- Стены Ара, несомненно, восстанавливают, - предположил я, стараясь не показать свою заинтересованность в этом вопросе.
- С душевным подъёмом и пением, - кивнул бородач.
- А как поживают девки-флейтистки, которые раньше смущали и дразнили тех, кто разбирал стены? - полюбопытствовал я.
- В ошейниках, голые и потные, подгоняемые плетями, - усмехнулся наёмник, - трудятся изо всех сил, подносят камни строителям.
- Позже их распределят, как бригадиры посчитают нужным, - добавил другой.
- Превосходно, - сказал я, пытаясь держать свой голос ровным. - А что стало с Таленой?
- За её голову назначена высокая награда, - ответил кто-то.
- Десять тысяч золотых тарнов, - добавил другой.
- Двойных тарнов, - поправил его третий.
- Значит, ей удалось сбежать из города, - заключил я. – Её не схватили.
- Кажется, Ты доволен, - заметил бородатый наёмник.
- Может, он охотник за головами, - усмехнулся его товарищ.
- Боюсь, твой шанс накинуть на неё свой аркан крайне невелик, - констатировал другой.
- Это точно, её будут искать все охотники за головами, которые только есть на Горе, - сказал третий.
- Куда ей деваться? Как она сможет избежать захвата? - поинтересовался четвёртый. - Держу пари, что её уже поймали, а её нынешний владелец обдумывает, как бы её благополучно доставить в Ар.
- Сейчас он может даже поторговаться за лучшую награду, - хмыкнул пятый.
- Ну, может она скрылась и бежала на Кос, - предположил я. - Уверен, они ей многим обязаны. Она столько сделала на их службе.
- Ар поднимается, - констатировал бородатый наёмник. - Если она доберётся до Коса, то Луриус тут же выдаст её Марленусу, в качестве жеста доброй воли, как знак согласия и предложение дружбы.
- Не думаю, что она может находиться или направляться на Кос, - покачал головой тот из них, который раньше мог носить алую тунику, - впрочем, как и на Тирос.
- Тогда, где она может скрываться? – спросил у него бородач.
- Понятия не имею, - ответил тот.
- Куда она может пойти? - полюбопытствовал бородатый. - Кто её теперь защитит? Она не может просто войти в какой-либо город или даже деревню.
Я понял его мысль. Извечный гореанский вопрос клановости, кастовости, идентичности Домашнего Камня никто не отменял. В тесно сплочённом гореанском сообществе не так легко как кажется натянуть на себя вуали анонимности.
- Впрочем, она вполне могла бы купить себе свободу действий, - заметил один из них.
- И сколько же должна предложить свергнутая с трона, всеми разыскиваемая беглянка, за которую обещана награда в десять тысяч золотых тарнов? – поинтересовался косианец.
- В два раз больше! - рассмеялся моряк с Тироса.
«Интересно, задался я вопросом, - сколько могла взять с собой убегающая Убара, учитывая внезапный поворот событий и неожиданность восстания. Той пригоршни ценностей, захваченной впопыхах за мгновение перед паническим бегством, вряд ли хватило бы надолго».
- А разве у неё не могло бы быть верных сторонников? - поинтересовался я. - Мужчин, которые были бы готовы умереть за неё?
- Стоило ей только лишиться частокола копий, ограждавших её, и никто не захотел оказать ей поддержку, - заверил меня бородач.
- Её презирали, - сказал другой мужчина, - даже те, изменники, что приветствовали её в коридорах дворца.
«К тому же, - подумал я, - было бы глупо искать верность среди неверных, и надеяться найти честь в тех, кто свою честь продал. Не станет ли, в конечном итоге для заговорщиков важнее неприкосновенность их собственных шкур? Напуганные урты часто набрасываются на своих товарищей и разрывают их. Они загрызут друг друга за каплю крови. Предательство – не такое редкое поведение, как кому-то кажется, и это то, к чему быстро привыкают».
- Это всего лишь вопрос времени, - пожал плечами бородач, - когда её голую, закованную в цепи, бросят к подножию трона Убара.
- Горе Талене, - кивнул другой мужчина.
- Она предала свой Домашний Камень, - сказал третий.
- Верно, - кивнул четвёртый. – Так пусть она ответит за это по закону Гора.
- И по воле Марленуса, - добавил пятый.
Это было сказано с грубым, жестоким, мстительным весельем.
«А ведь это те самые парни, - подумал я, - от которых она, возможно, надеялась получить помощь, поскольку это их клинки когда-то захватили и удерживали для неё трон Ара».
Но они были гореанами, а она была женщиной, причём той, которая предала свой Домашний Камень. Я нисколько не сомневался, но что любой из них будет рад увидеть её связанной у своих ног.
На Горе предательница - приз. С нею может быть сделано всё, что угодно.
- Мы должны разбить лагерь здесь? - осведомился один из вновь прибывших.
- Нет, - ответил я.
Отряд, высадившийся вчера, не пробыв на берегу и ана, растворился в лесу. Не трудно было догадаться, что их работодатели, кем бы они ни были, не хотеть, чтобы они располагались лагерем на открытом месте. Судя по всему, прибытие этих загадочных вооружённых гостей стремились держать в тайне.
Понятно, что я не мог спросить просто взять и спросить об их делах, ожиданиях и планах. Всё же предполагалось, что я должен был знать об этом едва ли не больше, чем они сами. Я достаточно многое узнал за прошедший ан, но пока ещё оставалось много того, что пока оставалось не выясненным.
Я подошёл к сгрудившемуся, стоявшему на коленях товару, грубо выгруженному прямо в воду, вместе с ящиками, мешками и прочими предметами.
Четверо или пятеро из вновь прибывших последовали за мной.
- В колонну, - скомандовал я девушкам, - лицом ко мне.
Встав на четвереньки, они сформировали линию по направлению ко мне. Как я ранее и предположил, их было пятнадцать, скованных между собой тяжёлой чёрной цепью. Причём эта цепь была намного тяжелее тех цепей, которые обычно используются для таких целей. Ошейники, как я уже отметил, тоже были несколько необычны. Скорее это были ошейники наказания.
С Тассы тянуло прохладным бризом. Этот груз на пляж вовсе не был аккуратно принесён, а дошёл сам, промокнув насквозь. Да и теперь они стояли на четвереньках, омываемые прохладным прибоем. Волна то и дело набегала с моря, кружилась и пенилась вокруг их ног и рук, скрывая их колени и запястья. Тела девушек блестели от воды, солёные капли блестели на их ресницах. Их волосы свисали мокрыми сосульками, у некоторых закрывая лица. Похоже, у нескольких их них волосы были подрезаны, торопливо и неровно. И это притом, что длинные волосы у рабынь обычно одобряются, и не редко девушка выходит на торги с волосами до щиколоток. С другой стороны на Горе свободные женщины зачастую тоже отращивают довольно длинные волосы, порой до колен, которыми они по праву гордятся. Правда, когда их порабощают, то обычно им причёску значительно укорачивают. Насколько я понимаю, тому есть разные причины, например, рабыне дают понять, что отныне она больше не свободная женщина, что её волосы, их длина, причёска и всё прочее, теперь в распоряжении её владельцев, что различие между нею и свободной женщиной должно быть ясно заметно, даже в таком вопросе, как волосы. Рабыне не стоит возбуждать в свободной женщине зависть видом своих волос. Кроме того, остриженные волосы имеют ценность и могут быть использованы многими способами, и не только для париков, шиньонов и чего-то в этом роде. Из них получаются самые лучшие троса для катапульт, значительно превосходящие обычные пеньковые. Так же, как мне кажется, волосы могли быть острижены, если кому-то по неким причинам захотелось бы изменить внешность свободной женщины, или, что более вероятно, бывшей свободной женщины, возможно предоставив ей что-то вроде маскировки.
Тела девушек во многих местах покрывал влажный песок. Цепь и ошейники потемнели от воды. Некоторые из них дрожали и хныкали, от страха или холода.
Все они были раздеты. Именно так обычно перевозят рабынь. Это избавляет от проблем с одеждой, её пачканием, стиркой, ремонтом и так далее. К тому же, так легче поддерживать девушек в чистоте, загнав их в заводь или в ручей, или попросту окатив водой из ведра. На невольничьих судах головы рабынь обычно выбривают наголо, тем самым сокращая до некоторой степени опасность поражения насекомыми-паразитами. Помимо этого, по окончании транспортировки рабыням весьма обычно устраивают дезинсекцию в ваннах со специальным раствором.
- Не все заклеймены, - констатировал я, исследовав колонну.
- Пока не все, - прокомментировал один из мужчин пошедших со мной.
- Позиция! – бросил я.
Три девушки немедленно приняли положенную позу. Остальные принялись озадаченно и испуганно озираться, пытаясь понять, что и как они должны сделать, а может даже в надежде, что никакой «позиции» от них, в действительности, не ожидалось.
Многие свободные женщины, кстати, никогда не видели рабыню в «позиции», хотя они могут с отвращением, или восхищением и завистью, слушать описание тех отношений, что бывают между рабынями и мужчинами. Это не столь уж удивительно, как может показаться, ведь свободным женщинам не позволено появляться в пага-тавернах и других подобных местах, так что им редко случается наблюдать то, что происходит между рабыней, особенно рабыней для удовольствий и её господином. К тому же, рабыня хотя и опускается на колени перед свободной женщиной, но, конечно, скромно, вовсе не так, как она стояла бы, и должна стоять, если она – рабыня для удовольствий, перед мужчиной.
Я ткнул пальцем в одну из девушек и сообщил остальным:
- Вот это и есть «позиция».
Тогда другие девушки, хотя, несомненно, некоторые с дурными предчувствиями, поскольку женщины чувствуют себя чрезвычайно уязвимыми, когда находится в «позиции» перед мужчиной, предприняли попытки в той или иной степени скопировать позу рабыни, к которой я привлёк их внимание.
Я прошёлся вдоль колонны.
-Ой! Ох! – вскрикивали некоторые из них, когда я пинком раздвигал их колени шире.
Затем я указал стоявшим рядом со мной мужчинам на одну из девушек, на бедре которой не было клейма, и которая теперь, как и все остальные, стояла в правильной позе. Её губы были немного приоткрыты, в глазах застыло немного ошеломлённое выражение, словно она внезапно ощутила некие возможности и эмоции.
- У этой, - сказал я мужчинам, - скоро начнётся течка.
Девушка скосила глаза вниз, но голову не опустила, из-за ошейника и боязни нарушить предписанную позу.
- Это точно, - согласился со мной один из товарищей.
Девушка задрожала. Уж не от озноба ли? Или всё же причина была в другом, в том, что она внезапно ощутила, с тревогой или любопытством, а может и нетерпеливым ожиданием, давно подозреваемые ею, но до поры скрытые потребности её прекрасного живота?
- Очень скоро, - поддержал другой парень. - Они все быстро загораются.
Я согласно кивнул, нисколько не сомневаясь в этом.
- Некоторые из них совсем недавно в ошейнике, - заметил я, - не говоря уже о том, что не заклеймены. Где Вы их раздобыли?
- Они все из Ара, - ответил первый из сопровождавших меня. – Тех трёх, которые немедленно приняли правильное положение, мы прихватили из одной пага-таверны, купившей их, после того как они были приговорены к ошейнику судом Талены, тогда ещё Убары.
Мне вспомнилось, как в различные дни многих женщин приводили на открытую платформу, установленную около Центральной Башни, для публичного суда Талены. Я предполагал, что ей была дана разнарядка, которую надо было выполнить под предлогом компенсаций, наложенных оккупантами на Ар за его преступления, но как она выполняла поручение, уже в целом зависело от неё самой. Фактически это предоставляло ей удобную возможность расквитаться со многими из неугодных ей свободных женщин, возможно, вызвавших её недовольство, получив от этого не только некоторое удовлетворения или развлечение, но и конфисковав их имущество. Я помнил, как она отправила в ошейник Клавдию Тентию Хинрабию, дочь бывшего администратора Ара, Мина Тэнтия Хинрабия. Клавдия, вечная соперница и критик Талены, была последней из Хинрабиев, и составляла конкуренцию красоте Убары. Однако этих женщин я не помнил. Они были мне не знакомы.
- Когда начались бои, и стало ясно, насколько отчаянными они будут, - решил объяснить мне один из наёмников, - как и то, что город мы уже потеряли, мы решили не терять времени даром и по пути к помериуму прихватить с собой всё, что позволило бы заработать монету другую. Вот во время одного из затиший подобрали этих.
- Да, заглянули в пага-таверну под названием «Кеф», там и забрали этот живой трофей, - усмехнулся другой, указав на трёх женщин с клеймами на бёдрах, не мешкая принявших позу в соответствии с моей командой.
Я понимающе кивнул. Значит это были женщины, взятые из пага-таверны. Возможно, когда-то они были свободными женщинами Великолепного Ара, но теперь они были девками клейменого бедра, рабынями.
Кстати, все они были весьма привлекательными. Впрочем, это обычное дело, когда речь заходит о гореанских рабынях.
«Кеф», кстати, это первая буква в слове кейджера, что в гореанском языке является наиболее распространённым словом для рабыни. Пага-таверн с таким названием пруд пруди в любом гореанском городе, хотя, конечно, не на одной и той же улице. Я точно знал о таком заведении на Тэйбане, ещё по одному «Кефу» имелось на Венатика и на Эмеральд. Кроме того, маленький курсивный «Кеф» это ещё и наиболее распространенное на Горе клеймо для рабынь. Каждая из этих трёх рабынь носила такое на левом бедре чуть ниже ягодицы.
- Они охотно пошли с нами, - добавил наёмник.
- И даже более чем охотно, - засмеялся другой.
- Неудивительно, - кивнул я.
Незнакомые с традициями Гора могли бы подумать, что неизбежным следствием освобождения города станет и освобождение определённых рабынь, скажем, тех из них, что прежде были гражданками этого города, но были обращены в неволю. Однако гореанин смотрит на такие вещи несколько иначе. Многие из гореан – фаталисты, они полагают, что любая женщина попадав в неволю, принадлежит этой неволе, и даже уверены, что раз уж её горло должно было быть окружено прекрасным символом рабства, то таково было желание Царствующих Жрецов. Однако ещё важнее то, и это надо понимать, что, если женщина носила ошейник, то более чем вероятно, что она, в своём сердце, даже будучи освобождённой, будет носить его всегда. Она будет нуждаться в господине и жаждать его. Она понимает себя как что-то, что, принадлежит мужчине, идеально и полностью. В своём сердце и животе, она всегда будет дорожить своим ошейником. Тщеславие и пустота свободной женщины, её лицемерие и претензии, больше не доставят ей удовольствия. Она никогда не сможет забыть, каково это было, стоять на коленях, быть связанной и любить. Она всегда будет помнить цельность и красоту своей жизни в рабстве и о восторгах ошейника. Она будет, как говорится, «испорчена для свободы». Кроме того, в эти вопросы вовлечена гореанская честь. Скажем, если чья-то дочь окажется в рабстве, то это будет воспринято не в качестве прискорбной трагедии, как это могло бы быть в некоторых культурах, а как невыносимое оскорбление для чести семьи. Гореане, в конце концов, хорошо знают о множестве замечательных аспектов женской неволи, поскольку они могут иметь невольниц в своей собственности. У них нет никаких сомнений в том, что их порабощённая дочь будет хорошо служить своему владельцу. В действительности, если с ней такое случится, то лучше бы ей именно так и поступить. В конечном итоге, она теперь считается животным и расценивается как потерянная, причём полностью, для её семьи и для Домашнего Камня. Ведь нет же Домашних Камней у тарсков, верров, кайил и других животных. Таким образом, семья перестаёт даже думать о ней, поскольку она теперь рабыня. И, конечно, чтобы не бередить честь семьи её оставят рабыней. Безусловно, женщина, порабощённая в родном городе, обычно продаётся за пределы своего бывшего города. Работорговцы, например, крайне редко повезут продавать женщину туда, где когда-то было её родное место. Так что я не был удивлён тем, что эти три пага-рабыни, бывшие свободные женщины Ара, охотно и даже нетерпеливо сопровождали наёмников. Это было намного предпочтительнее того, чтобы быть привязанной голой к позорному столбу, и подвергаться ударам и издевательствам возмущённых горожан, а потом быть публично, церемониально выпоротой и под насмешки свободных граждан вывезенной из города, в открытом рабском фургоне, стоя в нём голой с привязанными к верхним дугам запястьями. Считается, что таким способом, по крайней мере, до некоторой степени мог бы быть стёрт позор, который она причинила городу своим рабством.
- Вы знали этих женщин? - поинтересовался я.
- Они частенько приносили нам пагу, - кивнул наёмник.
- Понятно, - хмыкнул я.
- Мы можем сдавать их внаём, - сообщил он. – На мехах они принесут хорошие деньги.
- Что, такие горячие? - полюбопытствовал я.
- Заводятся с одного прикосновения, - заверил меня другой товарищ.
- Отличные штучки, - похвалил я и, окинув взглядом остальных женщин, спросил: - А этих других тоже Талена к ошейнику приговорила?
- Ничуть, - ответил один из моих собеседников. - Они были наперсницами и даже соучастницами Убары, женщины из высших каст, богатые, занимавшие хорошее положение, сторонницы политики оккупации. Эти из тех, кто не только попустительствовали, но и участвовали в грабежах Тироса и Коса. Некоторые из них даже разбогатели.
- Коллаборационистки? - уточнил я.
- Они самые, - подтвердил мужчина.
- Некоторые из них узнали о том, что попали в проскрипционные списки, копии которых были расклеены по всему городу, - сообщил другой.
- Они поняли, что оказались в ужасной опасности, - сказал третий.
- И как только увидели нас, бросились в ноги, и принялись умолять о защите и разрешении сопровождать нас в нашем прорыве.
- Нам признаться, было не до них, - усмехнулся четвёртый, - самим бы ноги унести. Можешь себе представить нашу ситуацию. Вокруг враги, рыскают в зданиях, обыскивают мосты, прочёсывают башни, и всё ближе подбираются к нам. Тут о своих головах надо было думать. Всё чего мы хотели в тот момент, прихватить то, что могло представлять хоть какую-то ценность и бежать, спасая свои жизни. А тут эти пристали: «Возьмите, - говорят, - нас с собой!». Ну, мы от них, конечно, отмахнулись: «Оставайтесь, - говорим, - здесь, как заслужили своими преступлениями. «Нет! Милосердия!» - наперебой закричали они. «Вонючие самки уртов, мерзкие спекулянтки и предательницы, - обругали мы их, - оставайтесь здесь, посмотрите на город, который предали с высоты кольев, на которые вас посадят, а может, накормите угрей или кусты-пиявки!». Ну, они конечно, зарыдали и взмолились: «Нет, пожалуйста! Окажите нам милосердие!» «Какой интерес могут представлять для нас свободные женщины?» - спросили мы. «Свободные женщины?» - удивились они. «Никакого», - сообщили им мы. К тому времени мы уже могли слышать крики врагов, приближавшихся к нашему укрытию. Но и мы уже собрали всё, что смогли бы унести. «Возьмите нас с собой!» - заплакали они, стоя на коленях и протягивая к нам руки. Времени у нас почти не оставалось, и мы уже собрались уходить, когда они опять завопили: «Заберите нас с собой!». «Зачем вы нам?» - поинтересовались мы.
- Они даже не поняли этого вопроса, - засмеялся один из наёмников.
- Свободные женщины такие глупые, - заметил другой.
- «Пожалуйста, пожалуйста!» - закричали они, - сказал третий, - и тогда Торгус, вон тот здоровяк, приказал им: «Снимайте свои вуали».
- Они, конечно, опешили, и заверещали, что мол никогда, - усмехаясь, вспомнил Торгус.
- Ну, а мы повернулись, чтобы уходить, - продолжил рассказчик, - и сразу же услышали: «Подождите! Пожалуйста, подождите!». Короче, когда мы оглянулись, они начали просить, чтобы мы сами сорвали с них вуали. Но мы в гневе и презрении отказались это сделать и потребовали, чтобы они сами, своими собственными руками снимали свои вуали. Они сначала принялись умолять: «Не позорьте нас!», но стоило нам шагнуть к выходу, и они тут же обнажили свои лица перед мужчинам, которые не были ни членами их семей, ни компаньонами.
- Вот-вот, своими собственными руками раздели свои лица, - подчеркнул один из товарищей рассказчика.
В этот момент три или четыре девушки из прикованных к цепи разрыдались.
Возможно, для тех, кто не знаком с Гором будет трудно понять данную ситуацию, но это вопрос культуры, особенно в высоких городах. Лицо свободной женщины, в особенности представительницы высшей касты, должно оставаться секретом, её личным и того перед кем она могла бы захотеть его обнажить. Это же не лицо какой-то рабыни, выставленное любому пастуху или коробейнику, любому прохожему, который мог бы захотеть мимоходом полюбоваться на него.
Некоторые из девушек заплакали, но при этом тщательно стараясь сохранить позу, в которой они стояли, по-видимому, обоснованно опасаясь, что их могли ударить. Похоже, они не забыли того момента. Позже острота того оскорбления исчезнет, и они будут радоваться тому, что освобождены от неудобства вуалей, и упиваться ощущением свежего воздуха на их лицах, и тем, что их мягкие, соблазнительные, уязвимые губы теперь открыты взглядам и поцелуям мужчин.
Возможно, самой близкой аналогией этому, которую я могу придумать, будет то, как если бы женщина Земли выполнила приказ надменного незнакомца, снять перед ним одежду. С гореанской точки зрения, знаете ли, лицо женщины является ключом к ней самой, лицо с его красотой, мягкостью, уникальностью, бесчисленными выражениями, является зеркалом её чувств, мыслей и капризов. Насколько красиво лицо женщины, и как его самые тонкие выражения, порой нечаянные, появляющиеся без ведома ей самой, могут быть чреваты восхитительными сокровищами предательских открытий! Рабовладелец читает лицо своей рабыни, о мыслях же, побуждениях и намерениях скрытой под вуалью свободной женщины он может только догадываться.
Насколько драгоценна вуаль для свободной женщине. Она отличает её от рабыни. Свободная женщина – тайна, а рабыня открытая книга. Она у ног мужчины.
- «Живее, живее!» - подгоняли мы их, - вспомнил один из товарищей. - Мы уже отчётливо слышали мужчин Ара на улице, выбивавших двери вдалеке. «Подчиняйтесь, раздевайтесь, объявляйте себя рабынями и бегом к верёвке», - рявкнул тогда Торгус встревоженным напуганным женщинам, и те моментально поспешили подчиняться.
Подчинение может быть обставлено многими способами. Самое важное здесь, чтобы подчинение было ясно и недвусмысленно. Обычное положение подчинения - встать на колени, опустить голову и вытянуть руки, скрестив запястья, предоставляя их для связывания. Чаще всего при этом произносится некая простая фраза или формула, вроде: «Я подчиняюсь», «Я ваша», «Делайте со мной всё, что захотите» или что-то ещё. Если Вы - Воин, то в этом случае кодексы требуют от вас, либо принять подчинение, либо убить пленницу. Почти неизменно подчинение принимается, поскольку женщины на Горе считаются одним из видов материальных ценностей, по крайней мере, после того, как они окажутся в ошейнике. Я знаю только об одном исключении из этого правила почти неизменного принятия подчинения. Подчинившаяся женщина позже изменила своему подчинению и нанесла удар тому, кому она подчинилась. В следующий раз, когда она попыталась подчиниться снова, ей отрубили голову. Тут можно было бы отметить, что подчинение, само по себе, строго говоря, не влечёт за собой неволю. Это пока только плен. Тем не менее, это почти всегда сопровождается последующим порабощением пленницы. Женщина, подчиняясь, должна понимать, что ошейник не за горами.
- В общем, каждая из них быстро избавилась от одежд, объявила себя рабыней и поспешила к Торгусу, который связывал их между собой за шеи грубой верёвкой.
- Мы удостоверились, что каждая была голой, хоть сейчас на прилавок ставь, - сказал наёмник.
- Только некоторые по глупости то ли пренебрегли, то ли забыли снять обувь, - усмехнулся другой его товарищ.
- Ну и что, получили по заслуженной оплеухе? - осведомился я у него.
- Само собой, - хмыкнул он.
Это было приемлемо, поскольку в тот момент они уже стали рабынями. Вероятно, это были первые удары, которые они чувствовали в своей жизни.
- Мы уже думали, что нам конец, - продолжил рассказ наёмник, - потому что восставшие горожане стояли у двери. И тут заговорил Торгус: «Мы наёмники, - говорит, - на нас нет униформы. Откуда тем, что снаружи знать, что мы не из Ара? Ар - большой город, кто может знать всех его жителей? Распахиваем дверь, кричим «За великий Ар», только с подходящим акцентом, и тащим наши призы на улицу. Учитывая длину их волос, мужчины Ара, скорее всего, предположат, что это свободные женщины, захваченные в соответствии с проскрипционными списками. По пути кричим, что ведём их к кольям для казни.
- А Ты хитрый парень, - польстил я Торгусу. – Насколько я понимаю, твоя уловка сработала.
- На какое-то время, - пожал плечами здоровяк.
- Пока не стало ясно, что мы направляемся из города, - пояснил его товарищ.
- Это возбудило подозрение, и нас вынудили говорить. В результате нас выдал акцент, присутствовавший у некоторых. Всё же не все могли имитировать говор Ара. И тогда горожане схватились за мечи.
- Да, кровавое было дельце, - усмехнулся Торгус. - Пришлось поработать клинками, пока рабыни лежали на земле, прикрывая головы руками, стеная и вопя от ужаса.
Я кивнул. Они рабыни, и должны были ждать результата жестоких мужских игр, точно так же, как могла бы ждать его стреноженная кайила. Они должны были ждать, чтобы в конечном итоге узнать судьбу, которую им назначат решительные мужчины.
- На некоторых наступали, - сказал наёмник, - а искры сыпались им на спины.
- Однако мы почти добрались до помериума, - продолжил рассказ другой мужчина, - и нас уже не превосходили числом настолько, как это было в городе. К тому же мы давно воевали за деньги, а нам противостояли простые горожане.
- Мы там потеряли многих товарищей, но они потеряли больше, и в конце концов мы прорубили себе дорогу к бреши в наполовину разобранной стене.
- Наши противники поняли, что мы им не по зубам и отступили, наверняка, чтобы вызвать подкрепление. Тогда мы, не теряя времени, вскарабкались по щебню, таща рабынь за собой, и вскоре были вне помериума. Лагерь Мирона к этому времени уже был наводнён повстанцами, но Косианские регулярные части, поддерживаемые солдатами с Тироса и некоторыми союзниками, успели перегруппироваться и, построившись в каре начали отходить на север в направлении к Торкадино. Оттуда, позже, они отступили к большому порту Брундизиума, где их ждали суда с Тироса и Коса.
- Мы, вместе с сотнями беглецов, нагруженные трофеями, вещами и рабынями, присоединились к этим отрядам и держались вблизи периметров их лагерей, - сообщил один из мужчин на пляже.
- Мы сразу подрезали волосы наших пленниц, этих мерзких изменниц, - сказал другой, - до длины, подходящей для их нового статуса, чтобы все видели, что они рабыни. Мы опасались, как бы тарнсмэны-развечики, вылетевшие из Ара, не заподозрили, что они были беженки из проскрипционных списков, и не предприняли решительных действий по их возвращению.
Нетрудно догадаться, что у этих женщин не возникло никаких возражений на это, несмотря на то, что стрижка их любимых локонов являлась по-своему символом их деградации и рабства. Разумеется, лучше лишиться этих бережно хранимых локонов, чем из-за них оказаться в руках мстительных горожан. И, конечно, лучше деградация ошейников и прижатие их губ к ногам рабовладельцев, чем медленная, долгая смерть на колу.
В отличие от них, у трёх пага-рабынь было немного поводов для опасений, поскольку их защищали их клейма. Они были, пусть привлекательными, но домашними животными. Но всё же, они тоже стремились убежать подальше от Ара, поскольку его Домашний Камень когда-то был и их собственным.
К тому же они теперь отличались от тех, кем они были когда-то, очень отличались, поскольку они познали прикосновение рабовладельцев.
- Да, это был ужасный марш-бросок, - вздохнул один из наёмников. – Нас то и дело атаковали с воздуха. Мстительные арские тарнсмэны осыпали нас стрелами. Иногда небольшие отряды напали на фланги наших колонн. Не знаем, были ли это союзники Ара, или просто ищущие добычи, или пытавшиеся выслужиться перед Марленусом.
- Да нам и без них хватало проблем с мародёрами и ворами в наших собственных лагерях, - проворчал его товарищ. – Многие просто дезертировали.
- Босков, верров и тарсков распугивали с нашего пути, - пожаловался другой мужчина. – Поля поджигали, источники закапывали. Вскоре начались проблемы с продовольствием и водой. Приходилось вскрывать вены кайилам и сцеживать их кровь во фляги. За тушку пойманного урта просили серебряный тарск.
- Но мы в конце концов добрались до Торкадино, - сказал здоровяк Торгус, - и укрылись в безопасности его стен. Это именно там мы надели железо на шеи наших шлюх. Впрочем, к тому времени они уже хорошо узнали, что они рабыни.
- После десятидневной передышки мы направились в Брундизиум, - продолжил другой мужчина. – Там кадровые части Тироса и Коса прихватив с собой рабынь, погрузились на корабли и, с комфортом и радостными песнями, отплыли к своим родным островам. А нас, тех кто служил островным убаратам за деньги, ждала иная судьба.
- Портовый полис даже не позволил нам войти внутрь своих стен, - проворчал третий из собравшихся. - Беженцы им были не нужны. Они ничего не несли городу кроме проблем. Для них не было никакого подходящего дела, а кормить их просто так было бы дорого. К тому же они были опасны.