Большинство (и даже те, кого он больше всех достал за последние недели) склонилось к тому, что Бочку не стоит трогать, поскольку от него все равно никуда не деться. Дни, когда Бочка подставил не тебя, а другого, считались удачными, но когда жертвой его издевательств становился ты сам, ощущения были не очень. Так или иначе, все уже привыкли. Кроме того, своей тактикой Бочка скрашивал однообразную процедуру наматывания кругов, внося в кросс элемент опасности, а кто же из подростков не любит опасности? Разве что какой‑нибудь ботан с библиотечным абонементом. Вдобавок подлянки подстраивал не только Бочка, мы все занимались тем же, просто он преуспел заметнее остальных.
«Запомните: в жизни все друг друга подставляют».
На следующий день Бочка объявил, что он готов выслушать деловые предложения. За банку пива и право первым пролистать свежий номер «Эскорта» он взялся «разобрать рельсы» перед нашим Трамваем. Спро́сите, кто «заказал» Трамвая? Поверите ли, не кто иной как Конопля!
Тот же самый Конопля посулил мне две сигареты за то, чтобы я притормозил Шпалу, и в придачу отслюнил денег Неандертальцу в обмен на обещание не пускать вперед Котлету. Конечно же, в тот день он пришел первым, обставив ближайшего соперника едва не на милю.
– Видали? – довольно ухмыльнулся Конопля и отправился в душ на час раньше остальных. Этот скот нарочно не закрыл после себя кран, так что горячей воды не досталось больше никому. После того как Коноплю коллективно отметелили всей школой, желающих повторить эту шутку больше не нашлось.
На следующий день Бочка разбогател на две банки пива и почти двадцать сигарет. На него свалилось столько заказов, что частью из них пришлось поделиться, так что еще до начала кросса все знали, что сегодня победит Неандерталец. Как вам такое понравится?
Курево, шоколад, пиво, деньги, порнографические картинки и травка – все эти сокровища каждый вечер переходили из рук в руки за столом в гостиной. Через несколько недель мы возвели процедуру переговоров и оплаты в ранг искусства. И Фодерингштайн, и Шарпей, и Грегсон прекрасно обо всем знали, но никогда не вмешивались. Казалось, их все устраивает, до тех пор, пока мы разбираемся между собой и не выносим сор из избы.
Естественно, объявились уроды, которые пытались бегать кросс по‑честному; впрочем, таких нашлось совсем мало, и, прежде чем они успели как‑то повлиять на ход общего бизнеса, их как следует проучили и поставили на место. С подтягиваниями дело обстояло иначе. От этого вида упражнений освобождался только тот, кто первым пробежит положенных шесть кругов, но неделя шла за неделей, и подтягиваться становилось все легче. Через пару месяцев даже Бочка мог подтянуться двадцать раз и лишь затем вытереть потные ладони об свою рыхлую задницу.
Оказалось, что заниматься спортом очень даже весело. Я по‑прежнему не любил нагрузки, зато мне нравились наши «околоспортивные» дела, а иногда я даже ловил себя на том, что просматриваю последние страницы газет. Интерес в нас вспыхнул нешуточный.
Совсем скоро все наши физкультурные махинации обрели красивое логическое завершение. Девятнадцатого октября в школе Гафин для трудновоспитуемых подростков случилось большое событие, которое наверняка вошло в историю как самый липовый футбольный матч всех времен и народов.
Грязная игра
– Эй, Бампер, когда там я должен забить?
– Не забить, солнышко, а устроить автогол. Автогол, не забудь! – втолковывал я Четырехглазому. – Если только подкатишь мяч к чужой штрафной, Шпала тебе ноги перебьет!
– Э‑э… Ну да, точно, – кивнул он, пальцем поправляя очки на переносице. – Я просто не могу вспомнить, когда должен это сделать.
– Где, на хрен, твоя шпора? Там все прописано по минутам.
– А‑а, – взвыл Четырехглазый, получив от меня два коротких тычка, совсем не сильных, – я же не умею читать!
– Да ты и учиться не хочешь, – ответил я и шлепнул его по затылку своим экземпляром сценария. – Короче, слушай сюда. Если к концу месяца не начнешь разбирать буковки, я тебя в порошок сотру. Мы до смерти заколебались стоять под дверью сортира и читать тебе непристойности из порнушных журналов, пока ты там дрочишь. Короче, мне по хрену, какой букварь ты выберешь – комиксы или коробку от кукурузных хлопьев, – главное, чтоб ты у меня научился!
– Хорошо, Бампер, – пообещал Очкарито, и я знал, что он не врет. Интеллектом этот малый не блистал, но был не настолько глуп, чтобы испортить отношения со мной.
– Трамвай, тебе нужно потренировать старину Четырехглазого, чтобы он не пропустил момент, когда ты пасанешь назад и мяч пролетит у него между ног. Имей в виду, знак нужно подавать незаметно, а не «Эй, давай!» на все поле, как вчера. Понял меня, дубина стоеросовая?
– Нет проблем, – отозвался Трамвай.
– Отлично, поехали дальше.
Таким образом у нас шла подготовка к игре. Кубок разыгрывался между четырьмя командами по пять человек в каждой, так что в состязании участвовала вся школа. Матч планировалось провести на уличном стадионе перед случайными прохожими, а также перед родителями, которые согласятся притащить свой зад в Гафин. Идея принадлежала Грегсону. В последнее время на него обрушился шквал звонков от наших взволнованных предков, и он счел, что пора устроить родительский день.
К несчастью, организацию матча он поручил Шарпею, который мнил себя великим футболистом и буквально задрал нас бесконечными рассказами про свой любимый «Милуолл», как будто это он родил всю команду.
– Впервые пришел на матч в пять лет. С десяти имел сезонный абонемент. За все это время не пропустил ни одной игры. «Нас терпеть не могут, а нам плевать!» – так и сыпал Шарпей.
Надо отдать должное, кое в чем он не ошибался: я на самом деле терпеть не мог всех остальных, стало быть, и его тоже.
Мы разбились на четыре команды в соответствии с комнатами. Учитывая, с какими придурками я делил крышу, матч просто не мог получиться честным.
– Погодите‑ка, но нас в комнате всего четверо, сэр, – неожиданно сообразил Рыжий.
– Не волнуйтесь, я уже об этом подумал. Пятым игроком в команде комнаты № 3 буду я, – заявил Шарпей.
– Ага, и тогда остальным командам победа в этом тухлом матче вообще не светит, – заметил я.
Вот так и получилось, что Шарпей готовил игру, а я – ее результаты.
Зачем обманывать, спросите вы, а я отвечу: прежде всего, отчего бы не схитрить, если есть такая возможность? Кроме того, никто не хотел, чтобы Шарпей выиграл собственный кубок, даже те, кто был с ним в одной команде. Если этот облезлый хорь пожелает хотя бы коснуться мяча ногой, ему придется проявить фантастическую скорость. Мы укрепились в своем коллективном решении еще больше, когда Шарпей показал нам кубок, купленный специально для награждения команды‑победительницы. Это был здоровенный металлический горшок с уродливыми круглыми ручками, в котором легко можно было утопить гуся.
– Я уже знаю, куда поставлю приз, – радостно сообщил он, что окончательно развеяло сомнения колеблющихся.
Наконец, что тоже немаловажно, на игре можно было сделать деньги. Футбол – это спорт, спорт – это зрители, зрители в нашем случае – это предки, а предки – идиоты.
Я спросил у Грегсона разрешения устроить среди родителей небольшой тотализатор и заключить пари на лучшего игрока матча. Директор пожал плечами и сказал, что у него возражений нет – если все будет шито‑крыто, – и у меня сложилось явственное впечатление, что он опережает меня на один ход.
– Чтоб никаких жалоб и разбирательств. Разводите зрителей, как вам вздумается, но чтоб комар носу не подточил. Сработаете без проколов, и можете обчистить своих папаш с мамашами до последнего пенса, мне начхать. Все ясно?
– Не понимаю, о чем вы, сэр. – «Сэром» я называл Грегсона только когда хотел позлить и добился своего: его брови сердито взлетели вверх.
– Мистер Банстед, я не шучу. Делайте свое дело пристойно, иначе я прикрою вашу лавочку еще до того, как вы успеете продать первый билет.
Я было хотел поддеть Грегсона еще разок, но он предостерегающе поднял указательный палец, оборвав меня на полуслове. Директор не хотел слушать. Он не запрещал нам мошенничать, просто ничего не желал об этом знать.
– Ладно, понял, – буркнул я.
Тем же вечером я коротко посвятил одноклассников в свой план и велел любым способом добиться от предков согласия участвовать в тотализаторе.
– Скажете, что главный приз – сто фунтов и что можно приобрести не один билет, а два или три, сколько захотят. Начнут сквалыжничать – смело закатывайте истерику и пригрозите покончить жизнь самоубийством. «Если вы не хотите поддержать собственного сына на его первом матче, если вы даже не верите, что его могут признать лучшим игроком, зачем мне тогда жить?!» – завыл я для примера, размазывая по лицу крокодиловы слезы. – Короче, что‑нибудь в таком духе, сами знаете – небось не впервой.
– Будет сделано, – закивали все.
– А как насчет остальных денег? – спросил Крыса.
– Вся прибыль пойдет на нужды Гафинского книжного клуба, – известил я.
– Гафинского книжного клуба? А что это такое? – Крыса вытаращил глаза.
– Коллекция журналов с голыми телками для дрочки в сортире. Все, поехали дальше.
В общем, идею я запустил, идея заработала. Я даже сам позвонил домой, чтобы сообщить папаше про предстоящий футбольный матч. Старик пришел в полный восторг. Скажи я ему, что сдал найденные на дороге пять фунтов в бюро находок, он и то не радовался бы сильнее.
– Отлично, Уэйн! Мальчики должны заниматься спортом, это превосходный способ занять себя. Не переживай, я обязательно приеду, и мама с Джинни тоже.
– Не забудь бумажник, – предупредил я.
– Бумажник? Для каких целей?
– Для участия в тотализаторе. Угадаешь лучшего игрока матча, выиграешь сто фунтов.
– Хм‑м, даже не знаю…
– Пап, тотализатор сделает игру еще интересней! Наш директор полностью одобрил эту мысль. Он сказал, нам пора знать, что такое деньги.
– Ну хорошо, если для благого дела… Сколько стоят билеты?
– Пять фунтов.
– Пять фунтов?! Я считал, речь идет о нескольких пенсах. Ну ничего себе!
– Пап, как ты не понимаешь, нам ведь надо покрыть сумму главного приза. Если сделать билеты дешевле, у нас не останется денег даже на покупку книг.
– Тогда уменьшите главный приз. Фунтов двадцать вполне хватит, или даже десять.
– Нет‑нет, так не годится. Мы уже продали часть билетов в счет суммы приза. Что прикажешь делать, если они выиграют? (По правде говоря, это было практически исключено.) Признать недействительными?
– Я думал, ты приглашаешь меня на спортивное мероприятие, Уэйн. Можно просто сыграть в футбол и прекрасно обойтись без тотализатора.
– Нет, пап, не получится.
– Уэйн, спорт – очень полезная вещь, в отличие от азартных игр. Удивительно, что ваш директор поощряет все это и учит вас организовывать тотализатор.
– Он не учит, мы сами учимся.
– Нет, Уэйн, извини…
– В таком случае тебе лучше вообще не приезжать. Остальные родители уже согласились участвовать. Я всего лишь хотел, чтобы ставки прибавили игре огоньку. Если из‑за этого выйдет один геморрой, пожалуй, я совсем не буду играть в футбол и пытаться собрать деньги на книги.
– Постой, Уэйн, не надо так. Я готов поддержать тебя, как любой отец, правда.
– Ага, по тебе и видно.
– Просто пять фунтов – это крупная сумма. Почему нельзя скостить ее хотя бы до одного?
– Нет, папа, у нас должны быть бумажные купюры. Монеты царапают дно ящика.
Старик не нашелся с ответом, и я подбросил ему косточку, сказав, что отложил для него билетик с фамилией мистера Шарпа.
– Он наш учитель и здорово играет в футбол. Поставишь на него – не ошибешься.
– Уэйн, по‑моему, это не совсем спортивно…
– Так что, не берешь?
– Ладно, беру.
– Блеск. Итого – десять фунтов.
– Как десять? Ты же сказал, билеты по пятерке!
– Так и есть. Но ты же собираешься поставить и на меня, верно? В конце концов, я твой сын.
Порой все получается легко, раз плюнуть.
Я устроил букмекерскую контору в столовой. Повесил на стенку листок с фамилиями игроков, и как только на кого‑то покупали билет, я приклеивал напротив соответствующей фамилии ярлычок. Разумеется, клички в скобках приведены исключительно для удобства, чтобы вы не запутались, кто есть кто.
Команда «А»
мистер Аллардайс (Котлета)
мистер Холден (Валет)
мистер Бейкер (Свеча)
мистер Маккофи (Биг‑Мак)
мистер Дейвис (Безымянный)
Команда «Б»
мистер Кемпторн (Конопля)
мистер Хаммонд (Орех)
мистер Лоуренс (Лопух)
мистер де Бюттен (Лягушатник)
мистер Макаскил (Малёк)
Команда № 3
мистер Уильямс (Шпала)
мистер Шарп (Шарпей)
мистер Данлоп (Рыжий)
мистер Дженкинс (Тормоз)
мистер Томлинсон (Неандерталец)
Команда «А»
мистер Купер (Трамвай)
мистер Банстед (ваш покорный слуга)
мистер Макфарлан (Крыса)
мистер Бочка (Жирный Мудак)
мистер Ричардсон (Четырехглазый)
Также разумеется, что я не был дураком и, едва покупатель билетика выходил за дверь, отклеивал ярлычок напротив фамилии игрока и заново продавал этот же билет. Я так наловчился, что продал Шарпея шесть раз, в том числе и ему самому.
– Вижу, почти все разобрали. Пожалуй, я тоже возьму билетик, прибавлю вам деньжат для приза, – сказал Грегсон, вынимая из бумажника пятерку.
– Рекомендую поставить на мистера Шарпа, его билет пока никто не взял. Уверен, лучшим игроком выберут именно его. – Я оторвал билетик и протянул Грегсону.
Старый лис отвел руку с купюрой, прежде чем я успел ее взять, и подозрительно прищурился, глядя на стену, где висел листок.
– Нет, я, наверное, выберу кого‑нибудь другого, – промурлыкал он, и его взгляд, скользивший по листку, остановился. – Ого, кто‑то поставил на мистера Ричардсона (Очкарик, если забыли). Странно, я всегда полагал, что он не очень дружит со спортом. Стоит на воротах, гм… Забавно, кто мог решить, что мистер Ричардсон станет лучшим игроком?
– Родительская любовь слепа, – подсказал я.
– Да, но я‑то не слепой… Все, передумал. Не буду ни на кого ставить. – Грегсон спрятал пятерку обратно в бумажник.
– Сэр, прибыль пойдет в пользу книжного клуба, – разочарованно протянул я.
– Хватит с вас книжек. Ярлыки больше не отклеивать, понятно? – Грегсон направился к выходу, но у двери обернулся. – И пусть это будет не мистер Ричардсон, а кто‑то другой. Я ведь просил, чтобы все было не так явно.
– Сэр, я не понимаю… – начал я.
– Вы хорошо меня слышите, мистер Банстед? Неприятности мне не нужны. Подберите более подходящую кандидатуру. Например, мистера Купера.
– Но мы уже продали четыре билета с его фамилией, – попытался возразить я.
– В самом деле? В вашем списке это не отмечено. Быстро привести все в порядок! – цыкнул Грегсон и удалился.
Я торопливо пробежал глазами свои записи в маленьком блокнотике, который держал под столом. Выяснилось, что пари заключены почти на всех игроков, причем на некоторых – дважды или трижды. Осталась единственная правдоподобная кандидатура, на которую еще не были сделаны ставки – я сам, да и то лишь потому, что мои старики опаздывали, а всем прочим не приходило в голову ставить на парня, который устраивает тотализатор.
Представляете, как бывает: еще три‑четыре недели назад я считал, что «Манчестер Юнайтед» – это гомики, которые поют слащавую песенку «Прибереги для меня поцелуй», а сегодня я – без пяти минут звезда футбола. Ей богу, как в сказке.
Конечно, изменения в плане понравились не всем. Во‑первых, папаша более чем удивился, узнав, что ставит на мистера Шарпа и мистера Купера, а не на меня. Сами понимаете, новость дошла до него уже после того, как он расстался с десятью фунтами, поэтому не судите старого жмота чересчур строго.
– Как? Я думал, что ставлю на тебя! – выпучил он глаза.
– Надо было приезжать раньше. Мой билет ухватили, едва я открыл контору. Меня считают фаворитом.
– С каких это пор? Ладно, не важно. Я поставлю только на мистера Шарпа. Мистер Купер мне не нужен, пускай он как угодно хорошо играет в футбол. – Старик всучил мне обратно билетик с фамилией Трамвая.
– Папа, мы же собираем деньги на благотворительность.
– Ты говорил, что прибыль пойдет в пользу книжного клуба?
– Правильно, на нужды школы.
– Это где‑нибудь фиксируется? Как мы узнаем, что деньги потрачены на книги?
– Ты сомневаешься в честности родного сына?
Этот бессмысленный разговор грозил затянуться на весь день, но, к счастью, моя старушка положила ему конец, сказав, что возьмет второй билет себе, лишь бы мы с отцом не ругались.
– Который из ребят мистер Купер? – Она попыталась сгладить ситуацию и для вида проявить интерес.
– Вон тот чернокожий парнишка, который дергает за ручку синей «Сьерры», – показал я.
– А‑а, вижу.
– Мне тоже нужно покупать билет? – поинтересовалась Джинни, явно не пылая энтузиазмом.
– Кг‑хм, нет. Извини, сестричка, все продано, – сказал я и захлопнул кассу у нее перед носом, чтобы она не заметила стопку билетиков, которые мне еще предстояло втюхать.
Да, да, вы правы. Иногда я совершаю дурацкие поступки. Видите ли, у Джинни и так почти не было карманных денег. Сестрица подсчитывала каждый пенс, как дамочка на диете, которая судорожно считает калории. Кроме того, перед Джинни маячил университет, и она уже давно начала копить свои крохи для того, чтобы иметь возможность заплатить за учебники и жратву. Даже будучи вором, я сознавал, что для разных людей деньги имеют различную ценность, поэтому предпочел, чтобы эта пятерка осталась в кошельке сестры, а не пошла на покупку порнографических журналов.
Если хотите, можете обозвать меня слюнтяем и тряпкой, только имейте в виду, что делать это надо с приличного расстояния, поскольку я ведь могу и догнать.
– Удачи, Уэйн, – с гордой улыбкой на лице пожелала мне Джинни и поспешила вслед за семейкой Банстед.
– Бампер, это чё, твоя сестра? – спросил Крыса, копошась у себя в штанах.
– И думать забудьте, мистер Макфарлан!
Матч всех времен и народов
Через несколько минут мы закрыли импровизированную букмекерскую контору и ушли переодеваться в спортивную форму. План действий изменился в самую последнюю минуту, и об этом пока никто не знал. Я велел Крысе незаметно оповестить всех и надеялся, что мы еще успеем.
Конечно, замутив такую сложную хореографию, мы сами создали себе трудности. Моя небольшая корректировка заставила всех новоиспеченных футболистов озадаченно скрести затылки и задаваться вопросом: «что же, мать твою, теперь делать?».
К сожалению, у нас не было ни времени, ни места, чтобы разработать новый план, поэтому я всем сказал, чтоб соображали по ходу.
– Делайте что угодно, только не вздумайте играть в гребаный футбол по‑настоящему, – предупредил я.
Против этого никто не возражал, даже Бочка, хотя я до сих пор сомневался, а не сдаст ли он всех остальных. Внешне Бочка вроде бы участвовал в подставе наравне с прочими, но, по большому счету, затея принадлежала мне, и он запросто мог все испортить только ради того, чтобы отомстить. Кто знает? Впрочем, беспокоиться было некогда. Предки уже кучковались группами по трое‑четверо и пытались пообщаться со своими отпрысками, так что я решил не затягивать.
– Мы готовы, – кивнул я Фодерингштайну, тот дунул в свисток, привлекая общее внимание, и приказал очистить поле.
Первыми играли команды «Б» и № 3.
Шарпей, выступавший за команду № 3, вырядился в полную форму своего любимого «Милуолла» и даже нацепил щитки. Для взрослого мужика, играющего против пяти подростков, это было слегка чересчур; по‑видимому, решил показать себя во всей красе.
Капитаны обеих команд подошли к судье. Фодерингштайн подбросил монетку, и право ввести мяч в игру получил Шарпей. Орех, как положено, отошел на десять ярдов, но не раньше, чем Фодерингштайн выцарапал свою монету из кулака этого мелкого воришки.
– Мяч в игру! – скомандовал судья, и Шарпей отдал пас Шпале. Тот, словно танцор, развернулся на одной ноге и пнул мяч через все поле мимо Неандертальца прямехонько в собственные ворота. Игроки команды «Б» радостно завопили и принялись обниматься, как будто это они отличились, а Шарпей просто таращился на Шпалу в немом изумлении.
– Ну? – рявкнул Шпала.
Я закрыл лицо ладонями и вдруг понял, что пятнадцатилетние подростки не умеют делать что‑либо незаметно.
– Сюда, – сердито показал Шарпей, и Фодерингштайн свистком подал сигнал.
Шпала ударил. К несчастью, мяч угодил точно на ногу Ореху, который провел его к воротам команды № 3 и забил гол, не встретив на своем пути не то что сопротивления, но даже колыхания травинки.
Зрители заревели, я же крикнул Шпале, чтобы он прекращал заниматься фигней и включил башку.
Фодерингштайн дал свисток, и на этот раз, получив мяч от Шарпея, Шпала таки сделал передачу игроку не чужой, а своей команды. Рыжий перевел мяч на фланг Тормозу, Тормоз вернул его Шпале, Шпала пасанул Рыжему, Рыжий опять сделал фланговую передачу все тому же Тормозу, Тормоз дал пас Шпале, Шпала – Рыжему…
Все время, пока продолжалась эта веселая тусовка, Шарпей находился на другом конце поля, подпрыгивал и лихорадочно размахивал руками.
– Сюда, сюда! Я свободен! – орал он, пытаясь привлечь внимание товарищей по команде. Увы, они были слишком заняты перепасовкой, и круговое движение прервалось только после того, как Шпала случайно отдал пас Конопле, а тот не замедлил всадить в ворота соперников третий гол.
– Что вообще происходит? – злобно прошипел Шарпей своим одноклубникам во время очередного радостного братания команды «Б». (Об этом я позже узнал от Шпалы.) – Либо вы, ублюдки, начнете играть как следует, либо я из каждого сделаю отбивную, как только уберутся ваши родители! Живо вводи чертов мяч в игру и пасуй на меня!
Шпала потер грудь в том месте, куда Шарпей ткнул его пальцем, и игроки вновь заняли позиции.
По свистку Фодерингштайна Шпала аккуратно подкатил мяч к ногам своего рассерженного капитана. К счастью, на этот случай мы кое‑что предусмотрели, и едва Шарпей коснулся мяча, как сорок восемь шипов, по шесть на восьми бутсах, нацелились ему в ноги, точно управляемые баллистические ракеты.
Шарпей в ужасе подскочил и едва успел прижать колени к подбородку, как четыре пары бутс сошлись в той самой точке, где еще долю секунды назад находились его щитки.
Команда «Б» в полном составе грудой рухнула на землю, придавленная сверху Шарпеем, а мяч вылетел за боковую. Шпала рванулся к линии, чтобы сделать вбрасывание, обеими руками поднял мяч над головой и с размаху запулил его в свои ворота.
– Четыре‑ноль, – констатировал Фодерингштайн, хотя из‑за бешеного рева трибун на поле этого почти никто не услышал.
Парням из команды «Б» удалось забить еще несколько голов и устроить еще несколько потасовок, прежде чем судья дал финальный свисток, и победители восторжествовали по поводу разгрома противника с внушительным счетом 7:0.
Уходя с поля, Шарпей метал громы и молнии. Я подозревал, что очень скоро мы поплатимся за его сегодняшнее унижение, однако спросите любого, кто участвовал в том матче, и все как один подтвердят: да, оно того стоило. Принцип Гафина в действии, как сказал бы Шарпей.
В следующем матче команда «А» играла против команды «Д».
В толпе уже началось волнение, то и дело слышалась всякая скептическая ерунда, и я решил, что нужно постараться развлечь публику.
– Удачи Уэйн! – крикнула мне Джинни с трибуны, и я помахал ей в ответ.
– Орел или решка? – спросил Фодерингштайн мне и Свече, стоявшим в центре поля. Свеча пожал плечами и пробормотал что‑то вроде «какая, хрен, разница», я пнул его в щиток и сказал «орел».
Выпал «орел», я получил право начального удара.
– Начинаем по свистку! – объявил судья. Мне едва хватило времени, чтобы сгрести Свечу за шиворот и сообщить ему об изменении плана.
– Забудь, о чем мы договаривались. Мы должны выиграть один‑ноль, и не волочите ноги, притворяйтесь, что атакуете, иначе наши чертовы болельщики потребуют назад свои чертовы деньги. Когда будет подходящий момент для гола, тебе подадут знак.
Я пожал Свече руку, делая вид, что по‑спортивному желаю ему успеха, и вернулся в центр поля.
Фодерингштайн дал свисток. Я сделал передачу Трамваю, который словно врос в землю и смотрел на меня, как баран на новые ворота.
– Я забыл, что мне надо делать, – сказал он.
Секунд пять‑шесть все игроки стояли столбом, таращась друг на дружку, и только потом сообразили, что нужно срочно импровизировать.
С трибун слышался громкий презрительный свист и шиканье.
– Да тут все подстроено! – раздался чей‑то крик.
– А где мяч? – спохватился Трамвай.
Несколько секунд спустя кто‑то из игроков команды «А» обнаружил мяч, закатившийся под тележку на краю поля.
– Фу‑у‑у! – завопили зрители.
Котлета вернулся с мячом и бросил его под ноги Свече. Капитан команды «А» принялся демонстрировать мастерство дриблинга и отдал пас Валету только после того, как я попытался его перехватить.
– Эй, а у нас неплохо получилось, надо бы повторить, – предложил я Свече. Он опять завладел мячом, а я снова пошел в отбор.
Крыса, Бочка и Трамвай присоединились к нашей забаве, и мы гоняли мяч между собой, а потом Крыса вдруг отдал случайный пас Биг‑Маку и, побледнев от ужаса, уставился на меня.
– Мне! – рявкнул я.
С поразительным правдоподобием заслоняя Биг‑Мака спиной, Крыса вернул мяч мне. Стоявший на пути Свеча изобразил, будто убирается в сторону. Я сильным ударом направил мяч в ворота команды «А» и, словно в замедленной съемке, увидел, как Безымянный, распластавшись в воздухе, сгребает его в охапку. Я не шучу, гол должен был получиться просто великолепный, если бы не этот тупой придурок, который все испортил.
Я рванулся к воротам, якобы для того, чтобы ударить по мячу на отскоке, и спросил у Безымянного, что за фигню он вытворяет.
– Ты же сказал, что подашь знак, когда вы соберетесь забивать, – обиженно сказал он, отчего у меня возникло дикое желание влепить ему в лоб.
Реакция зрителей, однако, отчасти компенсировала разочарование по поводу не забитого гола, на трибунах даже захлопали.
– В следующий раз, когда я буду бить по воротам, лучше сразу катись с дороги, блин! – предупредил я Безымянного. – Иначе нам придется срочно искать три сотни фунтов.
Трамвай потрусил через поле, чтобы выполнить угловой, а мы ввосьмером столпились в штрафной, и когда он ударил, я развернулся по траектории мяча и саданул по нему изо всех сил. Мяч влетел в перекладину, как снаряд, и отскочил в поле. Трамвай побежал за ним и уже собрался отбить, но допустил досадный промах, и мяч срикошетил от его голени.
С рикошета он попал прямо в ноги Четырехглазому, который сразу шарахнулся в сторону, пропуская мяч в соответствии с нашим первоначальным планом.
– Нет! НЕЕТ! Держи его, держи! ДЕРЖИ! – заорал я, отчего Четырехглазый заметался, будто заяц перед паровым катком.
Мяч медленно перекатился через линию ворот, прежде чем наш мистер Торопыга успел подставить бутсу. Фодерингштайн тут же дал свисток и объявил счет: один‑ноль.
– Черт. Ну и что теперь? – обратился ко мне Свеча с перекошенной от ужаса физиономией.
– Радуйтесь, кретины, вы же только что забили гол, вашу мать! – фыркнул я, и все пятеро бросились обниматься с отчаянием юных педиков, которые в разгар первой в жизни гомосексуальной оргии вдруг задумались о собственной греховности.
– Не надо больше так делать, – процедил я сквозь зубы.
Я отнес мяч на середину поля и, по свистку Фодерингштайна, сделал передачу Трамваю, который отдал вялый пас назад Бочке.
– В другую сторону, придурок! – заорал я. – Не туда, вперед!
– Ну и команда, – послышалось с трибуны.
Бочка метнул на меня злобный взгляд и вдруг помчался к нашим воротам.
Как я и говорил, у меня были все основания сомневаться насчет Бочки. Он одним из последних поддержал идею подставного матча и согласился играть (или не играть, как могло оказаться) только после того, как Шарпей всех достал своей подготовкой. Теперь же, в отсутствие Шарпея, Бочка вел себя беспокойно, точь‑в‑точь как человек, который собирается мне нагадить. Я понял, что если это случится, нам всем крышка.
– Какого хрена ты делаешь? – заорал Трамвай.
Бочка быстро приближался к воротам.
Восемь оставшихся игроков рванули за ним выкрикивая всевозможные угрозы и уповая на Четырехглазого, но нас разделяла почти половина поля, а Бочка вел мяч, точно жирный, довольный собой Пеле. Он непременно закончил бы свое черное дело, если бы не Неандерталец, который внезапно выбежал на поле из‑за боковой и со всей силы двинул Бочке в челюсть.
Толпа взорвалась от возмущения. Мамашам пришлось держать папаш, чтобы они не набросились на Неандертальца. Тот, однако, развернулся, пожал плечами и сдернул с поля прежде, чем кто‑либо успел сгрести его за шкирку.