Несмотря на все свои новаторские достоинства, гипотеза Векслера имеет множество недостатков и неточностей, и некоторые из них довольно существенны. Одним из основных минусов работы Векслера является отсутствие какой-либо чёткой логической системы доказательств. В его работе не удаётся обнаружить убедительное логическое объяснение того, почему идиш, исходя из морфологии, фонетики или лексики, ближе к славянским языкам, нежели к немецким. Векслер приводит большое количество интересных фактов, однако нигде в его работе не применяется сравнительно-исторический метод, показывающий на конкретном ряде примеров близость идиш к славянскому (и лужицкому) и удалённость его от немецкого. Нет сравнительных таблиц, подсчётов, перечислений основных синтаксических конструкций или базовой лексики. В то время как у лингвистов, доказывающих происхождение идиш от немецкого, такие доказательства присутствуют. Кроме того, и средневековый лужицкий, и средневековый идиш являлись, фактически, бесписьменными языками, что тоже значительно уменьшает достоверность гипотез.
Ниже мы разберём несколько явлений идишской лингвистики, которые Векслер приводит в качестве доказательств родства идиш и лужицкого, и попытаемся дать опровержения этим аргументам:
- Глагольный суффикс -en- (преимущественно в гебраизмах). Ивритский суффикс -an считается прародителем идишского глагольного суффикса -en-, который участвует в образовании глаголов от существительных и прилагательных с ивритскими и славянскими корнями. Он требуется в идиш и для образования агентивных существительных, которые в иврите образуются без -an (как и неагентивные). Таким образом, идиш обошёл сам иврит по частоте употребления суффикса -an и стал единственным еврейским языком, образующим глаголы с этим суффиксом. Первые примеры употребления в идиш глаголов с ивритской основой и суффиксом -en- зафиксированы в 15м веке. В идишских глаголах за этим суффиксом следует созвучное инфинитивное окончание -en: ивритское katvān 'писать' – идишское kasfen 'писатель'/ kasfenen 'писать', gannāv 'вор' – ganef 'вор'/ganvenen 'воровать'. Агентивные существительные с не-ивритскими корнями таким образом не формируются. На эти факты уже обращали внимание, однако до Векслера не возникало попыток объяснить, почему при образовании идишских глаголов требуется -an, особенно в тех глаголах, которые образуются от ивритских агентивных существительных с другими деривационными моделями или от неагентивных существительных. Можно предположить, что этот суффикс в гебраизмах используется для того, чтобы соответствовать правилам употребления глагольного суффикса в других языках, например, -eve-/-owa- в славянских и -ir- в немецких. Однако повсеместное распространение этого суффикса в идиш говорит о древности его возникновения. Географические различия состоят лишь в том, что в западных и центральных (то есть наиболее германизированных) говорах употребляется форма -enen. Вайнрайх считает её более старой, так как она встречается в письменных источниках ещё до 16го века, в отличие от формы -en. Однако Векслер не признает это окончательным выводом, так как следы славянского происхождения реже всего встречаются в западных текстовых источниках и, следовательно, делать по ним выводы было бы не совсем корректно. Он считает, что отсутствие ивритского суффикса -en- в наиболее германизированных диалектах говорит о его мотивированности славянской грамматикой – то есть, он либо имеет некие славянские корни, либо схож с какими-то идентичными славянскими корнями (в качестве которых Векслер предлагает лужицкие суффиксы -nje и -nu-/-ny-). Если -en- имел лужицкое происхождение, не было необходимости отказываться от ивритских агентивных существительных в качестве основы для глаголов, однако, этот аргумент Векслера кажется нам не вполне понятным. Сама теория Векслера о славянских корнях суффикса -en- представляется нам несколько громоздкой и надуманной, особенно при учёте того, что идиш весьма продуктивно использует общеславянский суффикс -eve-, функционально идентичный -en-, что, на наш взгляд, указывает на независимое развитие идентичных славянских и идишских суффиксов. Кроме того, нам неизвестны примеры каких-либо славянских суффиксов, которые могли бы быть прародителями -en-. Несмотря на правильность некоторых наблюдений Векслера, мы считаем нужным поддержать гипотезу Вайнрайха, которая выглядит гораздо проще и обоснованнее, то есть согласиться с тем, что суффикс -enen имел германское происхождение и появился раньше, чем -en-.
- Замена немецких глагольных приставок. Лингвисты уже отмечали, что идиш изменил функции ряда немецких глагольных приставок по образцу славянских приставок, обычно только сходного значения, а не формы (например, идишские far-, on-, op- = восточнославянские za-, na-, ot-). В результате, изначальные функции немецких приставок исчезли или стали непродуктивными, зато славянские функции успешно прижились. Векслер отмечает, что лужицкие приставки также были сопоставлены со сходными германско-идишскими приставками (лужицкие za-, na-, wot- = немецкие ver-, an-, ab-). Таким образом, идиш и лужицкий обзавелись почти идентичным набором приставок, и такое пересечение языков даёт Векслеру повод предположить их происхождение из одного источника. В процессе языкового сдвига, немецкие приставки заменили, по его мнению, лужицкие приставки, и только те функции последних, которые были идентичны немецким приставкам, были сохранены, а также были приобретены новые функции немецких приставок. В польском и восточно-славянском идиш процесс происходил наоборот, то есть немецкие приставки восстановили утерянные славянские функции по причине их продуктивности, и непродуктивности немецких функций. Векслер мотивирует это тем, что в других случаях германо-славянского двуязычия, которые привели к изменению семантических функций приставок, мы не находим связей, сложившихся между однозначно сходными рядами приставок. Например, нет никаких доказательств того, что полабское za- было реорганизовано в соответствии с немецким ver-. Поэтому Векслер предполагает, что лужицкий и идиш совместно установили связь с немецкими приставками. Кроме того, сравнение полабских и лужицких приставок показывает различия в распределении их общего корпуса. Второй аргумент Векслера состоит в том, что использование глагольных приставок для выражения видовых различий особенно хорошо развито в восточных (наиболее славянизированных) диалектах идиш, но почти не присутствует в центральных. Хотя эти наблюдения достаточно важны, в целом мы вынуждены не согласиться с данной гипотезой Векслера. В идиш отсутствует типичная особенность лужицкого – агглютинированные приставки. В идиш никогда не встречается наличие нескольких приставок, которое вполне характерно для славянских языков. Отсутствие такого признака явно сигнализирует об отсутствии у идиш общих корней со славянскими корнями.
- Потеря гендерных признаков во всех частях речи. Северо-восточный идиш (наиболее близкий к лужицким языкам) характеризуется потерей гендерных признаков, то есть деградацией трёхчастной системы до двучастной. М. Вольф, разбирая эту проблему, приписал эту потерю гендерных признаков влиянию польских и восточнославянских диалектов, однако, не найдя убедительной аргументации, он лишь сделал попытку опереться на внутренние особенности развития идиш. (Wolf, 1969) Векслер же находит отголоски этого явления в верхнелужицком, где часть существительных, относящаяся в других славянских языках к среднему роду, относится к мужскому либо женскому (например, dna 'дно' – женского рода, а jezor 'озеро' – мужского рода). Подтверждению этой гипотезы препятствует то, что лужицкая лингвистика, к сожалению, пока уделяет мало внимания этой проблеме. Кроме того, следуя гипотезе Векслера, центральный идиш должен был также изначально иметь двучастную гендерную систему, пока немецкое влияние не развило бы её до трёхчастной. На наш взгляд, внутренним фактором, способствующим потере идиш среднего рода, было ослабление функций среднего рода в славянизмах, возникшее из-за фонетических причин: идиш упростил окончание -о среднего рода до окончания -а женского рода. В отличие от лужицкого, утрате среднего рода в идиш послужили фонетические изменения. И окончание среднего рода -о, и окончание женского рода -а в идиш стали просто звуком «шва», который автоматически означает женский гендер. Статус гендера в идиш ещё сильнее ослабляет то, что во множественном числе гендерный показатель зачастую вообще теряется (что, следует отметить в пользу Векслера, характерно как раз для славянского, а не для немецкого). В то время, как немецкий использует окончание множественного числа -er для среднего рода, -е для мужского и -en для женского, идиш успешно употребляет свои множественные окончания -er, -es и -en вообще независимо от гендера.
Последующее развитие, которое дал Векслер своей гипотезе, также не делает её более достоверной. Понимая невозможность объяснить возникновение идиш лужицкой теорией, Векслер постепенно склонился на сторону Артура Кестлера и его «хазарской теории» происхождения ашкеназских евреев, явная антинаучность которой вряд ли требует дополнительного объяснения. За последние годы Векслер пишет такие книги, как «Ashkenazic Jews: A Slavo-Turkic People in Search of a Jewish Identity» (по мотивам теории Кестлера) и «The Balkan Substratum of Yiddish: A Slavic Language in Search of Semitic Past», где уже строится теория балканского субстрата в идиш. Таким образом, идиш может происходить и от лужицкого, и от хазарского, и от балканских языков, что не делает гипотезу Векслера конкретнее, достовернее, или предпочтительнее традиционной гипотезы о германском происхождении идиш. Кроме того, современные генетические исследования доказали высокую степень генетической близости ашкеназов и сефардов, что доказывает происхождение ашкеназов от палестинских евреев, а не от каких-либо славянских народов.
ВЫВОД
Рассмотренная нами гипотезы Пола Векслера о славянском происхождении языка идиш, хотя и является на данный момент недостаточно обоснованной, имеет, тем не менее, большое значение для современной лингвистики. Исследовательский подход Векслера, его новаторские попытки взглянуть на историю языка идиш под другим углом, не с германской, а со славянской стороны, которой до этого не уделялось серьезного внимания, могут стать поводом для новых исследований славянского субстрата идиш, и возможно, новых языковых и исторических открытий. Кроме того, несмотря на обоснованность исследований сторонников германского происхождения идиш, в них также существуют исторические загадки. Если, по традиционной истории Вайнрайха, ашкеназы пришли в Германию через Испанию и Францию, по каким причинам в идиш не сохранилось хотя бы одного процента испанских или французских слов? Могли ли они со временем устраниться из языка за ненужностью, или же разгадка лежит глубже? К сожалению, подобные вопросы хотя и вызывают интерес, но не способны опровергнуть немецкую гипотезу в пользу славянской. Однако последняя использует столь большое количество исторического материала, необъяснённых прежде фактов и феноменов, что её невозможно обойти вниманием. Исследования славянского компонента идиш только начинаются и, возможно, послужат ещё немалому количеству открытий в лингвистике и истории этого загадочного и до сих пор малоисследованного языка.