Втоpая гpyппа слов связана с pешением, постановлением, опpеделением. Выносящим pешение может быть вождь, совет стаpейшин, коллектив pавнопpавных. Слово "сyдьба" (сХдьба) в дpевних памятниках иногда означает "сyд", "пpиговоp", "pешение". Таково же значение слова "pок" ("постановление", "пpавило", "сyдьба", "сpок", "меpа").(Сpезневский И. И. Матеpиалы..., т. III, стлб. 163.) Близок к этомy и смысл слова "сpеча" (съpАща, cpetia). Оно легко объясняется такими пpоизводными, как "наpеченная" (сyженая невеста), "обpеченный" (пpиговоpенный) и т. п. Во всех словах этой гpyппы ощyтимо "pешение", "pечь", "сyд" кого-то высшего по отношению к данномy человекy, того (или тех), кто может сyдить, pядить, изpекать, пpиговаpивать. Слова этой гpyппы могyт относиться и к пеpвобытномy pазделy добытка или ypожая, но лишь как частный слyчай. В целом же они выpажают в своем пеpвичном значении шиpокий кpyг слyчаев социальной подчиненности человека (или семьи) воле коллектива или вышестоящей инстанции - стаpейшине pода, вечy, князю и т. д. - и могyт относиться к самым pазличным видам социальной необходимости: выполнение опpеделенной pаботы, стоpожевая слyжба, выделение пахотного надела, очеpедность в выполнении повинностей и многое дpyгое. Втоpая гpyппа на однy стyпень выше пеpвой, она более полисемантична и поэтомy легче пеpеходит в отвлеченные понятия.
Тpетья гpyппа тоже может восходить к пеpвобытности, но она отpажает не пpостой дележ и не pаспоpяжение ("pечь") стаpейшины, а выбоp опpеделенной доли пyтем метания жpебия ("жpебия"). Здесь yже подpазyмевается некая слепая сила, котоpая может дать одномy счастливый, а дpyгомy "хyдой" жpебий. Синонимом жpебия в дpевнеpyсском языке являлось, как мы yже знаем, слово "кошь", "къшь". (Сpезневский И. И. Матеpиалы..., т. I, стлб. 1306 и 1415.)
|
|
Для нас пpедставляет значительный интеpес втоpой семантический pяд слова "кошь": коpзина, плетеный возок для снопов (они известны со вpемен энеолита); "кошьница", "кошyля", "кошелка", "кошель" - pазличные, обычно плетеные, емкости для зеpна, хлеба и дpyгих пpодyктов; иногда - меpа емкости. "Кошаpа" - плетеный хлев для овец.
В свете всего, что было сказано выше, нам понятна подобная двойственность слова: в пpямом пеpвоначальном смысле оно относилось к хозяйствy, к pазличным пpиспособлениям для хpанения и пеpемещения пpодyктов земледелия и к скотоводческим сооpyжениям. Словосочетание "мой жpебий" означало тогда не что иное, как "мой воз снопов", "моя коpзина зеpна", "хлев моих овец" - одним словом, "мое добpо", "мое благо". В этом смысле "кош" - жpебий был pавнозначен pазобpанным выше словам, выpажавшим долю, часть, доставшyюся комy-то, но в то же вpемя этот смысл неизбежно расширялся в связи с тем, что в земледельческом обществе размер каждой доли-части был в прямой зависимости от общего объема урожая со всех полей данного коллектива. Отсюда на стадии матриархального земледельческого мышления только один шаг до появления представлений о покровительнице наполненных кошей, о матери урожая. Это - не богиня произрастания, не божество плодородия как такового, а богиня итогов хозяйственного года, мать урожая в его окончательной форме. Поэтому и было возможно новое осмысление простого слова: поскольку урожай при одних и тех же трудовых усилиях и молениях богам каждый год был различен, объем его в глазах первобытного земледельца определялся случаем. А отсюда слово "кош" приобретало значение "случайного", "неверного", "непостоянного", "непредвиденного", т. е. именно жребия, который мог выпасть и как счастливый и как несчастный. Макошь (если верно именно такое правописание) вполне может быть осмыслена как Ма-кошь - "мать хорошего урожая", "мать счастья".
|
|
В классической мифологии богинями, которые сочетали бы покровительство изобилию с влиянием на случайности человеческой судьбы, были греческая Тихе и римская Фортуна. Атрибутом обеих богинь был рог изобилия, связывавший отвлеченное понятие счастливой, удачливой судьбы с конкретным земным понятием обилия продовольствия. Такой, судя по всему, была и славянская Макошь.
В пантеоне Владимира, созданном для воинственной дружинной среды, богиня изобилия оказалась на последнем месте, но на более раннем Збручском идоле, с его сложной теологической композицией, богиня с рогом изобилия в руке изображена на главной, лицевой грани истукана, а вооруженный Перун оттеснен на боковую грань по левую руку богини с рогом, которую мы с полным правом можем назвать Макошью. (В своей статье "Святовит-Род", посвященной Збручскому идолу, я определил лицевую грань и считал, что на ней изображена Макошь или Жива, поставив после каждого имени вопросительные знаки. Теперь я снял бы эти знаки, так как более широкий анализ убедил меня в правильности расшифровки. Более вероятно, что восточнославянская богиня должна именоваться Макошыо, именем, неизвестным на западе славянского мира, но параллель с западной Живой должна остаться, так как, по всей вероятности, оба эти имени (Макошь и Жива) обозначали одну и ту же богиню - подательницу благ. См.: Рыбаков Б. А. Святовит-Род. - In: Liber Iosepho Kostrzewski octogenario a veneratoribus dicatus. Wroclaw, 1968, s. 391.)
|
|
В поучениях против язычества Макошь вместе с вилами-русалками (а иногда и с Симарглом) упоминается в общем списке богов, являясь, как и во владимировом пантеоне, единственным женским божеством. Автор "Слова об идолах", переводя с греческого обличение культа Гекаты, вспомнил Макошь с ее русалками. Противоречия тому, что сказано о близости Макоши и Тихе, нет, так как Тихе и Гекату объединяет причастность к плодородию в ранней фазе развития образа и к заклинаниям судьбы, гаданиям о судьбе-доле в поздней фазе. В XIV - XVI вв. в позднейших копиях древних поучений Макошь продолжает упоминаться, но культ ее уже сильно снижен.
Этнографические данные, собранные на русском Севере, рисуют нам Макошь невидимой пряхой, вмешивающейся в женские работы, тайком стригущей овец, запрещающей прядение в праздничные дни. В так называемых исповедальных "худых номоканунцах" XVI в. среди запретов разных видов гадания есть и такой вопрос: "не ходила ли еси к Мокуши?".(Смирнов С. "Бабы богомерзкие": Сб. в честь В. О. Ключевского. М., 1909, с. 224.) В Олонецких краях в XIX в. о Макоши сообщали следующее: "Овца, как не стригут шерсть, то иногда и вытрет; и говорят: Мокуша остригла овец. Иное: спят - веретено урчит. Говорят - Мокуша пряла. Выходя из дома она (Макошь) иногда подойдет, а о брус-от, о полати-то веретеном-то и щелкнет".(Памятники древнерусской церковноучительной литературы. СПб., 1897, вып. III, с. 320.) Макошь наблюдает за прядущими женщинами: "Мокуша великим постом обходит дома и беспокоит прядущих женщин. Если пряхи дремлют, а веретено их вертится, то говорят, что за них пряла Мокуша" (Токарев С. А. Религиозные верования восточнославянских народов XIX - начала XX в. М., 1957, с. 120.).
Рассматривая крестьянские верования русского Севера в целом, мы видим, что пряха-Макошь является двойником (или, может быть, тенью) другой полухристианской, полуязыческой богини того же Севера - Параскевы Пятницы. Пятница - тоже пряха, тоже следит за всеми женскими работами. Она требует неукоснительного повиновения и запрещает бабам работать в день, посвященный ей, - в пятницу. За нарушение запрета она может истыкать виновную кудельной спицей или даже превратить ее в лягушку.(Максимов С. В. Нечистая, неведомая, крестная сила. СПб., 1903, с. 513 - 414.)
Культ Пятницы, не имеющий ничего общего с христианской легендой о св. Параскеве, представлен очень широко и рельефно. Существовало множество пятничных часовен, много икон и идолообразных скульптурных изображений.(Померанцев Н. Н. Русская деревянная скульптура. М., 1967, № 30 - 36.) Исследователи давно угадывали языческие корни культа Пятницы и сопоставляли ее с Макошью.(Львовский А. Пятница в жизни русского народа. - Живописная Россия, 1902, т. II, с. 198; Чичеров В. И. Зимний период русского народного земледельческого календаря XVI - XIX вв. М., 1957, с. 59; Токарев С. А. Религиозные верования..., с. 119.) Так как Пятница почти полностью заслонила собой архаичную Макошь, от культа которой уцелело лишь несколько поверий, то рассмотрение культа Пятницы может помочь нам в воссоздании первоосновы культа ее языческой предшественницы.
В народных верованиях Пятница предстает перед нами не только как богиня-пряха, но и как подательница благ, покровительница плодородия: "Заменив древнюю языческую богиню св. Пятницею и богородицею, парод приписал им влияние на плодородие и браки. Пятницу молят о плодородии с особыми обрядами".(Львовский А. Пятница..., с. 198.)
Параскева Пятница, как и Макошь со своими русалками, была связана с водой; она покровительствует святым целебным источникам и колодцам; известны "пятницкие родники".
В. И. Чичеров, собравший в своем интересном и полном исследовании о зимнем календарном цикле много данных о культе Пятницы, пишет: "Самый комплекс изображений Параскевы включает понятие священной земной влаги. Больше того: вода земли и Параскева тождественны - об этом свидетельствуют легенды об иконах Параскевы Пятницы, неведомо как и почему являвшихся в источниках и водоемах". (Чичеров В. И. Зимний период..., с. 57.)
Это наблюдение Чичерова объясняет нам постоянное соседство в текстах Макоши с русалками, непосредственно связанными со "священной влагой земли". Но культ Пятницы был шире: "Наши предки молились св. Параскеве о всяком благополучии и счастье домашнем. По общему древнерусскому верованию св. Параскева признаваема была покровительницей полей и скота". В день св. Параскевы (28 октября) "приносили в церковь для освящения разного рода плоды, которые хранились в домах как священные предметы".(Калинский И. П. Церковно-народный месяцеслов на Руси. В кн.: Зап. Русск. географ, о-ва. СПб., 1877, т. VII, с. 308 - 309.) Эта запись середины XIX в. вполне объясняет нам рог изобилия (в античном искусстве обычно наполненный плодами) в руке Макоши на Збручском идоле. Пятнице иногда посвящали первый сжатый сноп. Спецификой Пятницы были лен и пряжа. День 28 октября (церковная дата св. Параскевы) был днем Пятницы Льняницы, когда "простолюдины носят в церковь отрепанную первину льна".(Калинский И. П. Церковно-народный месяцеслов..., с. 309.) Обработка льна и прядение кудели и шерсти особенно роднят в русском фольклоре Пятницу и Макошь; обе они чрезвычайно внимательны к этим женским делам. Но сводить культ богини только к этой сфере нельзя. Он, как мы видим, охватывал более широкий круг.
Культ Параскевы Пятницы развился довольно рано и, по всей вероятности, уже с XII - XIII вв. начал вытеснять культ Макоши. Пятница считалась, кроме всего указанного выше, и покровительницей торговли. В Новгороде Великом церковь Пятницы на Торгу была построена в 1207 г. На рубеже XII и XIII вв. церковь Пятницы на Торгу была создана в Чернигове. В Москве в торговом Охотном ряду существовала церковь Пятницы. Количество примеров можно значительно умножить. Торговым, базарным днем на Руси с незапамятных времен была пятница.
Большое внимание к богине, которая оказалась заслоненной святой Параскевой, явствует из того, что ей был посвящен особый день каждой недели, и Параскева, судя по фольклорным записям, зорко следила за соблюдением законов этого дня. У других индоевропейских народов день пятницы тоже был посвящен женскому божеству - Венере (например, vandredi - у французов) или Фрейе (например, Freitag - у немцев и Friday - у англичан).
Афродита-Венера несомненно была первоначально богиней плодородия и была связана с водой, с морем. Германская Фрейя, судя по Эдде, принадлежала к группе богов плодородия - "ванов" и сама являлась богиней плодородия и деторождения. "Младшая Эдда" называет Фрейю
"славнейшей из богинь... она всех благосклоннее к людским мольбам... ей по душе любовные песни"; ее называют "Дающей", слезы ее - золото; с ней как-то связаны солнце, звезды и отчасти мир мертвых.(Старшая Эдда / Коммент. М. И. Стеблин-Каменского.М.; Л., 1969,с. 199; Младшая Эдда. Л., 1970, с. 45, 53, 63.)
Полного тождества между Макошью и теми богинями, с которыми прямо или косвенно можно ее сопоставлять, нет, но у нее много черт, роднящих ее и с Гекатой, и с Фрейей, и с Афродитой. Все говорит за то, что Макошь (задолго до того, как она стала лишь покровительницей женских работ) была очень важной богиней праславянского пантеона, что и отмечено скульптором Збручского идола.
Последнее, что следует отметить в трансформированном в христианское время культе Макоши-Пятницы, - это существование веры в 12 пятниц в году и особого апокрифического пятничного календаря. Годичное распределение двенадцати пятниц по всем 52 неделям года ни разу не привлекло внимания исследователей русского народного календаря, а между тем анализ его может пролить свет на очень важные стороны культа Пятницы-Макоши. Оберегаемый от церковной цензуры, народный календарь лишь частично соприкасался с церковным, но нередко выдвигал свои празднества и дни молений, в которых мы можем искать следы языческой календарности. С. В. Максимов приводит любопытные данные о розыске этой апокрифической литературы во второй половине XIX в.: "Духовенство всеми мерами старается изъять из обращения эти остатки старины...", но "переписчики тщательно прячут свою литературу... Наши корреспонденты, по крайней мере, сообщают из разных мест, что им лишь с величайшим трудом удалось достать нижеследующий текст поучения Климента о двенадцати пятницах". (Максимов С. В. Нечистая сила..., с. 510.)
Полный заголовок апокрифа таков: "Поучение, иже во святых отца нашего Климента, папы Рымского о двенадесятницах". Пятницы даже не названы - им дано общее название, как и христианским двунадесятым праздникам, что создает впечатление особого, параллельного церковному, календаря, в котором год кончается не 31 декабря, а 6 января. Распределяются в году 12 пятниц так:
1-я пятница - первая неделя великого поста (скользящая пасха- льная шкала);
2-я " " перед благовещением (до 25 марта по старому стилю);
3-я " " страстная пятница (перед пасхой);
4-я " " перед вознесением (пасхальная шкала);
5-я " " перед духовым днем (на следующий день после семика, тоже по пасхальной шкале);
6-я " " перед днем Ивана Купалы (до 24 июня);
7-я " " перед ильиным днем (до 20 июля);
8-я " " перед успеньем (до 15 августа);
9-я " " перед днем Кузьмы и Демьяна (до 1 ноября);
10-я " " перед Михайловым днем (до 8 ноября);
11-я " " перед рождеством (до 25 декабря);
12-я " " перед богоявлением (до 6 января).
(Максимов С. В. Нечистая сила..., с. 511-512.)
Число двенадцать в календарном счете всегда наводит на мысль о распределении по всем двенадцати месяцам. В данном случае мы имеем дело с документом, в котором строгая календарность нарушена скользящим пасхальным циклом (пятницы 1-я, 3-я, 4-я, 5-я), за которым трудно разглядеть языческую основу. Праздники "в числе", т. е. имеющие устойчивые календарные даты, покрывают 8 месяцев из 12 (январь, март, июнь-август и октябрь-декабрь). На февраль-май приходятся две пятницы пасхального цикла (1-я и 3-я) и на июнь - июль - то же (4-я и 5-я). На сентябрь не приходится ни одной пятницы. Возможно, что до вторжения церковного календаря 12 пятниц равномерно распределялись по всему году и представляли собой своеобразные календы, которые оказались нарушенными такими днями, как начало великого поста, пасха, вознесение, духов день. Если мы допустим существование языческого субстрата под христианскими наслоениями этого апокрифического календаря, то распределение пятниц будет выглядеть так (пятницы предшествуют праздникам):
12-я пятница - велесов день 9l; первые дни января;
2-я " " языческая масленица; комоедицы; весеннее равноденствие;
6-я " " Купала; летнее солнцестояние;
7-я " " перунов день;
8-я " " конец жатвы;
9-я "\ "?
10-я "/ "?
11-я " " карачун; коляда; дажьбожий день; зимнее солнцестояние.
(Обоснование велесова дня и дня Дажьбога будет дано ниже, при разборе мужских божеств.)
В этом годичном языческом календаре выпали весенние праздники, связанные с пахотой, севом, выгоном скота, первыми всходами (1-я и 3-я пятницы), и летние, связанные с молениями о воде и росте растений (4-я и 5-я пятницы); они смещены со своих исконных мест пасхальным циклом.
Особый интерес для изучения культа Макоши-Пятницы представляют 9-я и 10-я пятницы, около которых я поставил вопросительный знак; они считались главнейшими из всех двенадцати. "Десятая пятница считается самой старшей; вместе с девятой пятницей она приносит молитвы богу прежде всех других пятниц..." (Максимов С. В. Нечистая сила..., с. 512.) Это указание для нас чрезвычайно драгоценно, так как определяет конкретно, на чем мы должны сосредоточить свое внимание.
9-я пятница - перед днем Кузьмы и Демьяна, 1 ноября. Она очень близка к церковному сроку памяти св. Параскевы - 28 октября, но характерно несовпадение с ним.
10-я, главная пятница празднуется перед днем архангела Михаила (8 ноября). Этот период - конец октября и первая неделя ноября - является началом нового цикла деревенских женских работ: тяжелая страда позади Хлеб убран, лен надерган, вымочен и оттрепан (на это уходит октябрь-"паздерник"); с Михайлова дня, по народным приметам, должен начинаться первопуток, устойчивый санный путь, и одновременно начинались долгие зимние посиделки - коллективное прядение льна и шерсти. Во время посиделок пелись песни, рассказывались сказки, разгадывались мудреные загадки, которые девушки загадывали парням; иногда работа перемежалась играми и танцами. Две главные пятницы стояли у начала этого интересного и веселого сезона, они как бы открывали его. Празднества начинались тканьем "обыденной пелены" (т. е. вытканной в один день) в честь 9-й пятницы. Девушки коллективно проделывали в один этот день весь годичный цикл работ: теребили лен, пряли, ткали, белили. (Чичеров В. И. Зимний период..., с. 40.)
Это был как бы эпиграф ко всему зимнему сезону. Второй темой октябрьско-ноябрьских празднеств было сватовство и замужество. На день Кузьмы и Демьяна (Кузьминки) устраивается братчина. Организуют "ссыпку" девушки, а на готовое приглашают парней. Обрядовым кушаньем здесь являются каша и куры. Кузьминки иногда называют "куриным праздником", "курьими именинами". В одном из списков "Слова об идолах" автор, упомянув Артемиду, сообщает, что языческим богам "молятся и куры им режуть и то блутивше сами ядять... О, убогая курята, яже на жертву идолом режются!". (Гальковский Н. М. Борьба христианства..., т. II, с. 33.) В поучении XIV в. жертвоприношение кур cвязано не с Макошью, но этнография определяет только один "куриный праздник" - девичьи кузьминки вслед за 9-й пятницей. Интервал между 9-й и 10-й пятницами равен одной неделе. Точно так же и перед ильиным днем (перуновым днем) готовиться к празднику начинали за неделю; за неделю готовились к особым обрядам богоявления (см. ниже).
Признание 10-й пятницы самой главной во всем году заставляет нас считать время от кузьминок до Михайлова дня неделей подготовки к празднованию в честь важного и значительного божества. Внимание к пряже, праздник Пятницы Льняницы, девичьи кузьминки, сговоры и сватовство - все это очень убедительно свидетельствует в пользу признания праздничной недели около 1 - 8 ноября неделей Пятницы-Макоши. Архангел Михаил никак не отразился в народных обрядах (как, впрочем, и греческая Параскева). Вся обрядность связана с женскими делами, началом брачного сезона и долгой поры женских работ на веселых посиделках.
Длительность празднеств в честь Пятницы-Макоши свидетельствует о ее значительной роли в славянском и праславянском пантеоне.
Мы можем теперь убрать вопросительные знаки в таблице языческих празднеств и вписать в нее имя Макоши - богини плодородия, воды, покровительницы женских работ и девичьей судьбы, образ которой был запечатлен на главной, лицевой грани Збручского идола, а празднества в ее честь проводились еженедельно, ежемесячно и особенно в осеннюю пору - на рубеже лета и зимы.
Лада
Из женских божеств славянского мира нам осталось рассмотреть загадочных рожаниц, упоминаемых почти в каждом древнерусском поучении против язычества, и Ладу, широко известную в славянском фольклоре и упоминаемую в польских источниках уже в XV в. Для удобства рассмотрения первоначально надлежит остановиться на материалах, связанных с Ладой, так как рожаницы всегда упоминаются совместно с мужским божеством Родом, и поэтому "родо-рожаничный" комплекс следует разобрать в самом конце, после ознакомления со всеми женскими и мужскими божествами. Ученые, исследующие славянскую мифологию, нередко задают вопрос: была ли у славян богиня Лада? В решении этой загадки обилие исторических и фольклорных материалов столкнулось с рассудительностью ученых.
С одной стороны, мы располагаем данными о широчайшем распространении имени Лады в фольклоре всех славянских (и даже некоторых балтских) народов и сведениями историков начиная с XV в., а, с другой стороны, целый ряд крупных исследователей конца XIX - начала XX в. выразил категорическое сомнение в существовании такой богини.
Литература о Ладе велика и крайне противоречива. Точки зрения высказывались прямо противоположные.
В 1884 г. А. С. Фаминцын подвел итоги обширному кругу этнографических материалов всех славянских стран, связанных с Ладой. (Фаминцын А. С. Божества древних славян. СПб.,1884, с. 254-274. Обзором Фаминцына широко воспользовался Л. Нидерле в своих "Старожитностях" (с. 170 - 176).) Фаминцын считал, что Лада - богиня брака и веселья, славянская Bona Dea, связанная с весенними и свадебными обрядами. Если бы он на этом и остановился, то, возможно, последующих споров было бы меньше, так как это положение прочно базировалось на источниках, чего нельзя сказать о другом его тезисе. Фаминцын полагал, что, кроме богини Лады, существовал еще бог Лад (или Ладо), которого он отождествлял, с одной стороны, со славянским Ярилом (?), а с другой - с Аполлоном Соранским. (Фаминцын А. С. Божества древних славян, с. 266, 274.) Источником его ошибки явилось то, что звательный падеж от имени богини "Ладо" он принял за имя мужского божества (от имени "Ладъ" апеллятив был бы "Ладе"), и некоторые фольклорные материалы, в которых женский род заменялся мужским лишь в силу утраты первоначального смысла, Фаминцын истолковал в пользу существования бога Лада. Впрочем, автор сам не был особенно уверен в существовании мужской ипостаси и в свой окончательный список славянских божеств он включил только богиню Ладу (Фаминцын А. С. Божества древних славян, с. 304.), но путаница в его труде вызвала неблагоприятное отношение ко всем его построениям в целом.
Продолжая исследовать весеннюю обрядность, Фаминцын в 1895 г. высказал интересную мысль о сходстве весенних и летних (купальских) обрядов с античным мифом о Деметре и Персефоне, что вскоре было значительно подробнее и на более широком материале показано Д. Фрэзером в его "Золотой ветви". (Фаминцын А. С. Богиня весны и смерти...)
Резко выступил против таких построений Е. В. Аничков, исходивший из отрицания связи обряда с мифом и из недоверия к фольклорному материалу. Считая, что в фольклоре многое уже прикрыто идеей христианского бога, он писал: "Приподнять это церковное наслоение и заглянуть в далекое прошлое дохристианской старины только на основании этих ничтожных намеков поэтому нечего и думать". (Аничков Е. В. Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян. От обряда к песне. СПб., 1903, ч. I, с. 119.) Такой пессимистический скептицизм привел Аничкова к тому, что, дважды упомянув слово "обряд" в заглавии своей книги, он по существу обошел эту важную тему молчанием, не раскрыв, как это ни странно, аграрной сущности весенней обрядности.
К статье Фаминцына Аничков отнесся весьма пренебрежительно: "К такому методу (методу установления связи между древним мифом и этнографическим обрядом. - Б. Р.) достаточно приложить немного фантазии и тогда по старой канве античных рассказов о богах можно развести какие угодно мифологические узоры". (Аничков Е. В. Весенняя обрядовая песня..., ч. I, с. 111-112.) А по поводу интересующей нас Лады Аничков высказался очень категорично: "...славянский Олимп не играет никакой роли в исследовании народной обрядности. Не говоря уже о богине Весны, о разных Лелях, Ладах, Живах и пр., которые прямо были измышлены и никогда не существовали, даже такое божество, как Ярило, в существовании которого, по-видимому, нельзя усомниться, не должно вовсе останавливать на себе наше внимание".(Аничков Е. В. Весенняя обрядовая песня..., ч. I, с. 40.)
Выдвинутый Аничковым тезис о полном отрыве народной обрядности от языческой мифологии противоречит как фактическому материалу, так и общепринятой методике изучения религиозных форм. Польский славист А. Брюкнер в ряде работ высказался против признания Лады древнеславянской богиней, так как, по его мнению, "Ой, Ладо" или "Лада, лель-люли" являются всего-навсего бессмысленным припевом.(Bruckner A. Mitologia polska. - In: Encyklopedii Polskij. Krakow, 1918, c. 158 - 160.) Появление имени Лады в средневековых источниках объяснялось тем, что ксендзы-иноземцы, плохо понимавшие славянскую речь, будто бы сделали из бессмысленного припева особую богиню.(Urbanczyk Stanislaw. Religia poganskich slowian. Krakow, 1947, s. 79. Урбанчик целиком повторяет аргументы Брюкнера.)
Имея дело с песенными рефренами, всегда необходимо было бы помнить об античном пеане, который был и гимном-молитвой, и именем божества. В самом гипертрофированном виде "теория припева" выступает у Н. М. Гальковского: "Доказано, - пишет автор, - что божества Лада не существует... это - измышление наших книжников позднейшего времени". "Откуда взялись новые боги Лада, Лель? Полагаем, что вследствие недоразумения. Лада, лель-люли - это припевы песен... припев в форме ай-люли мог возникнуть вследствие искажения богослужебного слова аллилуйя". (Гальковский Н. М. Борьба христианства..., т. I, с. 35; т.II, с. 295.)
Конечно, если исследователь имеет дело со случайным единичным упоминанием того или иного имени или неясного слова, то лучше воздержаться от далеко идущих выводов, но если перед нами находится устойчивый широко распространенный материал, уходящий в глубину на несколько столетий, то мы не имеем права уклоняться от его анализа даже в том случае, если это кажущийся нам простым песенный рефрен. В связи с таким резким противостоянием защитников Лады и ее отрицателей нам надлежит внимательно рассмотреть все материалы об этом загадочном персонаже славянского фольклора: во-первых, все то, что относится к песенному припеву; во-вторых, следует выяснить географическое распространение имени Лады в славянских землях; в-третьих, - все ранние упоминания Лады в письменных источниках; в-четвертых, - тематику песен, упоминающих Ладу; в-пятых, - календарное приурочение этих песен. Только после такого систематического разбора можно будет делать те или иные выводы и привлекать дополнительные данные.
Упоминания Лады в обрядовых песнях обычно носят характер апеллятива, обращения. Поэтому наряду с именительным падежом "Лада" встречается часто и звательный падеж "Ладо".(Звательный падеж есть и в тех примерах, которые приводит Е. В. Аничков, например, на с. 145 и 201 ("Весенняя обрядовая песня...").) Решающими являются песни, в которых есть прямое обращение к Ладе как к высшему существу, дублирующие подобные песни, но с обращением к богу или богородице:
Благослови, боже, Благослови, мати, благослови, мати, Ой, мати, Лада, мати. Весну закликати, Весну закликати!... (Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян..., т. I, с.228.) Зиму провожати! Зимочка в возочку, Летечко в човночку...К таким же апеллятивным песням-молитвам относится хорватская песня (конца XVIII в.) во время летнего солнцестояния:
Lepi Ive terga roze Красивый Иван рвет розы Tebi, Lado, sweti boze. Тебе, Ладо, святое божество. Lado! Sluiaj nas, Lado! Ладо! Слушай нас, Ладо! Pewke, Lado, pewomo ti, Песни, Лада, поем мы тебе, Sedca nase wklaniamo ti. Сердца наши склоняем к тебе. Lado! Slusaj nas, Lado! Ладо! Слушай нас, Ладо! (Фаминцын А. С. Божества древних славян, с. 256.)
Здесь мы видим не только звательный падеж, но и прямое обращение к святой богине Ладе. Известна еще одна сербохорватская весенне-летняя песня-молитва о дожде, где Ладу называют высшим божеством:
Molimo se, Lado, Молимся, Лада, Molimo se visnjem bogu. Молимся вышнему богу. Oj, Lado, oj! Ой, Лада, ой! Da popuhne, Lado, Да подует, Лада, Da popuhne tihi vjatar, Да подует тихий ветер, Oj, Lado, oj! Ой, Лада, ой! Da udari, Lado, Да ударит, Лада, Da udari rodna kisa. Да ударит урожайный дождь, Oj, Lado, oj! Ой, Лада, ой! (Фаминцын А. С. Божества древних славян, с. 152.)