- Кровать надо заменить, - вкрадчиво и в тоже время настоятельно заявил сиплым косноязычным голосом старик, сотрясая руками в сторону моего ложа. - Перевернётся ещё ненароком.
- Заменим. Ничего страшного.
Переключив внимание на меня, Фельдшерица продолжала:
- Постельное бельё меняют нянечки через каждые 10 дней. Туалет, ванная - по коридору. Дедушка тебе покажет... Захочешь помыться - попросишь нянечек. Они тебя искупают.
И обратилась к старику:
- Так, Толщин. Поможешь ему, в чём он будет нуждаться: раздеться, одеться, в туалет сводить. Понял? - спросила наставительно-шутливым тоном женщина в белом халате.
Старик пожал сам себе руки: мол, нет проблем.
- Хорошо. Договорились. Ладненько. Вы тут общайтесь, а я пошла, - и Ольга Никитична, закрыв за собой дверь, скрылась в неизвестном направлении.
Анатолий Николаевич, будто бы не замечая меня, принялся неспешно и, насупившись, перебирать свои вещи, которые, по общему моему впечатлению, заполняли чуть ли не всю комнату. Семейный портрет на допотопном ковре, чемодан-сундук под кроватью, затхлые старые мелочи в тумбочке, стоящей около его пастели, полшкафа одежды, предметы гигиены, разложенные на полке над умывальником... Казалось, что для расположения личных вещей ещё одного человека эта комната слегка тесновата. Я не стал наблюдать, что и где лежит у деда, чтобы у него не возникло подозрений, будто бы я - вор или наводчик, а принялся я рассматривать своё новое пристанище, чтобы найти место и для своего барахла.
В комнате было душно, несмотря на распахнутую настежь форточку и приоткрытую дверь; мрачно, из-за разросшихся крон деревьев, посаженых по периметру здания. Сквозь ветви ивы и алычи проглядывался убогий вид на стены и окна одного из крыльев трёхэтажного корпуса. Впрочем, мой взгляд быстро нашёл приятное в полуурбанистическом пейзаже - синее, незамутнённое алчным летним солнцем и облаками небо.
Напротив окна, впритык к подоконнику располагался незатейливый, но довольно обширный стол, накрытый синтетической скатертью с наивно-примитивным рисунком. На нём сиротливо стоял графин с водой и два стеклянных стакана. Венчал композицию задвинутый под стол деревянный заляпанный чем-то чёрным, похожим на пластилин, стул. Слева от стола и справа от моей кровати была втиснута тумбочка. "Надо полагать - это моё вместилище", рассудил я, так как симметрично столу находилась такая же тумбочка с принадлежностями деда. Не замедлив проверить своё предположение, оказался прав, открыв левой рукой верхний ящик, - там было пусто. Старик, заметив мои манипуляции, косноязычно изрёк, перебирая пиджаки на вешалке:
- Та тоже твоя, - кивнул он головой, указывая на тумбочку возле умывальника.
- А вы? - спросил я, чувствуя не совсем справедливое распределение территории.
- Мне хватит, - добродушно ответил Анатолий Николаевич. - Да ты садись на стул. Чё мучишься: не удобно ж на кровати сидеть? Свалишься ещё.
Кровать и впрямь была для меня высока, и потому всё это время я сидел на самом краешке.
Отодвинув весьма увесистый стул левой рукой, я героически решил сесть на него, не смотря на сомнительные чёрные пятна на его материи. "Вроде сухо, - присмотрелся я. - Да и на моих чёрных брюках, если что, будет незаметно". Сидеть было приятно, но меня страстно мучила жажда и, преодолевая стеснение, я попросил моего соседа:
- Дядь Толь, вы не могли бы мне налить воды?... И попоить?
Анатолий Николаевич, бросив свою инвентаризацию, с готовностью выполнил мою просьбу. Было трудно напиться из дрожащих рук старика, но, тем не менее, я утолил жажду.
- А из стакана пить сам никак? - спросил он.
- Нет. Только из металлической кружки. Зубами зацепив.
- Плохо, - философски заметил старик. - А вот если б руками как-то?!..
Он с гримасой старания на лице, пародируя меня, пантомимой неумело изобразил процесс.
- Не получится, - обречённо ответил я. - Только стакан разобью - руки всё время дрыгаются.
- Дя? - в риторическом вопросе прозвучали удивление и озадаченность. Для здоровых людей в таких ситуациях обыкновенно возникает парадокс: руки есть, а не работают - странно.
- Ща я приберусь, и помогу, - сказал Анатолий Николаевич, показывая на мой пакет с вещами.
Немногочисленная одежда и предметы гигиены были вскоре распределены, сопровождаясь кряхтением дяди Толи. В довершении всех неплавных телодвижений, он положил на стол стальной и латунный ключи.
- Вот твои ключи. Это от нашей хаты, а это от бани, - тяжело дыша, пояснил Анатолий Николаевич, поочерёдно тыкая дрожащим пальцем в дубликаты.
Дед принялся за свои вещи и, прибрав их на первоначальные места, сел на табуретку, приняв свою излюбленную позу - облокотился спиной на кровать.
Неожиданно в дверь постучали:
- Можно? - спросили разрешения.
- Да-да, - ответил дядя Толя.
В комнату въехала женщина на коляске и спросила, обращаясь ко мне:
- Тебя Рома зовут?
- Да.
- У тебя кружка и ложка есть?
- Нет.
- Сейчас привезу.
- Правильно Валя, а то у него ничего нет, - кричал вдогонку дядя Толя.
В школе я ни в чём практически не нуждался: кружки, ложки, тарелки давали нянечки, кормившие нас в корпусе; полотенца, мыло и мочалка имелись в бане, в которой учащихся купали раз в неделю... И дополнительных школьных принадлежностей не надо было приобретать. Но здесь оказалось всё иначе.
Спустя несколько минут въехала Валя с обещанным.
- Куда тебе поставить? - спросила доброжелательница.
Анатолий Николаевич ответил за меня:
- На стол ему ставь.
- Так. Скоро будет обед, - сообщила Валя. - Тебе оставят еду. Я поем быстренько в столовой и приеду - покормлю тебя.
Я, было, начал говорить, что сам могу есть. Ртом, по-свински, однако ж, сам. Но она не захотела меня слушать, заметив только, что это ей не трудно, и уехала.
"Странно. Верующая, наверное", попытался объяснить я необычное поведение женщины.
Как я узнал позже, незадолго до моего переселения, в стардом приезжала наш школьный психолог Елена Витольдовна и позаботилась о многом во имя моего комфорта. Благодаря ей, меня не поселили во второй корпус, где много пьяниц и плохая санитарная обстановка. Знакомая с некоторыми проживающими, Елена Витольдовна попросила их помочь в моей адаптации на новом месте.
Старик включил радио. Оно что-то говорило, а я размышлял, что же будет дальше, облокотившись на стуле и смотря в небо.
Дальше, приблизительно около часа дня по времени, привезли обед. Внезапно распахнулась дверь и с коридора одна из раздатчиц спросила:
- Мальчик, тебя как звать?
- Рома.
- Как?
- Рома, - стараясь говорить более чётко и громко, ответил я.
- Рома, ты суп будешь?
Я мелко закивал и, заикаясь от волнения, выразил согласие:
- Д-д-да.
Мне занесли суп.
Вторая раздатчица повторила вопрос касательно второго блюда. Я всё также кивал и заикался.
На моём столе появилось второе: пшённая каша и помидорно-огуречный салат.
Радио возвестило о часе дня, и Анатолий Николаевич живо воскликнул:
- Так - пора на обед! - взял свою ложку и засеменил в столовую.
Посмотрев на дымящуюся, но не внушающую аппетита пищу, я продолжил созерцать небо. Пока что, кроме него, я ни к чему не испытывал симпатии. В новых условиях я всегда чувствую себя не в своей тарелке. Период моей акклиматизации обычно длится два-три дня.
Минут через пятнадцать приехала Валя. Долго меня кормила, ибо у неё оказалась только одна рабочая рука. После трапезы я поблагодарил её.
Пришёл с обеда Анатолий Николаевич и завалился на тихий час.
Спустя приблизительно час меланхоличного наблюдения за небом я возжелал в туалет, и стал с нарастающим нетерпением дожидаться пробуждения моего соседа. "Надо уважать чужой отдых", говорила во мне совесть. Настал долгожданный миг, и очи старика распахнулись.
-Дядь Толь, я хочу в туалет, - не замедлил я изъявить своё почти перезревшее желание.
Кряхтя и медленно вставая с постели, он сказал:
- Пошли.
Расстегивать мой ремень и пуговицу, а потом их застёгивать, оказалось для 70-летнего Анатолия Николаевича с мелкой дрожью в руках делом сложным, почти ювелирным. И я высказал про себя предположение, выходя из туалета:
"В скором будущем старик меня пошлёт... Надо менять моду".
Брюки, рубашки, носки, обувь со шнурками - для самостоятельного ношения такой одежды нужно, чтобы человек мог управлять своими пальцами: застёгнуть-расстегнуть пуговицы, завязывать-развязывать шнурки... На такую тонкую работу мои пальцы не способны. Разве что с риском для жизни могу поковыряться в ухе или в носу.
Цепочка моих мыслей продолжала виться, нагоняя тоску.
"А если подумать о большем, - размышлял я, возвращаясь в свою обитель. - Ведь мне ещё и срать необходимо! Был бы дед мне близким человеком... Хотя, какая разница: близкий или не близкий человек будет подтирать мне зад? Крайне неприятно в любом случае. Этот вопрос нужно решить через день, через два - больше не выдержу".
Анатолий Николаевич, зайдя со мной в комнату, сообщил, что пойдёт прогуляется. Он надел на почти лысую голову широкополую соломенную шляпу и солнечные очки - аксессуары, придавшие ему экстравагантный вид, и добавил:
- Если выходишь, дверь закрывай на ключ. Тут все только и ждут как бы чего стябнуть...
Дядя Толя без тени шутовства показал как "ждут". Его руки согнулись в локтях, скрюченные пальцы зловеще зашевелились и маленькие глазки воровски забегали.
Я сказал:
- Хорошо, - и сел за стол.
- Может, со мной прогуляешься? - спросил Анатолий Николаевич.
- Нет. Спасибо. Не хочу - устал, - дипломатично отказался я.
Накануне ужина ко мне явилась Анжела, давняя школьная подруга - муза моего тайного сексуального вожделения. Невысокого роста, с широкими бёдрами, коротко стриженная симпатичная девушка с аккуратными чертами лица. В сущности, ничего уникального в её внешности не было. Анжела не являла своей фигурой мировой стандарт красоты: 90-60-90. Но её лицо!.. Для меня это самая важная часть женского тела - стержень очарования. Как правило, лицо человека в процессе становления личности выражает вне зависимости от настроения или ситуации, подсознательно, что-то своё: эмоцию, черту характера, гримасу какого-нибудь чувства. Лицо Анжелы: гремучая смесь вздорности, упрямства и эротичности.
В тот день она приехала поздравить меня с новосельем. Обтягивающий топик и короткая юбка ей очень шли. Анжела много о чём-то говорила, и я внимательно на неё смотрел, иногда вставляя односложные фразы. Меня лишь удивило, что она пересела на коляску, хотя прежде ходила на костылях.
- Так удобней и быстрее. Сначала с непривычки тяжеловато крутить самой колеса, а потом привыкаешь, - был её ответ.
На мой вопрос, чем она здесь обычно занимается, сообщила:
- У сторожки с мужиками пиво пью, - и кокетливо добавила. - Иногда покрепче... Книжки читаю.
- Тут есть библиотека?
- Да. В метрах десяти от твоей комнаты. Конечно, до библиотеки имени Ленина ей далеко, но мне хватает.
- Надо будет зайти, - сказал я. - Что сейчас читаешь?
- Дюма. "Мушкетёры. Десять лет спустя". Люблю приключения.
- А дискотеки здесь бывают? - наивно поинтересовался я.
- Какие дискотеки, Ром?! Тут молодых - раз-два и обчёлся. - Анжела стала перечислять. - Я, ты и пара психохроников. У меня дискотека - мой заезженный магнитофон. Это не школа, Ром.
- А где ты здесь обосновалась?
- Да, во втором корпусе, на втором этаже, в 28-й комнате, но я там редко бываю. Только ночую. Я к тебе сама постараюсь почаще "залетать". Ну, ладно - я пойду. Не скучай.
- Попробую, - ответил я, иронично улыбаясь.
Принесли ужин. Валя снова меня кормила не вкусной пищей. Выполнив долг, она уехала.
Пришёл Анатолий Николаевич. Снял свою залихватскую шляпу и очки. Затем почистил вставную челюсть и включил радио. Усевшись на табуретку, он жал то одной то другой рукой эспандер, смотря сквозь меня на ковёр. Я понял, что такова его прелюдия ко сну.
- Дядь Толь, вы, когда будете ложиться спать, поможете мне раздеться?
- Конечно! - с наигранным энтузиазмом согласился он, произнеся слово так, как оно пишется.
- Вы рано встаёте? - продолжил я расследование.
- В 6 часов - как жаворонок! Одеваюсь, умываюсь и, ать - на улицу, прогуляться! Потом на завтрак и опять на солнышко!
- Дядь Толь, вы меня в 7 часов оденете, чтоб я мог в туалет сходить.
- А ты в трусах... Шлёпанцы свои напялил и вперёд!
- Как в трусах?! - растерялся я от его простоты. - Нет, не могу. Стыдно так.
- Чё стыдно. Я ж хожу - ничего.
- Не, я так не привык. Но вы поможете, ладно?..
- Ладно, - махнул рукой дед в знак согласия так, будто согласился приносить кофе мне в постель по утрам.
Радио просигналило 8 часов вечера. Дед принялся, было, неспешно раздеваться, но я тут же попросил его сводить меня в туалет - будить соседа посреди ночи чревато последствиями.
Свет погас. В коридоре ещё оживлённо болтали, смеялись, но я не роптал, что меня положили спать, как младенца в 8 часов. Я думал, как стать независимым и потому долго ещё не спал. В первую же ночь мне удалось сделать первый шаг в этом направлении. Дед храпел, а я алчно хотел пить. Стараясь не перевернуть кровать и не производить шума, я пробрался к раковине и, еле дотянувшись зубами до крана с холодной водой, открыл его. Полилась заветная вода, и я утолил жажду. Потом таким же способом закрыл кран и лёг спать. На этой оптимистической ноте завершился мой первый день в прибежище "свободы", "равенства" и "взаимопонимания".
Я, жмурясь, открыл глаза, казалось, от всепроникающих лучей светильника, находящегося над умывальником. Анатолий Николаевич усердно драил свою вставную челюсть. Задрав голову, я посмотрел в окно. На улице стояла сплошная темень.
Старик, заслышав мои копошения и настораживающие звуки уникальной кровати, повернувшись ко мне, прошамкал:
- Чего заворочался? Рано. Спи ещё, - продолжив свои очистительные работы, добавил. - Одену я тебя - не боись. Управлюсь маненько, и одену.
Примерно к семи старик управился и принялся за меня. Осторожно помог мне подняться, стараясь не нарушить целостность кровати.
- Вишь? - указывал он мне, тыча пальцем в остов моей пастели. - Вишь на чём держится?
Части, которые служили опорой конструкции, были смекалисто связаны каким-то ветхим разноцветным поясом.
- Так что - не елозь! Понял! - наставительно и строго произнёс сосед, доставая мою рубашку.
- Дядь Толь, вы сначала с левой руки начните, - пытаясь предотвратить длительные мучения, стал подсказывать я. - А потом правую руку загнёте назад... и вденьте в рукав.
Анатолий Николаевич скептически посмотрел на меня, но, вспомнив, вероятно, вчерашний процесс моего водонасыщения, воспринял мои инструкции всерьёз:
- Сначала, говоришь, на левую?.. - дед стал просовывать левый рукав на мою, выставленную вперёд и покачивающуюся в пространстве, одеревеневшую руку.
- Тяк, - удовлетворенно крякнул Анатолий Николаевич.
- Теперь заламывайте мне правую руку назад, - следовал второй пункт в инструкции по надеванию рубашки. - Не бойтесь. Мне не больно. Давайте! И просовывайте руку в правый рукав.
Дед хоть и неуклюже, но заломил мне правую руку и добился цели.
- Ага! - воскликнул Анатолий Николаевич, переводя дух. - Ишь ты, как оно всё!..
Далее он подставил свою скамейку, сел и принялся застёгивать мне пуговицы.
К брюкам и кроссовкам особых инструкций не прилагалось.
Затем сосед помог мне сходить по нужде. Возвратившись, Анатолий Николаевич включил радио, вещавшее "Маяк", и принял свою излюбленную позу. Я сел за стол в ожидании 10 утра, когда откроется библиотека. Чтение интересной книги - один из способов уйти от скучной, если не сказать больше, реальности.
Мои размышления о судьбе своей тяжкой прервал вопрос раздатчицы:
- Рома, ты кашу гречневую с зелёным горошком будешь?
Я был на всё согласен: и на кашу и на горошек - лишь бы поскорее снова погрузиться в свои мысли.
Без вопросов мне налили "чай" - подкрашенную кипячёную воду. Сыпанули в напиток две чайных ложки сахара и накрыли кружку куском хлеба с не размазанной 20-граммовой порцией масла. "Может дать чаевые?", иронично подумал я. От былых школьных времён у меня остались наличными только два червонца. Не знаю почему, но одна из молодых воспитательниц перед моим отъездом безвозмездно вручила мне 50 рублей. Сказала, что они мне пригодятся. Как она была права! Но куда делись ещё 30? "На нужды", успокоил я себя, помня, что в школе что-то покупали по моему прошению.
Дядя Толя ушёл на завтрак.
Спустя примерно четверть часа приехала Валя. Во время кормления поинтересовалась:
- Ну, как тебе на новом месте?
- Нормально, - как можно бодрее ответил я. Конечно, в голове роились эпитеты более эмоционального и экспрессивного содержания, но я предпочёл оставить их при себе.
- Ничего. Привыкнешь, - приговаривала Валя, точно зная мои меланхоличные мысли. - Найдёшь друзей. Дедушка у тебя не плохой - не пьёт. Всегда поможет.
"Ей бы внуков нянчить...", подумалось мне.
Валя, накормив 20-летнего отрока, уехала, пообещав вернуться...
Пришёл Анатолий Николаевич и принялся что-то доставать.
- У меня глаз... - начал он, ковыряясь в тумбочке, и в промежутках между поиском страдальчески встряхивал руками. - Хрусталик мутный стал - искусственным заменили. Теперь постоянно капать надо.
Речь Анатолия Николаевича не отличалась складностью и полнотой мысли. Почти всегда приходилось достраивать про себя предложения, чтобы понять смысл сказанного, или подсказывать слова, которые застревали у него на языке, - забывались.
Старик нашёл на верхней полке глазные капли и, сев на свою скамейку, закапал вылеченный глаз.
Минут пять Анатолий Николаевич молчал, говорило только радио, рекламировавшее очередной чудодейственный препарат с красноречивым до маразма названием.
Дед поднялся на локти, и, обращаясь ко мне, стал путано, но эмоционально рассказывать с чего всё начиналось:
- Я ведь здесь деревья, кусты подрезал. За виноградом ухаживал. А оно всё на глаза - нать! Хуже и хуже вижу. Нельзя мне, значит, напрягаться. Пошёл к Никитичне - объяснил. Она меня быстренько к врачу... Тот мне операцию и сделал: хрусталик заменил.
- И не больно было? - вставил я.
- Не! - заверил меня Анатолий Николаевич. - Туда-сюда - и готово!
"Весьма образно", прокомментировал я про себя разъяснённый в двух словах ход операции.
- Главное, сказал он, - заострил моё внимание Анатолий Николаевич, имея в виду врача. - Что напрягаться мне нельзя ни в коем случае! И нервничать! - добавил дядя Толя. - Понял?
Последнее слово было обращено ко мне, нерадивому.
- Да. Понятно, - поспешил я успокоить неожиданно посуровевшего старика с искусственным хрусталиком.
- Тут до тебя лежал один, - поднимаясь со скамьи, измученно молвил дед, показывая рукой на мою кровать. - Ничего не жрал! Я ему колбаски, хлебушка, а он ни в какую! Помирать, вишь ли, собрался! Теперь на третьем этаже валяется. Тебя ещё тут подселили! Как не напрягаться?!
"Да уж!" - воскликнул я, подумав о перспективах дальнейшего соседства.
- А они, - не унимался Анатолий Николаевич, тыча пальцем в окно. - Всё просют: "Поухаживайте за нашим садиком. Займитесь виноградом". Не понимают, что ослепну я, если обрезать буду. Да им-то чё? Жопы поотъели! Как коровы! Э-э! - махнул дед отчаянно рукой, завершая монолог. Надев тёмные очки и нахлобучив широкополую соломенную шляпу, он отправился на прогулку.
Ситуация накалялась. Чтобы не заставлять старика напрягаться и нервничать, мне предстояло как можно быстрее научиться самостоятельно раздеваться, одеваться и ходить в туалет без его помощи. Всего - ничего. Иначе - жди переселения... Меня могла спасти только подходящая одежда.
Я решил позвонить Косте, моему однокласснику. Не сказать, что мы были с ним друзья, но я ему неоднократно помогал делать уроки, домашние задания... "Возможно, он мне поможет съездить на базар купить трико на резинке, футболку, мочалку, мыло, зубную щётку, пасту... На сберкнижке деньги есть. Осталось найти телефон. Помнится, Костя мне его давал накануне выпускного".
Ветхая тетрадь - моя записная книжка, по совместительству сборник моих же стихов, лежала в верхнем ящике тумбочки. Ничего в мебели удивительного нет, если не иметь в виду, что выдвижной ящик, судя по дизайну, был "неродным" моей тумбочке. К тому же он обладал редкостной особенностью: падать на пол, если его выдвинуть из гнезда чуть больше чем на середину. Во время компоновки моих вещей Анатолий Николаевич вследствие специфики здешней мебели пару раз чуть не уронил на пол почти что убранные в тумбочку вещи. Потому я зубами, осторожно, примерно на четверть отодвинул верхний ящик и, достав ртом тетрадь, положил её на стол. Ящик обратно задвинул туловищем.
Передо мной на столе лежали не просто скрепленные воедино исписанные листки бумаги, но кладезь воспоминаний и несбывшихся амбиций. Однако в тот момент ничего высоко духовного, кроме номера телефона Кости в своих рукописях, я не нашёл. Надо было как можно скорее позвонить ему. Теперь передо мной стояли дилемма: откуда позвонить, и кто мне наберёт телефонный номер. О, я верил в чудо техники, ведь мы живём в высокоразвитой стране и телефоны столь же нередки в ней, как кенгуру в Австралии. Ну, а чтобы я стал совсем счастливым, кому-то придётся около трёх минут держать телефонную трубку у моего уха. Моя мама часто говорит, что мир не без добрых людей. Исходя из этой мудрости, у меня были весьма неплохие шансы осуществить свой первый в жизни шопинг.
Между тем, время подошло к десяти... Сей факт установило не смокающее радио. Отвратительное чувство возникает, когда сидишь один и слушаешь "Маяк" в не зависимости от содержания его программ. Комната заполнена одиночеством, незыблемым постоянством, от которого сам становишься частью вещей, заполняющих интерьер. В редких пробивающихся лучах солнца парит пыль. Жизнь прожита, существование - набор физиологических процессов и воспоминаний. Остаётся только бесстрастно, свыкнувшись с действительностью, ждать смерти. Примерно такие чувства испытывал я, оставаясь наедине с радио. А мне ведь было всего 20-ти. Говно получается.
Хотелось сорваться с места и пойти в библиотеку, чтоб, взяв любимую книгу, погрузиться в чтение, как в молитву... Но надо было закрыть прежде комнату. Я никогда раньше таких фокусов не выделывал. "Ключ - в зубах, левой рукой захлопываю дверь. Становлюсь чуть ли не раком, чтобы закрыть внутренний замок, - прокручиваю я про себя ситуацию. - А если ключ нужно вставить другой стороной? Наверняка уроню, переворачивая. Потом, заикаясь, оттого, что нервничаю, придётся просить проходящих мимо по коридору: "Простите, поднимите, закройте, положите в карман" - вот бодяга!".
Мне было стыдно буквально за всё перед незнакомыми людьми: походка, нервные гримасы лица, плохая дикция, заискивающий взгляд... Чувствуешь себя полнейшим ничтожеством. "А если всё же закрою? Ключ переложу в левую руку. А книгу нести ей же?! Ключ сразу окажется на полу. И опять: "Простите, поднимите, откройте дверь..." - вообще бред!". Сопоставив свои шансы на успех, я убедил себя дождаться соседа, чтобы не закрывать дверь на ключ.
Ждать Анатолия Николаевича пришлось не долго. Он явился в благодушном настроении, с некоторой дремотной ленью в теле. Снял тёмные очки, плетёную шляпу и откинулся на кровать.
- Дядь Толь, вы в комнате будете? - спросил я.
Он медленно кивнул головой.
- Я сейчас в библиотеку схожу, книгу возьму и вернусь. Хорошо?
- Иди, - мягко, точно объевшийся кот, просипел старик, махнув обеими кистями рук и на секунду зажмурив глаза.
Выйди из комнаты, не спеша, чтобы не пропустить библиотеку, двинулся направо, помня сокровенные слова моей подруги Анжелы. Пройдя метров шесть по коридору, я обнаружил средство связи с внешним миром - телефон. По телефону в это время говорил какой-то старик. "Работает, однако", радостно заключил я. Продолжив свой неспешный путь, я наткнулся на вывеску слева над открытыми дверьми: "Библиотека".
Помещенье представляло собой читальный зал с расставленными тут и там столами, на которых зиждились подшивки газет и журналов. За столами сидели какие-то пожилые люди и читали. У меня не было желания их разглядывать, всматриваясь, запоминать лица: вид старости на большинство молодых действует угнетающе, подобно нейролептикам. Повертевшись по сторонам, я обнаружил в глубине зала открытую комнату, где восседала молодая особа за письменным столом. "Она здесь не проживает, - применяя индуктивный метод познания, предположил я. - Она здесь работает. Хотя - жаль". Тяготящий информационный голод помог мне преодолеть смущение пред скорой грядущей взаимосвязью с девушкой - я целеустремлённо двинулся к ней через весь читальный зал.
- Здрасьте, - чуть запыхавшись, вступил я в контакт с существом приятной внешности.
- Здравствуй, - вежливо-деловито ответила она. - Что ты хотел?
- Книгу взять... почитать.
- Какую книгу?..
- У вас есть Стругацкие?
- Стругацкие? - точно погрузившись в гипноз, повторила с симпатичным лицом библиотекарша, ковыряясь в картотеке.
- Не-а. Нет, - с сожалением замахала она головой.
- А стихи Маяковского у вас есть?
- Нет. Тоже.
- А Леонид Андреев?
Девушка вышла из-за стола с чувством лёгкого негодования, направилась к стеллажу, где располагались книги писателей, чьи фамилии начинались на букву "А". Проведя пальцем по корешкам изданий, она уверено, будто убедившись, что её дурачат, произнесла:
- Нет. И этого тоже.
Ситуация принимала абсурдный характер.
С творчеством Стругацких я начал знакомится ещё будучи в школе, в двенадцатом классе - мой одноклассник Костя приносил пару книг из дому. В библиотеке интерната произведений таких писателей не имелось. В стардоме - аналогичная картина. Но отсутствие стихов Маяковского меня обескуражило. Я знал наверняка, что имеются книги Достоевского, Гоголя, Чехова, стихи Пушкина и Лермонтова, но, как же меня ещё со школьной поры достал этот "суповой" набор "музейных" писателей и поэтов!
- Ну а Горький у вас есть? - обречённо спросил я.
- Горький? Горький есть, - оживилась девушка. - А какое конкретно произведение тебе нужно?
- "Жизнь Клима Самгина", - не задумываясь, ответил я.
- Вот, пожалуйста, - она достала книгу страниц в пятьсот. - Сейчас я запишу на тебя. Подожди, ты сюда недавно поступил?
- Да.
- Тогда мне надо зависти на тебя карточку. Как твои фамилия, имя, отчество?
Я назвался.
- Как? - попросила повторить она мою фамилию из четырёх букв.
Моя фамилия ничего пошлого не символизирует: на "Ж" не начинается, на "А" не заканчивается - просто у меня плохая дикция.
Я произнёс несколько раз по слогам. Для меня - типичная ситуация.
- Ага. Ясно. Срок сдачи: 28 сентября. Если что, можешь продлить. Держи. Куда тебе?.. - спросила библиотекарша, видя неспокойное состояние моего естества.
- Под левую руку, - стараясь "очистить" своё тело от беспорядочных колебаний, произнёс я.
Со второй попытки серьёзная и симпатичная девушка впихнула мне книгу под мышку. Держать таким образом книгу было не очень-то удобно, но кое-как я всё-таки смог донести её до своей комнаты. Вывалив многостраничное произведение Горького на стол, я плюхнулся на стул, чтобы отдышаться.
- У-у-у, какая толстая! - воскликнул старик. - Сам выбрал?
- Ага.
- А я вот чё-то не очень. Не до книжек было... Да и глаза уж не те, - заключил Анатолий Николаевич.
И продолжил:
- Я вот футбол любил - ты что! В первых нападающих был! Э! Бегал, как сайгак. Раз-раз и в дамках. А потом травма. Что-то с коленной чашечкой. А так бы футболистом стал - я тебе дам!
Дед призадумался.
- Потом в шахту пошёл работать. Ничего. Нормально! И нать-возьми - обвал! Меня и придавило. Голову крепко пришибло. Привезли в институт какой-то. А я пластом лежу. Врачи, студенты вокруг... Глядят, мол, толку мало - тяпнется. Подошёл ко мне бодренький старичок в очках. Я так понял - профессор и говорит: "Этого ко мне - будем оперировать: поставим пластину. Оживёт - куда денется". Вишь - профессор! А если б не он, может и вправду - на тот свет? А он - молодец! Сразу знал, что вытащит. Чуешь! Башка! Не то, что шантрапа здешняя! Куды?! - старик махнул рукой. - Вот теперь с пластиной. Титановой! И жив - ничего!
"Ваще здорово! Искусственный хрусталик, пластина в голове. Кибер, а не дядя Толя!", резюмировал я.
Не преминув воспользоваться его добродушным настроением, попросил:
- Дядь Толь, вы бы не могли бы подержать мне телефонную трубку - тут на углу телефон... Я другу позвоню, чтоб приехал.
- Хорошо. Это со школы что ли?
- Да. В одном классе учились.
- Ну, тогда, конечно, позвоним! - покровительственно произнёс старик. - А то всё один да один сидишь... Как зовут-то?