— Все в порядке? — участливо спросила Мама Чиа.
— Да, конечно... — начал говорить я, но остановился. — Нет, не все в порядке. Я чувствую себя ужасно — опустошенным и подавленным.
— Это хорошо! —7 засияв, заявила она. — Это значит, что ты кое-чему научился, что ты на верном пути. Неохотно кивнув, я спросил:
— В своем сне я ощутил только два Я. Мое Высшее Я скрылось, исчезло. Почему оно меня покинуло?
— Оно не покинуло тебя, Дэн, — оно с тобой всегда. Просто ты был слишком занят своими Базовым и Сознательным Я и поэтому не мог видеть Высшее, не смог почувствовать его любовь и поддержку.
— Как же я могу его почувствовать? Что мне делать прямо
сейчас?
— Хороший вопрос, очень хороший! — она рассмеялась своим собственным мыслям, поднялась на ноги, перебросила сумку через плечо и начала медленно подниматься по горной тропе. Я последовал за ней, переполненный вопросами, на которые у меня не было ответов.
Когда мы начали взбираться по узкой тропе вдоль гряды скал, песок сменился камнями и землей. Я обернулся и еще раз взглянул на площадку среди скал, которая сейчас была далеко внизу. Начался прилив. В двадцати метрах под нами волны приближались к рисунку, который начертила на песке Мама Чиа. Я заморгал и посмотрел на него внимательнее. Мне показалось, что там, где раньше было изображение человека в круге, сейчас видны три фигурки: одна крошечная, как дитя; другая большая и квадратная; третья — крупный овал. В это мгновение песок лизнула новая волна, и он стал совершенно чистым.
Подниматься было тяжелее, чем спускаться. Мама Чиа явно была в хорошем настроении, но я был мрачен. Мы оба молчали. Смеркалось, я шел за ней по темнеющей тропке, а передо мной проносились образы моего видения.
|
|
Когда мы достигли полянки, в черном небе уже сиял полумесяц. Мама Чиа пожелала мне доброй ночи и, не останавливаясь, отправилась дальше.
Я какое-то время постоял рядом с хижиной, слушая пение цикад. Теплый ночной ветерок, казалось, пронизывал меня насквозь. Только войдя в дом, я вдруг ощутил, что смертельно устал. Я смутно помню, как побрел в ванную, а потом рухнул на кровать. Еще секунду назад я все еще слышал цикад, но тут надо мной опустилась тишина. Во сне я искал свое Высшее Я, но меня окружала лишь пустота
Глава 8
ГЛАЗА ШАМАНА
Великий учитель никогда не пытается объяснить свои видения.
Он просто приглашает ученика подойти поближе
и увидеть все своими глазами.
Р. Инман
Еще не совсем проснувшись, я открыл глаза и увидел Маму Чиа, стоящую рядом с моей кроватью. Сперва я подумал, что все еще сплю, но быстро пришел в себя, когда она крикнула:
—А ну вставай!
Я вскочил с постели так резко, что чуть не упал.
— Сейчас... одну минутку... — лепетал я, покачиваясь и обещая себе, что в следующий раз проснусь до ее прихода. Я поплелся в ванную, надел шорты и вышел наружу, под брызги утреннего дождя.
Хорошенько промокнув, я вернулся в хижину и взял в руки полотенце.
— Уже, наверное, полдень?
— Всего начало одиннадцатого, — ответила она,
— Боже! Я...
— В четверг, — оборвала она меня, — ты пролежал на холоде тридцать шесть часов.
Я выронил полотенце и опустился на кровать.
— Почти два дня?
— Что тебя так расстроило? Пропустил какое-то свидание? — спросила она.
— Да нет, не думаю. — Я пристально смотрел на нее. — Неужели это правда?
|
|
— Ну, по крайней мере, свидание было не со мной. Кстати, на Гавайях свидания вообще не приняты. Люди с континента пытались принести с собой обязательность, но внедрить здесь эту привычку оказалось настолько же невозможным, как продать говядину вегетарианцам. Как себя чувствуешь?
— Неплохо, —сказал я, вытирая волосы. —За исключением того, что все еще не понимаю, чем буду здесь заниматься и как вы будете мне помогать. Вы собираетесь помочь мне увидеть мое Высшее Я?
— Оно всегда остается видимым, — улыбнулась она и протянула мне рубашку.
— Мама Чиа, — сказал я, натягивая рубашку, — все это, что я видел тогда, на пляже, — вы меня что, загипнотизировали?
— Не совсем. То, что ты видел, пришло из Внутреннего Архива.
— А что это такое?
— Трудно описать. Можешь называть это «всеобщим бессознательным» или «дневником Духа». В нем хранятся записи обо всем.
— Обо всем?
— Да, — подтвердила она, — обо всем.
— А вы умеете... читать эти записи?
— Иногда, но это зависит от многих вещей.
— Ну а как мне удалось прочитать их?
— Скажем, я переворачивала тебе страницы.
— Как мать, читающая вслух ребенку?
— Вроде того.
Дождь закончился, и мы вышли наружу. Я последовал за ней, и мы разместились на бревне возле сарайчика.
— Мама Чиа, — продолжил я, — мне бы хотелось поговорить о том, что начинает меня серьезно беспокоить. Мне кажется, что чем больше я учусь, тем мне тяжелее и хуже. Понимаете...
Она прервала меня:
— Заботься о том, что перед тобой прямо сейчас, а будущее само о себе позаботится. Иначе ты проведешь большую часть жизни, размышляя о том, какой ногой ступишь на перекресток, хотя до него еще сотня метров.
|
|
— А что же насчет планирования и подготовки к будущему?
— Планировать полезно, но не стоит слишком привязываться к этим планам. Жизнь любит устраивать сюрпризы. С другой стороны, приготовления важны всегда, даже если то, что планируется, никогда не случится.
— Как это? Она помолчала.
— Здесь, на острове, живет мой старый друг, Сей Фуджи-мото — ты с ним еще не встречался. Большую часть жизни он проработал садовником. Но его первой любовью была фотография. Я никогда не видела человека, настолько увлеченного картинками на бумаге! Несколько лет назад он готов был целыми днями разыскивать возможности для прекрасного снимка. Особенно ему нравились пейзажи: деревья редкой формы, разбивающиеся волны, через которые просвечивает солнце, облака в призрачном свете луны, восходящее солнце. Когда он не прогуливался с фотоаппаратом, он сидел в своей затемненной комнатке и проявлял фотоснимки.
— Фуджи занимался фотографией почти тридцать лет, и к тому времени накопил драгоценный опыт и чутье уникального кадра. Все негативы хранились в запирающемся сейфе в его кабинете. Большинство фотографий он продавал на Оаху или просто раздаривал друзьям.
Шесть лет назад пожар уничтожил все негативы, которые он собирал все эти тридцать лет, все отпечатанные снимки и почти все его оборудование. Страховки у него не было, но главное — все плоды его многолетнего творчества мгновенно превратились в пепел, в невосполнимую потерю.
Фуджи оплакивал их не меньше, чем потерю ребенка. За три года до этого он на самом деле потерял первого ребенка, и поэтому понимал, что эти трагедии похожи и что если ему удалось пережить первую, то теперь он сможет пройти сквозь любые испытания.
Но кроме этого, он смог увидеть большую картину происшедшего. В нем выросло осознание того, что в нем осталось нечто бесценное, то, что никогда не сможет сгореть в огне: Фуд-жи научился видеть жизнь с разных точек зрения. Каждый день, просыпаясь, он наблюдал мир света и теней, форм и содержания — мир красоты, гармонии и равновесия.
Когда он поделился со мной своим прозрением... Дэн, он был так счастлив! Это было просветление, подобное тому, какое приходит к мастерам Дзэн. Они рассказывают своим ученикам, что все пути, любая деятельность — работа, спорт, искусство, ремесло — служит для человека средством внутреннего развития. Все это — разные лодки, которые помогают пересечь одну и ту же реку. Но когда ты перебрался через нее, тебе уже не нужна лодка, -г- Мама Чиа глубоко вздохнула и безмятежно улыбнулась мне.
— Мне бы хотелось познакомиться с Фуджимото.
— Познакомишься, — заверила она.
— Я только что вспомнил одну вещь, которую когда-то сказал мне Сократус: «Это не путь к тому, чтобы стать мирным воином. Это путь мирного воина. Воином человека делает само путешествие».
— Сократус всегда умел найти нужные слова, — откликнулась она и вновь вздохнула, на этот раз уже грустно. — Знаешь, когда-то я была влюблена в него.
— Вы? Когда? И что?
—Ничего, — сказала она. — Он был занят своей подготовкой и обучением. Я тоже была занята. Хотя он уважал меня и я ему тоже нравилась, мне кажется, он не испытывал ко мне тех же чувств. За исключением моего последнего мужа, Брэдфорда, немногие мужчины маня любили.
Эти слова показались мне слишком печальными и несправедливыми.
— Мама Чиа, — галантно сказал я, — если бы я был чуток постарше, я бы непременно начал за вами ухаживать.
— Очень мило с твоей стороны, — усмехнулась она.
— Да, я такой, — рассмеялся я. — Вы не могли бы еще рассказать о том, как встречались с Сократусом, и вообще о своей жизни?
Она немного подумала, потом ответила:
— Может быть, в другой раз. Сейчас мне нужно отправляться по делам. А тебе, думаю, стоит больше поразмыслить о том, чему ты научился, прежде чем... — Она замолчала, но тут же продолжила: — Прежде чем мы перейдем к следующему уроку.
— Я готов.
Мама Чиа несколько секунд рассматривала меня, но ничего не сказала. Она открыла сумку и протянула мне горсть орехов макадамия.
— Увидимся завтра.
И она ушла.
Я действительно чувствовал себя окрепшим, однако Мама Чиа была права — я еще не достиг формы, необходимой, чтобы выдержать сколько-нибудь суровые испытания. Остаток утра я провел в мечтаниях и грезах — просто сидел на бревне и смотрел на деревья, окружающие мой новый дом на Молокаи. Во мне росло какое-то тревожное чувство, но у меня не было слов, которые могли бы его выразить и объяснить. Я был настолько занят раздумьями о нем, что не заметил вкуса хлеба, орехов и фруктов, которыми пообедал.
Когда солнце коснулось верхушек деревьев с противоположной стороны поляны, я осознал, что это чувство одиночества. Это было странно. Я всегда считал, что привык к одиночеству. Оно не покидало меня большую часть учебы в колледже. Но сейчас, после прогулки по океану на доске, во время которой я понял, что могу уже никогда не увидеть человеческого лица, что-то во мне изменилось. И вот теперь...
Мои думы были прерваны звонким «Привет!», прозвучавшим откуда-то слева. Я поднял голову — подпрыгивая и пританцовывая, ко мне направлялась Сачи. Ее гладкие черные волосы, коротко подстриженные, как и у Мамы Чиа, взлетали вверх и переливались при каждом легком движении. Перепрыгивая через камни и бревна, она подбежала ко мне и вынула небольшой пакет.
— Принесла еще хлеба. Сама испекла.
— Спасибо, Сачи. Ты очень предусмотрительна.
— Вот уж нет! — возразила она. — Никогда не стараюсь что-то заранее продумать. Я вообще мало думаю. Как вы себя чувствуете?
— Намного лучше, особенно теперь, когда появилась ты. Мне было так одиноко, что я даже сам с собой начал разговаривать.
— У меня тоже такое бывает, — сказала она.
— Ну, теперь, когда ты здесь, мы оба можем посидеть и поговорить сами с собой. Постой! —рассмеялся я. — Есть идея получше: посидеть и поговорить друг с другом.
Она улыбнулась моей неуклюжей шутке.
— Давайте. Хотите посмотреть на лягушачий пруд?
— Конечно.
— Это недалеко. Пойдем. — Она уже вскочила и побежала к лесу.
Изо всех сил стараясь не отставать от нее, я помчался следом. Сачи была метров на десять впереди и то появлялась, то исчезала среди деревьев. Когда я догнал ее, она уже сидела на большом камне и указывала рукой на пару лягушек, одна из которых удостоила нас громким кваканьем.
—А ты не шутила, Сачи. Лягушки действительно потрясающие.
— Вон та — здешняя королева, — сказала Сачи. —А этого большого жаба зовут Ворчун, потому что он все время убегает, когда я его хочу погладить, а потом сердито квакает. — Сачи медленно подкралась и схватила одну из лягушек. — Мой братик любит их кормить, но я терпеть не могу жуков. Раньше они мне нравились, а сейчас нет.
Быстрая, как лесная фея, она снова вскочила и побежала назад, к хижине. Я молча попрощался с Ворчуном и пошел к поляне. Вслед раздалось громкое «Ква!». Я развернулся и успел увидеть круги на воде, скрывшей под своей поверхностью лягушку.
На поляне Сачи упражнялась в каких-то танцевальных движениях.
— Это мне Мама Чиа показала. Она меня куче разных вещей учит.
— Не сомневаюсь, — улыбнулся я. Мне в голову пришла идея. — Может быть, я тоже могу тебя чему-нибудь научить? Умеешь делать «колесо»?
— Ну, немножко, — сказала она, вскинула руки вверх и шлепнулась на землю, задрав ноги. — Ой, я просто как те лягушки! — Она захихикала. — Вы мне покажете?
— Попробую. Когда-то у меня это неплохо получалось, — сказал я и сделал «колесо» на одной руке, перекатившись через бревно.
— Ух ты! — завопила потрясенная Сачи. — Вот это здорово! — Воодушевленная, она снова попробовала, но улучшения оказались незначительными.
—Ладно, показываю еще раз, —рассмеялся я.
Остаток дня промелькнул быстро, как щелчок пальцами. Я полностью погрузился в свое любимое занятие. И мне было очень приятно, когда Сачи довольно быстро продемонстрировала очень грациозное «колесо».
Я сорвал яркий красный цветок, который нашел неподалеку, и в порыве радости прикрепил к волосам Сачи.
—Знаешь, у меня есть дочка, она младше тебя, и я очень по ней скучаю. Я так рад, что ты пришла навестить меня сегодня.
—Я тоже, — сказала она. Потрогав цветок в своих волосах, она одарила меня очаровательнейшей улыбкой. — Пора идти. Спасибо за «колесо», Дэн! — Она поскакала вверх по тропе, развернулась и крикнула: — Не забудьте про хлеб!
Эта чудесная улыбка сделала мой день счастливым.
Утром, когда появилась Мама Чиа, я уже был готов и нетерпеливо кидал камешки в ствол дерева.
— Хотите свежего хлеба? — спросил я. — Я уже позавтракал, но если вы голодны...
— Нет, спасибо, — ответила она. — Нам нужно поторопиться и успеть пройти несколько километров, пока не стемнело.
— Куда мы идем? — поинтересовался я, когда мы вышли из хижины и двинулись по тропе.
— Туда, — она показала в сторону горной гряды черной лавы в центре острова, возвышающейся на несколько сот метров над морем. Она сунула мне свою сумку, заметив: — Ты уже достаточно силен, чтобы с этим справиться.
Мы размеренно поднимались по извивающейся влажной тропе, от которой отходило множество мелких тропинок. Мама Чиа решительно двигалась вперед и вверх. В джунглях стояла тишина, нарушаемая только редким криком птицы, звуком моих шагов и постукиванием посоха Мамы Чиа.
Как и во время первой прогулки, она часто останавливалась, чтобы насладиться зрелищем яркой птички, необычного дерева или маленького водопада.
Утро заканчивалось, и мое беспокойство продолжало расти, так что я заявил:
— Мама Чиа, Сократус как-то сказал мне, что я на самом
деле чему-то учился только тогда, когда был способен самостоятельно сделать это.
Она остановилась, обернулась ко мне и сказала с ударением на каждом слове:
— Я слышу и забываю, я вижу и помню, я делаю и понимаю.
— Может быть, — признался я. — Я слышал и видел очень многое, но не часто делил это. Я кое-что знаю о целительстве, но я не умею лечить. Я слышал о Высшем Я, но как мне его почувствовать?
Из меня наконец-то вырвалось то раздражение, которое я сдерживал в течение пяти лет.
— Я был чемпионом мира по гимнастике. Я закончил университет в Калифорнии. У меня прекрасная маленькая дочь. Я забочусь о своем здоровье, правильно питаюсь и занимаюсь спортом. Я — профессор колледжа. Я всегда делал то, чего от меня ждали и требовали. И после всего этого, после всех этих лет учебы у Сократуса, моя жизнь разваливается на куски!
Я был убежден, что знаю уже достаточно, что если я буду делать все правильно, то жизнь станет проще и легче, я смогу ею управлять, но она становится все хуже и хуже — как будто что-то ускользает от меня и я не знаю, что это и как это удержать! Я словно сошел с пути и заблудился в джунглях.
Я знаю, есть люди, которым приходится гораздо тяжелее, чем мне. Меня никто не мучает. Я не нищий, не голодающий и не угнетенный. Все, что я говорю, похоже на жалобы и детские слезы, но мне не стыдно в этом признаваться. Мама Чиа! Я всего лишь хочу, чтобы это прекратилось!
Я заглянул ей в глаза и добавил:
— Однажды я сломал ногу. Мое бедро раскололось на сорок осколков. Я знаю, что такое боль. То, что я чувствую сейчас, — не меньшее страдание, понимаете?
— Очень хорошо понимаю, — сказала она. — Боль и страдания — часть повседневной жизни. Просто они принимают разные формы.
— Вы поможете мне найти то, что я ищу?
— Возможно, — ответила она, повернулась и продолжила идти вверх по тропе.
Когда мы поднялись над джунглями, деревья стали встречаться реже. Мох, трава и листья исчезли, обнажив красновато-бурую землю, превратившуюся в грязь после стремительного и неистового тропического дождя. Я постоянно поскальзывался. Мама Чиа, несмотря на свою хромоту, шагала очень уверенно. Я решил, что она уже позабыла о том, как я взорвался, но тут она заговорила:
— Дэн, ты когда-нибудь задумывался о том, что один человек никогда не может построить дом? Пусть даже он очень умный и очень сильный, но в одиночку, без совместных усилий архитекторов, подрядчиков, рабочих, производителей строительных материалов, грузчиков, водителей, химиков и сотен других людей, ни один человек не в состоянии выстроить здание. Никто сам по себе не умнее, чем все мы вместе.
— Но какая связь...
— Возьмем, к примеру, Сократуса, — продолжала она. — У него множество талантов — к тому же у него достаточно мудрости, чтобы не пытаться применять все эти таланты одновременно. Он понимал, что не может сделать для тебя все — по крайней мере, не все сразу. Он понимал, что не сможет накормить твою душу впрок. Он мог учить тебя только тому, что тогда могли услышать твои уши и могли увидеть твои глаза.
Когда Сократус написал мне, он предупредил, что ты склонен к повышенной требовательности к себе, что ты очень легко возбуждаешься. И он предположил, что я смогу помочь тебе обрести спокойствие. — Она обернулась ко мне на ходу и улыбнулась. — Еще он сказал, что те зерна, которые он посеял в твоем уме и сердце, дадут свои всходы чуть позже. Сейчас я рядом, чтобы поливать эти ростки водой и помочь им вырасти крепкими и сильными.
Твоя подготовка еще не сделала тебя совершенным, Дэн, но она уже принесла тебе огромную пользу. Ничто из того, что ты усвоил, не будет потеряно или утрачено. Сократус сделал очень многое, и ты сам многого добился. Он помог тебе избавиться от самых вредных иллюзий и увидеть большую картину мира. Он дал тебе основы — пусть ты еще не можешь услышать, но, по крайней мере, ты хочешь слышать больше. Если бы он не подготовил тебя, вряд ли бы ты смог меня найти.
— Но не я вас нашел — вы нашли меня!
— Неважно, насколько странными тебе показались обстоятельства нашей встречи. Я не верю, что это могло бы случиться, если бы ты не был готов к ней. Так работают все подобные вещи. Я могла не захотеть работать с тобой, ты мог не захотеть прийти на ту вечеринку. Кто знает, что могло бы произойти?
Мы поднялись уже довольно высоко и ненадолго остановились, чтобы насладиться видом, открывшимся с гор. До основания горного пика, к которому мы направлялись, осталось идти совсем недолго. Повсюду внизу, куда ни направлялся мой взор, простирались бескрайние зеленые кроны деревьев. Мне было жарко — влажная атмосфера оседала на руках и на лбу тяжелым потом. Заботливо смахивая его с моих бровей, Мама Чиа заметила:
— Однажды я встретилась с человеком, который поднялся на самую вершину и добрался до самого Бога. Он протянул руки к небесам и воскликнул: «Наполни меня своим светом! Я готов! Я так долго ждал этого!» И Бог ответил ему, и сказал: «Я всегда наполнял тебя светом — но ты никогда не мог удержать его!»
Она положила руку мне на плечо и добавила:
— Все мы не можем полностью удержать этот свет, Дэн, и в каждом из нас есть «дыры». В тебе, во мне, в Сократусе. Но это еще не причина для беспокойства. Помни, что пока ты человек, ты — ученик. Тебе свойственно спотыкаться, и это случается с каждым из нас. Все, что я могу, — это превратить твой опыт в уроки, а твои уроки —в мудрость. Все, что я могу, — приободрить тебя, чтобы ты доверился течению собственной жизни.
Она замолчала и присела к желтому цветку, пробивающемуся сквозь узкую щель в огромном валуне.
— Наша жизнь — как этот цветок. Мы такие хрупкие, и все-таки, когда мы встречаем на своем пути препятствие, мы способны пробиться сквозь него. И мы постоянно тянемся вверх, к Свету.
Я дотронулся до желтого лепестка.
— Но ведь цветы растут так медленно! Я боюсь, что мне просто не хватит времени. Мне хочется делать что-то прямо сейчас.
Ее мягкая улыбка помогла мне справиться с вновь возникавшим раздражением.
— Цветы растут в своем собственном темпе. Это действительно нелегко — видеть, что наш путь состоит из одних поворотов, обнаруживать, что иногда он исчезает, знать, что впереди еще долгий и трудный подъем. Ты хочешь перейти к действиям еще до того, как готов действовать. Но сначала тебе нужно обрести понимание.
— Понимание без действия бесполезно!
— А действие без понимания — опасно. Ведь если ты действуешь, прежде чем понимаешь, что происходит, ты даже не знаешь, что именно делаешь! Так что расслабься, — посоветовала она, делая выразительный глубокий вдох. — Нет смысла торопиться. Торопиться просто некуда. У тебя достаточно времени, чтобы совершить все, что ты захочешь.
— В этой жизни?
— Или в следующей.
— И все-таки мне хочется начать немного раньше! — с жаром заявил я. — У меня внутри болит — это сообщения моего Базового Я. И оно совсем не говорит мне: «Брось и расслабься, пойди поваляйся на пляже». Нет, оно твердит: «Есть нечто, что нужно сделать». И это нечто связано с моим Высшим Я.
— Ну почему ты так беспокоишься о своем Высшем Я? Разве сейчас у тебя недостаточно дел и развлечений?
Не поддаваясь ее попыткам подбодрить меня, я все глубже погружался в самокритику. Как я могу мечтать о связи со своим Высшим Я, если я еще не способен сохранять самообладание, сдерживать свое нетерпение, двигаться с допустимой скоростью или расслабиться в транспортной пробке? Или, например, сохранить свой брак.
Мама Чиа вновь попыталась извлечь меня из мрака сомнений:
— Ты действительно слишком требователен к себе, Дэн Миллмэн! Я вижу все твои мысли на твоем лице. Ты считаешь, что у тебя серьезные проблемы, но так ли уж они серьезны?
Я на своем опыте убедилась, что именно тогда, когда жизнь кажется невыносимо сложной и скверной, человек на самом деле готовится к очередному прыжку. Именно тогда, когда он не видит, куда ему двигаться дальше, когда он застывает на месте. Даже если он отходит назад, это часто означает, что он освобождает место для разбега перед большим прыжком.
— Вы действительно так думаете?
— Важно не то, что думаю я. Посмотри на свою жизнь сейчас. Оцени ее с позиции своего Базового Я. Вот оно знает — и оно мне уже обо всем рассказало. Ты готовишься сделать Скачок. Может быть, не сегодня и не завтра, но довольно скоро. И точно так же, как Сократус подготовил тебя для меня, я подготовлю тебя к следующему шагу.
— Все это звучит так просто...
— Это не просто и не легко, но это неизбежно произойдет, рано или поздно. Ты все еще сосредоточен на своей трагедии и не можешь увидеть ничего, кроме нее. Как комар, сидящий на экране телевизора, —добавила она, —ты видишь только множество отдельных светящихся точек, но не способен видеть всю картину в целом. У каждого из нас своя роль. Когда придет время, ты узнаешь о своем предназначении. Возможно, тебе предстоит узнать это в пустыне.
Прежде чем я успел спросить, что она имеет в виду, Мама Чиа продолжила:
— Путь мирного воина начинается с единения трех Я. Твоя голова поднимется к облакам только тогда, когда ноги будут крепко упираться в землю.
Нам предстоит большая работа, тебе и мне, — сказала она в заключение. — И готовиться мы будем так, как поднимались сюда, в горы, — шаг за шагом.
Она повернулась и продолжила путь наверх. Я почувствовал себя лучше, настроение поднялось, хотя мое напряженное тело уже начало уставать. Но хромая Мама Чиа неутомимо поднималась все выше и выше.
— Куда мы все-таки идем? — задыхаясь, спросил я.
— На вершину.
— А что будет, когда мы туда доберемся?
— Узнаешь, когда придем, — ответила она, не замедляя шага.
Скоро тропа стала очень крутой, похожей на бесконечную лестницу в небо. Я уже чувствовал разреженность воздуха, и мое дыхание становилось все тяжелее с каждым шагом. Мы приближались к вершине пика Камакау, возвышающегося на полтора километра над океаном.
Два часа спустя, с наступлением сумерек, мы достигли цели и ступили на ровную площадку вершины. Взмахом руки Мама Чиа очертила невероятную панораму острова Молокаи. У меня захватило дух. Медленно поворачиваясь на месте, я с восторгом смотрел на буйный зеленый ковер джунглей, который был со всех сторон окружен бескрайним океаном. Горизонт переливался самыми фантастическими оттенками — заходящее солнце окрашивало далекие облака красными, фиолетовыми, оранжевыми и розовыми красками.
— Пришли, — облегченно вздохнул я.
— Да, пришли, — эхом отозвалась Мама Чиа, пристально глядящая на тонущее в океане солнце.
— И что теперь?
— Нужно собрать хворост. Нам предстоит провести здесь ночь, поэтому понадобится костер. Завтракам нужно будет идти дальше, вон туда. — Она показала в сторону восточной оконечности острова.
Мама Чиа привела меня к небольшому водопаду, где мы напились искрящейся воды с привкусом минеральных солей. Рядом была скала, образующая естественный карниз, под которым мы могли укрыться в случае неожиданного дождя. Я с удовольствием скинул с плеча сумку Мамы Чиа и почувствовал себя легче воздуха. Мои ноги подкашивались, и я уже знал, что завтра утром они будут болеть.
Меня совершенно поражало, что эта пожилая женщина, которая была гораздо старше и, пожалуй, тяжелее меня, смогла выдержать такой трудный путь. Меня бы не удивило, если бы она потребовала, чтобы мы продолжали идти всю ночь.
Мы развели довольно большой костер, раскалили в нем несколько камней, а потом поджарили на них завернутый в фольгу ямс. Вместе с сырыми овощами, этот ямс показался мне самой восхитительной на вкус пищей, которую я пробовал когда-либо в своей жизни.
Из толстых рулонов мха мы соорудили постели и перед сном подбросили в костер несколько больших веток — не столько ради тепла, сколько ради света и приятного потрескивания.
Когда мы легли, я тихо сказал:
— Мама Чиа, судя по всему, плавание на доске по океану напугало меня гораздо больше, чем мне самому казалось. По крайней мере, с того времени я очень много думаю о жизни и смерти. Пару дней назад, засыпая, я увидел лицо одного друга из Оберлина, который недавно умер. Он был молод и полон сил, а потом вдруг заболел, и врачи сказали, что это смертельная болезнь. Он очень много молился. И все-таки умер.
Мама Чиа вздохнула.
— На наши молитвы всегда отвечают. Просто иногда Бог говорит: «Нет».
— А почему он так говорит?
— Почему родители, которые любят своего ребенка, говорят ему: «Нет»? Потому что дети часто хотят того, что не идет им на пользу. Люди обращаются к Богу, когда начинают разрушаться все основания их жизни, —и обнаруживают, что именно Бог и раскачивает эти основания. Сознательный ум не всегда способен понять, что идет нам во благо. Вера представляет собой самое главное во Вселенной — уверенность в том, что все происходит ради нашего высшего блага. И я в это верю.
— Вы думаете, что так и есть?
— Я не знаю этого наверняка, но я выбрала верить в это, потому что, когда я в это верю и действую в соответствии с этой верой, моя жизнь становится лучше. Я никогда не чувствую себя жертвой обстоятельств. Мое отношение к ним всегда остается твердым и положительным. Я рассматриваю трудности жизни как «духовные нагрузки» — возможность развить и усилить свой Дух.
— Мои физические страдания, какими бы болезненными они ни были, всегда приносили с собой дар, хотя в тот момент я не всегда понимала их значение, — продолжила она. — Для меня даром становилось глубокое сострадание. Для кого-то другого этот дар может означать внимательность к своему телу, стимул к тренировкам, свободное выражение своих чувств вместо их подавления, а может быть — правильное питание, расслабление или раскованность.
Боль или дискомфорт обычно встряхивают нас, привлекают наше внимание к незамеченной проблеме.
— У меня так и получается, — сказал я, глядя на огонь костра.
— Да, но я не советую использовать это как основной метод, — добавила она с лукавой улыбкой. — Хотя боль действительно заставляет нас обратить внимание на самих себя, но обычно это самое последнее средство Базового Я. Такие грубые сообщения начинаются только тогда, когда мягкие — интуитивные ощущения и сновидения — игнорируются.
— Базовое Я похоже на детей, которых часто обижают. По своей природе оно легко привязывается и с трудом отвыкает. Но когда его терпение заканчивается — оно действительно заканчивается.
Мне в голову пришел еще один вопрос:
— Раз Базовое Я отвечает за тело, то оно способно вылечить любую болезнь, так?
— При определенных обстоятельствах, когда это согласуется с судьбой личности, — да.