Рожденный в дворянской семье, он всегда помнил о своем происхождении и возвращался к своему детству как к источнику творчества и критерию жизненного поведения. «Был я трудный, своенравный, до прекрасной крайности избалованный ребенок», - признавался он.
И, говоря о «первичных чувствах младенчества», продолжал: «Они принадлежат гармонии моего совершеннейшего, счастливейшего детства, – и в силу этой гармонии они с волшебной легкостью, сами по себе, без поэтического участия, откладываются в памяти сразу перебеленными черновиками». Чистовиком стала полная достоинства жизнь «изгнанника из рая».
До переезда в Америку все свои романы на русском языке писатель публиковал под псевдонимом. Многие находили псевдоним Сирин претенциозным, но для Набокова он, судя по всему, имел глубокий смысл. В средневековой мифологии сирин - райская птица, образ которой восходит к древнегреческим сиренам. В русских духовных стихах сирин, спускаясь из рая на землю, зачаровывает людей своим пением.
В западноевропейских легендах сирин - воплощение несчастной души. В судьбе Набокова-Сирина удивительно соединились эти смыслы.
Через все русскоязычные романы Набокова как лейтмотив проходит тема изгнания из рая - в гораздо более глубоком смысле, чем эмиграция. Это и ностальгия по оставленной России, и отрыв от семейных корней, но при этом и знак избранничества, ибо не всякий побывал в том раю.
«Ощущение предельной беззаботности, благоденствия, густого летнего тепла затопляет память и образует такую сверкающую действительность, что по сравнению с нею паркерово перо в моей руке и самая рука кажутся мне довольно аляповатым обманом».
Глубокая психическая травма не сломала Набокова, но стала источником его вдохновения. «Потеря родины оставалась для меня равнозначной потере возлюбленной, пока писание не утолило томления».
Меня у меня не отнимет никто
Блестящий ум и превосходное чувство юмора позволили Набокову стать отличным писателем. Характерной особенностью его произведений были не столько живость образов, идей и закрученность сюжета, сколько виртуозное владение английским - языком для него неродным.
Владимир Набоков перевел на английский язык «Слово о полку Игореве», опубликовал множество романов, из которых наибольшую известность получили те, что были написаны на русском языке («Камера обскура», «Дар» ), а из созданных на английском - «Лолита», «Пнин» и книга мемуаров «Другие берега».
Для нас драгоценнее всего его исповедальные романы, в которых набоковское «Я» проявилось с наибольшей силой. Решительно все герои Набокова, как и сам автор, - убежденные индивидуалисты. Поразительно, но, всю жизнь почитавший Пушкина, а стихотворчеству учившийся у Волошина, Набоков воспринял у них все что угодно, но только не культ дружбы.
Его принципиальное одиночество, доходившее до эгоцентризма, помешало ему признать в поэзии Пастернака и Ахматову, в прозе - Платонова, Зощенко и Булгакова, в жизни - кого бы то ни было из собственного окружения: «Нет в мире ни одного человека, говорящего на моем языке».
Горестным авторским признанием звучат слова Цинцинната из «Приглашения на казнь»: «Как мне страшно. Как мне тошно. Но меня у меня не отнимет никто».
Вера Слоним - радости синоним
Познакомились они при загадочных обстоятельствах. Первая версия, набоковская: «Я познакомился с моей женой, Верой Слоним, на одном из эмигрантских благотворительных балов в Берлине, на этих балах русские девушки традиционно торговали пуншем, книгами, цветами и игрушками».
На балу она была в черной маске с волчьим профилем. Загадочная дама увлекла Сирина в ночной город на прогулку. Маску снять отказалась, вроде бы для того, чтобы Набоков внимательно усвоил то, что она говорит, а не отвлекался на ее красоту. Набоков усвоил, потому что говорила она о его творчестве.
Внимание к своей персоне со стороны прекрасной незнакомки не могло не польстить юному Сирину. Благодарный, он написал стихотворение «Встреча» о романтической прогулке и маске.
Встреча
И странной близостью закованный...
А. Блок
Тоска, и тайна, и услада...
Как бы из зыбкой черноты
Медлительного маскарада
На смутный мост явилась ты.
И ночь текла, и плыли молча
В ее атласные струи
Той черной маски профиль волчий
И губы нежные твои.
…Тоска, и тайна, и услада,
И словно дальняя мольба...
Еще душе скитаться надо.
Но если ты - моя судьба...
Стихотворение было напечатано. Увидев его, Вера назначила свидание. Впоследствии она постоянно ускользала от него, оставляя неуловимый след, словно улыбку Чеширского кота.
Он писал ей - она отмалчивалась. Он был уязвлен и слал колкие депеши: «Сперва я решил тебе послать просто чистый лист бумаги с вопросительным маленьким знаком посредине, но потом пожалел марку».
И все же изящному аристократичному писателю удалось растопить сердце красавицы: Вера стала его женой, его Музой и незаменимой помощницей.
Вот как сделал предложение Вере Слоним будущий нобелевский лауреат и гений:
«Я некрасив, неинтересен. У меня нет особенных дарований. Я даже не богат. Но я предлагаю Вам всё, что имею, до последнего кровяного шарика, до последней слезинки, всё решительно. И поверьте, это больше того, что может предложить Вам любой гений, потому что гению нужно столько держать про запас, что он не может, как я, предложить вам всего себя. Быть может, я не добьюсь счастья, но я знаю, что сделаю всё, чтобы Вы были счастливы».
«...Радости синоним, сияет солнце без конца, чертами своего лица напоминая Веру Слоним», - так писал о жене Набокова Иосиф Бродский.
Она махнула рукой на диплом Сорбонны, на прежние литературные успехи. Возможно, дело в том, что Набоков насмехался над женщинами-писательницами, называя их жалкой провинциальщиной, а она его любила. Служить Автору стало ее призванием. А как иначе? Ведь они так похожи, даже буквы для них окрашены в цвета. Это свойство - «цветной слух» - передалось и сыну Дмитрию.
Словом, семья Набоковых была счастлива рассуждать, какого же цвета на самом деле буква «м» - розовая, голубая или клубничная. Впрочем, сама Вера не очень любила, когда ее муж говорил об этом посторонним. Когда же Набоков уже был готов рассказать об их первой встрече американскому ученому, Вера резко оборвала его на полуслове, обратившись к любопытствующему: «Вы что, из КГБ?»
Отец Веры, Евсей Слоним, был родом из небогатой семьи, изучал право, но адвокатом так и не стал - пятый пункт помешал. Но он стал крупным лесоторговцем, но в 1920 году вынужден был уехать из России, которой уже не были нужны толковые предприниматели. В Берлине он открыл издательство, выпускающее переводную литературу. Вера помогала отцу в этом, пока инфляция не снесла все его успешные начинания.
Все три дочери Евсея получили прекрасное образование. Вера, средняя, читала с трех лет и обладала уникальной памятью. Позже она станет «памятью Набокова», который частенько забывал и цитаты, и даже собственные тексты: Вера тут же подсказывала мужу и могла свободно цитировать огромные куски из его романов. Так же она знала наизусть «Евгения Онегина».
«Жесткий диск» ее памяти, хранившийся в прекрасной головке, выдавал Набокову ценные сведения из глубины совместно прожитых лет: вроде цвета куртки, которую носил их сын Митя в трехлетнем возрасте.
Пятый пункт
Женитьба на еврейке была для Набокова концептуальным поступком. Его отец погиб от руки экстремистов-черносотенцев, а до своей смерти всю жизнь боролся против юдофобии. В этом сын шел по стопам отца. Бывали случаи, когда он просто выходил из комнаты, оборвав собеседника на середине фразы, содержавшей антиеврейский намек.
Иногда доходило до абсурда. Однажды писатель с женой отправились отдыхать на юг Франции. Там, в маленькой гостинице, которую держал отставной русский генерал, Набокову почудился дух антисемитизма. Несколько дней подряд он читал лекции генералу о значении евреев в русской жизни. После чего при упоминании самим Набоковым имени Андре Жид генерал строго отчитал писателя: «В моем доме прошу не выражаться»...
До Веры, кстати, у Набокова были короткие романы с двумя еврейскими девушками. Третий роман затянулся на всю жизнь. Эмигрантская жизнь была совсем не похожа на жизнь петербургскую, дореволюционную. Например, Евсей Слоним вовсе не был в восторге от такой партии для дочери. Это в России Набоков был бы завидной партией - аристократ, голубая кровь. Слоним как коммерсант понимал, что здесь, за границей, писательство обеспеченности совсем не гарантирует.
Но Вера была девушкой своевольной, совета отцовского не спрашивала. Однажды они просто пришли ужинать к ее родителям, и Вера как бы невзначай проронила: «Нынче утром мы поженились».