Что это – комплимент или оскорбление, я так и не понял. Грегсон еще добрых десять минут продолжал в том же духе, пока мы наконец не сообразили, что он загнал нас в угол.
– Итак, я назначаю вас моими помощниками. Будете держать меня в курсе и выполнять все мои распоряжения. Договорились?
Уверенный человек всегда производит впечатление, однако на этот раз наш директор промахнулся. Я никогда не делал чего‑либо для кого‑то еще, кроме мистера Банстеда, причем я имею в виду отнюдь не того чувака, который каждое утро просыпается в постели с моей мамашей. Нет уж, хрен вам. Засунь свои распоряжения себе в задницу, старина Грегсон!
– Для начала вот вам по пятьдесят фунтов. Там, где я их взял, осталось еще много, – сказал Грегсон и кинул на стол пачку десяток.
– Есть, сэр! – выпалил я и едва не отсалютовал ему, как игрушечный солдатик.
Мы сгребли деньги и поделили их между собой, после чего Грегсон дал первые инструкции:
– Мистер Уильямс, вы обязаны придумать повод для исключения мистера Данлопа из школы. Господа Банстед, Кемпторн и Маккофи, вам надлежит порасспрашивать соседей по комнате и узнать, насколько им нравится Гафин. Если вдруг обнаружится, что кому‑то стыдно за свое дурное поведение и он желает встать на путь исправления, немедленно дайте мне знать. Кающиеся грешники здесь больше не нужны!
Мы были совершенно озадачены. Куда, черт побери, он клонит? Ясный пень, Грегсон чего‑то не договаривает, но к чему такие финты?
Мы отправились на школьный двор, чтоб быстренько покумекать и еще быстрее засадить по сигаретке. Поразмыслив так и сяк, мы сошлись во мнении, что отныне нам четверым неплохо бы держаться вместе.
– Если кто‑нибудь из нас что‑то услышит или увидит, сперва пусть сообщит остальным, прежде чем бежать к Грегсону, – предложил я, и меня поддержали.
– Ну что, пойдем устроим засаду мистеру Данлопу.
Шпион, выйди вон
Чем проще идея, тем она лучше. Шпала поднялся в общую гостиную, обозвал Рыжего вонючим полицейским ублюдком и приложил ошарашенного парня лицом об шахматную доску. Рыжий не замедлил отреагировать на замечание товарища: вскочил на ноги и принялся размахивать стулом, целясь во что‑нибудь тощее и долговязое. Как выяснилось, при необходимости Шпала мог двигаться весьма проворно. Он ловко уворачивался то в одну, то в другую сторону, пока не налетел на Ореха, который случайно оказался сзади. Рыжий обрушил стул на Шпалу, но тот, к счастью, успел прикрыться Орехом, чьи ноги и руки приняли на себя всю тяжесть удара.
– Аа‑а‑аа! – взвыл Орех.
Мы с Коноплей кинулись к Рыжему, чтобы отобрать у него стул, уже занесенный для следующей атаки. Шпала отбросил свой живой щит, поднялся и резко двинул ногой Рыжему под дых. Защититься тот не успел, однако проигрывать в этом интеллектуальном поединке не собирался, а потому ринулся вслед за Шпалой (который уже дернул к лестнице) и схватил его за лодыжки.
– Все, ты покойник! Слышишь меня, урод долбаный? Тебе конец, на хрен! – надрывался Рыжий, но мы с Коноплей крепко держали его за ноги, в то время как Трамвай, Биг‑Мак и Тормоз кучей навалились на Шпалу и пытались вырвать того из цепких объятий Рыжего; в целом картина напоминала некое безумное перетягивание каната.
Шпала отчаянно лягался, стараясь отцепиться от противника, но Рыжий был сильным малым, пожалуй, самым сильным из всех нас, за исключением Неандертальца, а хорошая реакция и злость только прибавляли ему мощи. Неандерталец же был просто здоровенным увальнем.
– Отвяжитесь от меня, козлы! – орал Рыжий, выплескивая свой гнев на нас с Коноплей.
– Тише ты, тише, – отозвался я, оседлал его ноги и задвинул коленом ему в челюсть.
Прочие не знали расстановки сил, поэтому не решались нападать на Рыжего, опасаясь неприятных последствий. О том, что последствий не будет, знали только я, Шпала, Конопля и Биг‑Мак. Рыжий уже спел в Гафине свою лебединую песнь.
Не знаю, зачем я так поступил, но пятьдесят фунтов сделали свое дело. Рыжий не был мне другом, поэтому угрызений совести я не испытывал. Вдобавок его папаша – грязный коп. Разве этого недостаточно, чтобы постараться избавиться от ублюдка? Для меня причина была веской, но почему ее счел столь же серьезной Грегсон, я, хоть убей, не мог понять.
Да и какая, в сущности, разница? Мы все хотели одного и того же, вопросы типа «почему» нас особо не занимали. По крайней мере, так я думал тогда, что лишний раз доказывает: ответы всегда следует находить до того, как примешься за дело.
– Отвалите, уроды! – рявкнул Рыжий.
Он наконец отпустил Шпалу, вцепился мне в волосы, дернул за голову и трижды съездил по морде. Мой нос превратился в лепешку, а из глаз брызнули слезы, хотя стоит упомянуть, что это было чисто физиологической реакцией на удар в лицо и я вовсе не плакал, как потом утверждали некоторые невнимательные очевидцы.
Мои руки немедленно распрощались с ногами Рыжего и поспешили на помощь носу. Конопля быстро сориентировался и предпочел убраться подальше, дабы поберечь здоровье. Теперь Рыжему ничто не препятствовало возобновить переговоры со Шпалой. Последний, однако, вовсе не жаждал продолжения и кубарем скатился с лестницы. Рыжий вскочил на ноги и бросился за обидчиком на школьную площадку.
Что‑что, а бегать Шпала умел и задал деру с поля битвы, назвав Рыжего покойником. Забавная подробность: если помните, именно такую судьбу пророчил Шпале сам Рыжий. Оба носились вокруг школы с воплями и ругательствами, а все прочие останавливались, привлеченные любопытным зрелищем.
Моя физиономия представляла собой сплошное месиво из крови и слез, но я кое‑как утерся и вместе с остальными поспешил на школьный двор, чтобы посмотреть на бесплатный цирк. К тому времени, когда я вышел, парни уже начали делать ставки на исход поединка. Я заключил пари с Лягушатником, поставив десять фунтов на то, что яркий этюд закончится отчислением Рыжего. Лягушатник принял пари, как досрочный подарок на Рождество, поэтому я отыскал в толпе Свечу с Валетом и поспорил с ними на то же самое. Я пробовал подкатить и к Бочке, но он не клюнул на мою удочку. Этот тип никогда мне особо не доверял, а моя чрезмерная уверенность в результате отпугнула его, как брошенный камень – забитую псину. Пожалуй, стоит признать: Бочка, возможно, был полным придурком, однако никак не дураком.
Сказать то же про Малька, Крысу и Неандертальца было нельзя, поэтому я преспокойно заключил пари со всеми тремя (по десятке с каждого), прежде чем Конопля и Биг‑Мак сообразили, что к чему, и тоже вступили в игру. В ставках не приняли участия только Бочка, Безымянный, Трамвай и Очкарик, остальным суждено было проиграть мне, Конопле и Биг‑Маку чертову тьму денег. Отчего бы не сорвать легкий куш, если он сам идет тебе в руки?
Да, я забыл про наших главных героев – Рыжего и Шпалу. Времени, чтобы остановиться, и заключить пари, ни у одного, ни у другого не было, хотя Шпала вполне мог поставить на себя дюжину‑другую фунтов, следовало лишь держаться на приличном расстоянии от Рыжего, что Шпала старательно и делал.
До Рыжего наконец дошло, что Шпалу ему не догнать, и он переменил тактику: резко развернулся и помчался в противоположном направлении. Бегуны встретились на той стороне здания, где расположен дымоход. Шпалу, который едва не врезался в Рыжего, спасло только то, что он сбросил куртку, будто змея – кожу, и заехал противнику прямо в налитые кровью глаза. Ярость и без того клокотала в груди Рыжего, точно лава, однако ободряющие крики, свист, ехидные возгласы и гогот зрителей заставили ее пламенем взметнуться к небесам. Прежде чем ринуться в погоню, Рыжий в клочья изорвал куртку Шпалы, будто бешеный тасманийский дьявол, почуявший человечину.
– Помогите! Спасите! – орал Шпала.
Связываться с Рыжим решился бы только сумасшедший, и беглецу ждать помощи было неоткуда. Даже Неандерталец, такой же здоровенный и мощный (к тому же приятель Шпалы), не сдвинулся с места – хотя, возможно, только по причине заключенного пари: он поспорил с Котлетой, что Шпала заработает два фингала.
У Неандертальца были все шансы выиграть свои три фунта, поскольку Шпала споткнулся о корень и распластался на пузе, а Рыжий уже нагонял его, сопя, как разъяренный бык перед витриной посудной лавки, где выставлен фарфоровый матадор. К несчастью для Неандертальца (и остальных наблюдателей, которые активно призывали Шпалу укрыться в безопасном месте), откуда ни возьмись появился Фодерингштайн, сгреб Рыжего за шкирку, и все ставки мгновенно рухнули. То есть, конечно, все, кроме тех, что сделали я, Конопля и Биг‑Мак.
– Мистер Данлоп, мистер Грегсон ждет вас в своем кабинете, – проинформировал Рыжего Фодерингштайн, стряхивая с него боевой запал, как встряхивал бы спутанную скакалку, а потом развернул беднягу лицом к крыльцу и добавил: – Мистер Уильямс, вас это тоже касается, как и всех старост. Идемте.
Мы с Коноплей и Биг‑Маком помогли Шпале встать и под руки повели в школу. Разумеется, Шпала был дико зол на нас, за то что мы не объединили усилий в борьбе против Рыжего, но, скажите на милость, чего он ожидал?
– Это был твой бой, – бросил Биг‑Мак.
Шпала придерживался другой точки зрения.
– Не мой, а Грегсона, – поправил он.
Пока мы сидели под дверями грегсоновского кабинета, мисс Говард оказывала мне первую медицинскую помощь: ватным тампоном, смоченным в теплой воде, аккуратно промокала мою разбитую физиономию. Она хотела, чтобы я держал голову запрокинутой назад, но в таком положении мне было не видно ее декольте, поэтому всякий раз, как мисс Говард зачем‑нибудь отворачивалась, я тут же бросал быстрый взгляд на ее бюст, капая кровью ей на одежду.
– Ай‑яй‑яй, ну что за чумазый маленький мальчик, – с досадой проговорила мисс Говард, заметив безнадежно испорченную блузку.
– Не такой уж и маленький, – возразил я, почти физически ощущая, как блеск моих глаз отражается от ее лица.
– Нет, маленький, – не согласилась мисс Говард и с такой силой запрокинула мою голову, что я чуть не вылетел в окошко.
Набив мне нос ватными жгутиками, она отправила меня в компанию к Шпале, Конопле, Биг‑Маку, Фодерингштайну и Рыжему, а сама пошла наверх – само собой, чтобы переодеться.
Рыжий сидел с убитым видом, поникший и угрюмый, отчаянно стискивая кулаки. В его голове теснились десятки путаных вопросов. Наконец, после невероятно долгой паузы, он посмотрел на Шпалу и заговорил. У него был голос самого несчастного в мире человека.
– Зачем ты так, Алан? Думаешь, мне нравится, что мой папаша – долбаный коп? Нет, черт побери, меня самого это достало. До смерти достало.
Мы дружно молчали – и я, и Шпала, и Конопля с Биг‑Маком. А что тут скажешь?
– Всю жизнь мне приходилось мириться с этим дерьмом. Ты просто не представляешь, как я устал, – вполголоса жаловался Рыжий, качая головой и наполняя тишину ненужными признаниями. – «Полицейское отродье», «гребаный копов сынок», «грязная свинья» – нахлебался вдоволь. Что бы я ни делал, все сводится к одному и тому же.
– Почем мы знаем, а вдруг ты стучишь своему папаше? Может, он уже завел на нас целый талмуд! Что, если ты шпион? Я ведь рассказал тебе про… – Шпала понизил голос, – сам знаешь что. Как мне теперь заниматься этим делом, вдруг ты растрепал обо всем полицейскому управлению?
– Я ничего не трепал! – вскинулся Рыжий, так что Фодерингштайн был вынужден его утихомирить. – На кой черт мне это нужно?
– Не знаю, – пожал плечами Шпала. – Может, тебе платят.
Я понятия не имел, что означало таинственное «сам знаешь что», но и сам был бы не прочь обронить пару слов в управлении полиции, хотя бы для того, чтобы поглядеть, насколько быстро они выложат денежки, если я помогу сорвать преступный план пятнадцатилетнего подростка, которого отправили в спецшколу за телефонное хулиганство.
– Я думал, мы друзья, – пробормотал Рыжий, совершенно раздавленный.
Вскоре Грегсон пригласил нас к себе в кабинет.
– Итак, кто начал драку и по какому поводу? – вопросил он, перебирая на столе какие‑то бумаги, чтобы выглядеть поначальственней.
– Он меня ударил, – сказал Рыжий.
– Враки! Это он меня ударил, – сказал Шпала.
– Ну и брехло! Сэр, он ударил меня первым.
– Ах ты, сволочь!
– Ну все, хватит! – вмешался Грегсон. – Мистер Фодерингей, вы можете рассказать, что произошло?
– Я ничего не видел. – На помощь Фодерингштайна рассчитывать не приходилось. – Спросите лучше мальчиков.
– Мистер Кемпторн, вы присутствовали при начале конфликта?
– Гм, да. Наверху.
– И что же случилось?
Все, в том числе Рыжий, устремили взгляды на Коноплю, тот немного помычал, но потом все‑таки выдавил:
– Не знаю… Мистер Данлоп ни с того ни с сего набросился на мистера Уильямса и стал гоняться за ним по всей комнате.
– Что?! Ты чего брешешь, мать твою?! – взорвался Рыжий, и Грегсон велел ему не выражаться.
Рыжему действительно наступила крышка!
– Он же врет! Я не начинал драку. Он пришел и ударил меня ни за что, ни про что. Я его даже не видел, сидел себе, играл в шашки!
– Что‑то не припомню, – нагло сказал Шпала, глазами ища поддержки остальных.
– Достаточно! – рыкнул Грегсон. – Закройте рот, вы оба, и ждите своей очереди, иначе я выставлю вас за дверь.
– Но это же чушь собачья! – возмутился Рыжий.
– В таком случае мистер Маккофи и мистер Банстед непременно подтвердят ваши слова. Мистер Маккофи?
– Что? – заморгал Биг‑Мак.
– Мистер Кемпторн говорит правду? Мистер Данлоп и в самом деле напал на мистера Уильямса без какой бы то ни было провокации?
– Без… чего?
– Без провокации, то есть без повода. Или что‑то послужило причиной драки?
– А‑а, да‑да. Знаете, прямо так сразу, оп, и все, – неопределенно проблеял Биг‑Мак.
– Мистер Маккофи, пожалуйста, отвечайте на вопрос. Кто кого ударил первым? – Грегсон максимально упростил терминологию.
– Алан. То есть, я хотел сказать Бобби. В смысле, мистер Данлоп, – наконец сказал Биг‑Мак, отчего Рыжий опять взвился до потолка.
– Брехня! Я никого не бил! Это подстава, просто подстава!
– Еще раз повторяю, мистер Данлоп, вас пока не спрашивают, – ледяным тоном произнес Грегсон.
Фодерингштайн встряхнул Рыжего за шкирку и погрозил ему толстым, похожим на волосатую сардельку пальцем.
– Мистер Банстед, послушаем вас. Что произошло?
Рыжий поднял на меня глаза, в которых опаска смешалась с надеждой, хотя мне тоже было суждено его разочаровать.
– Ну… э‑э… все так, как говорят ребята. Мистер Данлоп налетел на мистера Уильямса без всякого повода. Не знаю, почему он так поступил, – сказал я, избегая смотреть на Рыжего.
– Суки! – выплюнул Рыжий в бессильной злости. – Мы еще поквитаемся, гады, вот увидите!
– Боюсь, это произойдет не скоро, мистер Данлоп, поскольку вы исключены из школы, – сообщил директор.
Рыжему потребовалось несколько секунд, чтобы переварить услышанное. Когда смысл до него дошел, он изумленно поглядел на Грегсона и переспросил, что конкретно тот имеет в виду.
– Вы исключены. То есть больше не учитесь в Гафине. Вас уже здесь нет. Сейчас вы вместе с мистером Фодерингеем подниметесь наверх и соберете вещи, а я позвоню вашему отцу и попрошу его приехать за вами. Вы не оставили мне выбора. Драк в Гафине я не допущу.
– Стойте. Погодите минутку. Ребята, расскажите ему, как все было на самом деле, ну пожалуйста, – умолял Рыжий, но Грегсон жестом указал нам на дверь, да нам и самим хотелось поскорее убраться из его кабинета. – Скажите ему, черт побери, скажите! Да что с вами, блин, такое? Я ведь никого не бил. Честное слово, мистер Грегсон. Честное слово!
Когда Рыжий начал скулить, мы уже покинули директорский кабинет и были на полпути к парадной двери. Донеслось несколько слов, а потом Грегсон захлопнул дверь, однако и этого было достаточно, чтобы нас охватило чувство вины. Меня всегда интересовало, как это – чувствовать себя виноватым. Не могу сказать, что ощущение приятное.
Мы вышли на залитый солнцем двор, Конопля подкурил сигарету и пустил ее по кругу, мы просто стояли и пинали мелкие камушки.
Ученики Гафина обступили нас толпой. Всех интересовало, чем закончились разборки у директора, но озвучивать новость не хотел никто. Ребята, однако, не отставали и требовали подробностей. Наконец я поманил пальцем Лягушатника, Свечу, Валета, Малька, Крысу и Неандертальца и просто сказал:
– С каждого по десятке.
Экзамен
Старина Рыжий так сильно расстроился, что продолжал горевать целых три часа, пока за ним не прикатил папаша. Мы, понятно, старались с ним не общаться, но всей толпой сгрудились у окон, чтобы поглядеть, как он будет уходить. Рыжий в последний раз обернулся на школу, и мы с Коноплей, Шпалой и Биг‑Маком быстренько нырнули под окно. Остальные на прощанье ему помахали.
Если честно, я готов признать, что по жизни никогда не утруждал себя размышлениями. Почти все поступки я совершаю под влиянием момента и особо о последствиях не задумываюсь. Исключение Рыжего, однако, заставило меня пораскинуть мозгами.
Я попытался представить себя на его месте: что бы я чувствовал, если бы меня вышибли из Гафина. Раньше подобные мысли не приходили мне в голову, то есть, в прошлом меня тысячу раз исключали из разных заведений; я ненавидел их всей душой, поэтому наказание не выглядело наказанием. Нет, правда, меня это совершенно не волновало, знаете, как если бы мне не дали брюссельской капусты за то, что я не съел шпинат. Спасибо большое, умереть со смеху.
С Гафином дело обстояло по‑другому. Мне здесь действительно нравилось. Я буквально обожал эту школу. Согласен, заведение считалось исправительным, но мы от него просто балдели. Мы знакомились с миром криминала, пили, курили, нецензурно выражались и вообще творили что хотели, в компании сверстников, которых вряд ли встретили бы где‑то еще. Фантастика!
Однако самым главным было чувство общности. Конечно, мы постоянно дрались, воровали друг у дружки по мелочам, подставляли один другого, и все мы были подонками из подонков, но в этом‑то и заключалась вся прелесть. Как там говорил Джабба Хатт в «Возвращении Джедая»? «Ты – такой же негодяй, как и я, хо‑хо‑хо!» Прямо в точку. Именно так я оценивал своих одноклассников. Все они были отъявленными мерзавцами, точно как я.
Сами понимаете, мысль о том, что меня могут выкинуть из этого замечательного заведения, вызывала у меня мурашки, а трамваев апельсин прямо‑таки трясся в заднем кармане моих штанов.
– Эй, куда подевался мой апельсин? – недоумевал Трамвай. – Я только что достал апельсин! Оставил его на кровати всего на секундочку, и он уже исчез. Кто‑нибудь видел мой апельсин?
– Слышь, а какого он был цвета?
К несчастью, чистка отнюдь не закончилась. На следующее утро Грегсон собрал всех нас вместе и сообщил, что перед Рождеством нам предстоит экзамен.
– Время глупых игр вышло. Следует отделить зерна от плевел. От того, как вы сдадите экзамен, зависит продолжение вашей учебы в Гафине. – Грегсон соблазнительно помахал экзаменационным листом, потом запер его в серебристый металлический шкаф, а ключ положил себе в карман.
– А что за экзамен? – поинтересовался Шпала.
– Экзамен выявит степень вашего прогресса, мистер Уильямс. По его результатам будет видно, насколько вы усвоили уроки мистера Шарпа и мистера Фодерингея. Экзамен покажет, стоит ли вам возвращаться в Гафин после Нового года, – объяснил Грегсон и прибавил фразу, которая заставила нас насторожиться: – Либо же методы обучения Мидлсбро окажутся более эффективны.
– А что, Рыжего отправили в Мидлсбро? – поинтересовался Крыса, лениво подняв руку из‑за головы.
– Да, мистер Макфарлан, на несколько месяцев. В феврале мистеру Данлопу исполняется шестнадцать лет, поэтому его отец… полицейский… решил, что после этого он сам займется воспитанием сына. – Грегсон сплюнул и обменялся многозначительными взглядами с Шарпеем и Фодерингштайном, ясно давая понять, что они об этом думают.
– Экзамен состоится в следующую пятницу. К тем, кто его провалит, снисхождения не будет, а лучший ученик получит премию в размере ста фунтов. Всего доброго, джентльмены.
Здрасьте пожалуйста, экзамен! В жизни не сдавал ни одного экзамена. И что прикажете делать?
Вообще‑то вопрос был чисто риторический. Я уже знал, что́ стану делать и, скажу по секрету, с умножением это слово не рифмуется.
Той же ночью, когда все заснули или по крайней мере притворились спящими, чтобы незаметно выскользнуть из спальни и без помех заняться своими делами, я тоже потихоньку вылез из кровати и на цыпочках прокрался к выходу. Не успел я взяться за дверную ручку, как зажегся свет, и Крыса спросил, куда я иду.
– В туалет, – огрызнулся я, но остальные уже приподнялись на локтях и не спускали с меня глаз.
– Что, в одежде? – фыркнул Трамвай.
– А отмычки тебе зачем? – подозрительно прищурился Бочка.
– Не твое дело. Поворачивайся зубами к стенке и спи.
– Можно мне с тобой? – с надеждой попросил Крыса и принялся натягивать ботинки.
– Ты ведь даже не знаешь, куда он собрался, – удивился Трамвай.
– Не важно. Просто хочу помочь Бамперу.
– Стоп. Я не просил ничьей помощи, так что отстаньте от меня и ложитесь спать. Я один пойду за этим чертовым экзаменационным листом, – брякнул я и тут же пожалел о своих словах. Все повыскакивали из кроватей и подняли шум.
– За экзаменационным листом?
– Экзамен, блин!
– Я тоже с тобой!
– Я постою на шухере.
– Все пойдем!
– Кто спер мои часы?
– Молчать! – рыкнул я и погрозил кулаком. – Со мной никто не пойдет. Если вам приспичит стянуть эту гребаную бумажку завтрашней ночью, вперед и с песней, а сегодня иду я, причем один.
Внезапно дверь за моей спиной резко открылась, и мы все впятером молниеносно скинули одежду, уличающую нас в преступных замыслах.
– Чего разгалделись? Заткните варежки, мать вашу, иначе Грегсон услышит, что мы намылились спереть лист с экзаменационными заданиями, – прикрикнул Шпала, слепя нас лучом фонарика.
– Сколько вас там? – спросил я и подошел к двери.
– Не знаю, почти все, – пожал плечами он.
С лестничной площадки на меня глядело несколько угольно‑черных физиономий.
– Нельзя же идти эдакой толпой, это просто глупо! – возмутился я, но Шпала ответил, что он тут ни при чем.
– Представляешь, только я успел надеть штаны, как Свеча и Неандерталец упали мне на хвост. Остальные приклеились в коридоре.
– Пойти должен кто‑то один, – настаивал я. – Можно сфотографировать задания или придумать еще что‑нибудь.
– Интересно, как это, мистер Бонд? Фотиков у нас нет, а видеокамеру, уж извини, я оставил в другой куртке.
– Ладно, тогда я скопирую задания. Перепишу от руки и принесу сюда.
– Ага, а лучший ученик получит сотню фунтов. Думаешь, всем достанутся одинаковые вопросы? Мы, значит, будем зубрить столицы Южной Америки.
– А ты втихаря выучишь таблицу квадратов и всех прокинешь. Нет уж, хрен тебе. Кроме того, ты все равно не заставишь народ разойтись. Я уже пробовал, бесполезно.
– Либо все, либо никто, – раздался голос из темноты.
– Такую толпу наверняка заловят, – все еще протестовал я…
– Лучше пусть заловят, чем ты нас подставишь, – прошептал кто‑то.
– Полное дерьмо! – простонал я, понимая, что мой тщательно разработанный план летит к чертям.
– А ты чего хотел? Шоколадного мороженого и каждую неделю по новой телке? Жизнь – дерьмо, разве сам не знаешь? – философски заметил Шпала.
– Ладно, пошли, только тихо.
Шестнадцать человек во главе со мной по одному на носочках спустились по лестнице. Я уже был возле класса, а последние члены отряда еще пробирались мимо грегсоновского кабинета.
Я подергал за ручку – так, на всякий случай. Дверь, разумеется, оказалась запертой, поэтому я попросил Шпалу подставить мне спину, чтобы я мог добраться до окошка со стеклянными панелями.
– На фиг надо, – сказал он и вытащил из кармана связку новеньких блестящих ключей.
– Что там у тебя? Где взял?
– Спер у Грегсона. Он оставил их на столе пару недель назад, ну я и сбегал на соседнюю улицу сделать дубликаты. Пришлось выложить несколько фунтов. Я понятия не имел, от чего эти ключи, но решил, что когда‑нибудь пригодятся.
Хорошо еще, что было темно, и никто не заметил, как я позеленел от зависти. Этот удар по самолюбию заставил меня подумать о том, чтобы впредь не терять бдительности. Шпала примерил три или четыре ключа, покрутил каждым в замочной скважине, но подошел только пятый по счету.
К сожалению, шестнадцать неуклюжих балбесов в одинаковой тяжелой обуви, спотыкающихся в темной комнате, стопроцентно гарантируют изрядную степень шума. Лишь после десяти минут моего сердитого шиканья грохот перевернутых столов и падающих стульев наконец стих.
– Ну вы, дебилы чертовы! – злобно зашипел я, и в эту секунду раздался чей‑то приглушенный вопль, а мгновение спустя я услышал, как Конопля рычит на Ореха.
– Я ударился ногой, – жалобно простонал Орех, когда Конопля перестал зажимать ему рот.
– Все зубы, на хрен, повыбиваю, если ты опять разинешь хлебальник, – пригрозил Конопля.
Глаза у меня полезли на лоб: трое из нашего отряда уже добралась до металлического шкафа и с остервенением дергали за ручки ящиков, пытаясь открыть их силой. Шпала отогнал этих дикарей, помахав перед ними связкой ключей. Невероятно. С ума сойти. К счастью, «дикарями» оказались Крыса, Малек и Лопух, которым не хватило бы силенок открыть даже коробку из‑под обуви, поэтому вреда шкафу они не нанесли.
– Пропустите‑ка меня, – сказал Неандерталец и отодвинул предыдущую троицу в сторону, легко, точно дунул на букет одуванчиков.
– Эй, попридержи прыть, – остановил его Шпала и протиснулся между несгораемым шкафом и Неандертальцем. – Сперва попробуем ключами. У кого‑нибудь есть спички?
Четырехглазый шагнул вперед и щелкнул зажигалкой. Пламя осветило тьму, Шпала принялся звенеть ключами, прикидывая, какой из них подойдет. Увы, нам не повезло. Шпала упорно пытался воткнуть в скважину блестящий серебристый ключик подходящего размера, но, к шпалиной досаде, ничего не получалось.
– Дайте я попробую, – предложил я и полез в карман за своими отмычками. Шкаф был довольно старый, я бы сказал, шестидесятых или даже конца пятидесятых годов, и я вполне мог рассчитывать на успех. В старых конструкциях обычно ставились такие простые замки, что их можно было отомкнуть зубочисткой. Кстати, это относится к большинству механизмов. Вот вам задачка: попробуйте вскрыть новенький «форд‑эскорт» – хитроумные дверные замки, сигнализация, дополнительный замок на руле, иммобилайзер, прочие противоугонные штучки и т. д. и т. п., но проделайте тот же номер с более старой моделью, и вы преспокойно уедете, открыв тачку булавкой за десять пенсов. Кроме шуток, я сам видел, как это делается. Может быть, раньше производители замков не заморачивались со всякими сложными технологиями, или время плохо влияет на замки. А может, в старые добрые времена люди не угоняли машины и не взламывали чужие несгораемые шкафы. Так или иначе, все, что я сказал, – чистая правда, которую не худо бы знать и использовать в щекотливых обстоятельствах.
– Есть. Учитесь, салаги.
Замок со щелчком открылся, несколько ребят одобрительно похлопали меня по спине, но Шпалы среди них, я заметил, не было. Мы выдвинули ящик и принялись рыться в бумагах, пока не нашли папку, на которой крупными буквами значилось: «Экзаменационные задания. Совершенно секретно». Учитывая, что секретность уже была нарушена, надпись показалась мне слегка пафосной. Впрочем, в конце концов мы играли по правилам Грегсона, а он мог тешить себя, как ему заблагорассудится.
– Берите бумагу, ручки и быстро переписывайте задания, – скомандовал я, положив папку на первую парту. Все сгрудились вокруг меня, мы раскрыли папку и обнаружили в ней один‑единственный листок. Мы вытащили его, повертели так и сяк и… удивленно заморгали. На листке было написано:
«Поздравляю, вы успешно сдали экзамен. Положите экзаменационный лист на место, заприте шкаф и идите спать. Никому не говорите о том, что здесь нашли, утром зайдите ко мне в кабинет и заберите свои сто фунтов.
Мистер Грегсон, директор».
– Что ж, все вышло без особого труда, – заключил Шпала, тогда как я продолжал переваривать смысл записки.
– И чего теперь делать? – озадаченно спросил Крыса.
– Наверное, убрать листок в ящик и ложиться спать, – предложил Трамвай.
– Подождите, я не успел дописать, – проканючил Тормоз, лихорадочно выводя какие‑то ужасающе безграмотные каракули.
– Бросай эту ерунду! – Я вырвал у него карандаш и убрал послание Грегсона в папку. – Ладно, ну его на хрен, делаем, как сказано – возвращаемся по комнатам.
– Ты же не собираешься завтра пойти к Грегсону и потребовать свою сотню? – осторожно поинтересовался Трамвай, глядя, как я запираю шкаф.
– А как же, конечно, собираюсь. Кто не просит, тому не дают.
– Это же чистая разводка! Он просто хочет выяснить, кто жулит, а ты попадешься на его удочку, – возмутился Трамвай, но я уже и сам об этом подумал.