С саном великокняжеским началось новое служение Александра не только отечеству, возложенному на рамена его, но и всей Церкви Российской, которую должен был ограждать от иноверных, и одиннадцать лет продолжалось это многотрудное служение. Современники и потомство оценили его подвиг единодушным признанием блаженного князя в числе своих заступников на небесах, как он действительно был им и на земле. С отроческого возраста, девять лет княжил Александр в отчине своей новгородской и шесть с титлом великого князя Киевского, но это было только начатком новых, более трудных подвигов, здесь уже не с мечом в руках как доблестный воитель мог он отражать врагов от рубежа родной земли; нет, он должен был действовать совершенно иначе, ибо еще не настало счастливое время Донских, и предпринимать трудные путешествия по пустыням в Орду для умиротворения надменных ханов, так как не предстояло иного средства спасти Русь. И что было еще больнее для его княжеского и вместе отеческого сердца: собственные его подданные не постигали вынужденного его смирения перед Ордою, оттого что привыкли к его победам над шведами и немцами; не только народ, но даже и сын его возмутился против отца, как бы за дело чести, осуждая его невольную покорность, когда дело шло уже не о чести, но о спасении целого народа. Все это должен был заключить в мужественной душе своей витязь Невский, и что дивного, если преждевременно истомился в таком кипящем горниле испытаний и если самое тело, хотя благообразное и крепкое, ослабело от частых странствий в дальнюю Орду и не вынесло наконец постоянного напряжения сил? Неодолимый в битвах, еще в полном цвете мужества, изнемог под бременем великокняжеского венца, который был для него венцом терновым, едва достигнув сорокатрехлетнего возраста.
А между тем все, что он совершил в краткие годы своего княжения, послужило на все прочее время печального ига ограждением для святой Церкви, ибо собственно в его правление определились окончательно взаимные отношения монгольских властителей и покоренной ими Руси, равно как и порядок собирания поголовной дани, и та степень, на которую стали перед лицом победителей духовные власти бедствующего народа. Не только оградил их благоверный князь от позорной дани как служителей Божиих, но и столько возвысил во мнении ханов, что в самой их столице, на берегах Волги, водворил нового епископа Сарайского для утешения князей русских и народа, вынужденных там долго пребывать. Он явил себя с первого своего странствия в Орду мужественным исповедником веры Христовой, пред лицом страшного царя, умертвившего уже двух его сродников, и слава ратных подвигов внушала невольное уважение к личным его доблестям; Александр послужил твердым щитом Церкви своей и народу. Не знаешь, чему более дивиться: неодолимому ли мужеству князя там, где предстояла победа над врагами с оружием в руках, или благоразумному терпению, проистекавшему от более трудной победы над самим собою там, где надлежало смиряться перед врагами!
Однако, когда было нужно смирять непокорных и возможно отражать врагов, великий князь не выпускал из рук данного ему от Бога оружия, ибо властитель не без ума меч носит, по словам апостола Павла (Рим 13:4). Беспокойный Новгород дерзнул возмутиться, изгнал от себя сына его Василия, уже многие годы княжившего у Святой Софии, и призвал из Твери брата Александрова, князя Ярослава, а между тем готовил посольство о мире к великому князю, как бы равный к равному, и хотел посылать за себя ходатаем архиепископа своего Далмата. При поставлении сего Далмата, по смерти владыки новгородского Спиридона, сам великий князь с двумя святителями, митрополитом Кириллом и соименным ему епископом Ростовским, приходил в свою отчину для рукоположения нового епископа к Святой Софии и тяжко там занемог; восстенали тогда духовенство и народ Великого Новгорода, воссылая теплые мольбы о исцелении любимого князя, и Господь услышал их молитву! И вот не прошло трех лет, когда тот же народ, позабыв все милости и доблести великого Александра, отважился опять восстать против своего благодетеля и даже оскорбить его лично изгнанием сына.
Поднялся с дружиною великий князь против древней своей отчины, которая во все время его княжения была главным предметом его отеческих забот, но вместе с тем и более всех его оскорбляла частыми мятежами. Смутились новгородцы и разделились на две стороны, услышав, что великий князь уже в Торжке; одни желали восстановить порядок, другие держались посадника Анании, бывшего виною смятения. Великий князь послал к ним своего племянника Бориса, сына мученика князя Василька, требуя выдачи посадника, и ждал ответа, не подвигаясь вперед, но не был благоприятен ответ новгородский. Чтобы не проливать крови народной, благодушный властитель, хотя и оскорбленный в том, что наиболее было близко его родительскому сердцу, снисходительно потребовал, чтобы Анания только сложил с себя посадничество; на сей раз очувствовался сам виновный, будучи изумлен таким великодушием, и поспешил исполнить волю князя. Тогда пошел в свою отчину Александр и торжественно встретил его во вратах города владыка со всем своим клиром, с хоругвями и крестами как победителя. Смирившийся Новгород с радостью принял опять к себе на княжение его изгнанного сына Василия, честив самого родителя сколько мог, чтобы загладить перед ним вину свою, и отпустил с богатыми дарами. Но это было не последнее возмущение Новгорода против своего владыки, и еще дважды пришлось усмирять его витязю Невскому.
Из Великого Новгорода ревностный князь принужден был спешить в Нижний, чтобы там договориться о исчислении народном с Улавчием, родственником нового хана Верки, который занял место Батыя и Сартака, и едва устроил это трудное дело, как уже опять должен был возвратиться в Новгород для отражения шведов и ливонцев. Позабыв прежние победы Александра, все враги северные соединились опять против его отчины и начали строить крепость на реке Нарове. Возопияли о помощи новгородцы, и двинулся к ним с сильною дружиною витязь Невский, пригласив с собою и митрополита для посещения дальней области: цель похода содержалась в тайне. Святитель Кирилл, благословив ратных, остался ожидать его окончания у Святой Софии. Призрел Господь на правду святого князя, хотевшего только отклонить непрестанные нападения врагов, и увенчал новым успехом его воинский подвиг, это был уже последний! Витязь Невский воевал опять на поприще славы первых дней своей юности; труден и страшен был неведомый путь по теснинам и скважням, как их называет летопись, посреди снегов и метелей, обращавших день в ночь, так что многие из новгородцев возвратились домой, хотя для них собственно предпринят был поход. Но мужественный князь не унывал, проник в сердце земли вражеской, повсюду поражая не чаявших столь быстрого нападения, и со множеством пленных возвратился в Новгород. Надолго утихли шведы и немцы, ибо Господь показал его грозным для ближних и дальних, прославляя своего угодника.
Не успокоился поборник земли Русской от трудов своих, ибо тотчас по возвращении в престольный Владимир принужден был идти в Орду Волжскую, чтобы окончательно заключить с нею условие о дани. Вслед за ним пришли из Орды ненавистные численники татарские и переписали всю землю Суздальскую, Муромскую и Рязанскую, но не коснулись в них духовенства и оставили в России только своих десятников и сотников, которые должны были заведовать данью. Таким образом, в мире окончилась первая перепись, с сохранением достоинства Церкви и без насилия народу, потому что иноплеменники предоставили управление природным князьям и не вступались во внутренний быт Руси ради ходатайства мудрого князя в Орде.
Едва окончилась перепись народная, великий князь отправился опять в Сарай для удостоверения в ее верности самого хана. Он взял с собою двух своих братьев: Ярослава Тверского, которому великодушно простил обиду, и Андрея, который возвратился из Колывани по смерти Батыя и, отложив свой воинский дух, желал только мирно княжить в Суздале, под сенью старшего брата. Александр испросил ему помилование и утолил гнев хана Берки. Но хан изъявил непременную свою волю подчинить поголовной дани и вольный дотоле Новгород. Предчувствовал Александр нависшую грозу, ибо слышал, что при одной только вести о переписи, когда она еще мирно совершалась в пределах Владимирских, уже целый год волновался Новгород и часто собиралось вече на площади Ярославовой, хотя без пролития крови; впоследствии, однако, убит был один посадник. Сам блаженный князь явился с численниками в свою отчину, чтобы отклонить бедствия, и встретил то, чего не мог ожидать. В числе непокорных оказался юный сын его Василий, правитель Новгорода; обольщенный мятежными боярами, вступился он за честь вольного Новгорода и, услышав о приближении родителя, бежал в Псков. На сей раз мирно окончилось дело переписи, ибо численники татарские, испуганные мятежом, удовольствовались одними дарами вместо дани и удалились в Орду. Новгородцы старались удержать у себя великого князя; но, предвидя будущее смятение ради той же дани, державный властитель не мог оставить без наказания возмутителей его сына и народа, от которых бы пострадала вся земля Русская, и в первый раз оказал строгость. Он повелел судить их по гражданскому закону и предать заслуженной казни для восстановления тишины по всей земле Русской, как говорит летопись Софийская, и, назначив другого сына своего, Димитрия, правителем Новгорода, вызвал из Пскова ослушника Василия и сослал его в Суздальскую область.
Возвращаясь из Новгорода, блаженный князь провел великие дни страстной недели в Ростове, где хотел поклониться чудотворной иконе заступницы рода христианского и принять благословение уважаемого епископа Кирилла, молитвам коего приписывал успех трудного дела. С любовью приняли его родственные князья, Борис и Глеб, и с честью отпустили во Владимир, но недолго мог он там оставаться. В ту же зиму пришли опять численники ханские переписать Новгород, и великий князь опять должен был им сопутствовать для соблюдения тишины. Опять взволновался Новгород, когда татары с наглостью стали притеснять народ в его окрестностях; последствия могли быть ужасны: убийство чиновников татарских навлекло бы гибель на всю Россию. Болея душою по родной земле, убедил их блаженный Александр отложить насилие ради собственной безопасности и приставил к ним стражу из детей боярских. Еще более возмутился народ, подозревая участие бояр своих в насилии татарском, и поднял оружие. Мудрый князь, вместо того чтобы идти на непокорных, выехал из городища со всем двором своим и численниками ханскими, предоставляя Новгород собственной его участи; внезапное осиротение смирило народ; он согласился на перепись, и спасена была земля русская от нового нашествия. Она успокоилась под святым покровом Александра в последние два года его княжения; тишина сия была ослабею, данною ему от Господа для приготовления временного к отшествию в вечность. В продолжение сего краткого отдыха родился ему, как бы вождь мира, последний сын Даниил, будущий родоначальник славного дома Московского, коим возвеличилась вся Россия. Только правнуку Александрову предстояла слава первой победы над татарами; святому же князю надлежало испить чашу горести до самого дна.
Ему предстоял еще один подвиг мужества и терпения, и уже последний; новая буря восстала из Орды. Татары заменили своих сборщиков дани более лютыми, из племени хазар или хивинцев, которые прослыли в летописях наших бесерменами; имя сие осталось доселе в поругании у всего народа, ибо жестокие сборщики взяли на откуп всю дань и никого не щадили, ругаясь над святынею и священством; терпение народа истощилось. Внезапно по звуку вечевого колокола восстали Владимир, Суздаль и Ростов и избили своих мучителей, не думая о последствиях. Уже страшное полчище поднялось из Орды, чтобы пройти с огнем и мечом всю землю Русскую, как некогда при Батые. Великий князь стал собираться в Орду, чтобы принести себя в жертву за свой народ, если не утолит гнева ханского. "Нет больше той любви, - говорит Спаситель, - как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин 15:13). Сего последнего подвига вольного самопожертвования пожелал от него Господь, чтобы вторично украсить его венцом исповедника, прежде нежели воззвать в горные селения. Но благодушный державец земли Русской не помышлял о самом себе в столь решительную для него минуту опасного странствия и, услышав о новом нападении литовских рыцарей на пределы псковские, послал с сильною против них ратью сына Димитрия и брата Ярослава; обычный успех увенчал сей последний его поход: крепкий град Юрьев, древнее состояние земли Русской, основанный великим князем Ярославом во имя ангела великомученика Георгия, взят был приступом, и совершенная победа одержана над немцами.
Кроме умилостивления ханского, и другая была причина спешить в Орду, чтобы отклонить новое требование надменных победителей, которые хотели принудить дружины русские проливать кровь христианскую за язычников. Сколь трудно было двойное сие ходатайство, можно о том судить по времени странствия, ибо оно продолжалось более года. Однако Бог благословил полным успехом христианский поистине подвиг своего угодника, чтобы еще утешить землю Русскую, которая должна была вскоре его лишиться. С радостью возвращался блаженный князь из Орды, и весть об успехе предупреждала его медленное шествие, медленное, потому что здоровье его было расстроено долгим томлением в Орде. На несколько дней остановился он отдохнуть в Нижнем Новгороде и потом продолжал путь до Городца Волжского, но тут застиг его предсмертный недуг. Проразумев близкое свое отшествие к Богу, удалил он от себя все земное и пожелал великого ангельского образа: совершилось печальное пострижение по его пламенной молитве, и прославленный витязь Невский Александр, великий князь обширной державы Российской, отложив всякое земное величие, восприял в схиме смиренное имя Алексия.
Умилительно рассказывает писатель жития его преставление блаженного князя-инока: "Смотрите, как и в последний минуты являет он заботу о вверенных ему людях, подобно пастырю, хотящему отойти на дальнюю сторону, который гласом трубы собирает стадо свое, чтобы овцы его не отлучались на пажити друг от друга. Получив многожеланную схиму, созывает он к болезненному одру князей своих, и бояр, и простых людей, и дает им последнее благословение, прощая их во всем и прося отпущения самому себе. Горькое было зрелище общего плача и рыдания о поборнике всей земли Русской, предстателе бояр, питателе убогих, отце вдов и сирот и заступнике Церкви, которую защищал от врагов, утверждая в ней веру Христову! Блаженный, отходя в вечность, и сам прослезился от многого вопля и велел прекратить рыдание, чтобы не нарушали перед смертью его покоя. Еще однажды пожелал он сподобиться приобщения пречистых тайн Господа и Спаса своего и, с сим божественным напутствием предал свою чистую душу в руки Божий, в день памяти святого апостола Филиппа, 11 ноября 1263 года".
Рыдали в городце Волжском, но еще ничего не ведал о горькой утрате престольный Владимир. Один только святитель Кирилл, предстоя на соборной молитве, в божественном видении познал тяжкую скорбь, постигшую все вверенное ему стадо: внезапно представилась ему святая душа Александрова, руками ангелов Божиих возносимая горе, и хотя проникнутый светлостью небесного явления святитель, опустясь мыслию к осиротевшей земле, невольно возгласил к сослужащим: "Уже зашло солнце земли Русской!" - никто не уразумел таинственных слов его; помолчав немного, чтобы дать свободное течение своим слезам, с глубоким вздохом произнес он: "Благоверный великий князь Александр ныне преставился от жития сего!" При сей поразительной вести единогласно исторглись из всех уст и сердец два только слова, выразившие все: "Уже погибаем!" Плач заглушил всякую речь: действительно погибала Россия, лишенная своего заступника и умиротворителя.
Погребальное шествие двинулось из Городца, не так и не во гроб ожидала оттоле своего князя любившая его столица. Опустел престольный Владимир и весь устремился в сретение усопшего, как бы живого. За десять поприщ от города, перед вратами обители Боголюбской, основанной славным его прадедом князем Андреем, митрополит Кирилл встретил тело блаженного со свечами и фимиамом кадильным, при пении надгробных гимнов; не было слышно гимнов от плача народного, и самые певчие умолкали от слез; каждый искал прикоснуться к священной раке своего благодетеля, и стонала земля от плача всенародного множества. Когда же внесен был благоверный князь и поставлен в кафедральном соборе между гробами предков для торжественного отпевания, славное совершилось чудо перед лицом всех, во извещение небесной славы нового заступника земли Русской. Совершив чин погребальный, митрополит Кирилл подошел к раке и хотел разогнуть руку усопшего, чтобы вложить в нее прощальную грамоту, какую есть обычай давать преставшимся; но блаженный сам простер ее с покорностью, чтобы принять разрушительную хартию, и тогда сложил опять крестообразно руки на персях. Ужас объял предстоявших при столь явном знамении благодати Божией, и все прославили Бога, прославляющего на земле своих угодников. Тогда священноначальник со всем освященным собором, подняв на главы тело князя-схимника, с пением и плачем понесли его уже как инока из храма, где погребались его славные предки, в обитель иноческую Рождества Богоматери, и там погребли в соборной церкви, где вскоре суждено было ему прославиться.