Я встал – и все закачалось перед глазами.
– Нельзя же так! – услышал я голос Бируты. – Нельзя же сразу!
Я лежал на полу, между койками, и Бирута протягивала мне руки.
Но почему‑то я боялся ухватиться за них. Ухватился за свою койку и тяжело перевалился через ее край.
Теперь я снова лежал.
– Глупый! – Бирута улыбалась. – Забыл, как нас инструктировали? Не спешить! Только не спешить!
– Нас инструктировали с запасом. Инструктируют всегда с запасом.
– А ты хочешь на пределе? Когда можно будет – тебе скажут.
– Если бы я ждал, пока скажут – ты бы еще была пристегнута.
– Ну и что?
– Ты хочешь пить, Рут?
– Безумно!
– Где‑то здесь должна быть вода...
– Астронавты Тарасовы! – услышали мы тихий голос из динамика над дверью. – Астронавты Тарасовы! Просыпайтесь! Пора!
Там, далеко, в рубке, помолчали. Что‑то прошелестело перед микрофоном – то ли бумага, то ли пленка. Потом заговорили снова:
– Здравствуйте, ребята! Это я, Марат! Как себя чувствуете? Включите свои микрофоны.
Я поднял руку и включил микрофон над койкой.
– Салют, Маратик! – сказал я. – Доброе утро, деточка! Мы проснулись.
– Только не вздумайте садиться, ребята! Вам еще целый час лежать! Включаю ваши часы. Сейчас девять пятнадцать по гринвичскому времени.
– Сенк ю, дорогой! – сказал я. – Мы уже сидим!
– Не валяйте дурака, ребята! Лежите и не рыпайтесь! Включаю вам воду. Шланги у изголовья. Только не жадничайте. Пейте понемногу!
“Так вот где вода!” – наконец вспомнил я и стал шарить по стене.
Бирута нашла свой шланг быстрее меня. Мы пили молча и жадно, но напиться никак не могли – очень тонкой струйкой текла вода. Наконец Бирута взмолилась:
– Марат! Дай побольше воды!
– Нельзя, ребята! Я и эту сейчас отключу. Через час получите еще. И не садитесь! Успеете насидеться!
|
|
– Тебе уже надоело? – поинтересовался я.
– Что ты, Сандро! Такое не может надоесть! Но ведь и вам, наверно, хочется?
– Верно, – подтвердил я. – Потому и спешим.
– Лягте, ребята! Как временный командир корабля приказываю вам лечь!
– Придется подчиниться!..
Я подмигнул Бируте. Я‑то лежал. Это она сидела.
Бирута медленно легла на койку.
– Я вызову вас через час, ребята! Пока!
– Рута! – раздался в микрофоне голос Ольги Амировой. – Ты слышишь меня, Рута? Включи свой микрофон! Бирута подняла руку, повернула регулятор.
– Здравствуй, Лель!
– Ты только не спеши, Рута! Слышишь? Мы это уже испытали. Потом будет очень легко. Как в детстве! Только сейчас не спеши!
– Спасибо, Лель! Ждем детства!
– Я днем зайду к вам, Рута! Пока!
В динамике щелкнуло, и снова стало тихо. И только где‑то далеко, за многими стенами, продолжался ровный, спокойный, сдержанно‑могучий гул.
3. “Все предусмотрено!”
А через час, по этому самому гринвичскому времени, мы сидели с Бирутой рядом и целовались. Конечно, это не было предусмотрено программой пробуждения астронавтов. Но нельзя же делать все только по программе! Мы не киберы. Мы люди. И мы не виделись целых двадцать лет! А если по гринвичскому времени – то и все полсотни. На Земле мы уже давно сыграли бы золотую свадьбу.
– Ребята, можете садиться, – услышали мы голос Марата. – Даю воду. Только не жадничайте. Лучше возьмите в ящиках под койками тюбики витаминной пасты. Подкрепитесь. Через час можно будет встать, и вы получите нормальную еду.
|
|
– Спасибо за разрешение, Маратик, – ответил я. – Целуем тебя в щечки.
– Ты все балагуришь, Сандро...
– Я просто в восторге от того, что удалось проснуться. Это вдохновляет.
– Между прочим, до вас тоже все просыпались. Все идет, как намечено.
– Это вдохновляет вдвойне. Мы, в общем‑то, никогда не претендовали на исключительное положение.
– Ну, ладно! Салют! Вам, наверно, и без меня неплохо.
– Ты феноменально догадлив!
– И благороден, Сандро, учти! Я не прошу включить видео‑фон.
– А знаешь, за двадцать лет я как‑то забыл о его существовании.
– Это тебе только кажется. Ничего ты не забыл. Все вспоминается, будто проспал ночь. По себе знаю. Еще раз – салют!
В динамике щелкнуло. Мы снова остались с Бирутой одни.
А еще через час мы уже осторожно ходили по каюте и ждали, когда робот поставит в передвижной ящик возле двери наш первый “нормальный” завтрак. Открывать дверь было еще рано – температура каюты отличалась от температуры в коридорах.
– Включить наружный телевизор? – спросила Бирута.
– Включай.
Мы увидели черную бездну на маленьком каютном экране и немигающие светлые точки. Они медленно двигались с одной стороны экрана к другой, показывая нам вращение корабля, совершенно незаметное без этого.
Только точки, точки – и ничего больше. Скучно смотреть на космос через маленький экран!
– Вот, наверно, в рубке красиво! – Бирута вздохнула.
– Насмотришься!
В рубке мы были всего несколько минут – когда во время карантина осматривали корабль. И экран там тогда не работал. Он был серебристо‑белый, слепой.
|
|
А теперь нам предстоит провести в рубке сто дней. И все дни экран не будет выключаться ни на минуту.
За стеной послышалась возня. Видно, пришел робот с завтраком. И на самом деле – через минуту вспыхнул синий огонек возле двери. Так сказать, “кушать подано”.
Мы ели быстро, даже плохо понимая, что едим. Все было таким невероятно вкусным, и есть хотелось так сильно, что разбираться было просто некогда. Кажется, впервые в жизни я получал такое наслаждение от еды! И жаль было только, что завтрак оказался очень небольшим. Мы явно не наелись.
Но, видно, пока больше было не положено.
– Как завтрак, ребята? – снова услыхали мы голос Марата Амирова.
– Чертовски вкусно! – ответил я.
– Мало! – сказала Бирута.
– Не жадничай, девочка! – посоветовал Марат. – Береги талию! А то этот эстет Сандро разлюбит и бросит тебя.
– Ха‑ха! – Бирута рассмеялась. – Пусть попробует найти здесь кого‑нибудь получше... Когда ты выпустишь нас на волю, Маратик?
– Скоро, ребята. К вечеру пройдете в рубку. Просто так – поглазеть на мир. А завтра мы уже сдадим вам дела.
– Как вам дежурилось? – спросил я.
– Нормально. Никаких ЧП. Умные мужики на Земле предусмотрели абсолютно все.
– Значит, было скучно? – уточнила Бирута.
– Как сказать. Сто дней – небольшой срок. Я согласился бы еще на двести. С удовольствием. К тому же тут отличная библиотека и фильмотека. Можно восполнить, так сказать, пробелы в образовании.
– А!.. – Бирута махнула рукой. – На Рите эта земная эрудиция будет совершенно ни к чему.
– И такое говорит учитель! – В динамике было слышно, как Марат печально вздохнул. – Что же он вложит в головы своих питомцев!
– Мы создадим там новую культуру! – задорно бросила Бирута.
– Из чего? – грустно спросил Марат. – На чем? На пустом месте? Сандро! Неужели ты разделяешь эти вандалистские взгляды?
– Она давится от смеха, Марат. Поэтому и не дает мне включить видеофон.
– А‑а... Мне‑то казалось – из‑за чего другого.
– Ты циник, Марат! – сказала Бирута. – Дополнительное образование не пошло тебе впрок.
– Наоборот, Рута! Оно вытравило из меня почти весь цинизм! Это уже жалкие остатки!
– Брехун! – вдруг послышался в динамике голос Ольги. – Представляешь, Рута, я выслушиваю это сто дней почти одна! Ведь с нашими милыми напарниками мы общаемся не больше двух часов в сутки... Как ты думаешь – дадут мне на Рите какую‑нибудь медаль за терпение?
– Я отключаюсь, ребятки! – Марат не дал нам ответить. – Жаловаться на меня она может сутками. А вам еще надо отдохнуть.
– Не отчаивайтесь! Я скоро приду! – ворвался в динамик голос Ольги, и лишь после этого раздался щелчок выключателя.
Она и на самом деле пришла довольно скоро и расцеловалась с Бирутой и даже со мной и долго, с откровенным изумлением разглядывала нас.
– Мы такие страшные? – спросила Бирута.
– Нет, что ты! – Ольга смутилась. – Обычные! Ну, похудели, конечно. Просто я впервые вижу проснувшихся. – Но ты же сама... Доллинги...
– Ах, это не в счет! Доллингов я вначале и не видала – мы проснулись позже. А на себе разве что заметишь?
– Ну и что ты заметила на нас? – немедленно поинтересовалась Бирута.
– Вы как‑то посвежели. Видно, что стали моложе.
– А как Монтелло? – спросил я. – Ты их еще не видела?
– Нет! Их будят Доллинги. Ночью, наверно, проснутся. Или к утру.
– Вы различаете день и ночь? – удивился я.
– Так удобнее. – Ольга пожала плечами. – Это уже стало традицией. Нам передали – мы вам передадим.
– А знаешь, и ты ведь помолодела, – сказала Бирута, внимательно разглядывая Ольгу.
Я тоже пригляделся к ней, но ничего не заметил. Такая же русая, крутобедрая и гибкая, какая была в “Малахите”. Только щеки бледные. А там были румяные. Да разве разберешь, помолодела ли на год курносая девятнадцатилетняя девчонка? Зря они болтают все эти женские глупости!
– Не знаю, ребята, не знаю... – задумчиво произнесла Ольга. – Телу‑то легко. Но, может, это гравитация? Все‑таки наш корабль – не Земля. Вот как будет на Рите?.. Мы уже и так с Маратом проводим в спортзале по два часа вместо положенного часа. Боимся стать хлюпиками. Времени‑то хватает. Больше четырех часов все равно не проспишь. А эспандеры мы даже в рубку притащили.
– А Доллинги? – спросил я.
– Доллинги торчат в спортзале больше нас! Майкл говорит, что на Рите ему понадобится прежде всего сила. И вообще – у всех все расписано по минутам. Такую мощную программу соорудили себе на эти сто дней! Будто не на Риту летят, а домой, в Англию. Они даже фильм о космосе сняли!
– Зачем? – удивилась Бирута.
– Поинтересуйся! Майкл говорил что‑то о наших будущих детях...
– Лель... – спросила Бирута. – А скажи – трудно? Вот эти сто дней...
– Нет, ребята! – Ольга покачала головой. – Все предусмотрено! Абсолютно все! Даже встреча с чужим космическим кораблем. Только нажимай кнопки! На Земле ведь знали, что дежурить будут не пилоты... И потом – мы не ведем исследований. У нас всего лишь транспортный рейс.
– А если навстречу что‑то неожиданное?
Это, конечно, спросила Бирута. Истинно женский вопрос!
– На это у тебя меньше шансов, чем быть сбитой в чистом поле биолетом! Но если даже и метеор – автомат сожжет его, прежде чем ты успеешь понять, в чем дело! Я же говорю – все предусмотрено!
Я слушал Ольгу, и становилось грустно. Хотя, казалось бы, надо радоваться.
И мне почудилось, что Ольга тоже говорит все это грустно. Почему бы? Неужели мы еще недостаточно взрослые, чтобы радоваться безопасности?
Рубка
Вечером мы были уже в рубке, и Марат объяснял:
–...Крайние серые щиты приборов смотрятся только в случае аварии. Возле каждого прибора – толковая надпись. Вполне по нашему интеллекту. При неисправности в приборе или на линии красная лампочка все скажет. Серые щиты контролируются двумя голубыми. А голубые – одним желтым. Принцип – тот же. Поэтому достаточно следить за желтым. Если на нем вспыхнет красная лампочка – то она вспыхнет и на голубом, и на сером. Так сказать, уточнит – где и что. А здесь – главное. Малейшая неисправность реакторов, или автопилота, или электронного мозга – на красном щите. При любом ЧП он сам все объяснит – вслух, понятно. И в чем причина, и что делать. Нельзя только уходить, слышите? Ни на минуту рубка не должна оставаться пустой. Объяснения могут не повториться. Поэтому дежурят по двое. И едят – по одному. Кто‑то всегда должен быть возле красного щита.
– Мы смутно помним это, – сказала Бирута и улыбнулась. – Мы забыли еще не все, чему нас учили до сна.
– Я обязан напомнить! – Марат был предельно серьезен. Даже уголки его губ не дрогнули. – А вы обязаны напомнить это своим сменщикам.
– Вот если только корабль... – произнесла Бирута.
– На красном щите внизу кнопки, видишь? – Марат протянул руку. – Тут надписи – “Встречный корабль”, “Параллельный корабль”. Нажми нужную – и к кораблю уйдут радиосигналы и ракета с информацией. Повторный нажим – повторные радиосигналы. В ракете – все интересное. А мы задерживаться не можем.
– Значит, мы не узнаем, откуда они?
– Почему? Их сигналы запишет наша аппаратура. И расшифрует. И подаст тебе на экране.
– А если они терпят бедствие? Если нужна помощь!
– Тогда отогревайте и будите Эрвина. Или Красного. И тормозите корабль. Тут же, на красном щите, видите – “Срочное торможение”. Пока корабль сбросит скорость – они проснутся. А самим программировать маневр запрещено. Можно улететь к черту на кулички. И электронный мозг не поможет. Но это ведь все чистая фантастика, ребята! Встречных кораблей не будет!
– Почему ты так уверен?
– Надо же быть реалистом! В этом рукаве Галактики вообще нет жизни. Только Земля и Рита. Откуда взяться кораблю?
– Ну, какой‑нибудь заблудший, – Бирута не выдержала и слегка улыбнулась.
Но Марат не заметил этого.
– Заблудший – значит, мертвый, – очень серьезно уточнил он.
– Но ведь это тоже интересно! Маратик, неужели ты не понимаешь?
– Я все отлично понимаю, ребята! Но надо же учитывать нашу специфику! У нас не исследовательский корабль. Мы не пилоты. Все рассчитано и настроено только на то, чтобы перебросить нас через космос. И если мы разрушим эту программу и начнем маневрировать – мы можем никогда и никуда не прилететь. И наши сведения все равно пропадут вместе с нами.
Вместо одного мертвого корабля будут два – только и всего! И вообще – я уже боюсь оставлять на вас корабль... Есть же, в конце концов, обязательные инструкции, правила! А вы – как дети! Из всего хотите сделать игру.
Коренастый, черноволосый Марат разгорячился. И без того темные глаза его стали почти черными.
– А она тебя все‑таки завела! – сказал я. – Ты же говорил – чистая фантастика! Чего тогда волноваться? Мы не такие уж дети, Марат! Не бойся! Нам вовсе неохота хладными трупами носиться по Вселенной. Все будет в лучшем виде! Где у тебя инструкции?
– Здесь! – Марат слегка выдвинул из пульта возле красного щита ящичек. – И прочтите их, пожалуйста, завтра. Пока мы еще, так сказать, живы...
– Прочтем, Марат! Ты сможешь спать спокойно.
– Все шутите!..
– Ты забываешь, Марат... – грустно сказала Ольга и повернула к нам голову от красного щита, на который смотрела. – Когда мы с тобой проснулись, мы тоже все время шутили. А сейчас просто не хочется засыпать.
– Верно! – признался Марат и растерянно, вымученно улыбнулся. – Не хочется!..
“Наверно, просто страшно! – подумал я. – Но ведь и к нам с Бирутой это еще придет...”.
В коридоре послышались далекие, звонкие шаги. Это могли быть только Доллинги. Других “ходячих” на корабле не было. А Доллингам – через полчаса начинать дежурство.
– Хелло, ребята! – сказала Энн, войдя в рубку. – Хелло! – повторил вошедший за нею Майкл.
Они совсем не изменились – улыбающиеся, стройные, спортивно‑подтянутые Доллинги. Ими можно было любоваться. Их можно было снимать на поздравительные открытки – кудрявую, большеглазую Энн и черноволосого, белозубого красавца Майкла, будто сошедшего со старинных американских реклам.
Мы шумно обнялись, и хлопали друг друга по плечу, и Бирута целовалась с Энн, и все, в общем, было так, как обычно, когда встречаются на Земле старые друзья.
А в “Малахите” мы не были близкими друзьями. Просто знали друг друга. Как все – всех.
Марату, видимо, было очень тяжело сдавать свое предпоследнее дежурство, тяжело было сознавать, что через сутки он снова должен уйти в холодное небытие на двадцать лет. Он старался скрыть это, он улыбался и пытался балагурить. Но сознание неизбежности сна, кажется, давило на него непрерывно и неумолимо.
Мы с Бирутой все видели. И ничем не могли ему помочь. И мне даже было жалко его.
Может, он просто не верил, что проснется через двадцать лет?
Зато Доллинги были, как всегда, – неизменно легкие, сдержанно веселые, словно только что из Парижа. Из того древнего и любимого всем миром Парижа, который ничем не удивишь и ничем не испугаешь, который все умеет принимать с улыбкой.
Короче, Доллинги держались так, будто просто не думают о предстоящем двадцатилетнем сне.
Мне это нравилось. Меня это восхищало. Я хотел бы держаться так же, когда кончатся мои сто дней.
– Завтра здесь будет шумно, – заметила Энн. – Утром выйдут Монтелло. Кстати, Леля, как у них с температурой?
– Весь день шло нормально. По полградуса в час. Автомат...
– Завтра можно будет повеселиться... – подумала Энн вслух. – Устроим прощальный ужин?
– По традиции! – поддержала Ольга. – Зачем же еще в кухонных отсеках создали винную кладовую?
– Там уже, наверно, пусто? – предположил я. – Двадцать лет!..
– Ха! – Майкл усмехнулся. – Попробуй‑ка заказать вино два раза! Этот упрямый кибер с винного склада спрашивает имя! И на каждое имя выполняет всего один заказ.
– Подумаешь! – Бирута пожала плечами. – Имен можно назвать много!
– Нет! – Майкл покачал головой. – У него запрограммировано расписание наших дежурств. Его не обманешь. Будьте спокойны – мы надежно гарантированы от алкоголизма!
– Неужели только этим мы гарантированы? – заметил Марат.
– Ты просто ужас какой серьезный! – Энн всплеснула руками. – Как воспитатель в нашем колледже. Майкл, помнишь этого длинного Стивена Хауэра?
– Еще бы! – Майкл вытянул лицо, слегка перекосил рот и обвел пальцами вокруг глаз, что должно было обозначить очки воспитателя. – Де‑ети! – нараспев произнес он. – Шутки не добавляют вам зна‑аний!.. Шутить можно лишь в перерывах между заня‑атиями...
– Как прошло дежурство, Маратики? – спросила Энн.
– Обычно, – ответила Ольга. – Без приключений.
– Записи успел сделать? – тихо, по‑деловому спросил Марата Майкл.
– Успел.
– Идите отдыхать.
– Мы еще проведем Тарасовых по кораблю.
– Думаешь, они забыли, где что?
– Нет. Просто нам это приятно.
– Мы не прощаемся, – сказала Бирута Доллингам. – Мы еще вернемся к вам. Нам что‑то не хочется спать. – Я думаю! – сдержанно заметил Майкл.
Голос космоса
Они собрались в кают‑компании и великодушно включили видеофон, чтобы я не очень скучал в рубке.
Марат предлагал накрыть стол прямо между щитами – места тут достаточно. Но я запротестовал. Если они будут в рубке – я не выдержу и хоть бокал, да выпью. А пить нельзя – я остаюсь единственным дежурным на корабле.
Они заказали много разных вин – не ради количества, а просто попробовать. Были в кладовой корабля такие вина, которых никто из нас ни разу не пил. Мы слишком молоды, чтобы хорошо разбираться в винах.
Среди небольших прозрачных пакетиков с вином была на столе у ребят и одна бутылка – темная, старинная, еще стеклянная бутылка старинного вина. С двадцатого века хранилось оно в каких‑то французских погребах. Это было редкое, коллекционное вино, но мы еще на Земле знали, что на каждое дежурство есть в кладовой корабля по одной такой бутылке.
Собственно, из‑за этой‑то соблазнительной древней бутылки я и не позволил им накрывать стол в рубке. Я ведь никогда не пробовал такого вина. И на Рите не придется. Только разве здесь, на корабле, через сто дней, когда буду сдавать дежурство.
Почему‑то вспомнилось, что сдавать его придется Женьке Верхову. Так выпал жребий. А на Земле думалось, что хоть тут‑то не увижу Женьку.
Ребята шумят в кают‑компании, и поют, и включают записи последних земных мелодий, и даже, несмотря на тесноту, умудряются танцевать.
Знакомая песня доносится до меня:
Я вернусь
Через тысячу
Лет.
Так хоть в чем‑то
Оставь мне
Свой след.
Я гляжу на большой экран и вижу черную, холодную Бесконечность, и немигающие глаза ее – звезды, и вспоминаю весенний “Малахит”, и юную зелень парка, и наш с Бирутой первый поцелуй.
Никогда больше не увидеть мне “Малахит” и мохнатые мои Уральские горы, и родные улицы, и мраморных великих людей в высоких, древнерусских шапках из снега. Ни‑ког‑да!
Зачем только люди придумали это беспросветное слово?
Я слушаю космос – легкое, быстро ставшее привычным потрескивание в динамике. Случайные радиоволны далеких радиозвезд. И еще слышу тихие голоса ребят и их смех, и мелодии, которые они включают.
Уже полтора часа сижу я один в рубке. Два раза прибегала раскрасневшаяся от вина Бирута – соскучилась. Но, посидев со мной несколько минут, снова убегала в кают‑компанию. Там было веселее.
Я знаю, что ничего не случится и что я тоже мог бы уйти туда. Уже двадцать лет ничего не случается в этой рубке. Корабль идет точно, автоматы работают надежно, и дежурные сидят здесь просто так, для мебели. И еще для того, чтобы будить других дежурных.
Но таков уж закон нашего корабля – ни на секунду не оставлять рубку. А мы уважаем свои законы.
И поэтому я терпеливо слушаю космос и периодически пробегаю взглядом по красному и желтому щитам – нет ли загоревшихся лампочек?
И вдруг слышу голос. Громкий, отчетливый, нечеловечески спокойный голос, который пробивается через легкое потрескивание космоса.
Этот голос произносит непонятные слова медленно, раздельно, с какой‑то железной скрипучестью.
“Красный щит! – вспоминаю я слова Марата. – Он сам все скажет, все объяснит!”
Я обегаю глазами красный щит, его приборы.
Но тут все спокойно. Ни одной загоревшейся лампочки. Ни одной мечущейся стрелки.
Я перевожу взгляд на желтый щит, на два голубых. Тоже ни одной красной лампочки. Все нормально. Все спокойно.
И тут только я соображаю, что голос не сказал ни одного понятного слова.
Может, это был голос не нашего корабля?
Я опять смотрю на экран, перевожу взгляд с одной светящейся точки на другую. Может, хоть одна вспыхивает? Может, хоть одна увеличивается?
Нет! Ни одна не вспыхивает. Ни одна не увеличивается.
И вдруг я слышу этот голос снова. Он снова произносит те же слова – так же раздельно, четко, скрипуче‑железно.
Он идет из динамика, этот голос. Это радиоволны, это голос космоса, голос Бесконечности.
– Ребята! – кричу я в микрофон. – Космос заговорил!
Они срываются из кают‑компании и громко топают по коридору.
А в рубку падают и падают из динамика непонятные, нечеловеческие, механические какие‑то слова.
Может, это встречный корабль? Но тогда почему его нет на экране? Почему молчит локатор?
Механический голос замолкает как раз тогда, когда ребята один за другим влетают в рубку. Какой‑то последний густой звук доносится до них. И, когда они затихают, прислушиваясь, – в динамике опять одно тихое потрескивание.
– Кто говорил? – почти кричит Марат.
– Космос, – отвечаю я. – Какие‑то непонятные железные слова. Сейчас включим анализатор – там должно быть записано. Я нажимаю рычажок анализатора.
– Он должен сказать что‑то еще! – убеждает себя Марат. – Эх, если бы можно было пользоваться приемниками мыслей!
У нас есть легкие каркасы приемников мыслей. Четыре клеммы у такого каркаса – две к вискам, две за ушами. И все, что говорит или хочет сказать на любом языке другой человек, – сразу понятно. И если на его голову надеть такой же приемник, – поймет все, что скажем мы.
Но это – только для личного общения. Потому что приемники ловят и усиливают биотоки собеседника лишь на расстоянии нескольких метров. А через космос да еще через обшивку корабля биотоков не поймаешь!
Мы ждем, а космос молчит. Лишь привычное легкое потрескивание доносится до нас из динамика.
– Странно, – говорит Марат. – На кораблях первое обращение повторяют три раза.
– На наших кораблях, – уточняет Майкл Доллинг.
– Да корабля не видно! – возражаю я. – Локатор ничего не обнаружил.
– А может, это просто розыгрыш? – тихо произносит Бруно и улыбается. – Человек один, ему скучно...
Я даже не успеваю ответить – вспыхивает длинный, узкий экран анализатора. Черные четкие слова ползут на него сбоку:
“Вижу третью оболочку разумных существ, – читаем мы. – Откуда куда идете?”
Слова бегут по экрану, уходят влево, и снова вползают на экран те же самые слова. Это анализатор выдает вторую запись.
– С кем мы говорим? – спрашивает Бруно. – Не могу понять!
– Это же розыгрыш... – ехидно напоминаю ему я.
– Давайте спросим! – предлагает Бирута. – Пошлем позывные – кто вы? где вы?
Она садится к передатчику возле красного щита и кладет пальцы на зеленые клавиши первых позывных.
– Возражений нет, ребята?
– Нет, – говорю я. – Давай.
Она нажимает первую клавишу, и в это время из динамики снова доносится скрипучий, размеренный, механический голос, который произносит уже другие непонятные слова.
Пальцы Бируты замирают.
Теперь голос космоса звучит долго. И, когда он умолкает, я включаю анализатор, не дожидаясь повторения.
– Это, по‑моему, не человек говорил, – произносит Бруно.
– Не только по‑твоему, – замечает Майкл.
На экран анализатора выползают первые слова. И почти одновременно с этим железный голос космоса в динамике медленно повторяет свое второе сообщение.
– Через полкруга, – читаем мы, – ко мне придут ваши вопросы – кто вы? где вы? Отвечать будет поздно – вы не услышите меня. Поэтому отвечаю сейчас. Я стою на пятом шаре красной жизни 849. Я глаз и ухо моего хозяина. Мой хозяин – в центре роя жизней. Мои новости доходят до него через другие глаза и уши. Две такие же Оболочки, как ваша, прошли, не успев ответить мне. Они только спрашивали. Вы – отвечайте.
– Это радиомаяк! – вдруг кричит Изольда Монтелло. – Отвечайте ему быстрее! Иначе мы тоже пролетим – и он не услышит нас.
– Подвинься! – говорит Бируте Марат. – Тут есть клавиши с набором информации о Земле и Рите. Вот, видишь? Нажмем эти две! К нему уйдет целая радиопередача. И через две минуты нажмешь снова, ладно?
– Ему надо сказать, что через шесть лет пойдет еще корабль, – предлагает Энн.
– Зачем? – удивляется Марат. – Мы не знаем, что это за разум! Добрый он или злой? Мы можем приготовить тут такую встречу нашему кораблю!..
– Верно! – поддерживает Бруно. – Это уже чересчур. Достаточно того, что мы послали.
– А где он находится? – спрашивает Бирута. – Надо ведь понять, где он находится!
– Видимо, здесь! – Майкл подходит к экрану и уверенно показывает красную, тусклую звездочку. – Это сейчас ближайшая к нам. Б‑сто тридцать два. Мы проходим от нее на расстоянии светового года. Видимо, у нее пять планет. И на пятой – радиомаяк. Маяки выгоднее ставить на последней планете.
– А почему не упоминает о нем Тушин? – спрашивает Ольга. – Ведь в материалах “Урала” – ни слова об этом. А Тушин здесь пролетал.
– Я сейчас принесу! – кричит Энн и убегает в коридор, к библиотеке.
Через три минуты она возвращается с двумя микрофильмами – с книгой Тушина и дневником “Урала”.
Мы смотрим страницы книг на больших экранах над дверью рубки. Одну страницу за другой. Все не то, не то...
– Стоп! – командует Майкл.
Но Энн уже и сама остановилась.
“На дальних подходах к красной звезде Б‑132, – читаем мы страницу книги Тушина, – наш корабль обнаружил гигантское облако космической пыли. Оно было столь густым и простиралось так далеко, что мы не решились пробивать его насквозь. Частично сбросив скорость, мы стали огибать его по дуге, которая становилась все более и более вытянутой, потому что облако, как оказалось, двигается почти в одном с нами направлении. И довольно быстро.
Мы обогнали его и вышли на прежний курс. Но из‑за него нам не удалось сделать локацию звезды Б‑132. Так что мы до сих пор не знаем, есть ли у нее планеты.
Трассу космических кораблей на Риту можно рассчитывать в этой части пути обычно – прямо, так как облако пыли в ближайшее время уйдет далеко в сторону”.
И все. И ничего больше не было в книге Михаила Тушина об этой звезде.
А в дневнике “Урала” было то же самое, только расписанное по дням, часам и дежурствам.
– Не скоро теперь узнает Земля об этом маяке, – грустно говорю я. – Когда‑то дойдет до нее наша финишная ракета!
К сожалению, у нынешних звездолетов еще очень плохо устроена связь с Землей. Это ахиллесова пята всех наших звездных экспедиций. Радиоволны не дойдут – слишком мала мощность передатчиков. А чтобы послать сообщение в луче лазера – надо сжечь все аварийные запасы топлива. Никто еще на это не решился. И мы не решимся. Мы отправим только обычную финишную ракету на Землю. Ракету без людей – с одними механизмами. Отправим ее перед тем, как спуститься на Риту с круговой орбиты. И вложим в эту ракету все новости с дороги и все новости с планеты Рита.
Но на Землю наша ракета придет лишь через полтора земных века после сегодняшнего дня. Если вообще придет...
И всего только за двенадцать лет до ее прихода Земля может узнать об этом радиомаяке – из финишной ракеты “Рита‑1”. Но и те сведения могут быть неполными. Ведь маяк только нам сразу дал информацию! А с первыми двумя кораблями он пытался вести диалог.