Внешний, материальный мир, с точки зрения классической рациональности, по сравнению с «текучестью» мира психического, все еще может представляться достаточно устойчивой системой, изменения которой можно предсказать на основании всеобщих законов, а результаты – зафиксировать вполне однозначно, хотя для современной науки подобное утверждение уже не представляется столь бесспорным. Напротив, все большее подтверждение находит точка зрения о неопределенности и недостаточной прогнозируемости последствий любых природных и общественных событий в эпоху высоких технологий. Тем очевиднее становится, что адекватное объяснение и прогнозирование поведения Другого, столь необходимое для управления сложными и неоднозначными социальными ситуациями, возможно только при вероятностном характере гипотез, гибкой системе интерпретаций и развитой способности к интуиции, творческому воображению и эмпатии, чтобы представить себе («живописать» в тонкостях и деталях) нематериальную, небуквальную – фактически параллельную действительность психической жизни Другого. Несмотря на сложность такой задачи для субъекта, компетентность в ее успешном выполнении необходима как в повседневном общении, так и в ситуациях принятия ответственных решений в области управления, при проведении переговоров и, конечно, в практической психологии – психотерапии и консультирования.
Сложность и поликомпонентность процесса познания себя и Другого находит отражение в многообразии теоретических подходов и моделей этой психологической реальности. Рассмотрим ряд понятий, подчеркивающих разные аспекты изучаемого явления.
Модель психического
Термин «Theory of mind» имеет несколько переводов на русский язык, среди которых «модель психического» (Сергиенко, 2009) и «внутренняя модель сознания другого» (Лоскутова, 2009). Будем использовать первый вариант как более широкий и не отсылающий к проблематике сознательных и бессознательных структур психики. «Модель психического» означает способность приписывать другим людям психические состояния (мысли, чувства, желания, потребности, намерения) в качестве причин их поступков, а также интерпретировать и предсказывать их поведение в психологических категориях. Особое значение придается не прямому, жесткому, каузальному, а вероятностному характеру связей модели психического с реальностью (мысли и чувства могут не всегда соответствовать реальному положению дел) и высокой степени свободы ее компонентов (желания, мысли и действия людей могут быть относительно независимы).
Основой для развития представлений о модели психического послужила центральная, по мнению Ф. Брентано, категория, составляющая сущность психических феноменов, – интенциональность как возможность человека действовать не только в ответ на внешние раздражители, но и быть инициатором, автором собственных поступков (см: Ensink, Mayes, 2010). Соответственно, мы предполагаем, что поведение человека логично, может быть объяснено и предсказано, исходя из его убеждений и желаний. Вера в предсказуемость позволяет построить внутреннюю теорию поведения Другого, мышление и переживания которого скрыты от нас и недоступны прямому наблюдению.
История изучения модели психического насчитывает несколько этапов: в 1960-е гг. вслед за когнитивной революцией возникли многочисленные исследования развития социального познания у детей, опирающиеся в основном на идеи Ж. Пиаже (стадии развития мышления, эгоцентризм, эмпатия как социальная перцепция, восприятие перспективы и т.д.). Был сделан вывод о том, что скачок в развитии ребенка происходит примерно в 7–8 лет, когда дети становятся способны разделить реальность и свои мысли о ней, децентрироваться и принять в расчет перспективу другого человека (Там же). Современные исследования доказывают, что простейшие репрезентации появляются у младенца уже в несколько месяцев, развиваются по пути постепенной дифференциации, и примерно в возрасте 3–4 лет ребенок способен выполнить задачу на неверное мнение, отделить собственное знание от представлений другого человека, – критерий становления модели психического (Сергиенко, 2009).
В 1980-е гг. в контексте возобновления споров о врожденной или приобретенной природе психологических функций возрос интерес и к развитию модели психического в онтогенезе. Три основных подхода по-разному определяют движущие силы и пути развития. Теоретический подход рассматривает модель психического как некоторую формирующуюся у ребенка схему, характеризующую поведение его окружения, способную меняться под воздействием значительного числа внешних данных. Некоторые исследователи подчеркивают, что ребенок усваивает не саму модель, а способы объяснения, принятые культурой. Это уточнение частично учитывает качество взаимодействия ребенка с окружающими его людьми, показывая, что интенциональность развивается, если спонтанные жесты ребенка истолковываются взрослыми как имеющие психологическое содержание и причинность (Фонаги и др., 2004; Ensink, Mayes, 2010).
Второй подход – симулирующий – предполагает, что ребенок способен понять внутреннее состояние Другого не с помощью схем и категорий, а через идентификацию – представляя себя на его месте. Человек интуитивно понимает собственное состояние и предполагает, что у Другого также есть желания, убеждения, эмоции, а потому по аналогии способен представить себе их, учитывая ситуацию, поведение и т.д. (Там же).
Третий подход – нативистский – утверждает, что есть мозговые механизмы, отвечающие за модель психического: их созревание и определяет уровень ее развития. Эта идея возникла в ходе исследований нейродефицита при аутизме. Был выделен особый «социальный мозг» (social brain) – врожденная система распознавания состояний Другого, эволюционировавшая в виду чрезвычайной важности этой задачи. К низшему уровню относятся базовые, напрямую связанные с выживанием, процессы восприятия и внимания, а к высшему – то, что можно назвать социальным интеллектом (способность приписывать разнообразные состояния себе и Другому, реагировать соответственно воспринимаемым сложным эмоциям и социальному контексту, предсказывать и даже манипулировать поведением Другого и т.д.) (Там же, 2010).
Эмпирические исследования последних лет демонстрируют связь низких показателей развития модели психического и дисфункциональных личностных черт и даже клинических категорий. В контексте проблемы манипуляции интересной представляется отрицательная связь макиавеллизма с показателями модели психического и эмоциональным интеллектом (Ali, Chamorro-Premuzic, 2010; Austin et al., 2007), а также с целым рядом показателей саморегуляции.
Психологическая проницательность
Понятие, широко используемое в последнее десятилетие, «psychological mindedness» (возможный перевод – «психологическая проницательность» или «психологическая восприимчивость») – теоретический конструкт, обозначающий направленность, заинтересованность и способность, прежде всего, к когнитивной рефлексии, наблюдению за собственными психическими состояниями, способность осознавать их во временной перспективе и прослеживать причинно-следственные связи между поступками, чувствами и мыслями (Appelbaum, 1973). Эта способность нарушается при некоторых видах психической патологии: например, психосоматическим пациентам трудно устанавливать причинные связи между внешними поведенческими схемами и чувствами, мотивами и смыслами (алекситимический синдром). Согласно некоторым исследованиям психологическая проницательность положительно связана с толерантностью к неопределенности и отрицательно – с внешним локусом контроля и магическим мышлением (Bateman, Fonagy, 2004). Высокий уровень психологической проницательности коррелирует также с большей результативностью психотерапии, в частности, с готовностью к инсайту, критическому переосмыслению и переоценке.
Теория интерсубъективной восприимчивости
Другое психологическое понятие, по-своему интегрирующее отношения привязанности и развитие психологической сензитивности, но уже направленной не на себя, а на Другого, – интерсубъективная восприимчивость (mind-mindedness) (Walker et al., 2012). В формировании безопасной привязанности значительно более важную роль, чем чувствительность родителей к физическим нуждам ребенка, играет способность родителей мысленно представлять себе его психические состояния (Там же). При низком уровне развития интерсубъективной восприимчивости родителей можно ожидать формирование небезопасного типа привязанности (Meins et al., 2002). Теоретически интерсубъективная восприимчивость основывается на представлении о социальной природе развития познавательных процессов: по Э. Мэйнс, интерсубъективная восприимчивость родителя создает условия для развития способности ребенка понимать состояния других людей. Обнаружено, что уровень развития модели психического детей в возрасте около четырех лет выше у тех, чьи родители демонстрировали более высокие показатели интерсубъективной восприимчивости, когда детям было еще полгода. Аналогично оказались связаны между собой собственный словарь психических состояний ребенка, частота спонтанного использования этих слов в играх со сверстниками и взрослыми, а также уровень развития его модели психического (Meins et al., 2006). Помимо привязанности, интерсубъективная восприимчивость связана и с общим уровнем функционирования: уровень интерсубъективной восприимчивости значительно ниже у родителей детей с выраженными эмоциональными и поведенческими нарушениями, чем у группы сравнения, а также прямо связан с уровнем стресса родителей (Walker et al., 2012).
Возникновение на первый взгляд синонимичных понятий, описывающих одну и ту же психологическую реальность познания другого человека, обусловлено различиями в позициях исследователей, используемыми методами и решаемыми задачами. Так, исследования модели психического фокусируются на изучении формальной стороны метакогнитивных способностей человека: распознавании эмоций, владении словарем эмоциональных понятий, узнавании неловких социальных ситуаций, чувстве юмора, феноменах обмана и лжи и т.д. (Сергиенко, 2009). Однако при интерактивной модели исследования, учитывающей характер взаимодействия (например, при применении проективных методов или в психотерапевтической ситуации) становится ясно, что формальная сохранность метакогнитивных функций в нейтральной ситуации эксперимента может нарушаться в ситуации коммуникации со значимым человеком (парциальные нарушения ментализации в теории П. Фонаги) (Bateman, Fonagy, 2004). Согласно Э. Мэйнс, измеряемый уровень модели психического и спонтанное использование способности описывать, объяснять и интерпретировать поведение других людей – не одно и то же. В ситуации игры, например, некоторые матери не могли адекватно комментировать внутреннее состояние своих шестимесячных детей, и, тем не менее, будучи здоровыми людьми, все они демонстрировали высокий уровень выполнения задач, измеряющих уровень способностей построения модели психического (Meins et al., 2002).
Различия в подходах носят как теоретический, так и практический характер: в понятии «интерсубъективная восприимчивость» фиксируется, как родитель воспринимает своего ребенка; это преимущественно когнитивистиски-ориентированная концепция, тогда как понятие ментализация (о котором мы будем говорить дальше), включает оценку собственного опыта. Методически интерсубъективная восприимчивость операционализируется с помощью оценки адекватности высказываний родителей о состоянии ребенка в процессе свободной игры (первый год жизни) и оценке рассказа о своем ребенке (3–5 лет) (Walker et al., 2012). Одним из показателей интерсубъективной восприимчивости является развитый словарь интрацептивного опыта и эмоциональных переживаний.
Специфику конструкта «психологическая проницательность» определяет способ исследования – измерение с помощью опросника «The Psychological Mindedness Scale» (Shill, Lumley, 2002), что подразумевает осознанный характер способности к рефлексии, заинтересованности в психической жизни, но не указывает на степень ее эффективности в стрессовых ситуациях.
Концепция ментализации
Конструкт, с помощью которого была предпринята попытка описать процесс познания в условиях неопределенности оснований и постоянно изменяющегося объекта – другого человека – не только рациональными средствами, но и с включением фантазии, воображения, творчества в реконструкцию внутреннего мира, был предложен в теории П. Фонаги. «Ментализация» означает способность представлять психические состояния самого себя и других людей. Это форма социального познания, позволяющая нам воспринимать и интерпретировать человеческое поведение как детерминированное не сугубо внешними, материальными причинами, а внутренними интенциональными состояниями, например, потребностями, желаниями, чувствами, представлениями и целями (Bateman, Fonagy, 2004). В отличие от смежных понятий, «ментализация» отражает идею генеза познавательных способностей в системе эмоционально насыщенных ранних отношений. Эта способность проявляется в рефлексивном функционировании, возникающем как сложно трансформированные отношения привязанности и, в свою очередь, формирующем все остальные взаимоотношения человека. В самом общем виде, нормальную ментализацию можно понять как процесс, разворачивающийся в основном на послепроизвольном уровне, не требующем постоянного осознавания, в ответ на бесчисленные социальные события, происходящие вокруг. Для достижения определенных целей ментализация может быть осознана (например, в ситуации разрешения межличностного конфликта). Таким образом, ментализация – это интуитивная и быстрая установочная реакция, включающая сокращенные, свернутые когнитивные схемы и эмоциональные отношения (Там же).
Ментализация развивается в контексте отношений ребенка и значимого взрослого через самые ранние процессы отзеркаливания аффектов; она необходима для формирования интерсубъективности (т.е., отчетливого и стабильного чувства Я, самоидентичности). Наблюдения показывают, что если родитель не только реагирует на потребностные и эмоциональные состояния ребенка (например, боль или голод) соответствующими действиями, но и обозначает их как психические явления («ты голодный», «ты хочешь»), ребенок приобретает ощущение себя как действующего лица, источника и активного субъекта собственных ощущений, что в будущем дает возможность их регулировать. Он становится самостоятельным субъектом, осознающим собственные желания, мысли и чувства как автономные и отличные от субъективного мира других, только если он так воспринимается взрослым. Взрослый предвосхищает субъектность ребенка и таким образом формирует ее (Там же). В целом осознание того факта, что поведение побуждается психическими состояниями, придает нам чувство континуальности и контроля, вызывающее внутреннее переживание активности, авторства, составляет ядро чувства идентичности.
Эффективная ментализация, представляющаяся ключевым фактором развития зрелой системы саморегуляции и способов организации, осмысления собственного опыта, опирается на целый комплекс взаимосвязанных психических процессов:
· развитое представление о временной перспективе (умение проецировать свои состояния в будущее), что может служить дополнительным регулятором поведения (например, предвосхищаемое чувство вины может стать основанием для совершения определенного поступка);
· умение выстраивать причинно-следственные связи между событиями и эмоциями;
· определенную толерантность к неопределенности (в данном случае – внутреннего мира Другого);
· возможность разделять реальность и ее репрезентации, т.е. осуществлять некоторую деятельность по «созданию несуществующего» – того, что Д. Винникот назвал промежуточным пространством.
Нарушения или искажения протекания какого-либо из этих звеньев этой психической активности оказывают влияние на процесс ментализации, на ее уровень и качество; они могут становиться также «мишенями» психотерапевтического воздействия и восстановления в качестве его результата.