Гарден: Ко всему можно привыкнуть.
Элиза: По-прежнему видишь сны?
Гарден: Да.
Элиза: Расскажи мне о своих снах, Том.
Гарден: Последний был дурной. Не то чтобы какой-нибудь ужастик, а по-настоящему пугающий. Кошмар.
Элиза: Опиши, пожалуйста.
Гарден: Это всего-навсего сон. Я думал вы, киберпсихиатры, не занимаетесь фрейдистским анализом. Так почему…
Элиза: Ты сам сказал, что люди пытались проникнуть в твой разум. Это могут быть не совсем сны, особенно если они возникают и во время бодрствования.
Гарден: Но они повторяются и ночью тоже.
Элиза: Разумеется, остаточный опыт. У тебя когда-нибудь бывало deja vu?
Гарден: Конечно, у каждого бывает.
Элиза: Это чувство узнаваемости на самом деле – химическая ошибка мозга. Разум моментально интерпретирует новый опыт так, будто он уже хранится в памяти. Ведь через мозг волнами проходят триллионы синапсов, и вполне вероятно, что некоторые из них, определенный процент, окажутся ошибочными.
Гарден: Какое отношение это имеет к моим снам?
Элиза: Сны, deja vu, галлюцинации, ясновидение – все это узорная пелена, которой рассеянный ум пытается смягчить непредвиденность опыта. То, что ты на самом деле однажды видел, скорее вспомнится тебе наяву, чем приснится.
Гарден: Но эти сны нереальны! Это jamais vu, никогда не виденное.
Элиза: Реальность, как говорил мой первый программист, это многоцветное покрывало. Тысяча синапсов образуют почти случайный узор – вот что такое реальность.
Гарден: …Почти случайный?
Элиза: Расскажи мне о своем сне, Том. О последнем сне.
Гарден: Ну, хорошо… Знаешь, он начался с другого события. Будто я играю в солдатском клубе, перед пилотами Воздушной Кавалерии, которые во время войны принимали участие в боевых действиях в Сан Луисе и Свободном Штате Рио Гранде. Я импровизировал на тему одной из их маршевых песен – наполовину английской, наполовину испанской – о втором взятии Аламо. Внезапно между двумя клавишами я увидел металлический проблеск. Это был блеск шпаги, разрезающей воздух.
– Это подлинник, лейтенант, – Мадлен Вишо говорила, не выходя из-за прилавка. – Я продаю только подлинники, чье происхождение доказано.
Мадам Вишо еще неплохо бы смотрелась, подумал лейтенант морской пехоты Роджер Кортнэй, если только приодеть ее иначе. Убрать эту белую блузку в оборочках и пыльного цвета юбку из тафты, какие носили в десятых и двадцатых годах, в эпоху, когда во французских колониях одевались по парижской моде девяностых. Надеть бы на нее что-нибудь более модное, возможно нечто азиатское, вроде тех узких ярких шелковых платьев с разрезом до бедер, которые носят сайгонские девушки в барах. Нечто такое, что двигалось бы вместе с ней. На такой женщине, как мадам Вишо, с ее формами, светлыми волосами и почти нордическим типом лица это смотрелось бы просто…
– Эта шпага – подлинник эпохи Наполеона, лейтенант. Офицерская модель, скопированная с римского «гладиуса» – короткого колющего меча.
Кортнэй сделал несколько пробных взмахов плоской, почти лишенной рукоятки, шпагой. Он попытался покачать ее, чтобы определить центр тяжести, как его учили на уроках фехтования. Однако точка равновесия была расположена неправильно. Широкое, плоское прямое лезвие, острое почти как охотничий нож, покачавшись на руке, упало налево. Казалось, оно хотело рассечь ему колено и почти рассекло.
– Что-то здесь неправильно.
– "Гладиусы" предназначались для более миниатюрных мужчин, – сказала она своим сухим учительским голосом. Он подумал, что она даже не взглянула бы, если бы он порезался. – В наше время, когда мужчины стали крупнее почти по всем параметрам, кому-то это оружие может показаться неподходящим.
– Как бы то ни было, я ищу несколько более…
– Попробуйте «гейдельберг», четвертый слева на последнем столе. Это дуэльный клинок, шпага более современного дизайна.
– Современного? Так…
Кортнэй поднял длинный стальной хлыст, у основания не толще его мизинца. Эфес был защищен плоской корзинкой из стальных пластинок. На рукоятке что-то прощупывалось…
– Ого! Это бриллианты?
– Горный хрусталь, лейтенант. Это благородная шпага, скромно украшенная.
Он сжал унизанную кристаллами рукоятку и поднял шпагу, длинную и гибкую. Отойдя в проход между столами, он занял позицию en garde. Сталь была достаточно упругой для того чтобы не изгибаться в горизонтальном положении, когда лезвия клинка были расположены вертикально. Он попытался уравновесить шпагу, и это ему сразу же удалось. Баланс был идеален для его руки.
Кортнэй вскинул шпагу в салюте и – ах! Острая грань одного из кристаллов впилась ему в руку, расцарапав большой палец.
– Что случилось? – спросила мадам Вишо.
– Порезался, – ответил он с туповатым видом, облизывая ранку. Она кровоточила сильнее обычного. Кортнэй меланхолично подумал о странных грибках и бактериях, который несомненно водятся в такой влажной стране как Вьетнам.
– Вы, американцы, иногда совсем как дети. Если вы порезались шпагой, лейтенант, я за это не отвечаю.
Но Кортнэй пропустил ее слова мимо ушей. Он рассматривал кристаллы на рукоятке, отыскивая следы грязи, которые могли бы ему что-то объяснить. Вот оно! Одна из граней была запачкана чем-то бурым, словно засохшей кровью. Очевидно этот проклятый кусочек стекла много лет назад нашел точно таким же образом другую жертву.
Кортнэй последний раз лизнул палец и левой рукой положил шпагу обратно на стол.
– Покупаете, лейтенант?
– Я думаю… А сколько стоит римский меч?
– Сорок тысяч донгов.
– Это будет – ага – четыреста баксов! Слишком дорого за то, чтобы украсить гостиную какой-то безделушкой.
– Я продаю только подлинные вещи, лейтенант.
– Ну что же, думаю, в другой раз, мэм.
– Как угодно. Пожалуйста, прикройте дверь поплотнее, когда будете выходить.
– Да, мэм. Спасибо.
Тяжелое «твок-твок» вертолетного винта разбивало воздух вокруг кабины и отдавалось в шлемофоне, который был у Кортнэя на голове. Внизу за бортом темным пологом колыхались джунгли.
Три команды его взвода разместились в вертолетах, хотя гораздо проще было бы проехать эти тридцать километров до Ку Чи в грузовике. Грузовики, однако, подвергались постоянной опасности нападения, даже на улицах Сайгона, где крестьянские парни на велосипедах везли за плечами невинный на первый взгляд груз, похожий на мешок риса или бочонок пива. На вертолет можно было напасть только на базе при взлете или при посадке, когда солдаты выпрыгивали из кабины.
Смерть ждала повсюду.
Кортнэй прокрутил в уме посадку. Четыре вертолета по двое зайдут на посадку на пересохшее рисовое поле, поливая все вокруг пулеметным огнем. Он надеялся, что лопасти винта поднимут достаточно пыли для того, чтобы те, кто, возможно, прячется за дамбами не смогли как следует прицелиться. Немного пыли за воротником лучше, чем круглая дырочка в голове.
Они приземлились и побежали, подгоняемые волнами воздуха, под защиту деревьев. Как правило, это было неразумно, ибо автоматчики СВА любили прятаться в кронах деревьев. Но не в этот раз. Из приказа Кортнэй знал, что именно среди этих деревьев расположен командный пункт его полковника – или по крайней мере был расположен на 6:00 сегодняшнего утра.
Когда из кустарника высунулась белая рука и указала им налево, он понял, что данная лесополоса все еще удерживается американцами.
Он оставил своих людей в пологой низине и отправился на КП вслед за майором, у которого стрелки на форменных брюках были отутюжены как лезвия ножей, а блеск начищенных ботинок проступал даже сквозь слой красной пыли.
Командный пункт представлял из себя восьмиместную палатку, стоящую на твердой как камень почве. Веревки были привязаны к трем булыжникам и к скалам, а не к колышкам, вбитым в землю. Перед палаткой полковник Робертс склонился над походным столом с разложенной на нем топографической картой. Когда Кортнэй и майор приблизились, он поднял голову.
– Майор Бенсон вернитесь и попросите людей лейтенанта соблюдать тишину.
– Есть, сэр, – майор кивнул и удалился той же дорогой, что и пришел.
Кортнэй отсалютовал полковнику и застыл по стойке смирно. Его форма была в разводах от пота и грязи. Зеленое нейлоновое покрытие ботинок не видело щетки уже несколько дней.
– Вольно, лейтенант. Мы же не на базе.
– Да, сэр. То есть, нет сэр.
– Как по вашему, сколько северных вьетнамцев находится в данном секторе?
– Во всем районе Ку Чи, сэр? Или только в нашем секторе?
– В радиусе трехсот метров отсюда.
– Ну, судя по тому, сэр, что наши люди рассеяны по территории и до сих пор не было перестрелок, я полагаю, противник отсутствует.
– Да что вы говорите, лейтенант? А если я вам скажу, что по данным разведки вчера на 18:00 в радиусе трехсот метров здесь располагался штаб батальона СВА и пять подразделений регулярной армии?
Кортнэй оглядел мирные деревья, пышные заросли кустарников, слежавшуюся грязь, потревоженную только американскими ботинками не меньше седьмого размера.
– Я бы тогда сказал, полковник, что может быть они все вымерли.
– Они все на месте, лейтенант. По крайней мере, по нашим сведениям.
– Прошу прощения, сэр, может тогда вам лучше отойти в тень?
– Не смешно, лейтенант. Примите все, что я вам сказал за истинную правду, что тогда?
– Если только вас не обманывают, сэр, то я бы сказал, что Чарли и его Большой Брат либо научились летать, либо зарываться в землю, как кроты.
– Очень хорошо, сынок. Посмотри внимательнее на эту карту. Крестиками помечены определенные аномалии, замеченные моими людьми в зарослях.
– Аномалии, сэр?
– Кротовые норы.
– Да, сэр. Если мне будет позволено спросить, зачем полковник все это рассказывает?
– Потому что я хочу, чтобы ваш взвод имел честь первым спуститься в эти норы и… рассказать мне, что вы там обнаружите.
– Да, сэр. Спасибо, сэр.
Кортнэй разглядывал ровную окружность на земле, плотно прикрытую люком из тяжелых досок.
Люк был достаточно крепок, чтобы выдержать обычный обстрел из пушек или гранатометов, словом все, за исключением прямого попадания артиллерийского снаряда. Петлями служили четыре полоски, вырезанные из старого протектора, они были прибиты гвоздями к люку, словно четыре пальца. С другой стороны полоски были зарыты в землю и закреплены бамбуковыми палками. Люк был замаскирован вырванными с корнем кустами, которые высохли, почернели и почти скрыли люк. Но местным растениям, привыкшим укореняться на тончайшем слое почвы, было достаточно пыли, которая припорошила доски. Лишь небольшой дождь был нужен для того, чтобы сделать люк полностью невидимым.
Лаз под люком был примерно метр в диаметре. Шахта уходила вниз под углом в сорок пять градусов; таким образом, у нее можно было определить пол и потолок. Стены были ровные, словно цементные, утрамбованные и разглаженные ладонями и коленями, плечами и спинами.
Кортнэй направил луч фонарика вдоль шахты.
Ничего.
Он лег на живот, опустил голову в лаз и заслонил руками и плечами солнечный свет, пробивающийся сквозь верхушки деревьев. Когда глаза привыкли к темноте, он опять включил фонарик, слегка прикрывая луч пальцами, чтобы приглушить свет.
По-прежнему ничего.
Он выключил фонарь, отполз на твердую землю, перекатился на спину и сел.
– Не хотите ли вы сказать, что он бездонный, а, лейтенант? – спросил сержант Гиббон.
– Может он доходит до самого Сиу Сити, – пошутил рядовой Уильямс.
– Если так, – отозвался Кортнэй, – то мы подкатим гранату прямо к крыльцу твоей мамочки.
Он протянул руку и Гиббонс вложил в нее осколочную гранату.
– Знаете ли, сэр, – сказал сержант, поеживаясь, – после того, как вы ее бросите, те внизу, кем бы они ни были, догадаются, что мы здесь. А когда нам придется за ними спускаться, они могут прямо с ума сойти от этого.
– Эта мысль и ко мне на ум приходила. Но я просто хочу их предупредить, чтобы пригнули головы.
Кортнэй выдернул чеку и пустил гранату вниз по склону шахты, словно мячик, так, чтобы она откатилась подальше прежде, чем ударится о что-нибудь твердое. Все отпрянули от лаза, опасаясь взрывной волны.
Ба-бах!
Земля под ними слегка вздрогнула. Спустя десять секунд из отверстия вырвался клуб красной пыли.
– Есть кто дома? – спросил рядовой Джекобс.
– Похоже, кому-то все-таки придется спускаться, – сказал Кортнэй, поднимаясь с земли. – Кто здесь самый маленький?
Он оглядел солдат.
– Ну что же, – вздохнул он, – наверное, это я.
– Мы будем вас прикрывать, лейтенант.
– Каждый ваш шаг, сэр.
– Конечно, – сказал он, отважно улыбаясь. – Только не толкайтесь, когда вам захочется попасть туда первыми.
У Кортнэя не было опыта в передвижении по туннелям; в то время американцы во Вьетнаме еще не приобрели его. Но он не страдал клаустрофобией, как другие. Кроме того, он был уверен в своих боевых навыках: немного дзюдо; мастерское владение двойными палочками; разумеется фехтование, а также его бедная родственница, драка на ножах, которую он освоил на ночных улицах Филадельфии. Ему казалось, что его скорее ждет молчаливая mano a mano, рукопашная схватка в темном замкнутом пространстве, нежели открытая стрельба.
Кортнэй тщательно проверил свое обмундирование: высокие ботинки плотно прижимали брюки к ногам, чтобы мыши и пауки не забрались под одежду; хотя, подумал он, если там внизу целый батальон СВА, мыши давно уже съедены. Из оружия он взял свой офицерский пистолет и заткнул его сзади за плетеный пояс, чтобы кобура не хлопала по бокам. В левой руке он зажал фонарь с запасом свежих батареек. Им он собирался только слепить противника в экстренных случаях; большую часть пути в туннеле он намеревался пробираться ощупью, как это без сомнения делали Чарли. В правой руке он держал «кей-бар», длинный морской кортик с матово-черным лезвием и грубой рукояткой с наклеенными кожаными дисками. Такая рукоятка не выскользнет, как бы ни вспотела рука. Он держал кортик наискосок, как фехтовальщик держит эфес шпаги; так ему было привычнее и он мог маневрировать лезвием. Наконец, он взял моток веревки, обвязал ее вокруг груди и пропустил сзади под ремень, но так, чтобы она не цеплялась за пистолет.
– Один раз дерну – значит отпустить веревку еще немного. Два раза – тащите меня назад, – сказал он Гиббонсу. – Пожалуй это все, что мы можем друг другу сказать, ведь верно?
– Да, сэр.
– Сколько там? Двадцать пять метров?
– Да, сэр.
– Больше и не понадобится. Если увидите, что надо уже второй моток привязывать, дерните два раза, я тогда остановлюсь, а то как бы мне не утащить за собой пустой конец. Все ясно?
– Да, сэр, – Гиббонс и все остальные как-то странно притихли. Ни шуточек. Ни приколов.
Кортнэй оглядел поляну с островками зелени и золотыми солнечными пятнами. Он глубоко вздохнул, словно собирался нырнуть, затем опустился на колени перед лазом и пополз было вперед.
– Сэр! Подождите!
Кортнэй замер перед черной пастью, обернулся и увидел бегущего к ним невысокого плотного человека. На нем была форма с черными полосками рядового, именная нашивка на груди гласила: «Бушон». Форма на нем сидела как-то своеобразно, как будто это был театральный костюм, а не одежда, которую не снимают месяцами. И в самом деле пятна камуфляжа на штанах и рубашке были четкими и яркими, словно эти вещи только что вынули из коробки и ни разу не стирали. У него был пулемет М-60 и пулеметные ленты крест-накрест через грудь, и все это он нес легко, словно пластмассовые игрушки, несмотря на душную тропическую жару.
– Да? В чем дело, рядовой?
– Полковник сказал, чтобы я спустился туда, сэр. У меня есть опыт в этом деле.
Кортнэй оглядел прибывшего критическим взглядом. Эти плечи были чуть ли не метр шириной. Спускаясь по туннелю он застрянет там, как пробка в бутылке. И вообще, как американец может иметь опыт передвижения в этих норах? Они ведь только что обнаружены.
– Нет, рядовой – ээ – Бушон. Я ценю вашу храбрость, но спуститься туда – моя обязанность.
– Нет, не ваша.
– Что вы сказали?
– Это не ваша обязанность, сэр.
– Это еще почему?
Незнакомец не моргнув выдержал тяжелый взгляд офицера.
– Вы слишком ценный человек, сэр, вас нельзя терять. Это приказ полковника, сэр.
Кортнэй задумался. Человек этот прибежал с запада, хотя командный пункт находился на востоке. И заросли тут были не настолько густы, чтобы делать такой крюк.
– Сержант Гиббонс, достаньте еще одну веревку, – и, обернувшись к Бушону: – Поскольку полковник Робертс так беспокоится о моей безопасности, вы пойдете со мной, будете прикрывать меня сзади.
Ни улыбкой, ни каким-либо иным образом человек не выразил своего облегчения, но просто кивнул: «Есть, сэр».
Через минуту Бушон освободился от пулемета и лент, получил нож, фонарик и офицерский пистолет, засунув его сзади за ремень.
– Ну, двинулись, – Кортнэй опустился на четвереньки и пополз.
Через два метра от входа их тела заслонили солнечный свет, лишь редкие лучи проникали между ногами или из-под подбородка. Кортнэй понял, что спину и плечи приходится использовать как тормоза, упираясь в потолок, чтобы облегчить нагрузку на запястья и ладони. Он сразу же заткнул нож и фонарь за пояс, чтобы освободить руки. Было бы даже быстрее, подумал Кортнэй, развернуться и скользить вниз задом наперед. Вот только никто не взялся бы предсказать, во что можно таким образом упереться.
Комочки твердой почвы падали с потолка им на спины, за уши, на лица и прыгали вниз по крутому склону шахты. Эти скачущие комки гораздо надежнее предупреждают тех, кто внизу, о вторжении, чем граната. Но уж с этим ничего не поделаешь. Если не тормозить спиной о потолок, их путешествие превратится в беспомощное скольжение вниз по склону, все быстрее и быстрее, прямо в руки тех, кто там ждет.
Через пятьдесят «шагов» – Кортнэй измерял их коленями и прикидывал, что это половина обычного шага, или около трети метра – он опустил голову и, глядя между ног, обратился к Бушону.
– Давай передохнем и оглядимся.
Ответом было тяжелое мычание.
Упершись рукой в склон, он вытянул правую ногу, используя ее как распорку, и прижал подошву ботинка к противоположной стене. Бушон последовал его примеру. Их горячее тяжелое дыхание наполнило туннель.
– Здесь внизу воздух становится прохладнее?
– Нет, не заметно, – сказал Бушон, понизив голос.
– Стены сухие. Не это ожидал увидеть так близко от дельты и практически под рисовым полем.
– В СВА кто-то хорошо знает гражданское строительство. Этот комплекс должен быть оснащен дренажными туннелями и вентиляционными шахтами. Не удивлюсь, если поверхность нашего лаза покрыта сырым цементом или каким-то надежным клеем.
– И выглажена руками?
– Здесь все и вырыто, и отделано руками. Тяжелое оборудование тут не годится, верно, лейтенант?
– Да, верно… Ну, поехали дальше.
Еще через двадцать пять шагов они оказались у развилки. Главный туннель, по которому они двигались, становился горизонтальным, вниз от него отходила боковая шахта под углом сорок пять градусов. Они выбрали горизонтальный проход, больше от усталости, чем из каких-либо других соображений.
Туннель шел прямо еще метра три и упирался в дверь из гладкого дерева. Доски были так плотно пригнаны, что Кортнэй не смог воткнуть в щели даже кончик своего кортика.
Он прижался к двери ухом и прислушался.
Ничего.
– Здесь тупик, – сказал Кортнэй тихо.
– Или, – промычал Бушон, – кто-то там сидит, задержав дыхание, и тихонечко так взводит курок, сэр.
– Правда… Давай другой путь попробуем.
Они отползли назад к боковому туннелю, осторожно наматывая свои путеводные веревки. Кортнэй взглянул вверх, туда, откуда они спустились, ожидая увидеть освещенный круг входного отверстия в двадцати пяти метрах над ними.
Но там не было ничего, кроме черноты.
– Что-то я не вижу дневного света.
– Наверное, один из ваших людей наклонился над дыркой, вслушивается или пытается нас разглядеть.
– Может ты и прав.
Кортнэй размял пальцы и потряс руками, готовясь к дальнейшему спуску. Интересно, устал ли Бушон? Темпа он пока не снижал. Неужели они прошли всего двадцать пять метров? Кажется, что гораздо больше.
Еще через двадцать пять метров по боковому туннелю их ждала следующая развилка. Это была классическая буква «у», левая шахта уходила вниз под тем же углом в сорок пять градусов, правая слегка поднималась вверх.
– Одна вниз, одна вверх. Какую бы ты выбрал, Бушон?
– Нижняя скорее всего приведет нас либо к людям, либо к подземным водам. Верхняя может вывести на поверхность. Смотря что мы здесь ищем – драку или выход из положения.
– Мы должны здесь разглядеть то, что сможем увидеть, я так понимаю.
– Ну разглядим – и что дальше?
– Мы должны понять, что хотят те, кто все это вырыл. Мы сейчас находимся, – он решил в уме теорему Пифагора, – на глубине тридцать метров. И видим все время гладкие туннели без опор или креплений. Чтобы это все не осыпалось, несомненно, потребовалось тщательное планирование плюс исключительное знание особенностей местной почвы. Работы здесь велись очень долго.
– Да, сэр.
– Ты что, знал об этом?
– Так ведь нетрудно догадаться, сэр.
– Хм-м, – вычисления напомнили Кортнэю кое о чем. – Гиббонс же забыл посигналить, когда привязывал другую веревку! Надо проверить, как они там, просто чтобы были начеку.
Кортнэй повернулся и сильно дернул свою веревку. Она зазмеилась вниз в мелком каскаде земляных комков.
– Гиббонс слишком ослабил веревку, – решил он. – Попробуй свою.
Бушон старательно дернул. Длинная петля скатилась вниз и легла у его ног.
– Что такое? – Кортнэй потянул еще, натяжения по-прежнему не было. Он начал выбирать веревку, та скользила все быстрее и наконец, метров через пятнадцать, он почувствовал, что другой конец проскользнул сквозь его пальцы. Веревка была перерезана чем-то острым.
Стены туннеля словно сдвинулись.
Бушон протянул руку в темноте и нащупал конец веревки Кортнэя.
– Надо выбираться отсюда, сэр, – мягко сказал он. – Немедленно.
Кортнэй вздохнул, положил руку ему на плечо и слегка подтолкнул.
– Ты будешь возглавлять отступление.
Они начали карабкаться по склону. Это была нелегкая работа, особенно неприятно было то, что колени скользили по тонкому материалу форменных брюк. Внезапно Бушон остановился. Кортнэй наткнулся руками на его подошвы.
– Что такое?
– Здесь развилка. Три ответвления. Все три идут наверх под одним углом.
– Наверное, по одному из них мы спускались, а боковых ходов не заметили.
– Да, сэр.
– Зажги фонарик, может разглядишь следы от мысков американских ботинок или еще что-нибудь в одном из туннелей.
Он услышал щелчок выключателя, увидел отблески света из-за массивного тела Бушона. Тот ощупывал и даже вроде обнюхивал пол туннеля.
– Ничего не могу сказать, лейтенант, – свет погас.
– Тебе не кажется, что мы спускались по среднему туннелю? Ведь это логично. Если бы мы шли по левому или по правому, мы бы обязательно заметили широкое место с одного боку, там, где два других туннеля соединяются с нашим.
Бушон ничего не ответил.
– Ну разве не так?
– Да, возможно, сэр. Но мне не хотелось бы ставить вашу жизнь, или свою, в зависимость от таких предположений.
– Все равно надо выбирать, рядовой. Поскольку нам ничего больше не остается, пойдем по среднему.
– Как скажете, сэр.
Бушон опять пополз. Так они продвинулись на пятнадцать или двадцать линейных метров. Тут пол опять становился горизонтальным. Было ли это на уровне деревянной двери – там, где боковой лаз отходил от главного туннеля? Кортнэй прикинул дистанцию, но в темноте все это было очень субъективно. Он постарался убедить себя, что выбор был неправильным, и надо повернуть обратно к тройной развилке. Но едва начав спуск, он уже знал, что ошибается.
– Послушайте, рядовой…
И тут Бушон исчез прямо перед Кортнэем. Какие-то мгновения его ботинки и колени скреблись по твердой земле, затем все исчезло. Раздалось только изумленное мычание и потом – долгих две секунды спустя – тяжелый звук падения.
– Рядовой! Бушон!
Кортнэй включил свой фонарь и осмотрел пол туннеля перед собой. Круглое черное отверстие занимало весь пол от стены до стены. Он склонился над отверстием и посветил вниз. Короткая вертикальная шахта быстро переходила в широкое открытое пространство. Далеко внизу, там, где луч становился совсем рассеянным, виднелись зеленые армейские ботинки. Он повел луч вдоль неестественно изогнутой ноги, разглядел неподвижный торс.
– Бушон!
– Здесь, лейтенант. Лучше не кричать. Я нахожусь в каком-то помещении, подо мной что-то вроде стола или платформы.
– Можешь встать?
– Только не на эту ногу.
– У меня есть веревка. Я могу тебе бросить, но ее не к чему привязать. Там нет ничего, что можно было бы перебросить через дырку? Ножка стула? Какая-нибудь доска? Ну что-нибудь?
Луч фонарика Бушона начал шарить вокруг. Глядя в шахту, Кортнэй мог видеть только короткий отрезок этого луча, то, что он освещал оставалось скрытым.
– Ничего такого, сэр.
– Если ты откатишься в сторону, я спрыгну вниз и помогу тебе.
– Будет гораздо полезнее, сэр, если вы вернетесь к развилке, попробуете один из оставшихся туннелей и выберетесь на поверхность.
– Ерунда, я же не могу тебя бросить.
– Так ведь выбора нет, лейтенант. Даже если вы найдете доску, перебросите ее через отверстие и спуститесь, чтобы обвязать меня веревкой, вам все равно не удастся вытянуть меня наверх. Нет места для подъема и маневра.
– Я спущусь к тебе, и мы вместе найдем выход с того уровня, на котором находится это помещение.
– Здесь можно месяцами плутать, сэр.
– Это все твои домыслы.
– Ничего себе домыслы!
– Отползи в сторону. Я прыгаю.
Прежде чем рядовой успел возразить, Кортнэй спустил ноги в отверстие и спрыгнул.
Он слышал, как Бушон с резким выдохом отпрянул в сторону, чтобы Кортнэй не приземлился прямо на него. Стол, или что это там было, затрещал под ударом армейских подошв.
– Черт возьми, сэр!
Кортнэй посветил фонариком кругом. Бледно-зеленые стены, все в каких-то складках, словно ткань. На стенах блестящие точки, возможно, кнопки. И кругом что-то двигается, шевелится, словно какие-то бледные рыбы. Это руки. Руки, сжимающие приклады ружей и рукоятки ножей. И снова блеск, блеск множества глаз, устремленных на двух американцев.
Бушон со стоном поднялся и встал на здоровую ногу, чтобы прикрыть лейтенанта со спины. Кортнэй бросил взгляд через плечо. Человек стоял в борцовской позе, раздвинув руки, одну ногу согнув в колене, другую отставив в сторону. Кортик Бушона, очевидно, потерялся при падении, но сейчас в руке у него был смертоносный стилет с узким треугольным лезвием. Он держал его рукояткой вниз, острый кончик ножа был вздернут в поисках жертвы.
Кортнэй сжал свой кортик в левой руке, а правой достал пистолет.
– На этот раз не удастся уберечь меня от драки, а, рядовой?
– Видит Бог, я старался, сэр.
Выстрел Кортнэя прозвучал оглушительно в закрытом пространстве.
Но ответный залп был еще громче.
Незадолго до второго антракта, около двух часов ночи, какой-то человек начал околачиваться у Гардена за спиной, барахтался в воде, разглядывал руки Тома на клавиатуре. К этому времени страсти в бассейне поостыли, выпивка расходилась вяло.
Человек, кажется, вообще не пил.
– Это трудно? – спросил он, понаблюдав за игрой Тома несколько минут.
– Что? – переспросил Гарден через плечо, не прерывая игры.
– Ну вот так играть с привязанными пальцами.
– Приходится привязывать. Иначе она будут всплывать на поверхность. Нужно преодолевать сопротивление воды. А это сводит на нет всю тренировку пальцев.
– А как вы извлекаете высокие и низкие ноты?
– Ремешки скользят под клавиатурой вперед и назад. Понимаете?
– Да. Но вы же не можете отойти куда-нибудь или, скажем, задницу почесать, верно?
Гарден засмеялся: «Да, сложновато».
– Хорошо.
И тут Том почувствовал острие ножа прямо над правой почкой. Оно вдавилось довольно глубоко, может даже проткнуло кожу до крови.
– Как вы пронесли сюда оружие?
– А кто сказал, что у меня оружие?
– Что же там такое?
– Осколок стекла. Каждую ночь здесь разбивается множество стаканов и осколки скапливаются в глубоком конце бассейна. Вы должны быть осторожны. Ведь и посетитель может порезаться.
– Или пианист.
– Хорошая мысль.
– Так чего вы хотите? Убить меня? Убить меня в другом месте?
– Я хочу, чтобы ты пошел со мной. Тихонечко. Как будто мы старые приятели. И помни, что я могу изуродовать тебя этим осколком стекла или голыми руками, если придется.
– Охотно верю.
– А теперь закругляйся.
Гарден довел мелодию до заключительных аккордов, отхлебнул содовой и поспешно проиграл финал. Никто в бассейне не заметил, как он скомкал песню. Когда он выключал Клавонику, Тиффани взглянула на него от бара.
Том улыбнулся ей и деликатно зевнул.
Она оглянулась и понимающе кивнула.
Он высвободил руки из ремешков.