В широком смысле манипуляцию можно определить как стремление субъекта к неограниченному контролю и управлению мыслями, чувствами и поведением партнера по коммуникации, при этом – любыми средствами и полном игнорировании душевного мира партнера. П. Вацлавик называет манипуляцией такой способ взаимодействия, в котором достижение прагматического эффекта в виде воздействия на партнера приобретает статус самоцели (Вацлавик и др., 2000). С этической и клинико-психологической точки зрения в феномене манипуляции необходимо подчеркнуть, прежде всего, имплицитно содержащийся в нем компонент игнорирования субъектности и субъективности другого человека. Более того, манипуляция с необходимостью предполагает насильственное внедрение в личное пространство Другого, навязывание собственных желаний и целей, индукции эмоциональных состояний. Манипуляция основана на идее безраздельной власти над Другим и в этом смысле противоположна отношениям, предполагающим сотрудничество, доверие и признание автономии партнеров.
У нарциссической личности, с ее сосредоточенностью на поддержании «грандиозной» самооценки манипулятивный паттерн поведения становится устойчивым жизненным стилем, позволяющим распространять модель господства-подчинения на все больший круг общения. Этот стиль предполагает также серьезные дефекты в сфере морали и нравственного самосознания (релятивизм норм, интолерантность к инакому, поглощенность самоидеализациями, пренебрежение интересами других), как показывают клинико-психологические исследования, затрудняют выработку взаимо-ответственных и паритетных отношений сотрудничества и взаимопонимания. К тому же, выраженная несамодостаточность и нестабильность самоидентичности, а также дефицит зрелых символически опосредствованых средств саморегуляции делает манипуляцию чуть ли не единственно доступным способом интер- и интрапсихической адаптации (Соколова, 1995, 2009).
Осознанная и намеренная манипуляция, к которой можно причислить и макиавеллизм, определяемый как набор установок (Знаков, 2002), может отвечать сиюминутным инструментальным потребностям в достижении успеха, власти, социальном росте, но при этом всегда подразумевает целенаправленное уничтожение (игнорирование, обесценивание) личности Другого. В отличие от нее бессознательная (непроизвольная) манипуляция, архаическим прототипом которой может служить проективная идентификация, предназначена удовлетворять инстинктивные и базовые, витальные потребности в поддержании целостности, безопасности, самосохранения и т.д., «используя» Другого в качестве «инструмента» их удовлетворения (Соколова, Иванищук, 2013).
Феноменология и функции проективной идентификации двойственны: с одной стороны, это простейшее структурирование, организация и контроль границ психического пространства, эмоционального содержания переживаний, коммуникативных ролей. С другой – один из онтогенетически самых ранних способов защиты от онтологической тревоги путем создания «двойной связи» с Другим: агрессивного удержания Другого в глубокой психической и телесной зависимости и делегирования ему полной ответственности, контроля и функций психической детоксикации собственных мощных разрушительных сил. Благодаря проективной идентификации становятся возможны частичные «разгрузка» и «эвакуация» в Другого непереносимого самостоятельно психофизического перенапряжения. Кроме того, устанавливаются глубокие эмоциональные связи и резонансные эмоциональные отношения зависимости и симбиоза, что обеспечивает эмоциональное «подпитывание», необходимое для безопасного выживания или репарации безжизненного Я. Поскольку внутренние источники мотивации скудны, основным гарантом выживания Я вынуждается стать идеализированный Другой, наделенный целым комплексом недостающих Я качеств. Другой начинает восприниматься эмоционально «живым», стабильным, отзывчивым, мудрым, слияние с которым и его «поглощение» жизненно необходимы. Однако отношения, созданные и поддерживаемые через проективную идентификацию («одно тело, одна душа на двоих»), обречены на внутреннюю двойственность и даже парадоксальность, своего рода «стабильную нестабильность», взаимозависимость и насыщенность мощными импульсами любви-ненависти, хронически приводящими к коммуникативным тупикам и разрыву эмоциональных связей (Соколова, 2007).
Таким образом, манипуляция, прообразом которой являются первичные и архаические защитные процессы (расщепление, проективная идентификация, идеализация-обесценивание), выполняет ряд очень важных регуляторных функций: она обеспечивает простейший уровень разделения/объединения психического на путях автономии и интеграции самоидентичности. Однако на данном уровне развития Я это становится возможным только путем расщепления образа себя и образа Другого, с последующей компенсацией слабости Я использованием силы Другого. Действуя как простейший защитный механизм в плоскости межличностных отношений уже взрослого человека манипуляция автоматически организует коммуникацию аналогичным образом с тем, чтобы вынудить Другого возложить на себя бремя и ответственность за совладание с субъективно непереносимыми эмоциями.
Еще одна защитная функция манипуляции заключается в уменьшении непереносимости болезненных переживаний (архаических тревог уничтожения или поглощения), связанных с представлением о себе как объекте чувств и размышлений другого человека, а также с возможностью соприкосновения с его внутренним миром. В этом случае манипуляция как овеществляющее представление о Другом служит защитой от потенциально травматичной рефлексии и одновременно блокирует бескорыстное, независимое от собственных нужд отношение к Другому как к субъекту, обладающему психической жизнью, автономному и самоценному (Иванищук, 2013).
Особая сензитивность и травматичность рефлексии о состоянии Другого возникает при переживании самого себя как объекта мыслей и может быть связана с высокой долей неопределенности, сопровождающей построение гипотез о внутреннем мире другого человека из-за отсутствия непосредственных методов исследования (ведь невозможно же напрямую «проникнуть в голову») и ясных критериев их проверки. Нарастание же паранойяльных тревог при переживании субъективной неопределенности характерно для людей с хрупкой, уязвимой самоидентичностью и парадоксальным сочетанием повышенной психологической зависимости и тревожной бдительности (Соколова, 2012).