Сэйси Ёкомидзо
Клан Инугами
https://publ.lib.ru
«Клан Инугами»: Иностранка; М.; 2005
ISBN 5-94145-337-Х
Аннотация
У смертного одра богатого главы клана Инугами собираются все его родичи, чтобы узнать последнюю волю патриарха. Когда же зачитывается завещание покойного, выясняется лишь одно — кровавой битвы за состояние не избежать. И действительно, члены клана один за другим становятся жертвами ритуальных убийств. Проникая в темные тайны запретных страстей, чудовищных жестокостей и прячущихся под масками лиц, сыщик Киндаити распутывает сложную паутину человеческих взаимоотношений и чувств, скрывающихся за этими убийствами.
Сэйси Ёкомидзо
Клан Инугами
Предыстория
Сахэй Инугами, один из крупнейших предпринимателей района Синсю, основатель «Корпорации Инугами», прозванный Королем японского шелка, умер в феврале 194… года на своей приозерной вилле в Насу в почтенном возрасте восьмидесяти одного года. По его смерти Фонд Инугами собрал и опубликовал все, что десятилетиями писали газеты и журналы об этом самородке, — все истории в жанре «из грязи в князи». На данный момент «Биография Сахэя Инугами» — наиболее полное и достоверное описание его жизни.
Согласно этой книге, Сахэй с малолетства остался сиротой, а у озера Насу оказался, когда ему исполнилось семнадцать. Он не знал ни места своего рождения, ни своих родителей, ни даже было ли его необычное имя — «собачье божество» — унаследовано от предков или дано каким-то человеком с буйным воображением.
Большинство людей, добившись богатства или известности, стараются приукрасить свое родословное древо, а вот Сахэй Инугами даже не пытался сделать это.
— Всяк человек рождается гол как сокол, — любил повторять он. — До семнадцати лет я был побирушкой, бродил с места на место, — говорил он, ничуть не смущаясь. — Ну а когда оказался в Насу и господин Нономия приютил меня в своем доме, тут судьба мне наконец-то улыбнулась.
Дайни Нономия был жрецом святилища Насу, синтоистского храма, украшающего берега озера Насу. Сахэй по гроб жизни почитал себя у него в долгу. Щедрость Дайни так впечаталась в его сознание, что обычно дерзкий и надменный Сахэй, чуть только упоминалось имя Нономия, всегда почтительно расправлял плечи. Его неизменная благодарность и преданность семье жреца, безусловно, достойна похвалы. Однако Сахэй так и не смог понять, что все — даже благодарность — имеет пределы, которые не следует преступать, не смог предусмотреть, что эта чрезмерная благодарность к семье Нономия вовлечет его собственную семью в череду кровавых событий после его смерти. Пусть это послужит уроком нам всем: даже к самым благим намерениям следует относиться с величайшей осмотрительностью, иначе и они могут привести к, большой беде.
Когда эти два человека впервые встретились, юный Сахэй был, как сам он позднее рассказывал, нищебродом. Однажды он, совсем обессиленный, забрался под настил Зала Поклонения в святилище Насу. Стояла поздняя осень. В такую пору в этом суровом, холодном озерном крае невозможно прожить без жаровни, а Сахэй, одетый в одно лишь ветхое отрепье, подвязанное веревкой, уже три дня почти ничего не ел. Измученный голодом и стужей, он понимал, что умирает. Так оно и случилось бы, когда бы Дайни обнаружил его чуть позже — Сахэй наверняка бы умер как собака.
Обнаружив под полом Зала Поклонения юного нищего, Дайни удивился и отнес его к себе в дом, чтобы там о нем позаботилась его жена Харуё. Так начались необычные отношения между этими людьми. Согласно «Биографии Сахэя Инугами», Дайни в то время было сорок два года, а Харуё была молодой женщиной двадцати двух лет. Сахэй потом говаривал, что она была добра сердцем, как святая, и хороша собой, как небожительница.
От природы наделенный крепким телосложеньем и окруженный неусыпными заботами этой четы, Сахэй вскоре совершенно оправился. Однако Дайни, узнав о его бедственном положении, не захотел отпустить его и уговорил остаться. Сумел уговорить, потому что Сахэю тоже не хотелось покидать теплое пристанище, в котором он случайно оказался. Так он и жил с жрецом святилища Насу и его женой не то чтобы нахлебником, но и не совсем слугой. Поняв, что Сахэй ни единого дня своей жизни не провел в школе, что он совершенно неграмотен, Дайни взял его под свое крылышко и усердно занялся его образованием. Он воспитывал его, как отец воспитывает сына.
Почему Дайни столько внимания уделял Сахэю? Может быть, он предчувствовал, какую будущность сулит Сахэю острый ум? Что ж, это возможно. Но поговаривают, что была тому иная, более темная, причина, не упомянутая даже в «Биографии»: Сахэй был необычайно красивым молодым человеком. Он был ослепительно красив и сохранил следы былой привлекательности даже в преклонные годы. Блеск юности прельстил жреца. Люди шептались о гомосексуальных отношениях между ними и указывали на то, что Харуё, несмотря на всю ее мягкосердечность и смирение, через год с небольшим после появления Сахэя покинула мужа и вернулась в дом своих родителей. Дайни, судя по слухам, был так опьянен юношей, что совершенно не уделял ей внимания.
Однако после того, как Сахэй нашел себе другое жилье, отчуждение между мужем и женой, видимо, прошло, и Харуё вскоре вернулась. Возможно, супруги сблизились даже больше прежнего, потому что через несколько лет у Харуё родилась дочь Норико. В конце концов Норико вышла замуж и была благословлена дочерью, получившей имя Тамаё, — она-то и станет одним из главных действующих лиц нашей истории.
Когда Сахэй покинул дом жреца, тот помог ему найти работу на маленькой шелковой фабричке. Кто бы мог предположить, что столь скромное начало приведет к созданию «Корпорации Инугами», одной из крупнейших в Японии? Толковый и расторопный, Сахэй за год успел освоить то, на что другим требуются годы и годы. К тому же, даже покинув дом Дайни, он оставался там частым гостем, и жрец продолжал обогащать ум Сахэя, постепенно превращая его в образованного и культурного человека. Даже Харуё, которая некогда оставила мужа из-за Сахэя, очевидно, пришла в согласие со своими чувствами, потому что, говорят, обращалась с ним как с братом, заботясь о его насущных потребностях, когда бы он ни появился.
В 1887 году, когда Сахэй впервые нанялся на шелковую фабрику, промышленное производство шелка-сырца было в Японии в зачаточном состоянии. Юноша быстро постиг тонкости всего процесса, а когда решил обзавестись собственным делом, именно Дайни Нономия снабдил его необходимым начальным капиталом.
Предприятие Сахэя росло не по дням, а по часам. Япония в течение китайско-японской, русско-японской и Первой мировой войны упрочила свои позиции, шелк-сырец стал главным предметом экспорта, а «Шелковая компания Инугами» приобрела прочную репутацию делового партнера высочайшего уровня.
Жрец Дайни Нономия умер в 1911 году шестидесяти восьми лет от роду. Он был первым, кто вложил деньги в предприятие Сахэя, однако упорно отказывался от своей доли в огромных прибылях «Корпорации Инугами». Сколько ни протестовал Сахэй, Дайни согласился принять лишь ту сумму, которую вложил изначально, плюс небольшие проценты. До конца своих дней он жил в благородной бедности. Вскоре после смерти Дайни Сахэй подыскал для Норико достойного мужа — человека, пожелавшего через брак войти в семью Нономия и стать преемником Дайни, жрецом святилища Насу. Долгое время у Норико и ее мужа не было детей, но в 1924 году, через десять с лишком лет после свадьбы, их брак был благословлен дочерью, которой дали имя Тамаё.
Однако Тамаё не исполнилось и двадцати, когда и Норико, и ее муж умерли. А поскольку бабка Тамаё, Харуё, умерла еще до ее рождения, оказалось, что молодая женщина осталась безо всякого попечения. Тогда Сахэй взял ее в семью Инугами и следил за тем, чтобы с осиротевшей внучкой почитаемого им хозяина и наставника обращались так, как должно обращаться с почетным гостем.
Сам Сахэй по какой-то неизвестной причине так и не женился. Он произвел на свет троих детей — трех дочерей — всех от разных женщин, ни одну из которых не сделал своей законной женой. Его три дочери вышли замуж и родили детей, при этом их молодые мужья вступили в клан Инугами, приняли семейное имя, и каждый был назначен управляющим одной из контор компании. Муж старшей дочери, Мацуко, получил должность управляющего центральной конторой Насу, муж второй дочери, Такэко, конторой токийского отделения, и третий, муж младшей дочери, Умэко, конторой отделения Кобе. Однако до самой своей смерти Сахэй отказывался передать полную власть над «Корпорацией Инугами» кому-либо из зятьев.
Восемнадцатого февраля 194… года почти весь клан Инугами собрался у ложа умирающего Сахэя. Мацуко, старшей дочери, было чуть больше пятидесяти, и в это время она была самой одинокой из членов клана. Муж ее умер несколько лет тому назад, а единственный сын Киё еще не вернулся с войны. Он остался в живых, это ей было известно, потому что вскоре после окончания войны от него пришло письмо из Бирмы, но когда ему разрешат вернуться домой — этого она не знала. Из трех внуков Сахэя только Киё отсутствовал в тот день.
Рядом с Мацуко сидела вторая дочь, Такэко, ее муж Тораноскэ и их дети, Такэ и Саёко. Такэ было двадцать восемь, а его сестре Саёко — двадцать два. Позади них расположилась младшая дочь Сахэя, Умэко, ее муж Кокити и их единственный сын Томо, который был на год младше Такэ. Эти девять человек — восемь присутствующих плюс отсутствующий Киё — были родственниками Сахэя и составляли весь клан Инугами.
Однако там присутствовал еще один человек, чья судьба была тесно переплетена с судьбой Сахэя, — человек, который постоянно бодрствовал у его смертного ложа. То была единственная из живущих членов семьи Нономия — Тамаё. Ей было двадцать шесть.
Все сидели молча, прислушиваясь к слабеющему дыханию старика. И вот что странно: теряя близкого человека, они не выказывали ни малейших признаков горя. Вовсе не скорбь — нетерпение, какое-то ужасающее нетерпение отображалось на лицах у всех, кроме Тамаё. Они сидели там, ждали, гадали, и каждый пытался исподтишка выяснить, что на уме у остальных. То один, то другой, оторвав взгляд от быстро угасающего старика, мельком оглядывал лица присутствующих.
Причиной их нетерпения была полная неосведомленность. Кто из них возглавит обширную «Корпорацию Инугами» после смерти старика? Как будет поделено его огромное состояние? Сахэй ни разу не намекнул на это. Был у них ещё один, особый, повод для раздражения и беспокойства: по неведомым причинам старик вовсе не испытывал любви к своим дочерям и — больше того — ни на йоту не верил их мужьям.
Дыхание Сахэя стало еще слабее, и доктор пощупал его пульс. Не в состоянии больше сдерживаться, Мацуко наклонилась вперед.
— Последнее слово, отец? Мы ждем вашего последнего слова.
Сахэй, очевидно, услышал — глаза его чуть приоткрылись.
— Отец, если у вас есть последнее пожелание, просим вас, откройте его нам. Мы все хотим знать, что вы скажете.
Должно быть, старик понял истинное значение слов Мацуко, потому что, слабо улыбнувшись, указал дрожащим пальцем на человека, сидевшего в дальнем конце комнаты. Подчиняясь этому знаку, Кёдзо Фурудатэ, поверенный клана Инугами, тихо кашлянул и проговорил:
— Последняя воля господина Инугами и его завещание хранятся у меня.
Сообщение Фурудатэ бомбой взорвалось в тишине приближающейся смерти. Все, за исключением Тамаё, с потрясенным видом повернулись к адвокату.
— Значит, есть завещание… — Тораноскэ тихо ахнул и, вынув из кармана носовой платок, утер пот со лба, взмокшего, несмотря на февральский холод.
— Когда же будет прочитано завещание? Сразу после смерти хозяина? — Кокити тоже не мог скрыть нетерпения.
— Нет, боюсь, что нет. В соответствии с волей господина Инугами, завещание будет прочитано только тогда, когда вернется господин Киё.
— А когда он еще вернется, господин Киё?.. — недоуменно пробормотал Такэ.
— Очень неприятно это говорить, но что, если Киё не вернется? — сказала Такэко.
Мацуко грозно глянула на свою единокровную сестру.
— Такэко права, — подхватила Умэко. — Положим, сейчас он жив, но путь из Бирмы неблизкий. Кто знает, что может случиться, пока он доберется до Японии? — В ее голосе звучала ярость, ей словно и дела не было до чувств Мацуко.
— Что ж, при таких обстоятельствах, — сказал поверенный, кашлянув, — я уполномочен вскрыть завещание в первую годовщину смерти господина Инугами. До того времени управление делами и всем состоянием Инугами полностью переходит в ведение Фонда Инугами.
Воцарилось неловкое молчание. На всех лицах — на всех, за исключением лица Тамаё, — читалось беспокойство, дурные предчувствия и явная враждебность. Даже Мацуко смотрела на умирающего со смесью надежды, волнения, ожидания и ненависти.
Однако Сахэй молчал, и губы его кривились в слабой улыбке. Широко раскрыв глаза, которые уже застлались туманом, он оглядел по очереди всех членов своего клана, начиная с Мацуко. Наконец его взгляд добрался до Тамаё. И остановился. Доктор, державший пульс Сахэя, торжественно объявил, что он умер.
Таков был конец Сахэя Инугами — конец бурной жизни длиною в восемьдесят один год. Теперь-то, глядя в прошлое, мы знаем, что смерть его привела к веренице кровавых убийств в семье Инугами.
Женщина необычайной красоты
Восемнадцатого октября, спустя восемь месяцев после смерти Сахэя, в гостинице под названием «Трактир Насу», стоявшей на самом берегу озера, появился человек. Выглядел он, мягко говоря, более чем невзрачно: лет тридцати пяти, худощав, с непокорной копной волос, в немодном кимоно из саржи и плиссированных хакама с широкими штанинами — и то и другое было сильно помято и поношенно. А еще он немного заикался. В книгу регистрации он вписал имя — Коскэ Киндаити.
Кто читал о подвигах Киндаити в серии хроник, которые начались с «Убийств в Хондзине», те, без сомнения, уже с ним знакомы. Читателям же, еще не встречавшимся с ним, я коротко его представлю.
Коскэ Киндаити — частный сыщик. Что-то в нем есть такое, непостижимое, — как будто он витает высоко над всеми заботами и страстями мира. Внешне этот заикающийся скромный малый ничем не примечателен, но о его выдающихся логических способностях и умении делать выводы свидетельствуют расследования убийств в Хондзине, на острове Гокумон и в деревне Яцухака. Когда он волнуется, его заикание становится заметней, и он начинает с пугающим остервенением чесать свою взъерошенную голову. Привычка не очень приятная.
Едва служанка ввела его в устланную татами комнату на втором этаже, откуда открывается вид на озеро, Киндаити немедленно схватил телефон и попросил оператора дать внешнюю линию.
— Да, значит, через час. Прекрасно. Буду вас ждать. — Он положил трубку и оглянулся на служанку. — Я жду кое-кого, примерно через час. Когда он придет и спросит меня, пожалуйста, проводите его в эту комнату. Моя фамилия? Киндаити.
Наскоро омывшись в гостиничной ванне, Киндаити вернулся в свой номер. Потом, хмурясь, вынул из портфеля книгу и письмо. Книга эта — «Биография Сахэя Инугами», изданная Фондом Инугами в прошлом месяце, письмо же — от человека по имени Тоёитиро Вакабаяси из «Юридической конторы Фурудатэ» в Насу.
Киндаити вытащил кресло на балкон, выходящий на озеро, и принялся листать уже сильно замусоленные страницы книги. Потом, отложив ее, вынул из конверта и заново перечитал вот такое странное письмо:
Уважаемый господин Киндаити,
с великим сожалением я, не имевший до сих пор удовольствия быть с вами знакомым, беспокою вас столь неожиданным посланием, но есть некие обстоятельства, принуждающие меня обратиться к вам с просьбой. Речь идет, в частности, о ныне живущей семье не кого иного, как Сахэя Инугами, чью биографию беру на себя смелость прислать вам в отдельном конверте. Меня крайне тревожит то, что в ближайшем будущем клан Инугами может оказаться в великой опасности. Под великой опасностью я имею в виду угрозу кровавых инцидентов, которые, как я полагаю, относятся к сфере вашей профессиональной деятельности. Мысль о том, что члены этой семьи один за другим могут стать жертвами, эта мысль не дает мне уснуть по ночам. На самом деле речь идет не о будущем — все уже происходит в настоящий момент. Не представляю себе, какая ужасная катастрофа произойдет, если не обратить на это внимания сейчас. Вот почему, понимая всю дерзость моей просьбы, я пишу, чтобы просить вас приехать в Насу и провести расследование этого дела, дабы предотвратить возможную трагедию. Прочтя это письмо, вы, вероятно, усомнитесь в моем душевном здоровье. Однако разрешите вас заверить, я не сумасшедший. Не безумие, но крайнее беспокойство, страх и ужас понуждают меня умолять вас о помощи.
Если по приезде вы соблаговолите позвонить мне по номеру «Юридической конторы Фурудатэ», указанному на этом конверте, я немедленно встречусь с вами. Коленопреклоненно умоляю не пренебречь моей просьбой.
С наилучшими пожеланиями, Тоёитиро Вакабаяси.
P.S. Прошу вас хранить содержание этого письма в полнейшей тайне.
Письмо было написано неловко, будто человек, привыкший к канцелярскому стилю, очень старался перейти на разговорный. Даже Киндаити — а его мало что могло привести в смятение — даже он был сильно озадачен, прочитав это послание. «Я не сумасшедший», написал автор письма, но все говорило о противоположном. Поначалу Киндаити даже подумалось, не шутка ли все это.
Слова «угроза кровавых инцидентов» и «члены этой семьи один за другим могут стать жертвами» означали, что пишущий предполагает серию убийств. Но если так, откуда ему это известно? Человек, замышляющий убийство, не стал бы разглашать своей тайны, да и убийство, если кто-то и замыслил его, совершить не так-то просто. Полная уверенность автора в том, что предполагаемые преступления обязательно произойдут, придавала его словам оттенок безумия.
Хорошо, допустим, что такой план действительно существует и этот Вакабаяси что-то о нем узнал. Почему бы ему в таком случае не сообщить об этом потенциальным жертвам? Предположим, он не считает возможным заявить в полицию, поскольку преступление еще не совершено, однако предупредить тайком тех несчастных, кого он считает потенциальными жертвами, безусловно, мог бы. Если по какой-то причине он не может переговорить с ними лично, есть ведь и другие способы — например, анонимные письма.
Киндаити хотел было посмеяться над этим посланием. Однако одна фраза чем-то смущала его. «На самом деле речь идет не о будущем — все уже происходит в настоящий момент». Имел ли автор письма в виду, что некое страшное событие уже произошло? Кроме того, Киндаити насторожил тот факт, что Вакабаяси, судя по всему, работает в юридической конторе, а значит, скорее всего, сам является юристом или стажером — то есть действительно имеет возможность открыть семейную тайну и обнаружить замысел убийцы.
Вот почему Киндаити внимательно перечитал письмо, а потом изучил «Биографию», присланную Вакабаяси. Семейные обстоятельства клана Инугами, подробно описанные в книге, сразу же пробудили в нем интерес. Киндаити было известно, что старый Сахэй Инугами умер ранней весной. Но тут ему вспомнилось, что оглашение завещания Сахэя, как он где-то слышал, было отложено до репатриации одного из внуков, и его любопытство разгорелось еще сильнее. Киндаити поспешил завершить дело, которым был занят, и с небольшим чемоданчиком в руке внезапно появился в Насу.
С письмом и книгой на коленях Киндаити рассеянно размышлял над этой ситуацией.
Тут в комнату вошла служанка с чаем, поставила чашку на стол, повернулась и уже направилась к двери, когда Киндаити окликнул ее:
— Эй, барышня, барышня, где находится имение Инугами?
— Его отсюда видно.
Посмотрев в направлении, указанном служанкой, он увидел в нескольких кварталах от гостиницы красивую виллу европейской архитектуры, окрашенную в кремовый цвет, и здание в японском стиле, увенчанное крышей со сложным смешением углов. Задний двор простирался до самого озера и был связан с водой большим каналом.
— Понятно. Действительно, великолепное здание. Кстати, я читал где-то, что один из внуков господина Инугами еще не вернулся с войны. Не случилось ли чего-нибудь с тех пор? Нет ли еще известий?
— На самом деле говорят, что господин Киё на днях прибыл в Хакату. Его мать, конечно, страшно обрадовалась и поехала навстречу. Рассказывают, будто сейчас они остановились в их доме в Токио, а через пару дней прибудут в Насу.
— А, значит, он вернулся в Японию. — От такого нежданного совпадения сердце Киндаити затрепетало.
В этот самый момент водяные ворота имения Инугами бесшумно поднялись, и весельная лодка выскользнула на озеро. В лодке сидела молодая женщина — и больше никого. Какой-то мужчина взбежал на дамбу за воротами, словно хотел сопроводить ее; они обменялись несколькими словами, она помахала на прощание, и мужчина побрел назад. Женщина гребла ровно, умело работая веслами. Это явно доставляло ей удовольствие.
— Эта женщина — одна из Инугами? — спросил Киндаити.
— О, это барышня Тамаё, — ответила служанка. — Нет, она не член семьи, но я слышала, будто она в родстве с человеком, бывшим когда-то хозяином старого господина Инугами. Она просто немыслимо хороша. Все в один голос твердят: в Японии не найти большей красавицы.
— Да ну? Неужели такая красотка? Ладно, давайте хорошенько разглядим ее.
Киндаити позабавила чрезмерная восторженность служанки, он вынул из чемоданчика бинокль и направил его на женщину в лодке. Однако, едва в поле его зрения оказалось хорошенькое личико, приближенное линзами, по спине у него пробежала дрожь. Служанка не преувеличила. Киндаити тоже никогда в жизни не видел такой необыкновенной красоты. Тамаё взмахивала веслами, слегка откинув голову, полностью отдавшись удовольствию, и краса ее казалась почти неземной. Волосы, доходящие до плеч, легко завивались на концах, щеки округлые, пышущие здоровьем, длинные ресницы, хорошо очерченный нос и неотразимые, очаровательные губы. Спортивный костюм плотно облегал гибкое тело, а изящные линии фигуры — их описать словами просто невозможно.
Такое совершенство в женщине порою может испугать, даже ужаснуть. Киндаити смотрел на Тамаё, затаив дыхание. Вдруг выражение ее лица изменилось. Тамаё перестала грести, глянула на днище лодки. Потом почему-то вскрикнула, бросила весла, отчего лодка накренилась и заплясала на воде. Вот женщина вскочила, глаза ее расширились от ужаса, и она отчаянно замахала руками над головой. Лодка под ней быстро погружалась в воду. Киндаити тоже вскочил со своего плетеного кресла.
Гадюка в спальне
Киндаити ни в коем случае не забыл о Вакабаяси, которого ожидал, но, как он полагал, гость появится еще не скоро. Кроме того, разве мог он допустить, чтобы кто-то утонул у него на глазах? Киндаити бросился сломя голову из комнаты и вниз по лестнице. Позже выяснилось, что это был первый случай, помешавший его расследованию дела Инугами. Если бы именно в этот час Тамаё не начала тонуть в воде и если бы Киндаити не бросился спасать ее, он, без сомнения, разобрался бы в этом деле гораздо быстрее.
Киндаити скатился на первый этаж, служанка не отставала от него.
— Сюда, господин!
Она, не обувшись, выбежала во двор и помчалась к задним воротам. Киндаити летел следом. Берег озера был рядом, и к маленькому причалу были привязаны несколько лодок для постояльцев, желающих покататься по озеру.
— Вы умеете грести, господин?
— Да, не волнуйтесь.
Он знал, что он хороший гребец. Киндаити прыгнул в одну из лодок, и служанка быстро развязала причальную веревку.
— Будьте осторожны, господин.
— Ладно.
Взявшись за весла, Киндаити принялся грести изо всех сил. Оглянулся — на середине озера увидел лодку, уже наполовину погрузившуюся в воду, и Тамаё, отчаянно зовущую на помощь.
Глубина озера Насу невелика, но сама эта мелководность делает его еще более коварным. Водоросли, спутанные, как женские волосы, поднимаются со дна почти к самой поверхности, а потому неудивительно, что даже опытный пловец, случайно попавший в них, может утонуть. По той же причине порою требуется немало времени, чтобы поднять тело на поверхность.
Похоже, что и другие услышали крики Тамаё, — вскоре после того, как Киндаити отчалил, несколько лодок отошли от причала на другом берегу озера, где была станция проката лодок. Гостиничный приказчик и другие слуги-мужчины, выскочившие на крики служанки, с шумом били веслами в других лодках. Впереди всех отчаянно греб Киндаити. И вдруг он заметил человека — того самого, которого уже видел, когда тот провожал Тамаё. Человек взбежал от ворот канала на дамбу и, осознав, что происходит на озере, тут же скинул куртку и штаны. С плеском бросившись в воду, он поплыл к тонущей лодке.
Плыл он с удивительной скоростью. Руки его вращались, как колеса водяной мельницы, поднимая фонтаны брызг. Оставляя за собой длинный, подобный серебряной змее, скользящей по поверхности воды, след, он держал курс прямо на лодку.
В итоге именно он первым добрался до Тамаё. К тому времени, когда Киндаити наконец оказался возле лодки, та уже погрузилась по планшир и мужчина поддерживал девушку, которая в изнеможении оседала в воду.
— Забирайтесь скорее ко мне.
— Спасибо, господин. Помогите вот барышне, ладно? Я придержу лодку.
— Хорошо, давайте ее сюда.
Тамаё поблагодарила Киндаити и, ухватившись за его руки, с трудом поднялась в лодку.
— Теперь ваша очередь, — сказал Киндаити мужчине. — Залезайте.
— Ага, спасибо. Ничего не имею против. Только не лучше ли вам сесть на тот борт, а то лодка перевернется.
Он ловко перевалился через борт, в этот момент Киндаити впервые обратил внимание на его лицо, и оно его неприятно поразило: человек был невероятно похож на обезьяну. Низкий лоб, глубоко сидящие глаза, необычайно впалые щеки — все обезьянье, иначе и не скажешь. Лицо неприятное сверх всякой меры, однако каждое движение этого человека свидетельствовало об его искренности.
— Вот видите, барышня, я же вам говорил, — укоризненно обратился он к Тамаё. — Говорил же, говорил, сколько раз толковал — нужно быть осторожней. Ведь это уже в третий раз.
Третий раз? Эти слова громом отдались в ушах Киндаити.
Вид у Тамаё был испуганный, как у ребенка, которому выговаривают за непослушание, и, как ребенок, она в ответ наполовину засмеялась, наполовину захныкала:
— Но, Макака, при чем же тут я? Откуда мне было знать, что лодка дырявая?
— Дырявая? — Киндаити невольно уставился на Тамаё круглыми от удивления глазами.
— Да, мне так кажется. Там в днище, похоже, была дырка, и кто-то чем-то ее заткнул. Чем заткнули, не знаю, только затычка выскочила, и…
В этот момент гостиничный приказчик и толпа клиентов лодочной станции подплыли ближе. Киндаити некоторое время сидел, погруженный в свои мысли, а потом обратился к приказчику:
— Не могли бы вы кое-чем помочь мне? Можно ли как-нибудь поднять эту лодку и вытащить на берег? Мне бы хотелось потом осмотреть ее.
Управляющий согласился, хотя на лице его выразилось некоторое недоумение. Не обратив на это внимания, Киндаити повернулся к Тамаё.
— Ладно, давайте отвезем вас домой. Как только окажетесь дома, советую забраться в горячую ванну и согреться, не то простудитесь.
— Хорошо, — ответила она. — Очень вам благодарна.
Оставив гомонящих, кричащих наперебой приказчика и зевак, Киндаити взялся за весла и медленно двинулся с места. Тамаё и Макака сидели напротив. Положив голову на широкую грудь Макаки, Тамаё, казалось, совершенно успокоилась и была довольна. У Макаки было ужасно неприятное лицо, но тело крепкое, точно скала, и, глядя на то, как он бережно держит в своих толстых, мощных руках Тамаё, Киндаити вспомнил о хрупкой виноградной лозе, припавшей к старой сосне.
Вблизи красота Тамаё оказалась еще более замечательной. Привлекательность ее лица не подлежала сомнению, но слабое, молодое сияние ее мокрой кожи было совершенно ослепительно. Даже Киндаити, который редко поддавался женскому очарованию, почувствовал, как у него забилось сердце.
Некоторое время он сидел и мечтательно смотрел на лицо Тамаё, однако поняв, что она заметила его взгляд и вспыхнула, он огорчился и взял себя в руки. Несколько сконфузившись, он обратился к Макаке.
— Вы только что сказали что-то странное — будто это уже третий раз. Подобное уже случалось и раньше?
В глазах Макаки вспыхнуло подозрение. Пристально вглядываясь в лицо Киндаити, он угрюмо проговорил:
— Ага, много необычайного произошло за последнее время. Вот что меня беспокоит.
— Необычайного?
— Ах, на самом деле ничего особенного, — вмешалась Тамаё. — Макака, ты просто глупый. Ты все еще думаешь об этом? А это просто случайности.
— Случайности? Барышня, вы ведь запросто могли погибнуть. Я думаю, что все это очень странно.
— Что вы имеете в виду? Что именно произошло?
— Один раз в постели у барышни оказалась змея, лежала, свернувшись кольцом. Хорошо хоть барышня ее сразу заметила, потому как если бы змея ее укусила, ну, может, она бы и не померла, но сильно хворала бы. Потом, в другой раз, кто-то испортил тормоза ее машины, и они отказали. Чуть не свалилась под обрыв, вот оно как.
— Нет-нет, все было не так. Все это — чистая случайность. Макака, ты просто слишком много беспокоишься.
— А если это продолжится — кто знает, что может случиться еще? Я думаю об этом, и это меня очень беспокоит.
— Глупый. Что еще может случиться? Мне везет. Я и вправду везучая, поэтому для меня всегда все кончается благополучно. Не беспокойся так, а то ты и меня растревожишь.
Пока Тамаё и Макака препирались таким образом, лодка подошла к водяным воротам поместья Инугами.
Киндаити оставил их на дамбе. Они поблагодарили его, и он погреб обратно к гостинице. По дороге он размышлял о том, что услышал от Макаки. Гадюка в спальне, испорченные тормоза, а теперь — дырка в лодке. Случайное стечение обстоятельств, как настаивает Тамаё? Или работа чьей-то безжалостной воли? А последнее может значить только одно: кто-то покушается на жизнь Тамаё. И нет ли связи между этими так называемыми совпадениями и зловещими предчувствиями Вакабаяси? Да, надо расспросить Вакабаяси, как только тот прибудет в гостиницу. Киндаити налег на весла.
Когда он вернулся в гостиницу, оказалось, что Вакабаяси уже прибыл. Служанка сообщила:
— Ваш гость спрашивал вас, господин, и я провела его в вашу комнату.
Киндаити поспешил на второй этаж, но в его номере Вакабаяси не было. Он явно побывал здесь, потому что в пепельнице лежала еще дымящаяся сигарета и незнакомая шляпа была брошена в углу комнаты, устланной татами. Должно быть, вышел в туалет, решил Киндаити и опустился в плетеное кресло. Он подождал, но посетитель так и не появился. Ждать дольше у Киндаити не хватило терпения, он позвонил и вызвал служанку.
— Что случилось с моим гостем? Он как будто исчез.
— Вот как? Интересно, что случилось? Может быть, он вышел в туалет?
— Это вероятно, но даже если так, он отсутствует слишком долго. Может быть, он по ошибке ждет в какой-то другой комнате? Попробуйте найти его, хорошо?
— Странно. Интересно, куда он мог деться?
Недоумевающая служанка вышла. Прошло совсем немного времени, когда Киндаити услышал ее пронзительные крики. В тревоге выскочив, он побежал на голос и обнаружил ее перед туалетом: она вся съежилась, а в лице ее не осталось будто ни единой кровинки.
— Ч-ч-что случилось?
— Господин, господин, ваш гость…
Киндаити взглянул туда, куда она указывала. Сквозь щель приоткрытой двери туалета виднелись мужские ноги, раскинутые на полу. Резко набрав воздуху, он открыл дверь и вошел. И замер на месте.
Мужчина в темных очках лежал ничком на белом плиточном полу туалета. Должно быть, перед смертью он корчился в страшных муках — воротник его пальто и шарф были смяты, пальцы скрючены, словно он в отчаянье царапал пол. Белые плитки забрызганы кровью, которую он отхаркнул.
Киндаити некоторое время стоял в оцепенении, потом осторожно приблизился к телу и пощупал руку. Пульса, конечно, не было. Он снял с лица человека темные очки, потом обернулся к служанке.
— Вы его узнаете?
Служанка боязливо вгляделась в лицо мертвеца.
— Ах да — это господин Вакабаяси!
Сердце у Киндаити замерло. Он так и застыл, совершенно ошеломленный.
Господин Фурудатэ
Худшего позора Киндаити не мог себе представить. Он всегда считал, что отношения между частным детективом и клиентом похожи на отношения между жрецом и исповедующимся. В точности как грешник на исповеди изливает душу и отдает себя в руки жреца, ожидая от него помощи, так и клиент поверяет детективу тайны, которые никогда не открыл бы никому другому. Для этого клиент должен полностью доверять детективу, а детектив обязан оправдать доверие клиента. Таков был символ веры Киндаити, и он гордился тем, что не бывало такого случая, чтобы он не оправдал доверия. А тут, едва клиент успел обратиться к нему за помощью, как был убит, и именно после того, как зашел в комнату Киндаити. Могло ли быть большее унижение для Киндаити?
Но если посмотреть на случившееся с другой стороны? Совершенно ясно, что человек, убивший Вакабаяси, знал о том, что жертва собирается открыть по крайней мере часть его тайны детективу по имени Киндаити, и столь безжалостным способом предотвратил такую возможность. А это, в свою очередь, означает, что убийце известно, кто такой Киндаити, и он, убийца, бросил ему, Киндаити, вызов. Размышляя таким образом, Киндаити почувствовал, как закипает в его жилах кровь и яростное желание схватки разгорается в нем.
Поначалу Киндаити отнесся к этому делу довольно скептически, он не верил, что события, которых боялся Вакабаяси, могут произойти на самом деле. Однако теперь все сомнения отброшены прочь. Оказалось, корни этого дела простираются куда глубже, чем можно было судить даже по письму Вакабаяси.
Как бы то ни было, но Киндаити с самого начала попал в довольно неловкое положение. Он, в конце концов, не Шерлок Холмс: его известность не проникла во все уголки земли, включая данный. Поэтому Киндаити было непросто объяснить создавшуюся ситуацию начальнику полиции Насу и следователю, которые примчались в гостиницу, как только узнали о случившемся. Больше того, немедленно обнародовать содержание письма Вакабаяси ему не очень хотелось, а как еще объяснить полиции причину своего появления в Насу, он не знал.
В результате у следователя появились некоторые подозрения на его счет. Он дотошно выспрашивал у Киндаити все подробности его отношений с Вакабаяси. И Киндаити в конце концов уклончиво сообщил, что его пригласили провести некое расследование, но теперь, когда клиент умер, он не может выяснить даже, о чем шла речь. Следователь же, хотя и в очень осторожных выражениях, дал понять, что Киндаити придется на некоторое время задержаться в Насу. Против этого Киндаити не имел возражений, он и сам твердо решил не покидать город, пока не разберется в этом деле.
Вскрытие тела Вакабаяси было произведено в тот же день, и причина смерти была установлена. Его действительно отравили. Странность же заключалась в том, что яд обнаружили не в пищеварительном тракте, а в тканях легких. Короче говоря, Вакабаяси не выпил яд, а вдохнул его.
В связи с этим сигаретный окурок, который погибший оставил в пепельнице, сразу же привлек к себе внимание. Это был заграничный сорт, и пробы показали, что яд был примешан к табаку. Любопытно, что в портсигаре Вакабаяси осталось еще несколько сигарет, но ни одна из них не была отравлена — смертоносной оказалась только та, в пепельнице. Другими словами, убийце не требовалось, чтобы Вакабаяси погиб в какой-то определенный день и час, но было необходимо, чтобы он рано или поздно умер.
Способ убийства не слишком надежный, зато весьма