен Бозу его далекие предки. Аф Нут хитро прищурился, изображая интимную откровенность.
Точное знание наследственной структуры каждого человека нужно для понимания его психического сложения и прогнозов в этой области. Не менее важны данные по неврофизиологическим особенностям, сопротивляемости организма, иммунологии, избирательной чувствительности к травмам и аллергии к лекарствам. Выбор лечения не может быть точным без понимания наследственной структуры и условий, в которых жили предки. Заведующий что-то хотел еще спросить, но Аф Нут остановил его:
— Я дал ответ для самостоятельного раздумья. На большее нет времени!
Заведующий пробормотал оправдания, которые хирург не стал слушать.
На приготовленной у подошвы горы площадке воздвигалось переносное здание операционной, подводились вода, ток и сжатый воздух. Огромное количество рабочих наперебой предлагало свои услуги, и здание собрали за три часа. Из врачей, бывших строителей установки, помощники Аф Нута отобрали пятнадцать человек для обслуживания столь быстро воздвигнутой хирургической клиники. Рен Боза перенесли под прозрачный пластмассовый купол, полностью стерилизованный и продутый стерильным воздухом, подававшимся через специальные фильтры. Аф Нут и четыре его ассистента вошли в первое отделение операционной и оставались там несколько часов, обрабатываемые бактерицидными волнами и насыщенным обезвреживающей эманацией воздухом, пока само их дыхание не стало стерильным. За это время тело Рен Боза было сильно охлаждено. Тогда началась быстрая и уверенная работа.
Разбитые кости и разорванные сосуды физика соединялись танталовыми, не раздражающими живую ткань скобками и накладками. Аф Нут разобрался в повреждениях внутренностей. Лопнувшие кишки и желудок были освобождены от омертвевших участков, сшиты и помещены в сосуд с быстро заживляющей жидкостью Б314, соответствовавшей соматическим особенностям организма. После этого Аф Нут приступил к самому трудному. Он извлек из подреберья почерневшую, проткнутую осколками ребер печень и, пока ее держали на весу ассистенты, с поразительной уверенностью отпрепарировал и вытянул тонкие ниточки автономных нервов симпатической и парасимпатической систем. Малейшее повреждение самой тонкой веточки могло повести к необратимым и тяжелым разрушениям. Молниеносным движением хирург перерезал воротную вену, подключив к обоим ее концам трубки искусственных сосудов. Сделав то же самое с артериями, Аф Нут поместил печень в отдельный сосуд с жидкостью БЗ. После пятичасовой операции все поврежденные органы Рен Боза находились в отдельных сосудах. Искусственная кровь текла в сосудах его тела, подгоняемая собственным сердцем раненого и вспомогательным дубль-сердцем — автоматическим насосом. Теперь стало возможным выжидать заживления извлеченных органов. Аф Нут не мог просто заменить поврежденную печень на другую из хранившихся в хирургическом фонде планеты, так как для этого нужны были дополнительные исследования, а состояние больного не позволяло терять лишней минуты. У неподвижного, распластанного, как препарированный труп, тела остался дежурить один из хирургов в ожидании, пока закончит стерилизацию сменная группа.
Двери защитной ограды, построенной вокруг операционной, с шумом раздвинулись, и Аф Нут, щурясь и потягиваясь, как только что проснувшийся хищный зверь, появился в окружении своих измазанных кровью помощников. Эвда Наль, утомленная и бледная, встретила его и протянула наследственную карту. Аф Нут жадно схватил ее, проглядел и вздохнул.
— Кажется, все будет благополучно. Идемте отдыхать!
— Но… если он очнется?
— Идемте! Очнуться он не может. Разве мы столь тупы, чтобы не предусмотреть этого?
— Сколько надо ждать?
— Четыре-пять дней. Если биологические определения точны и расчеты правильны, тогда можно будет оперировать снова, поместив органы обратно. Потом — сознание…
— Сколько вы сможете здесь пробыть?
— Дней десять. Катастрофа удачно пришлась в момент перерыва занятий. Воспользуюсь случаем осмотреть Тибет — здесь я еще не бывал. Моя судьба — жить там, где больше всего людей, то есть в жилом поясе!
Эвда Наль с восторгом взглянула на хирурга. Аф Нут хмуро улыбнулся.
— Вы смотрите на меня, как, наверное, раньше смотрели на изображение бога. Не к лицу самой мудрой из моих учениц!
— Я в самом деле по-новому вижу вас. В первый раз жизнь дорогого мне человека в руках хирурга, и я хорошо понимаю переживания тех людей, которые в жизни сталкивались с вашим искусством… Знание сливается с неповторимым мастерством!
— Хорошо! Восхищайтесь, если вам это нужно. А я успею сделать вашему физику не только вторую операцию, но и третью…
— Какую третью? — насторожилась Эвда Наль, но Аф Нут, хитро прищурившись, показал на тропинку, поднимавшуюся от обсерватории.
По ней, опустив голову, ковылял Мвен Мас.
— Вот еще поклонник моего искусства… поневоле. Поговорите с ним, если не можете отдыхать, а мне необходимо…
Хирург скрылся за выступом холма, где расположился временный дом прилетевших медиков. Эвда Наль заметила издалека, как осунулся и постарел заведующий внешними станциями… Нет, Мвен Мас уже больше ничем не заведует. Она рассказала африканцу все, что сообщил ей Аф Нут, и тот облегченно вздохнул.
— Тогда и я уеду через десять дней!
— Правильно ли вы поступаете, Мвен? Я еще ошеломлена, чтобы продумать случившееся, но мне кажется, что ваша вина не требует столь решительного осуждения.
Мвен Мас болезненно сморщился.
— Я увлекся блестящей теорией Рен Боза. Я не имел права вкладывать всю силу Земли в первую же пробу.
— Рен Боз доказывал, что с меньшей силой бесполезно было бы пробовать, — возразила Эвда.
— Это верно, но следовало бы проделать косвенные эксперименты. А я оказался неразумно нетерпелив и не хотел ждать годы. Не тратьте слов — Совет подтвердит мое решение, и Контроль Чести и Права не отменит его.
— Я сама — член Контроля Чести и Права!
— Кроме вас, там еще десять человек. А так как мое дело всепланетное, то вам придется решать соединенными Контролями Юга и Севера — итого двадцать один человек помимо вас…
Эвда Наль положила руку на плечо африканца.
— Сядем, Мвен, вы слабы на ногах. Знаете, что когда первые врачи осмотрели Рена, то они решили собрать консилиум смерти?
— Знаю. Не хватило двух человек. Врачи — консервативный народ, а по старым положениям, которых еще не додумались отменить, решить легкую смерть больного могут только двадцать два человека.
— Еще недавно консилиум смерти состоял из шестидесяти врачей!
— Это был пережиток того же страха злоупотреблений, из-за которого в древности врачи обрекали больных на долгие и напрасные мучения, а их близких — на тяжелейшие моральные страдания, когда выхода уже не было и смерть могла бы быть легкой и скорой. Но видите, как полезна оказалась традиция — двух врачей не хватило, а мне удалось вызвать Аф Нута… благодаря Грому Орму.
— Именно об этом я и хочу вам напомнить. Ваш консилиум общественной смерти пока состоит из одного человека!
Мвен Мас взял руку Эвды и поднес к своим губам. Та позволила ему этот жест большой и интимной дружбы. Сейчас она была одна у него, сильного, но угнетенного моральной ответственностью. Одна… Если бы на ее месте оказалась Чара? Нет, чтобы принять Чару сейчас, африканцу потребовался бы душевный подъем, на который еще не было сил. Пусть все идет как идет до выздоровления Рен Боза и до Совета Звездоплавания!
— Вам неизвестно, какая третья операция предстоит Рену? — переменила Эвда разговор.
Мвен Мас соображал некоторое время, вспоминая беседу с Аф Нутом.
— Он хочет воспользоваться вскрытым состоянием Рен Боза и очистить организм от накопившейся энтропии. То, что делается медленно и трудно с помощью физиохемотерапии, в соединении с такой капитальной хирургией получится несравненно быстрее и основательнее.
Эвда Наль вызвала в памяти все, что знала об основах долголетия — очистке организма от энтропии. Рыбьи, ящеричные предки человека оставили в его организме наслоения противоречивых физиологических устройств, и каждое из них обладало своими особенностями образования энтропических остатков жизнедеятельности. Изученные за тысячелетия, эти древние структуры — когда-то очаги старения и болезней — стали поддаваться энергетической очистке — химическому и лучевому промыванию и волновой встряске стареющего организма.
В природе освобождение живых существ от увеличивающейся энтропии и есть необходимость рождения от разных особей, происходящих из различных мест, то есть из разных наследственных линий. Эта перетасовка наследственности в борьбе с энтропией и черпание новых сил из окружающего мира — самая сложная загадка науки, над пониманием которой уже тысячи лет бились биологи, физики, палеонтологи и математики. Но биться стоило — возможная продолжительность жизни уже достигла почти двухсот лет, а самое главное — исчезла изнурительная, тлеющая старость.
Мвен Мас угадал мысли психиатра.
— Я подумал о новом великом противоречии нашей жизни, — медленно сказал африканец. — Могущественная биологическая медицина, наполняющая организм новыми силами, и все усиливающаяся творческая работа мозга, быстро сжигающая человека. Как все сложно в законах нашего мира!
— Это верно, и поэтому мы задерживаем пока развитие третьей сигнальной системы человека, — согласилась Эвда Наль. — Чтение мыслей очень облегчает общение индивидуумов между собой, но требует большой затраты сил и ослабляет центры торможения. Последнее — самое опасное…
— И все равно большинство людей — настоящих работников живут только половину возможных лет из-за сильнейших нервных напряжений. Насколько я понимаю, с этим медицина бороться не может — только запрещать работу. Но кто же оставит работу ради лишних лет жизни?
— Никто, потому что смерть страшна и заставляет цепляться за жизнь лишь тогда, когда жизнь прошла в замкнутости и тоскливом ожидании непрожитых радостей, — задумчиво произнесла Эвда Наль, невольно подумав, что на острове Забвения люди живут, пожалуй, дольше.
Мвен Мас снова понял ее невысказанные мысли и сурово предложил вернуться на обсерваторию для отдыха. Эвда повиновалась.
…Два месяца спустя Эвда Наль разыскала Чару Нанди в верхнем зале Дворца информации, похожем на готический храм своими высокими колоннами. Косые лучи солнца, падавшие сверху, перекрещивались на половине высоты зала, создавая сияние вверху и мягкий сумрак внизу.
Девушка стояла, опираясь на колонну, сцепив за спиной опущенные руки и скрестив ноги. Эвда Наль, как всегда, не смогла не оценить ее простого наряда — короткого, серого с голубым, сильно открытого платья.
Чара взглянула через плечо на приближавшуюся Эв-ду, и ее грустные глаза оживились.
— Зачем вы здесь, Чара? Я думала, вы готовитесь поразить нас новым танцем, а вас потянуло к географии.
— Время танцев прошло, — серьезно сказала Чара. — Я выбираю работу в знакомом мне кругу деятельности. Есть место на завод искусственного выращивания кожи во внутренних морях Целебеса и на станцию выведения долгоцветных растений в бывшей пустыне Атакама. Мне было хорошо на работе в Атлантическом океане. Так светло и ясно, так радостно от силы моря, от бездумного слияния с ним, от ловкой игры и соревнования с могучими волнами; которые всегда тут, рядом, и стоит лишь кончить работу…
— Мне тоже стоит поддаться меланхолии, и вспоминается работа в психиологическом санатории в Новой Зеландии, где я начинала совсем юной медицинской сестрой. И Рен Боз сейчас, после своего ужасного ранения, говорит, что всего счастливее он был, когда работал регулировщиком винтолетов. Но ведь вы понимаете, Чара, что это слабость! Усталость от огромного напряжения, требующегося, чтобы удержаться на той творческой высоте, которую удалось достичь вам, истинной артистке. Еще сильнее она будет потом, когда ваше тело перестанет быть таким великолепным зарядом жизненной энергии. Но пока не перестало, доставляйте всем нам радость вашего искусства и красоты.
— Вы не знаете, Эвда, каково мне. Каждая подготовка танца — радостное искание. Я сознаю, что людям еще раз будет отдано нечто хорошее, которое принесет радость, затронет глубину чувств… Живу этим. Приходит момент осуществления замысла, и я отдаю всю себя взлету страсти, горячему и безрассудному… Наверное, это передается зрителям, и оттого столь сильно воспринимается танец. Всю себя — всем вам…
— И что же? Потом резкий спад?
— Да! Я точно улетевшая и растворившаяся в воздухе песня. Я не создаю ничего запечатленного мыслью.
— Есть гораздо большее — ваш вклад в души людей!
— Это очень невещественно и недолговечно — я имею в виду саму себя!
— Вы еще не любили, Чара?
Девушка опустила ресницы.
— Это похоже? — ответила она вопросом.
Эвда Наль покачала головой.
— Я про очень большое чувство, на какое способны именно вы, но далеко не все…
— Я понимаю — при большей бедности интеллектуальной жизни мне остается богатство эмоциональной.
— Существо мысли правильно, но я бы пояснила, что вы так одарены эмоционально, что другая сторона не обязательно будет бедной, хотя, конечно, более слабой, по естественному закону противоречий. Но мы говорим отвлеченно, а мне нужно вас по спешному делу, непосредственно относящемуся к разговору. Мвен Мас…
Девушка вздрогнула.
Эвда Наль взяла Чару под руку и повела в одну из боковых абсид зала, где отделка темного дерева сурово гармонировала с пестротой сине-золотых цветных стекол в широких, аркадами, окнах.
— Чара, милая, вы — светолюбивый земной цветок, пересаженный на планету двойной звезды. По небу ходят два солнца — голубое и красное, и цветок не знает, к какому же повернуться. Но вы — дочь красного солнца, и зачем же вам тянуться к голубому?
Эвда Наль сильно и нежно привлекла девушку к своему плечу, и та вдруг вся прижалась к ней. Знаменитый психиатр с материнской лаской гладила густые, чуть жестковатые волосы, думая о том, что тысячелетиям воспитания удалось заменить мелкие личные радости человека на большие и общие. Но как еще далеко до победы над одиночеством души, особенно такой вот сложной, насыщенной чувствами и впечатлениями, взращенной богатым жизнью телом!.. Вслух она сказала:
— Мвен Мас… Вы знаете, что случилось с ним?
— Конечно, вся планета обсуждает его неудачный опыт!
— А вы что думаете?
— Что он прав!
— Я тоже. Поэтому надо его вытащить с острова Забвения. Через месяц — годовое собрание Совета Звездоплавания. Его вину обсудят и передадут решение на утверждение Контроля Чести и Права, наблюдающего за судьбой каждого человека Земли. У меня есть основательная надежда на мягкое суждение, но надо, чтобы Мвен Мас был здесь. Не годится человеку со столь же сильными, как у вас, чувствами, долго находиться на острове, тем более в одиночестве!
— Разве я настолько древняя женщина, чтобы строить планы жизни в зависимости от дел мужчины, пусть избранного мной?
— Чара, дитя мое, не нужно. Я видела вас вместе и знаю, что вы для него… как и он для вас. Не судите его за то, что он не повидался с вами, что скрылся от вас. Поймите: каково человеку, такому же, как вы, прийти к вам, любимой, — это так, Чара! — жалким, побежденным, подлежащим суду и изгнанию? К вам — одному из украшений Большого Мира!
— Я не о том, Эвда. Нужна ли я ему сейчас — усталому, надломленному?.. Я боюсь, — у него может не хватить сил для большого душевного подъема, на этот раз не разума, а чувств… для такого творчества любви, на какое, мне кажется, способны мы оба… Тогда к нему придет вторая утрата веры в себя, а разлада с жизнью он не вынесет. И я думала, что мне сейчас лучше быть в пустыне Атакама.
— Чара, вы правы, но лишь с одной стороны. Есть еще одиночество и излишнее самоосуждение большого и страстного человека, у которого нет никакой опоры, раз он ушел из нашего мира. Я сама поехала бы туда… Но у меня — едва живой Рен Боз, и он, как тяжелораненый, имеет преимущество. Дар Ветер — он назначен строить новый спутник, и в этом его помощь Мвену Масу. Я не ошибусь, если скажу вам твердо: поезжайте к нему, не требуя от него ничего, даже ласкового взгляда, никаких планов на будущее, никакой любви. Только поддержите его, посейте в нем сомнение в собственной правоте, и тогда верните в наш мир. В вас есть сила сделать это, Чара! Поедете?
Девушка, учащенно дыша, подняла к Эвде Наль детски доверчивые глаза, в которых стояли слезы.
— Сегодня же!
Эвда Наль крепко поцеловала Чару.
— Вы правы, надо спешить. По Спиральной Дороге мы доедем вместе до Малой Азии. Рен Боз лежит в хирургическом санатории на острове Родосе, а вас я направлю в Дейр эз Зор, на базу спиролетов технико-медицинской помощи, совершающих рейсы в Австралию и Новую Зеландию. Предвкушаю удовольствие летчика доставить танцовщицу Чару — увы, не биолога Чару — в любой желаемый пункт…