Третье чаепитие.
Шакал бодр и весел. Он успевает подремать, проснуться, рассказать то, что пропустил в первые три раза и уже пробует сложить подобающую случаю песню. Лэри и Горбач в куртках поверх пижам сидят перед кофеваркой на корточках, как перед костром. Лэри вздыхает: «Ну везет же людям.. Столько всего повидать…» ‑ и заводит Табаки еще на полчаса захлебывающейся скороговорки, от которой уже тошнит всех, кроме него самого и Лога.
Бледным посланцем потустороннего мира возвращиется Слепой ‑ от ступней до макушки яркая иллюстрация к кровавым историям Шакала. Стая рассматривает его самого и свитер. Особенно свитер. Еще бы. Не каждый день такое увидишь.
Табаки ненадолго умолкает с гордым видом: «Ну, что я говорил? Ночь полна ужасов!» Как будто лично вывалял Слепого в крови и в блевотине. Одно за другим перед взорами стаи проплывают страшные видения, а я спохватываюсь, что нет Курильщика. Уж не утопил ли его кто‑нибудь в унитазе? За Курильщиком последнее время нужен глаз да глаз. У него появилась привычка всех вокруг доводить.
‑ Какой у тебя грязный… ой‑ой‑ой… свитер, ‑ медово выпевает Шакал. ‑ Где, о где же ты так испачкался?
Бледный, игнорируя Шакала, валится на кровать. Лэри, тряся обрывками бакенбард над чашкой чая, подмигивает Горбачу. Горбач отворачивается.
‑ Ну что? ‑ гнусным голосом спрашивает Черный. ‑ Еще одним вожаком меньше стало?
Интересно, кого он спрашивает?
Табаки, сочтя вопрос адресованным себе, немедленно принимается пересказывать ужасную повесть в пятый раз:
‑ Слышим: кто‑то кричит. Ну, думаем, что‑то стряслось. Смотрим, а это…
Черный уходит.
‑ Выбегает Р Первый откуда‑то со стороны лестницы, ‑ заканчивает Горбач за Шакала. ‑ Может, хватит, Табаки? Сколько можно?
Шакал обижается, как малое дитя.
Лорд, закутанный в плед, смотрит на меня ясными глазами:
‑ Может, сыграем в шахматы?
Не наигрался. Мало ему было карт на полночи. Никому в этой комнате не нужен сон, кроме меня. Мне он тоже не нужен, но хочется на всех наорать, уложить, выключить свет и ждать утра в темноте, притворяясь спящим. Мне не нравится эта ночь. Как и все ей подобные, начиная с самой первой. Утро, наступившее после той первой Самой Длинной, было гораздо хуже, чем ночь, к счастью, его я почти не помню. За одним исключением. У каждого свой застарелый кошмар. Мой ‑ это белый кораблик. Даже сейчас, когда в противовес ему я могу припомнить уйму плохого, белый кораблик остается вне конкуренции. Он не просто будит, он встряхивет и заставляет давиться слезами. При всей моей любви к Шакалу не могу ни понять, ни принять его страстного увлечения Самыми Длинными. Ведь и ту, первую, он пережил вместе с нами, вместе со мной. Как же теперь он умудряется получать от них столько удовольствия? Неужели ничего не помнит? Недоумевая ‑ мысли о подозрительной беспамятности Табаки мучают меня не первый год ‑ иду к дверям. Надо найти Курильщика. Не успокоюсь, пока не соберу всех в спальне.
‑ Глядим, а это Р Первый с Толстым. Раз ‑ и швыряет его нам! А там кричат, визжат…
В тамбуре темно, в ванной ‑ свет и голоса. Прислоняюсь к косяку и слушаю. Мне не надо их видеть, чтобы догадаться, кто там кого загоняет в угол.
‑ Это был я, и в тоже время не я, ‑ объясняет Курильщик. ‑ Я до смерти испугался, но почему‑то было приятно. Не знаю, как такое может быть… Знать, что выглядишь так и не помереть на месте.
‑ А не надо трогать наркоту!
Я их не вижу, но знаю, что подбородок Черного сейчас нависает над Курильщиком, как молот над наковальней. И когда он ударит, полетят искры.
‑ Кот, кенгуру, динозавр ‑ здесь тебе что угодно организуют, только попроси. Даже просить не надо. Господи, полезть к Стервятнику и чего‑то там хлебать в его отстойнике! Да он сто лет уже ничего не жрет, кроме всякой дури! Хочешь откинуть копыта ‑ пожалуйста, ходи к нему в гости и угощайся, чем дадут! Только потом не жалуйся, что с тобой что‑то не то стряслось. Скажи спасибо, что жив остался. Котом он, видите ли, был!
‑ Я говорю о другом!
Бедный Курильщик. Он загнан в угол и тихо огрызается, не понимая, с кем имеет дело.
‑ Дело не в этом… Дело в том, как я себя чувствовал. Мне это понравилось, понимаешь?
‑ Понимаю, ‑ с отвращением откликается Черный. ‑ А ты понимаешь, куда тебя несет и с кем ты связался?
‑ Табаки…
‑ Не говори мне про Табаки. Вообще лучше помолчи. И подумай. Вернись в комнату, посмотри на всех внимательно и подумай. Что тебе сказал Слепой?
‑ Что не надо гулять по ночам.
‑ Ха! ‑ выразительно фыркает Черный, вложив в это междометие всю иронию на какую способен.
‑ Но ты сказал то же самое.
‑ Я сидел в спальне. А он шлялся не пойми где. Ты его видел? На что он похож!
Дальше не слушаю. Скрипит входная дверь, и я отступаю под вешалку. Входит кто‑то маленький и темный, жмется к стене. Кто?
Тихо окликаю ночного гостя.
‑ Это я, ‑ отвечает голос Рыжей. ‑ Это я, Сфинкс, ‑ ее рука нашаривает меня и отдергивается. ‑ Ты что, прячешься?
‑ Уже нет.
Становлюсь в полосу света из‑под двери ванной. Говорим шепотом. Я чтобы не спугнуть Черного, она ‑ потому что шепчу я.
‑ Что случилось?
‑ Ты должен знать. Рыжий. Что с ним? У нас говорят…
Из ее голоса прорастает Могильник. Трое детей в захламленной палате. Волосы девочки, огненные, как костер. И летают подушки от кровати к кровати, теряя перья и кнопки застежек…
‑ Все в порядке. Он жив. Совсем слегка порезали.
Я говорю то, что предполагаю, а не то, что узнал от Шакала. Если верить Шакалу, Рыжий давно уже труп.
‑ Спасибо, ‑ шепчет девушка в темноте. И начинает плакать.
Где твое плечо Сфинкс? Давай, подставляй его. Только это ты и умеешь делать. Она находит его сама, на ощупь. Стоим впотьмах, она ‑ уткнувшись лицом в мою куртку, в ванной течет вода, и голос Черного пытает Курильщика, вливая ему в уши яд, а в спальне Табаки слагает песню о ночных происшествиях, самое увлекательное из которых то, что порезали Рыжего. Очень подходящая тема для песни. Меня разбирает злость, и я не знаю на кого я злюсь сильнее. Может, хуже всего эта ночь, которой нет конца?
‑ Пошли, ‑ говорю я ей. ‑ Пить чай.
Чем бы заткнуть Шакала?
‑ Нет. Не могу. Я только хотела узнать про Рыжего. Я знала, что вы будете в курсе…
Хорошо еще, что она не слышит песню и то, что бормочет Черный.
‑ Пошли, ‑ говорю я. Переночуешь сегодня у нас. Табаки расскажет, что он видел. Он ведь былд там.
‑ Но…
‑ Что?
Она мнется и пятится к двери:
‑ Лорд может неправильно понять. У нас с ним был разговор. Сегодня. Он приезжал ко мне. И если я теперь к вам приду.. Это будет как ответ.
‑ А ты не хочешь ему отвечать?
Молчание. Скорее смущенное, чем протестующее. Так мне кажется, хотя, возможно, я себя обманываю.
‑ Или все‑таки хочешь?
Она молчит.
‑ Рыжик!
‑ Пошли! ‑ хватает меня за рукав. ‑ Я сама не знаю, чего я хочу. Но я не хочу уходить.
Мы входим в спальню. Наш приход обрывает песню и вгоняет стаю в ступор. Впрочем они довольно быстро приходят в себя.
Приветственная речь Табаки. Приглашающие взмахи Логовских ладоней от кофеварки к чашкам и обратно. Горбач выбегает, балансируя пепельницами. Македонский наступает в блюдце с кошачьим молоком и переворачивает его. Подвожу Рыжую к строенной кровати. Она садится рядом с Лордом и в глазах Злотоглавого загорается собственнический блеск. Триумфальный блеск. Он застенчиво гасит его ресницами.
‑ Рыжая пришла спросить насчет Рыжего, ‑ объясняю я. Звучит это, как идиотский каламбур.
‑ Ах Рыжий! А что Рыжий, ‑ Табаки мгновенно воскрешает всех ночных покойников. ‑ Да он почти что не пострадал. Ральф вовремя подоспел и его спас. Дело было так…
This file was created