Так прошли последние несколько месяцев перед тем, как нам с Мимозой суждено было встретиться вновь. Двоюродный брат всегда относился к ней щедро и по‑доброму. Весь остальной мир клеймил её презрением и взирал на её невзгоды с непроницаемой жестокостью. Но уберегать мальчиков от внешних воздействий становилось всё труднее и труднее, ведь они подрастали, начинали понимать, что происходит, и задавать вопросы. Страдания и неуют разделённого пополам дома становились всё явственнее, и вся материнская любовь её сердца горела единым желанием: дать мальчикам ту возможность, которой никогда не было у неё самой; помочь им во всей полноте узнать истину о живом и святом Боге, чтобы они сами избрали Его Богом и Господом и возжелали поклоняться Ему.
Только вот как это сделать?
Она начала непрестанно молиться, и молитвы её поднимались к Небесам в течение всего хлопотного дня и не кончались даже заполночь, пусть даже Мимоза не всегда могла найти для них слова, ибо такие моления и желания, что охватили её тогда, не в силах были дожидаться подходящих слов: »Я сама – как одна сплошная молитва!
Этого не могли не заметить люди вокруг, и однажды её брат, которому когда‑то было так много дано, начал мучить её язвительными насмешками:
– Так ты думаешь, что умеешь молиться? От кого же это ты научилась? Ты ведь даже читать не умеешь, бессмысленная невежда! Да что там читать! Ты и первую букву в алфавите прочесть не сможешь! И при этом думаешь, что умеешь молиться?
И он презрительно фыркнул.
Мимоза устремила на него тоскующие глаза. Он так много знает! Ах, если бы он только согласился немного её поучить! Но такая мысль не могла даже придти ему в голову.
|
|
Но ведь это так и есть, смиренно сказала себе Мимоза. Она всего лишь неимущая женщина и совсем ничего не знает. А что если её учёный брат прав? Что если она всё это время ошибалась?
Эта мысль ядовитым кинжалом пронзила ей сердце, а злосчастный брат снова и снова вонзал его ей в душу, коварно поворачивая его в ране, и его ехидный смех раздавался по всей деревне.
Неужели Ты обернёшься для меня неверной водой, высыхающей на солнце? – плакало сердце несчастной женщины.
«Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя».
Она никогда не слышала этих слов и ничего не знала об истине, которая поддерживает ослабевающий человеческий дух. Но чудны, воистину чудны пути Господни! Он здесь, рядом с нами. Иногда Он открывается нам, иногда остаётся сокрытым, но всегда остаётся близким и никогда не отдаляется. И в ту минуту Он тоже был рядом с ней: Бог, возлюбивший человеческие души.
«Был ли Я пустынею для Тебя?»
И тогда душа её вдруг окунулась в тепло радости, и она узнала, что Он был с ней все эти горькие годы: »Ты узнала его по книгам, – сказала она потом Звёздочке. – А я узнала Его в своих страданиях.
И это действительно было так. Мимоза вовсе не хотела сказать, что Звёздочка знала Господа только по книгам, потому что той тоже пришлось немало пострадать. Взглядом, полным почтения, она смотрела и на Звёздочку, и на Библию, и на множество книг, понимая, какие дивные сокровища познания лежат в этих чудных кладовых, куда она сама пока даже не заглядывала. »Но я знаю Его по своим страданиям. В этих трогательных и таких точных словах кроется всё, что с нею произошло.
|
|
Нет, Он не был для неё пустынею. Он утешал её в безводных и безлюдных местах. Он понимал, что никто не учил её молиться и она не знала даже первой буквы тамильского алфавита. Но разве Сам Он не научил её говорить с Собою, как мать учит своё малое дитя? И чтобы ещё раз уверить и подбодрить её, Господь ещё раз явился к ней в маленьком, но таком же благодатном чуде доброты, как тот полуночный ужин.
Глава 30
Пять бумажных рупий
Нельзя сказать, что Мимоза легко рассказывала о подобных происшествиях из своей жизни. Казалось, она научилась »оберегать своё внутреннее сокровище от расточительности пустых разговоров. Но когда, к своему радостному изумлению, она обнаружила, что дети Господни постоянно свидетельствуют о Его заботе даже в самых незначительных житейских мелочах, у нас тут же возникло удивительное взаимопонимание и нам удалось услышать кое‑какие истории из её жизни. Она рассказывала, а мы слушали, изумляясь, насколько разнообразны и многолики благодать и милость Господа, насколько изобретательна и смела Его любовь.
И поражаясь ещё больше, мы с нею вспомнили тот единственный день много‑много лет назад – день, полный самых разных впечатлений; вспомнили тот восторг, с которым Мимоза оглядывалась вокруг, впервые оказавшись в доме у христиан, и её нетерпеливую радость от встречи с сестрой. Мы вспомнили, как поделились с нею сущими крохами истины, какой малой и слабой была наша надежда, и как много сумела сделать даже такая незначительная доля правды, которую мы успели ей передать (как удивительно неистребимо каждое слово Его вечной истины!). Мы вспомнили тоскливую, мутную горечь её последних десяти минут в нашем доме, которые, казалось, напрочь смели и затмили всё, что мы смогли ей рассказать. Кто бы мог подумать, что семя, посаженное в такой сумятице и спешке, сможет выжить, укорениться, пустить побеги и, наконец, расцвести подобно розовому кусту, посаженному у потоков вод? Кто бы мог подумать, что такое возможно? Да и разве это было бы возможным, если бы не превосходящая разумение любовь, благодать и милость Иисуса Христа, Господа нашего?
|
|
И сейчас, когда Мимозе приходилось тяжелее всего, она почувствовала новое прикосновение. Как будто незримая рука лежала на жизни измученной женщины, уверяя её, что Бог рядом. Нет, уверение – это не то слово. Как объяснить словами это дивное, неповторимое ощущение того, что тебя любят, что о тебе заботятся, что тебя не забыли? Наверное, никаких земных слов не хватит, чтобы передать эту ни с чем не сравнимую благость.
Мимоза покрыла свой дом пальмовыми листьями, и их надо было время от времени менять. Если не сменить их вовремя, они начинают расползаться и протекать, совсем как ветхие крыши у нас дома. А протекающая крыша – беда хуже некуда. Как говорится, »можно жить под одним кровом с тоской и печалью, но в доме с прохудившейся крышей долго не проживёшь.
Крышу нужно было срочно чинить. Всего пять рупий, и она сможет купить довольно пальмовых листьев, чтобы уберечься от самых затяжных ливней, которые приходят с северо‑востока и сплошной пеленой серой воды обрушиваются на эти равнинные места до тех пор, пока вся жизнь в Южной Индии не превращается в одну сплошную мёрзлую дрожь. Ибо по какому‑то странному неразумию и недальновидности дома здесь строятся так, как будто круглый год нас ждёт одно только солнце, а холода и ливней не будет вовсе. Разве что пальмовые листья на крыше мы укладываем так, чтобы сквозь них нам на головы не просачивалась вода.
Но деньги были нужны на пищу, которую быстро подрастающие мальчики поглощали в неимоверных количествах. Сначала надо думать о пище, а потом уже о крыше. У Мимозы не было лишних пяти рупий. Но крышу всё равно нужно было чинить. Она изо всех сил пыталась зарабатывать больше, но силы её и так уже были на пределе. Она не могла добавить ни одного медяка к своему дневному заработку. Никто вокруг об этом не знал. Только мой Бог. Он один знал обо всём.
В одной прекрасной тосканской легенде говорится о том, как сестра Марианна, ухаживавшая за бедной немощной женщиной, однажды утомилась так, что заснула, пока котелок с едой, которую она варила для больной, был ещё на огне. Тогда к ним в дом явился Младенец Христос, чтобы позаботиться об этом убогом котелке и не дать пище пригореть. Право, у Господа есть множество удивительных и невероятных способов посылать ответы на молитвы Своих детей, и мы даже представить себе не можем, насколько милостива и изобретательна Его благодать. Как часто Он Своей рукой завершает то, что мы не сумели сделать сами!
Подобные вещи случаются не только в легендах, но и сейчас, в самой обыкновенной повседневной жизни. Только мы не всегда видим Господа Христа и Его святых ангелов у себя дома или на улице. Может, мы забываем, что они рядом. И может быть, история Мимозы должна стать свидетельством о Его незримой руке помощи.
Однажды, когда Музыка вместе с Проказником играли на улице возле дома, мимо них прошествовала свадебная процессия с прекрасными звонкоголосыми трубами и громким шумом и криками. Когда улеглась поднявшаяся столбом пыль, Музыка, которому ужасно понравилось это пёстрое буйство красок и звуков, увидел, что посреди деревенской улицы валяются какие‑то бумажки.
В доме, куда никогда не приходили письма (кроме единственного и драгоценного письма от Звёздочки, надёжно спрятанного в шкатулку), куда не приносили ни газет, ни листовок, ни брошюр, бумага была настоящим сокровищем, ведь её надо было покупать на базаре и только сразу целую пачку на один фартинг. Мальчик со всех ног кинулся поднимать драгоценные листочки. Теперь будет во что завернуть липкий кусок бурого пальмового сахара, который мать иногда давала им на сладкое.
Но один из листочков оказался грязным. Музыка снова его бросил, и потом бумажку подобрал один из его менее разборчивых приятелей.
– Мама, мама! – закричал мальчик, со всех ног бросившись в дом. – Смотри, что я нашёл!
Он сунул ей в руку пять маленьких плотных бумажек и попросил её поберечь их для того, чтобы заворачивать в них сахар.
Мать взяла из его рук новенькие хрустящие листочки и заметила, что на них виднеются какие‑то непонятные знаки.
– Это не простые бумажки, – сказала она сыну, нетерпеливо переминающемуся с ноги на ногу. Она вспомнила, как кто‑то при ней говорил о бумажных деньгах (хотя сама она ни разу их не видела), подумала, не они ли ей попались, и побежала с бумажками к соседке. Каждый листочек оказался банкнотой в одну рупию. Та бумажка, которую утащил соседский мальчишка, стоила две с половиной рупии. В руке Мимозы лежало пять рупий – именно те пять рупий, которые были ей так нужны. Мимоза вспомнила про свою крышу. Но, может быть, ей ещё удастся найти хозяина этих денег? Она решила подождать.
Скоро о чудесной находке уже раззвонили по всей деревне, и у её порога появился мужчина. Да, её сын нашёл денежные бумажки, подтвердила она и пошла было, чтобы их принести. Но велики и чудны милости Господни. Мужчина улыбнулся и покачал головой.
– Пусть они останутся у вас, – сказал он и ушёл.
Вот так постоянно и неизменно приходила к ней помощь, и она продолжала жить в тихом спокойствии твёрдой уверенности. Был ли кто‑нибудь беззащитнее, чем она? Но ведь именно городу, возле которого не было ни реки, ни крепостного рва, были сказаны великие слова: »Там у нас великий Господь будет вместо рек, вместо широких каналов; туда не войдёт ни одно весельное судно, и не пройдёт большой корабль".
Эта удивительная история бледнеет, когда пытаешься записать её на бумаге. Как убоги простые слова, написанные пером и не одушевлённые нежными оттенками живого рассказа! А когда потом их чеканят в печатную букву и зашивают в книгу, кажется, что они теряют даже то малое, что в них ещё осталось. С каждой незначительной переменой что‑то важное ускользает, уплывает из виду, как неуловимый аромат в воздухе; исчезает, как необыкновенно нежный оттенок на горных вершинах, когда живое таинство рассвета уступает место свету обычного дня. Я часто останавливаюсь и с щемящей тоской мечтаю о том, чтобы этот редкий взгляд в душу и жизнь индийской женщины можно было бы передать вам как‑то иначе, не только посредством глаза и уха. Ах, когда же мы сможем мысленно посылать друг другу свои истории, в одно мгновение пересекая целые океаны?
Глава 31