НОВАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ИСТОРИИ
МОНГОЛЬСКОЙ РУСИ
Рукопись депонирована в ИНИОН РАН 14.03.01 № 556326
Эта статья посвящена рассмотрению истории монгольской Руси с позиций нового методического подхода; этот подход является комбинацией двух теорий - теории культурных кругов и теории демографических циклов. Как известно, теория демографических циклов изучает процессы изменения численности населения в условиях ограниченности природных ресурсов. Начало этой теории было положено Раймондом Пирлом [1], доказавшим, что изменение численности популяций животных (и, возможно, людей) описывается так называемой логистической кривой (рис. 1).
Логистическая кривая показывает, что поначалу, в условиях изобилия ресурсов и высокого потребления, численность популяции быстро возрастает. Затем рост замедляется и население стабилизируется вблизи асимптоты, соответствующей максимально возможной численности при полном использовании природных ресурсов. Достижение популяцией максимально возможной численности означает существование на уровне минимального потребления, на грани выживания, когда естественный прирост полностью элиминируется голодной смертностью. Это состояние «голодного гомеостазиса» в действительности оказывается неустойчивым, колебания природных факторов приводят к «демографической катастрофе», катастрофическому голоду или эпидемии. Катастрофа приводит к резкому уменьшению численности населения, после чего начинается период восстановления в новом демографическом цикле.
Существование демографических циклов в истории было доказано Вильгельмом Абелем и Майклом Постаном в 30-х годах XX века [2]. Проанализировав данные об экономической конъюнктуре в XII-XIV веках, В. Абель и М. Постан показали, что рост численности населения в этот период привел к исчерпанию ресурсов пахотных земель; это, в свою очередь, привело к нехватке продовольствия, росту цен на зерно и голоду. Крестьяне, будучи не в состоянии прокормиться на уменьшавшихся наследственных наделах, уходили в поисках работы в города. Рост городов сопровождался расцветом ремесел, но ремесла не могли прокормить всю массу излишнего населения, города были переполнены безработными и нищими. Голод и нищета приводили к восстаниям, как в городах, так и в деревнях; эти восстания приняли во Фландрии характер социальной революции; во Франции социальная борьба привела к утверждению абсолютизма. В конце концов, эпидемия Черной Смерти, разразившаяся в условиях, когда миллионы людей были ослаблены постоянным недоеданием, привела к гибели половины населения Европы. Это была «демографическая катастрофа», завершившая демографический цикл, – таким образом, было показано, что описанные Р. Пирлом циклы реально существовали в истории.
После работ Абеля и Постана теория демографических циклов получила широкое признание, ее изложение можно найти в трудах крупнейших ученых, таких, как Ф. Бродель, Р. Камерон, Э. Леруа Ладюри [3]. Специалисты выделяют в истории Европы восемь демографических циклов: цикл римской республики, цикл эпохи принципата, цикл христианской империи, прерванный нашествиями варваров; цикл времен Каролингов, цикл эпохи средневековья, завершившийся Великой Чумой; первый цикл нового времени, завершившийся английской революцией, Фрондой и Тридцатилетней войной; второй цикл нового времени, завершившийся Великой французской революцией и наполеоновскими войнами. Каждый демографический цикл начинается с периода внутренней колонизации (или периода восстановления), для которого характерны наличие свободных земель, рост населения, рост посевных площадей, строительство новых (или восстановление разрушенных ранее) поселений, низкие цены на хлеб, дороговизна рабочей силы, относительно высокий уровень потребления, ограниченное развитие городов и ремесел, незначительное развитие аренды и ростовщичества. После исчерпания ресурсов свободных земель наступает период Сжатия, для этой фазы характерны исчерпание ресурсов свободных земель, высокие цены на землю, крестьянское малоземелье, разорение крестьян-собственников, распространение ростовщичества и аренды, рост крупного землевладения, низкий уровень потребления основной массы населения, падение уровня реальной заработной платы, дешевизна рабочей силы, высокие цены на хлеб, частые сообщения о голоде и стихийных бедствиях, приостановка роста населения, уход разоренных крестьян в города, рост городов, развитие ремесел и торговли, большое количество безработных и нищих, голодные бунты и восстания, активизация народных движений под лозунгами передела собственности и социальной справедливости, попытки проведения социальных реформ с целью облегчения положения народа, внешние войны с целью приобретения новых земель и понижения демографического давления.
В конечном счете, усугубляющаяся диспропорция между численностью населения и наличными продовольственными ресурсами приводит к экосоциальному кризису; для этого периода характерны голод, эпидемии, восстания и гражданские войны, внешние войны, гибель больших масс населения, принимающая характер демографической катастрофы, разрушение или запустение многих городов, упадок ремесла и торговли, высокие цены на хлеб, низкие цены на землю, гибель значительного числа крупных собственников и перераспределение собственности, социальные реформы, в некоторых случаях принимающие масштабы революции, установление сильной монархической власти.
Перечисленные выше характеристики каждой стадии демографического цикла используются как признаки при выделении циклов в истории различных стран.
Теория демографических циклов дает общую картину протекавших в Западной Европе социально-экономических процессов и помогает объяснить основные моменты западноевропейской истории. Она помогает объяснить и историю России – но лишь историю ее внутреннего развития.
***
В то время как теория демографических циклов описывает внутренние факторы истории различных обществ, теория культурных кругов изучает силы, действующие на общество извне.
Теория культурных кругов – это вариант диффузионизма, концепции, которая хорошо известна современным историкам. Создатель теории культурных кругов Фриц Гребнер считал, что сходные явления в культуре различных народов объясняются происхождением этих явлений из одного центра [4]. Эта теория исходит из постулата, что важнейшие элементы человеческой культуры появляются лишь однажды и лишь в одном месте в результате великих, фундаментальных открытий. В общем смысле, фундаментальные открытия - это открытия, позволяющие расширить экологическую нишу этноса. Это могут быть открытия в области производства пищи, например, доместикация растений, позволяющая увеличить плотность населения в десятки и сотни раз. Это может быть новое оружие, позволяющее раздвинуть границы обитания за счет соседей. Эффект этих открытий таков, что они дают народу-первооткрывателю решающее преимущество перед другими народами. Используя эти преимущества, народ, избранный богом, начинает расселяться из мест своего обитания, захватывать и осваивать новые территории. Прежние обитатели этих территорий либо истребляются, либо вытесняются пришельцами, либо подчиняются им и перенимают их культуру. Народы, находящиеся перед фронтом наступления, в свою очередь, стремятся перенять оружие пришельцев – происходит диффузия фундаментальных элементов культуры, они распространяются во все стороны, очерчивая культурный круг, область распространения того или иного фундаментального открытия.
Теория культурных кругов дает историку метод философского осмысления событий, метод, позволяющий выделить суть происходящего. К примеру, долгое время оставались загадочными причины массовых миграций арийских народов в XVIII-XVI веках до н. э. – в это время арии заняли часть Индии и Ирана, прорвались на Ближний Восток, и, по мнению некоторых исследователей, вторглись в Китай. Лишь сравнительно недавно благодаря открытиям российских археологов стало ясным, что первопричиной этой грандиозной волны нашествий было изобретение боевой колесницы – точнее, создание конной запряжки и освоение тактики боевого использования колесниц. Боевая колесница была фундаментальным открытием ариев, а их миграции из Великой Степи – это было распространение культурного круга, археологически фиксируемого как область захоронений с конями и колесницами. Другой пример фундаментального открытия – освоение металлургии железа. Как известно, методы холодной ковки железа были освоены горцами Малой Азии в XIV веке до н. э. – однако это открытие долгое время никак не сказывалось на жизни древневосточных обществ. Лишь в середине VIII века ассирийский царь Тиглатпаласар Ш создал тактику использования железа в военных целях – он создал вооруженный железными мечами «царский полк». Это было фундаментальное открытие, за которым последовала волна ассирийских завоеваний и создание великой Ассирийской державы – нового культурного круга, компонентами которого были не только железные мечи и регулярная армия, но и все ассирийские традиции, в том числе и самодержавная власть царей. Ассирийская держава погибла в конце VII века до н. э. в результате нашествия мидян и скифов. Скифы были первым народом, научившимся стрелять на скаку из лука, и передавшим конную тактику мидянам и персам. Появление кавалерии было новым фундаментальным открытием, вызвавшим волну завоеваний, результатом которой было рождение мировой Персидской державы. Персов сменили македоняне, создавшие македонскую фалангу – новое оружие, против которого оказалась бессильна конница персов. Фаланга воочию продемонстрировала, что такое фундаментальное открытие – до тех пор мало кому известный малочисленный народ внезапно вырвался на арену истории, покорив половину Азии. Завоевания Александра Македонского породили культурный круг, который называют эллинистической цивилизацией – на остриях своих сарисс македоняне разнесли греческую культуру по всему Ближнему Востоку. В начале П века до н.э. македонская фаланга была разгромлена римскими легионами – римляне создали маневренную тактику полевых сражений; это было новое фундаментальное открытие, которое сделало Рим господином Средиземноморья. Победы легионов, в конечном счете, породили новый культурный круг – тот мир, который называли рах Pomana.
Таким образом, теория культурных кругов представляет историю как динамичную картину распространения культурных кругов, порождаемых происходящими в разных странах фундаментальными открытиями. История отдельной страны в рамках этой концепции представляется как история адаптации к набегающим с разных сторон культурным кругам, как история трансформации общества под воздействием внешних факторов, таких, как нашествие, военная угроза или культурное влияние могущественных соседей. В исторической науке нет общепринятого термина для обозначения такой трансформации, в конкретных случаях говорят о эллинизации, романизиции, исламизации, модернизации и так далее. Поскольку речь идет не только о перенимании чуждых порядков, но и о синтезе новых порядков и старых традиций, то мы будем называть этот процесс процессом социального синтеза.
***
История монгольской Руси представляет собой второй цикл российской истории. Первый, норманнский цикл завершился в 30-х годах XIII века экосоциальным кризисом на Северо-Западе и монгольским нашествием на Северо-Востоке и Юге Руси [5]. Фундаментальным открытием, даровавшим победу завоевателям, был монгольский лук, “саадак”, стрела из которого за 300 шагов пробивала любой доспех. Это была сложная машина убийства, склеенная из трех слоев дерева, вареных жил и кости, и для защиты от сырости обмотанная сухожилиями; склеивание производилось под прессом, а просушка продолжалась несколько лет – секрет изготовления этих луков хранился в тайне [6]. Для натяжения монгольского лука требовалось усилие не менее 166 фунтов – больше чем у знаменитых английских луков, которые погубили французское рыцарство в битвах при Креси и Пуатье [7]. Саадак не уступал по мощи мушкету и все дело было в умении на скаку попасть в цель – ведь луки не имели прицела и стрельба из них требовала многолетней выучки. Обладая таким всесокрушающим оружием, монголы не любили сражаться врукопашную. «Вообще они не охотники до ручных схваток, - отмечает С. М. Соловьев, - но стараются сперва перебить и переранить как можно больше людей и лошадей стрелами, и потом уже схватываются с ослабленным таким образом неприятелем» [8]. Классическим примером такой тактики явилась битва с венграми на реке Сайо, когда венгерская рыцарская армия так и не смогла навязать монголам рукопашного боя и была расстреляна из луков во время шестидневного отступления к Пешту [9].
Малочисленные дружины враждующих между собой князей не могли противостоять нашествию – Русь была завоевана монголами, которые прошли по стране подобно смерчу. За погромом 1238-1240 годов последовали новые нашествия в 1252, 1281, 1293 годах – не считая менее масштабных набегов. Разрушения были огромны; большинство городов обратилось в развалины, исчезли многие ремесла, почти сто лет на северо-восточной Руси не строили каменных зданий [10]. Было уничтожено примерно три четверти замков, крепостей, волостных центров; на юге обезлюдели целые земли, Киевская, Переяславская, Черниговская; некоторые области оставались пустынными не одну сотню лет [11]. Даже леса не всегда были надежной защитой от завоевателей, монголы охотились за укрывавшимися в лесной глухомани; многие из беглецов погибали от голода, зимних морозов, эпидемий. «Кровь отец и братья нашея, аки воды многа землю напои…- писал епископ Серапион. – Множащася же братья и чады нашея в плен выведены быша, села наши лядиною поросша» [12]. «Села от того нечестиваго батыева пленениа запустели и нане лесом заросша», - свидетельствует «Житие Михаила Черниговского» [13]. «От многих лет запустения великим лесом поросша и многим зверем обиталище бывша курская земля», - говорит «Повесть о граде Курске» [14]. Земли, расчищенные от лесов трудом многих поколений, снова зарастали лесами; немногие уцелевшие сельчане вернулись к подсеке и перелогу, к системам земледелия, господствовавшим во времена Рюрика.
Система ордынской зависимости
Экономика
Когда сопротивление было окончательно подавлено, завоеватели принялись перестраивать социальную систему Руси и вводить новые, неслыханные прежде порядки. Собственно говоря, эти новые порядки не были монгольскими; монголы не имели письменности и не могли управлять обширными завоеванными странами - поэтому после завоевания Северного Китая преемник Чингисхана, Великий Хан Угэдей, вручил дела управления китайскому министру Елюй Чу-цаю. Елюй Чу-цай ввел на всей территории Империи китайскую административную систему и назначил в провинции налоговых уполномоченных «даругачи» («да-лу-хуа-чи») [15]. В то время как наместник провинции командовал войсками и поддерживал порядок, даругачи проводил перепись населения, осуществлял раскладку и сбор налогов, набирал рекрутов в войска, а также отвечал за почтовую («ямскую») службу [16]. Некоторые провинции отдавались в «улус» полководцам, но и в этом случае налоги собирали государственные чиновники; разница состояла в том, что часть собранных даругачи налогов передавалась владельцу улуса. В каждой области была канцелярия, где хранились списки налогоплательщиков и данные о причитающихся с них налогах. Основных налогов было три – поземельный, подушный и подворный, причем размер подворного налога зависел от имущественной состоятельности плательщика; кроме того существовал рыночный сбор в 3% стоимости товара [17]. По старинной китайской традиции население деревень и городов было объединено в «десятидворки» и «стодворки», связанные круговой порукой в уплате налогов, выполнении повинностей и поставке рекрутов. Производство и продажа соли, вина и некоторых других товаров были монополией государства [18]. Введенные Чу-цаем налоги были необременительны для народа и считались легкими [19]. В целом, реформа Чу-цая подразумевала восстановление китайской административной и налоговой системы и распространение ее на все завоеванные монголами государства. Необходимо подчеркнуть, что это была совершенная и уникальная по тем временам государственная система – продукт двухтысячелетнего развития китайской цивилизации. Нигде в мире в те времена не было столь четкой бюрократической организации, организации, способной производить переписи и кадастры и собирать налоги в соответствии с доходами плательщика. Правда, отступлением от китайских традиций (против которого безуспешно протестовал Чу-цай) была сдача налогов на откуп; эта практика была позаимствована монголами в мусульманских странах. Мусульманские купцы, часто назначавшиеся даругачи, брали налоги на откуп, вносили всю сумму авансом, а затем собирали налоги с населения, завышая их ставки. Тем, кто не мог уплатить налоги, давали в долг под огромный процент, а тех, кто не мог уплатить долг, продавали в рабство. Кроме того, дополнительные тяготы населению доставляла введенная монголами постойная повинность: проезжавшие по делам службы монголы могли требовать от крестьян лошадей и провиант – и эти требования часто сопровождались насилиями [20].
Политика
Система монгольского управления на Руси, в общем, была такой же, как и в других областях Империи. Киевщина и Черниговщина были взяты в прямое управление, а северо-восточные княжества отдавались в улус местным князьям. Князья ездили на поклон к хану и получали ярлык – грамоту на управление улусом; этот ярлык мог быть в любое время отнят и передан другому князю [21]. В 1257 году Великий хан Монкэ назначил верховным даругачи Руси сына своего зятя по имени Китат (т. е. «китаец») с задачей провести перепись и организовать сбор налогов – вполне естественно, что китайскую налоговую систему на Руси устанавливали специалисты, присланные из Китая [22]. После проведения переписи, «численники» разделили податное население на «десятки», «сотни», «тысячи» и «тьмы» (десятки тысяч) - то есть ввели китайскую систему объединенных круговой порукой «десятидворок» и «стодворок» [23]. «Приехаше численици, исцетоша вю землю Суздальскую и Рязанскую и Мюромскую и ставиша десятники и сотники и тысячники и темники», - говорится в летописи [24]. О существовании на Руси десятников и сотников упоминают и документы более поздних времен – это были деревенские старосты и главы волостного «мира» [25]. Таким образом, завоеватели создали на Руси административную систему китайского образца; эта система состояла их чиновников разных уровней, по большей части, русских – однако высшие должности занимали татары: летопись прямо говорит, что Батый посажал татар властелями по всем городам русским [26].
Татарские ярлыки, говоря об ордынской администрации, упоминают деревенских, городских и волостных даругачи [27]. Даругачи (в русском произношении «дорога») в летописях чаще называют баскаками; «баскак» – это тюркский перевод китайско-монгольского термина «даругачи»; оба слова происходят от корня «давить» – в смысле «прикладывать печать» [28]. Термин «дорога» использовался сравнительно редко; по смысловому соответствию «дорога»-«путь» чиновники-«дороги» позднее превратились в «путников» и «путных бояр»; канцелярии (позднейшие «приказы») также называли «путями» [29]. Баскаки и дороги имели свой штат «даньщиков», «битекачи» и «таможников» (сборщиков рыночной пошлины, «тамги»). В терминологии и обычаях созданных баскаками канцелярий сохранились следы китайского влияния, например, «битекачи» («бакшии») – это тюркское «битикчи», «писец», которое происходит от китайского «би-чже», «секретарь» [30]. Слова «книга» и «бумага» имеют китайское происхождение, так же как употребление свитков и обычай подачи прошений – русское «челобитье» является переводом китайского «коу тоу» [31]. Русские счеты тоже заимствованы из Китая – это приспособление называется в Китае «суан-пан» [32]. Впрочем, в формировании русской административной системы принимали участие и мусульманские чиновники, арабы и персы, составлявшие костяк ордынской бюрократия. Мусульманские чиновники принесли с собой порядки Халифата, восходящие к древним бюрократическим традициям Персии. Термины «деньги», «печать», «папирус», «папка» (для бумаг), «киличей» (посол), «лафа» (жалованье) имеют арабское или персидское происхождение [33]. Так же как в Персии, основным правительственным учреждением на Руси была Казна («хазине»); в Казне хранились налоговые росписи, которые и в России, и в Персии называли «дефтери» [34]. Характерно, что одним из первых упомянутых в русских летописях казначеев был знавший арабскую грамоту татарин Остафий Аракчеев; среди дьяков того времени было много крещеных татар [35]. Часть дани, платимую хану, на Руси называли «выход», по-арабски, «харадж» [36]; как известно, «харадж» был основным налогом времен Халифата.
Дань собирали с «сохи», окладной единицы, соответствовавшей большой семье - в «соху» входили «два мужа работника» и две-три лошади [37]. С ремесленников и торговцев тоже брали дань, к примеру, кузница и лавка шли за одну «соху», а ладья – за две «сохи» [38]. «Соха» одновременно являлась и мерой площади – это был участок, который можно было обработать одной упряжкой [39]. Характерно, что поначалу (в ярлыке Менгу-Темира 1267 года) окладной единицей была не «соха», а «плуг» [40]; «плуг» однажды упоминается в русской летописи (под 981 годом [41]) как единица обложения; с другой стороны, эта единица обложения известна и на Востоке – это персидский «джуфт» или арабский «фаддан» [42], поэтому ее использование ордынскими «численниками» выглядит вполне естественным. В источниках дань называют так же десятиной; в этой связи нужно отметить, что на курултае перед походом на Русь был установлен налог в десятину «для расходования на бедных» [43]. Хорошо известно, что десятина в пользу бедных – это «закят», единственный налог, устанавливаемый Кораном. Таким образом, дань представляла собой объединенный поземельно-подворный поимущественный налог, совмещавший китайские традиции переписей и имущественного учета, а также местные и мусульманские традиции налогообложения [44]. Помимо дани, существовала «тамга», такой же, как в Китае, рыночный сбор в 3% с цены товара; торговцы платили также подорожные сборы, «костку» и «мыт» [45]. Среди повинностей летописи упоминают «ям» и «подводу» – обязанность поставлять ямшиков, лошадей и подводы для организованных монголами почтовых станций. В порядке постойной повинности крестьяне были вынуждены содержать монгольских послов и их многочисленную свиту – поэтому никто не селился у дорог по которым ездили послы из Орды [46]. Кроме того, монголы ввели всеобщую воинскую повинность; время от времени баскаки проводили принудительный набор рекрутов. Почтовая и воинская повинности также копировали китайские образцы.
Проведение переписи встретило ожесточенное сопротивление населения русских городов - ведь до этого горожане были привилегированным сословием, не платившим налоги. В Новгороде начались волнения, и великому князю Александру Невскому пришлось применить силу, чтобы усмирить недовольных. Однако откупная система сбора налогов вызвала новый взрыв недовольства; откупщики «великую пагубу людям творили»: тем, кто не мог платить, они давали деньги в рост, а недоимщиков уводили в рабство. В 1262 году в Ростове, Владимире, Суздале, Переяславле вспыхнули восстания; горожане собрались на веча и изгнали откупщиков из городов. Александр Невский поспешил в ставку хана, рассказал о произволе откупщиков и вымолил пощаду восставшим [47]. Вскоре после этих событий, под 1266 годом, Троицкая летопись отметила, что притеснения со стороны татар сильно облегчились [48]. По-видимому, откупная система была упразднена и налоги стали собирать баскаческие «даньщики» [49].
В 1273-1275 годах была проведено второе «перечисление», которое оказалось последним; после этого переписи больше не проводились [50]. К этому времени огромная империя монголов распалась, и Русь стала частью нового государства, Золотой Орды. В отличие от распавшейся империи, Золотая Орда не имела китайской бюрократии и сильных монархических традиций; уже в 1280-х годах в Орде начались смуты, и новое ханство разделилось надвое. Русские князья тоже разделились на два лагеря и возобновили свои усобицы; при этом они призывали на помощь татар то из одной, то из другой орды. Смута закончилась новым татарским погромом: в 1293 году хан Тохта послал на Русь рать, которая сожгла 14 городов и посадила на великокняжеский престол ставленника Тохты Андрея Городецкого [51].
После Смуты взаимоотношения Руси и Орды претерпели существенные перемены. В начале XIV века баскаки исчезли со страниц русских летописей; по-видимому, они были отозваны в Орду; князья стали самостоятельно собирать налоги и отправлять их хану. Администрация теперь состояла в основном из русских, созданные баскаками канцелярии подчинялись наместникам и князьям. Даньщики собирали налоги по-прежнему, по полугривне с сохи, но отправляли в Орду «выход» по «давним сверткам», по данным 1275 года [52]. С ростом населения сборы росли, а размеры «выхода» оставались постоянными, таким образом, большая часть дани оставалась в казне князя.
Многие русские князья, в конечном счете, признали себя «улусниками» и «служебниками» ордынских ханов. Известны случаи, когда князья выступали вместе с татарами против собственного народа. В 1289 году в Ростове народ, собравшись на вече, пытался изгнать князя вместе с татарами. Около этого времени жители Ярославля отказались принять своего князя Федора Ростиславовича – в ответ Федор призвал татар и взял город штурмом [53]. Символом городской свободы было вече; восстания против завоевателей и князей начинались с набата вечевого колокола – но восстания были подавлены, и вече пришел конец. Монгольское завоевание означало конец древней традиции городского самоуправления – это был переломный момент русской истории. Города Киевской Руси происходили от крепостей, которые когда-то построили завоеватели-варяги; жители городов были, в значительной части, потомками варягов, они не платили налогов и господствовали над населенной «смердами» деревней. Теперь большинство городов Северо-Восточной Руси было сравнено с землей, а те, что уцелели, были лишены самоуправления, и их жители были обложены налогами [54].
С приходом монголов на смену городскому самоуправлению Киевской Руси пришла строгая бюрократическая централизация, характерная для восточных государств. Князья были включены в административную иерархию; они исполняли функции наместников и находились в полной зависимости от ханов, получали в Орде ярлыки на княжение и по ханскому произволу могли быть лишены своих княжеств. Как показывают события 1280-х годов, князья не сразу примирились с этой ролью, однако они не выступали против Орды – они воспользовались ослаблением ханской власти лишь для того, чтобы возобновить свои усобицы. Нашествие 1293 года сыграло роль «батога божьего, вразумляющего грешников» [55], - после этого князья покорились и на проходивших под председательством ханского посла съездах смиренно «читали грамоты царевы, ярлыки» [56]. С этого времени начинается соперничество князей за приобретение ханской милости. Ростовские князья долго жили в Орде, женились там, и, по выражению А. Н. Насонова, «в значительной мере отатарились» [57]. Сыновья князей многие годы пребывали в ханской ставке в качестве заложников; они постепенно привыкали к татарским обычаям [58]. В этот период в русских летописях начинает проявляться лояльное отношение к татарам, летописцы с удовлетворением говорят о почестях, которые оказывали князьям в Орде [59]. Прежняя враждебность к завоевателям смягчается и уступает место тенденции к примирению.
Тенденция к примирению в значительной мере определялась той позицией, которую занимала в этом вопросе православная церковь. Монголы проявляли уважение к священнослужителям всех религий и даровали им привилегии – в том числе и освобождение от дани. Эта политика до какой-то степени сблизила церковь с завоевателями – ведь русские князья не всегда мирились с привилегиями церкви и в периоды ослабления ханской власти, случалось, требовали у нее деньги. Известны, в частности, ханские ярлыки русским митрополитам, в которых они предостерегают князей от покушений такого рода [60]. Обстановка борьбы с католицизмом также побуждала русскую церковь к сотрудничеству с монголами - немецкое и литовское наступление на западе грозило православию большой опасностью. В 1261 году в столице Орды, Сарае, была основана православная епископия; сарайские епископы пользовались определенным влиянием в ставке хана и помогали русским князьям вести их дела в Орде. Золотая Орда считала русских князей своими улусниками и оказывала поддержку Руси в ее борьбе с Литвой и Орденом. Эта борьба была вместе с тем борьбой православия с католицизмом. В 1324 году хан Узбек организовал поход русских князей против Литвы; в 1340 году Узбек помог русским князьям в их борьбе против польского короля Казимира – и Казимир был вынужден признать свободу православного богослужения [61]. Сообщая о смерти сына Узбека, Джанибека, летопись говорит, что тот был «добр зело к христианству, многу лготу сотвори земле Русской» [62].
Необходимо особо остановиться на размере дани, поскольку этот вопрос является ключевым в оценке тягот «татарского ига». Поначалу дань называли десятиной, и, возможно, она составляла десятую часть доходов. Однако в дальнейшем, когда татары перестали проводить переписи, дань превратилась в фиксированный налог с «сохи». У В. Н. Татищева сохранилось известие о том, что в 1275 году дань собирали по полугривне серебра с «сохи» [63]; в 1384 году брали полрубля с деревни; в 1408 году – полтину с «сохи» [64]. Рубль и гривна, «соха» и деревня – это одно и тоже [65], таким образом, до середины XV века размер дани оставался постоянным и составлял полтину с «сохи», 98 граммов серебра. Это может показаться тяжелым налогом, но все дело в том, что, как доказывают В. Л. Янин и С. М. Каштанов [66], дань тогда собиралась не каждый год, а один раз в 7-8 лет. В середине XV века сбор дани был разложен по годам; теперь каждый год собиралась часть дани, и собранное копилось в княжеской казне для последующей отправки хану [67]. В 1478 году, после присоединения Новгорода, Иван III хотел установить новгородцам дань по полторы гривны с “сохи”, но новгородцы уговорили князя собирать по полугривне [68]. Полторы новгородские гривны с сохи – это 16,5 г серебра, то есть князь хотел собирать каждый год 1/6 часть прежней «семилетней» дани, сохранив, и даже немного увеличив ее прежний размер - однако новгородцы добились снижения дани в три раза. «Соха», соответствовавшая большой семье, в это время уже распалась на малые семейные хозяйства, и малой семье соответствовала новая налоговая единица, «обжа» или «выть»; в одной сохе считалось три обжи. В Новгородской земле на обжу приходилось 2,33 деньги (1/6 гривны), а на Северо-Востоке – примерно 2,5 деньги ежегодного платежа [69]. Много это или мало? А. Л. Шапиро произвел подсчет доходов среднего крестьянского хозяйства на рубеже XV-XVI веков и установил, что в трех пятинах Новгородской земли эти доходы значительно различались, и, соответственно, в крестьянском хозяйстве считалось больше или меньше одной обжи. В Водской пятине, где среднее хозяйство считалось ровно за 1 обжу, годовой доход составлял 280 денег [70]. Таким образом, на рубеже XV-XVI веков дань составляла лишь 0,8% доходов крестьянского хозяйства. Если учесть, что она уменьшилась в 3 раза, то можно предполагать, что в начале XV веке дань составляла примерно 2,4% крестьянского дохода. Необходимо, однако, сделать поправку на возможное изменение стоимости серебра по отношению к зерну, то есть на возможную инфляцию или дефляцию. На рубеже XV-XVI веков коробья ржи в Новгороде стоила 10 денег, то есть 7,9 г серебра [71]. В 1409 году в Пскове хлеб «был дешев» и за полтину можно было купить 6 зобниц, то есть коробья стоила 11,6 г серебра [72]. Таким образом, за столетие серебро подорожало в 1,5 раза, и, с учетом этой поправки, дань начала XV века составляла примерно 1,6% крестьянского дохода.
Можно произвести более грубую оценку размера дани, не пользуясь точными расчетами А. Л. Шапиро. В конце XV веке в той же Водской пятине на обжу приходилось 4 коробьи посева в одном поле и средний урожай составлял сам-4 [73], так что общий сбор озимых и яровых можно оценить в 32 коробьи ржи. В XIV веке в условиях изобилия земли посев и урожайность были значительно большими; тем не менее, примем 32 коробьи за минимальный сбор крестьянского двора; за вычетом посевного зерна остается 24 коробьи. «Соха» XIV века составляла три двора конца XV века, и общий доход «сохи» можно оценить в 72 коробей. Дань составляла полтину, а на полтину можно было купить 6 зобниц, то есть 8 коробей ржи. Таким образом, получается что в натуральном исчислении дань равнялась 8/72, примерно 1/10 крестьянского дохода – это соответствует ее другому названию «десятина». Однако эта «десятина» собиралась один раз в 7-8 лет, то есть в действительности она составляла примерно 1,6% крестьянского дохода. В любом случае, размеры дани были невелики; дань вряд ли составляла больше 2% дохода, и при погодовой раскладке она была необременительна для крестьянских хозяйств. Однако выплата дани, скопившейся за 7-8 лет, представляла серьезную «тягость»; этим обстоятельством и объясняются сообщения русских летописей о «дани великой».
Таким образом, дань отнимала лишь небольшую часть дохода крестьянского хозяйства. Представляет интерес вопрос о том, куда же шли собранные с крестьян деньги – в Орду или в Москву? Княжеские даньщики вели учет населения и составляли налоговые росписи; по-видимому, на основании этих данных летопись сообщает, что в 1360 году великое княжение насчитывало 15 «тем» [74]. «Тьма» – это административная и фискальная единица, установленная в свое время монгольскими численниками и условно содержащая 10 тысяч дворов. Поскольку большесемейный двор соответствовал «сохе», то доход московских князей от дани теоретически должен был составлять примерно 75 тысяч рублей [75]. Между тем, при Дмитрии Донском «выход» Великого княжества Владимирского составлял лишь 5 тысяч рублей [76]. Таким образом, в Орду шла лишь малая часть собираемой дани, львиная доля ее оставалась в Москве. Это несоответствие между данью и «выходом», конечно, не было секретом для ханов – и его можно объяснить с точки зрения порядков Орды. Дело в том, что в начале XIV века на Ближнем Востоке (и в Золотой Орде) получила распространения система икта, в соответствии с которой эмиры сами собирали налоги в своих владениях, передавая в казну лишь небольшую их часть [77]. Очевидно, ханы рассматривали улусы русских князей как икта, и этим объясняется как отзыв баскаков, так и незначительная величина «выхода».
О небольшой величине татарской дани говорят и другие факты. Новгородцы переложили большую часть своей дани на Торжок, и один этот, сравнительно небольшой, город давал в год сбора тысячу рублей [78]. Тверской княжич Иван, будучи в Орде, сумел задолжать 10 тысяч рублей и, в конце концов, был выкуплен Дмитрием Донским [79]. Ал-Омари сообщает, что доход некоторых ордынских эмиров составлял 100-200 тысяч динаров в год [80], что эквивалентно 5-10 тысячам рублей.
В социально-политическом плане процесс, происходивший на Руси после монгольского завоевания, можно охарактеризовать как процесс социального синтеза. В этом синтезе участвовали различные компоненты: традиции местного населения, кочевые традиции татар и принесенные завоевателями на Русь порядки великих восточных монархий - Китая и Персии. Влияние кочевых традиций наиболее ярко проявилось в военной сфере: уже вскоре после нашествия русские князья начинают вооружать свои дружины по татарскому образцу [81]. Русские воины сели на быстрых степных коней и научились стрелять из монгольского лука, «саадака»; они носили татарские стеганые доспехи, «тигиляи» и рубились кривыми татарскими саблями. Русские войска заимствовали татарское делени<