– Эй, убийца женщин! Ты опять несешь чепуху? – крикнул ему заключенный из‑за другого стола.
Отран остановился и увидел, что на него показывает пальцем цыган Моралес, налетчик из восточного пригорода Парижа.
– Тебя надуют, убийца женщин. Я тебе клянусь: тебя обведут вокруг пальца.
– Моралес, замолчи, или пойдешь в карцер! – рявкнул охранник.
Охранник встал рядом с одним из стеллажей и окинул взглядом зал; поняв, что он здесь один, незаметно вынул свисток из кармана своей рубашки.
– Не хочешь мне пососать, педик? – шепнул Моралес, подходя к Отрану. – Смотри, мой… уже стоит. Иди ко мне!
Отран повернул голову в одну сторону, потом в другую, чтобы вернуть гибкость позвонкам.
– Так пососешь ты мне, гомик, или нет? – повторил налетчик.
Отран поднял правую руку на уровень своих глаз, медленно подогнул большой палец под ладонь, а остальные четыре выставил вперед, как пики.
– Вот он, знак!
Он согнул средний палец и пошел навстречу Моралесу. Тот встал в боевую стойку:
– Знак чего, педик?
Еще шаг вперед.
– Иди сюда, я тебя трахну. Иди, иди!
Моралес не успел отреагировать: удар был молниеносный и невиданный по силе. Резкий удар сразу двух ладоней по двум участкам сонной артерии. Моралес рухнул на пол, его рот наполнился кровью. Отран схватил его за волосы и ударил лицом об острый угол стола.
– Я Первый Человек. Я забираю твою жизнь, – произнес он.
Его голос дрожал от волнения.
Потом он поднял залитую кровью голову Моралеса и ударил ее об угол еще раз, изо всех сил. Лобная кость раскололась с треском, похожим на треск сухого дерева. Заключенные в ужасе убежали в дальний конец читального зала.
Отран окунул обе ладони в кровь, которая растекалась по блестящим плиткам пола, и умыл этой кровью лицо.
Из его горла вырвались отрывистые птичьи крики, похожие на клекот орла.
Профессор Палестро не был счастливым человеком. Здоровым человеком он тоже не был, но главное внимание он обращал не на здоровье. Казалось, что он ждал смерти. Он удалился от дел и поселился недалеко от пещеры Бом‑Бон, над городом Кенсоном в нижней части долины реки Вердон. Именно здесь летом 1970 года он впервые в своей жизни руководил раскопками. Продолжение исследований привело его в департамент Дордонь, в огромное святилище с памятниками первобытного искусства, характерными для Франко‑кантабрийского региона [19], потом в Париж и, наконец, на его родину – в Прованс. Он исследовал и пещеру Ле‑Гуэн; это была его последняя научная экспедиция – самая удачная, принесшая больше почета, чем любая другая, но и самая драматическая.
Полина Бертон свернула с департаментской дороги направо и поехала в обратную сторону, к городку Кенсон, колокольня которого сверкала на солнце посреди красных черепичных крыш. Позади этой ожившей рождественской декорации поднимались, как стены, две отвесных известняковых скалы; их разделял огромный разлом, темный и холодный.
Полина не была здесь уже около двух лет. Она была последней и любимой аспиранткой профессора Палестро и входила в число тех немногих людей, которые могли приезжать к нему, не договорившись о встрече заранее.
Старый профессор вставал рано и выходил из дома только для того, чтобы купить самое необходимое в городке или прогуляться по берегам Вердона. О нем говорили, что он наполовину сумасшедший и у него бывают галлюцинации. Полине так и не удалось определить, что в этих слухах правда, а что ложь. Она знала, что профессор большой оригинал, но это не вызывало у нее тревоги, совсем наоборот.
Жилище специалиста по доисторической эпохе раньше было фермой. Стены его дома были сложены из больших камней, серых и белых. Задняя стена прислонялась к каменистому склону, покрытому низкорослыми вечнозелеными кустами и пахучими многолетними травами. При доме была и земля – цепочка из нескольких холмов, тянувшихся от этого склона до соседнего серого утеса.
На ней медленно старели, как узники в тюрьме, несколько плодовых деревьев и одна виноградная лоза.
– Добрый день, Пьер! – крикнула Полина, хлопая дверью своего старого автомобиля двести пятой модели.
– Полина! Как ваши дела?
Палестро, должно быть, ходил в этих брюках месяц или два, а может быть, и дольше: они блестели на коленях. Обут он был в свои вечные высокие башмаки с кожаными шнурками. Над головой торчком стояла прядь волос, которую поднял ветер. Со времени их последней встречи профессор стал чуть больше сутулиться. Но орлиный взгляд, худое лицо с резкими чертами и отражавшиеся на этом лице мука и тревога были такими же, как раньше.
Полина поцеловала его в обе щеки и заметила, что от профессора пахнет вином сильнее, чем когда‑либо раньше.
– Я привезла вам плохую новость. Хотела рассказать ее вам до того, как вы узнаете о ней из печати.
– А я уже давно не читаю ни газет, ни журналов, – ответил ученый и отвел взгляд в сторону поселка. – Что это за плохая новость?
– Реми Фортен умер. Несчастный случай при декомпрессии.
Палестро почесал голову. Новость, кажется, не причинила ему боли: он был мало знаком с Реми Фортеном.
– Бедняга! Погружаться под воду в этих пещерах всегда опасно. Будьте осторожны сами. Это место – скверная дыра, что бы о нем ни говорили.
Полина не знала, как изложить ему свои догадки по поводу несчастья с Фортеном. Ей было хорошо известно, что настроение профессора легко меняется. Он мог вдруг, без всякого предупреждения, замолчать и замкнуться в себе или даже прийти в ярость. Если так случится, ей останется лишь одно – уехать обратно. А она приехала сюда для того, чтобы поговорить с ним о человеке с оленьей головой.
– Вы еще получаете письма от коллег? – спросила она, чтобы перевести разговор на другую тему.
Палестро поднял руки; этот жест означал «мне это теперь не очень важно».
– В нашей науке уже мало новых находок. Их место заняли рассуждения и догадки, а я их остерегаюсь. Теперь имеет значение только ДНК. Наше место в конце концов займут химики!
Профессор нежно взглянул на Полину, и его нижняя губа задрожала, как бывает у старых людей, желающих скрыть свои чувства.
– Вы были моей лучшей студенткой!
Он сделал несколько шагов в сторону дома, потом остановился и добавил:
– За всю мою карьеру у меня были только два блестящих ученика, вернее, ученицы – вы и Кристина Отран. Другие только повторяли как автоматы то, что прочитали.
В доме было темно. Полина любила входить в этот полумрак. В те дни, когда она писала диссертацию, Палестро приглашал на выходные в свое убежище тех аспирантов, которых особенно ценил. Это было до того, как он перестал обращать на себе внимание и превратился в отшельника с непредсказуемым характером.
Каждую субботу во второй половине дня они ходили на большую прогулку вдоль Вердона, иногда доходили даже до пещеры Бом‑Бон. А вечер заканчивали перед камином, болтая о доисторических временах и поедая жаркое, которое готовил Палестро по какому‑то своему особенному рецепту. Он говорил, что эти кушанья достойны человека солютрейской культуры [20]. Только, в отличие от первобытных людей, профессор обильно орошал жаркое винами из верховий реки Вар.
– Садитесь! – приказал Палестро Полине своим баритоном, привыкшим звучать в аудиториях. – Мы выпьем чего‑нибудь, а потом прогуляемся. Для сегодняшнего вечера у меня есть колбаса, которую мне привез с Корсики один старый друг. Когда‑нибудь я представлю его вам.
Он положил ладонь на руку Полины, ниже плеча, и, понизив голос, попросил:
– Расскажите мне об этом несчастном случае.
– Мы спустились ниже. За отметки 306 и 307, туда, где вы остановились.
Профессор ничего не сказал, только закрыл глаза. Мысленно он сейчас был в знакомой подводной пещере.
– Мы нашли очаг. И в нем обугленные остатки кусков дерева. Данные лаборатории не оставляют сомнений: это были маленькие изображения лошадей и одно большое – бизона.
– Хорошо, хорошо! – пробормотал Палестро. – Вы начинаете восстанавливать рабочую площадку и команду. Это чудесно!
Он открыл глаза, долго и пристально глядел на свою ученицу, а потом сказал:
– Я искал этот очаг, но не успел найти из‑за всего, что тогда произошло. Буду ждать вашей работы на эту тему и обязательно ее прочту. Но что это за несчастный случай?
– Поднимая на поверхность одну коробку, Фортен, должно быть, использовал аварийный буй. И поплатился за это.
– А почему он это сделал?
– Неизвестно; это остается загадкой.
После этого надолго наступила тишина. Палестро как будто был далеко от Полины. В его взгляде читалась странная пустота, словно ничто вокруг для него не существовало. Полина хотела продолжить разговор, но решила, что лучше подождать.
– Расскажите мне о своих открытиях, – попросил ученый, словно уже забыл о смерти Фортена.
Полина показала ему фотографии раскопок, которые сделала на различных этапах исследований. Палестро качал головой и поджимал губы каждый раз, когда какая‑то подробность на снимке напоминала ему о прошлом. На последний снимок – фотографию великой бездны – он долго смотрел странным неподвижным взглядом.
– Эта бездна – ваша последняя загадка. И последнее препятствие, – сказал он Полине.
– Какая у вас теория о том, что она такое? – спросила Полина.
Луч солнца проник в комнату и начертил золотой круг на персидском ковре возле камина. Огонь в камине угасал, и Палестро подбросил в него одно дубовое полено.
– Нужно учитывать топографию этой пещеры, – пояснил он, прикрывая глаза рукой. – Она идет вверх. Все время вверх. Человек начинает подъем с глубины меньше тридцати восьми метров и быстро оказывается на уровне поверхности, а потом еще на несколько метров выше.
Полено вспыхнуло, и пламя отразилось желтыми завитками на темных стенках камина.
– Нет никаких причин считать, что там нет второго и третьего залов. Святилище было больше, и в прошлый раз мы раскопали не все. Это очевидно.
Он перевел взгляд на Полину и несколько секунд смотрел на нее.
– Вы согласны со мной, да?
– Да, профессор.
– Но это место приносит вред и гибель. Будьте осторожны!
– Почему?
– Вы знаете, что Кристина много копалась в этих историях о магии людей солютрейской и мадленской культур. Мне так и не удалось по‑настоящему узнать, что она нашла. Эту часть своей работы она держала в тайне.
Профессор посмотрел, как Полина отреагировала на эти слова, потом заговорил снова:
– Вы знаете, что она проводила опыты с некоторыми видами магии?
– Нет, я этого не знала!
– Она последовала примеру Карла‑Густава Юнга – одного из отцов психоанализа. Юнг долго жил среди индейцев народа пуэбло и среди африканских народностей. Он никогда ни с кем не говорил об этом по‑настоящему… Это было для него чем‑то вроде тайного сада мудреца. Он не хотел, чтобы над ним из‑за этого смеялись. Однако большинство людей, знавших Юнга в то время, рассказывали, что после путешествий он сильно изменился… И что именно после путешествий он начал писать ту свою впечатляющую работу, которая произвела большой переворот в психологической науке.
Неожиданное воспоминание взволновало профессора; это было заметно по его дыханию, которое стало чаще. Он подождал, пока оно придет в норму, и продолжил свой рассказ:
– Я хорошо знал Кристину в эту пору ее жизни и могу вам сказать: эксперименты изменили ее. Она прикоснулась к этой магии начала времени перешла ту границу, которую мы отказываемся перейти, боясь услышать упреки коллег. Поверьте мне, Кристина не такая женщина, чтобы чего‑то бояться!
Профессор сжался в своем кресле, и воротник его твидовой куртки накрыл ему затылок.
– Хотим мы того или нет, мы живем в иудео‑христианском мифе. Вся наша культура может быть объяснена согласно этому мифу. А человек времен палеолита не знал этого мифа, как не знали его все первые народы.
Кристина хотела раскрыть эту тайну, на ее основе истолковать настенные изображения и понять мысли Первого Человека. Сделать то, что еще никому никогда не удавалось. Это был бы большой шаг вперед в науке о человеке.
– Но какая же у нее огромная гордыня!
Палестро пристально посмотрел на Полину и сказал:
– Без такой гордыни нельзя совершить ничего великого!
И начал носком ботинка вталкивать камешки в борозды, оставшиеся в полу комнаты с прежних времен, когда она была складом. Столкнув несколько штук, он произнес вполголоса:
– Глубина колодца, который находится на дне пещеры Ле‑Гуэн, около двадцати метров. Дальше – неизвестность. Там может ничего не быть, а могут быть проходы. Будьте осторожны.
– Почему я должна быть осторожной?
– Потому что в святилище Первого Человека нельзя проникнуть, не рискуя собой.
Торговый центр был похож на декорацию к плохому научно‑фантастическому фильму: здание, состоящее из одних острых углов. Он возвышался над развалинами древнегреческого порта Лакидон: Марсель возвел средоточие своей торговли на памятниках своего древнего прошлого. В праздничные дни половина жителей города топталась здесь. Сегодня утром Барон тоже был в их числе: он искал рождественский подарок для Евы – не духи и не украшение, а вещь высокого класса. Но что? Его воображение спотыкалось на границе, переход через которую он считал почти невозможным, – той, которая разделят мужской и женский вкусы.
Сам он на месте Евы согласился бы на оперную сумочку [21]. Но что понравится ей?
Де Пальма быстро прошел через отдел белья: он плохо представлял себе, как стал бы покупать такие легкомысленные вещи, и к тому же ничего не понимал в размерах. Продавщица отдела – вульгарная накрашенная блондинка с волосами цвета утреннего солнца – смотрела на него так сердито, как будто он находился на запретной территории. Он остановился перед входом в отдел дамских сумок. Сумка Евы ему не нравилась – слишком броская. Но ему хотелось удивить ее чем‑то более необычным.
Де Пальма вспомнил маленький, послушный легкому касанию пальца компьютерный планшет Полины Бертон. Этот двойной концентрат высоких технологий потряс его. Бессур уверял, что все его собрание оперных записей можно вместить в одно такое маленькое устройство.
Это понравится Еве, решил де Пальма и пошел в отдел компьютерной техники. Но в тот момент, когда он сходил с эскалатора на нужном этаже, позвонил Местр.
– Я нашел кое‑что по делу о смерти Фортена. Есть свидетель… Думаю, мы сейчас же должны встретиться с ним.
– Где?
– На Поркероле [22].
– Красивое место. Ты поедешь со мной?
– Нет.
– Почему?
– Я сейчас в Торговом центре, делаю покупки к Рождеству.
– Тогда я сдаюсь.
– Фамилия человека, с которым ты должен увидеться, – Мартини. Это капитан порта. Он был очень близко знаком с Фортеном.
Восточный ветер отступал, но боролся за каждый клочок территории между островом Пор‑Кро и островами Леванта и уносил с собой запахи эвкалипта и сосен. Пристань на Поркероле была мокрой от брызг. В конце набережной стоял белый сборный дом, принадлежащий капитану.
– Рад вас видеть! – приветствовал своего гостя Мартини. Фуражка плотно сидела у него на голове. – Уже много дней я жду этой минуты.
– Почему ждете? – спросил де Пальма и выбросил сигарету.
– А чего вы хотите? Я не верю, что смерть Фортена – случайность. Это был ныряльщик, не имевший себе равных. В море для него не существовало тайн.
Капитан порта был худощавым человеком в поношенном, но имевшем приличный вид дождевике и парусиновых туфлях. Он пригласил Барона в дом. Там на синем письменном столе из огнеупорного пластика были разбросаны несколько морских карт. Ослепительные лучи солнца били в окна. Мартини опустил жалюзи и сел за стол. Де Пальма снял куртку, вынул из нагрудного кармана записную книжку и устроился напротив хозяина.
– Фортен жил здесь? – спросил он.
– Не все время. Он жил на своем корабле – на «Арануи».
Мартини часто проводил рукой по губам, как делают алкоголики, когда им хочется выпить.
– На следующий день после смерти Реми сюда приходил… как бы это сказать… один человек, – сказал он. – Парижанин. И весь такой шикарный! Он мне сказал: «Не могли бы вы указать мне корабль месье Фортена?» Я ответил, что «Арануи» находится в Тулоне, потому что его забрала морская жандармерия.
– Вы хотите сказать, что корабль месье Фортена был конфискован?
– Вот именно.
– Вы знаете почему?
– Наверное, у Фортена были долги.
– Когда у него конфисковали корабль?
– Шесть месяцев назад.
– Расскажите мне о человеке, который приходил к вам. Как он выглядел?
– Деньги у него есть: это видно по одежде. Пожилой, лет шестьдесят. Лысый, низкого роста, носит маленькие очки.
Мартини встал и взял со стоявшего на столе компьютера пачку «Мальборо».
– Так вот, – продолжал он. – Этот человек мне сказал: «Не могли бы вы, когда корабль Фортена будет возвращен, лично сообщить мне об этом?» И он дал мне карточку с номером телефона.
– Эта карточка есть у вас и теперь?
Капитан выпустил через нос струю сигаретного дыма.
– Вот она. Здесь только телефон, больше ничего нет.
– Почему вы не сказали об этом раньше?
– Я пытался, но и в полиции, и в жандармерии все меня прогоняли.
– Вы знаете, где сейчас находится корабль?
– Он стоит здесь. Люди из жандармерии привели его обратно через два дня после смерти Фортена.
– Вы сообщили об этом своему посетителю?
– Нет, – сказал Мартини.
«Арануи», красивое рыболовное судно, стояло у края мола, рядом с медленно гнившими там старыми посудинами. На очень прямом форштевне были написаны белыми буквами на ярко‑красном фоне регистрационные данные судна. Стекла обоих окон капитанского мостика были разбиты; в обоих случаях трещины расходились из точки удара, как лучи звезды.
Де Пальма прыгнул на палубу. Скрипнула дверь кабины рулевого. Рядом со штурвалом, сделанным из красного дерева, лежал водолазный шлем. Фортен, должно быть, не отличался аккуратностью: рядом с навигационными инструментами валялось множество самых разных вещей.
В ящике для карт лежали листы крупного масштаба 1:50 000 – разделенная на части карта побережья между Марселем и Ниццей. В центре каланки Фортен начертил циркулем два полукруга и отметил красной линией маршрут, который вел к пещере Ле‑Гуэн.
Лестница вела отсюда вниз, в трюм, где когда‑то хранили рыбу. Фортен устроил в нем первую из своих комнат. Это было довольно просторное помещение прямоугольной формы с кухонным углом слева и большим столом, застеленным красной клетчатой клеенкой. Книжная полка, к которой был подвешен вентилятор, была полна книг, которые покоробились от сырого морского воздуха.
Вторая комната была гораздо больше и служила Фортену спальней и сараем. Здесь стояла кушетка, сделанная из матраса, а на потолке висела желтая керосиновая лампа. В дальнем конце комнаты Фортен встроил в стену шкаф, где хранил свое подводное снаряжение – два поношенных водолазных костюма, целую коллекцию масок и сапоги.
Де Пальма перевернул здесь все предметы, но ничего не нашел и вернулся обратно.
Под столом был большой выдвижной ящик, где лежала стопка карт и рядом с ней – измерительный циркуль. Большая часть карт тоже относилась к побережью. На них было проведено много линий между мысом Моржиу и оконечностью Бухты Чуда и поставлено огромное количество крестиков, отмечавших скалы и островки. Одна линия вела к пещере Ле‑Гуэн.
Де Пальма положил на стол одну карту и вынул из стопки другую. На этой была надпись красного цвета:
2° 43′ 57″ В
42° 37′ 3″ С
Координаты какой‑то точки на одном из холмов возле Марселя. На участке от неизвестно чего и до неизвестно чего. Де Пальма свернул обе карты вместе в трубку и перевязал веревкой, которая валялась на полу. Он вернулся на палубу и, найдя место, укрытое от ветра и брызг, сразу же позвонил по номеру, который ему дал капитан порта. Ответил женский, немного разбитый голос:
– Это секретарь доктора Кайоля. Я вас слушаю.
– А? Простите. Я, должно быть, ошибся, – извинился де Пальма и прервал разговор.
С доктором Кайолем он был знаком уже давно. Это был психиатр, который уже много лет лечил Тома Отрана.
Полина Бертон никогда не погружалась под воду одна. В это утро ее сопровождал Тьери Гарсия – молодой ученый, специалист по мадленской культуре, заменивший Фортена.
Спуск ко входу в пещеру Ле Туэн проходил без помех. До глубины десяти метров рельеф сохранял свою ярко‑зеленую окраску. По этому изумрудному фону были рассыпаны черные пятна, – это морские ежи укрывались в углублениях скал. Разноцветные рыбы‑юнкера [23]отщипывали кусочки от кораллин [24]. Гарсия указал Полине на лангуста, который отступал в свою узкую каменную нору, немного опустив антенны.
Два археолога медленно приближались к тускло окрашенному, почти вертикальному спуску.
Чуть ниже их ожидало хаотическое нагромождение камней, которые каким‑то образом умудрялись сохранить равновесие. На глубине восемнадцати метров свет начал тускнеть. Все цвета медленно исчезали в черноте, которая еще сохраняла синий оттенок.
Через одинаковые промежутки времени Полина выпускала в воду длинные цепочки пузырьков кислорода. Над головой у нее были серебристая поверхность моря и длинная «нить Ариадны», дальний конец которой словно растворялся в проникавшем сверху свете.
На глубине тридцати метров Полина долго водила лучом фонаря по поверхности скалы, поднимавшейся, как стена, над едва видимым отсюда дном.
Природная наблюдательность еще никогда не подводила ее. Полина заметила, что несколько водорослей и один спирографис [25]сорваны со своих мест. Она запомнила это и отодвинулась от стены.
Тридцать восемь метров. Полина опустила глаза и отыскала взглядом вход в пещеру. Перед входом ее ждал Гарсия. Над входным отверстием висела табличка из нержавеющей стали:
МИНИСТЕРСТВО КУЛЬТУРЫ.
ВХОД ВОСПРЕЩЕН
Теперь Гарсия плыл первым, а Полина – на расстоянии двух метров позади него. Два раза ее баллоны задевали поверхность скалы, и скрежет стали, царапавшей известняк, резал Полине уши. Свист редуктора с каждым медленным вдохом становился все пронзительнее и все больше привлекал к себе внимание.
Полина не позволяла себе ни о чем думать до тех пор, пока не выйдет из этой длинной каменной норы. Ей казалось, что холодная вода сдавила ее, как невидимые тиски.
Когда женщина‑археолог выплывала из первого подводного зала, ей показалось, что в одном из бесчисленных туннелей, проникавших в каменное чрево горы и в нем терявшихся, был виден свет лампы ныряльщика.
Сразу за выходом ее ждали на скале веревки и алюминиевая пластина, необходимые для продолжения спуска. Два техника, которые спустились сюда раньше, уже приготовили для них эти вещи и теперь устанавливали освещение.
Полина выпрямилась. Ее ноги еще болели от холода и движения ползком по туннелю.
Женщина‑ученый сняла ласты, откинула с головы капюшон и сделала несколько шагов в сторону длинных, окрашенных в черный и желтый цвета реек, которые служили ориентирами при топографической съемке.
– Сюда нужно больше света, – сказала она, показывая на участок, находившийся в полутени. – Сегодня и в ближайшие дни мы будем работать здесь.
Каждое слово отдавалось странным эхом от сводов этого подземного зала в глубине пещеры Ле‑Гуэн. Один из техников установил прожектор на выдвижную треногу и включил его. В пещере зажегся яркий свет, и она стала похожа на мокрое горло, покрытое сыпью ржавого цвета.
Над головой Полины были ясно видны три рисунка ладоней. На каждой из них не хватало пальцев.
Стена пещеры была изрезана косыми линиями. Во время первых раскопок команда Палестро и Кристины Отран лишь поверхностно осмотрела эту часть пещеры и обнаружила только изображения ладоней. Новым исследователям надо будет изучить здесь все или почти все.
Полина сделала много снимков, стараясь как можно точнее нацеливать аппарат на каждый участок пола и стен, потом отложила фотоаппарат.
– Зажгите факел, – приказала она, открывая свой переносной компьютер.
С самого начала своих раскопок в пещере Ле‑Гуэн Полина пользовалась тем простым освещением, которое применяли первобытные люди: оно позволяло лучше представить себе их намерения. Каждый сеанс работ фиксировался на пленке, и кадры сразу же передавались на аппаратуру обработки снимков. Фотоаппарат мог рассмотреть то, что ускользнуло от человеческих глаз. Полина взяла палку, пропитанную смолой, и зажгла ее.
– Тьери, ты не мог бы погасить прожекторы?
Желтое пламя факела заплясало посреди темноты, и фигуры на стене словно зашевелились. Освещенные сбоку, линии на разрушенном временем камне превратились в глубокие черные надрезы. Полина провела факелом вдоль стены, и стал виден еще один вырезанный рисунок – изображение барана, а потом что‑то вроде птичьей головы.
– Похоже, это какой‑то хищник, – пробормотал Тьери, державший фотоаппарат.
– Возможно, если только это не второй «убитый человек».
Она подошла к рисунку. В колеблющемся свете факела казалось, что фигура на стене оживает.
– Смотри, это вроде бы тело – туловище и конечности. А там – кривой клюв, как у орла.
Рисунок, нанесенный на стену, заканчивался на изгибе потолка. Полина провела по линиям пальцем.
– Эти две большие линии могут изображать копья или что‑то подобное, что летит к нему. Что ты на это скажешь?
– Это в точности как у другой фигуры «убитого человека» – той, которую мы нашли в первом зале.
Вдруг Полина наклонила свой факел. Его огонь качнулся влево. Рисунок исчез, и на его месте появилась ограда из линий, начерченная вокруг него.
– Дорого бы я дал, чтобы определить время создания этих рисунков!
– Может оказаться, что первый и второй рисунки разделяют тысячи лет. Мы возьмем пробы из надрезов, а потом увидим, что скажут в лаборатории.
– Значит, отправим пробы в лабораторию, в Жиф‑сюр‑Ивет?
– Да. Можешь включить освещение.
Полина погасила факел, окунув его в ведро с водой.
– В одном я уверена, – сказала она. – Косые линии означают отрицание того, что нарисовано ниже их. Они имели магическое значение. Люди вернулись сюда, увидели этих «барана» и «убитого человека» и решили от них отречься.
– Почему?
– Ты задал единственный хороший вопрос, мы не скоро найдем ответ на него, – усмехнулась Полина.
– Кристина Отран пыталась ответить…
– Ее теории заходили слишком далеко, – сухо произнесла Полина. – Она уже была наполовину сумасшедшей. Не все можно объяснить магией. Она говорила, что с этих рисунков собирали кальций, потому что считали, что он заряжен магической силой.
Тьери опустил голову. Имя Кристины Отран ни разу не было произнесено с самого начала раскопок, словно на него было наложено табу. Никто не говорил о том, что произошло в этой пещере.
– Ох! Смотри, еще один отпечаток! Правая ладонь! – внезапно воскликнула Полина и вдруг словно окаменела.
На отпечатке не хватало большого пальца и одной фаланги среднего. След ладони был точно такой же, как на фотоснимке из службы криминалистического учета, который ей показал де Пальма. Контур рисунка был очень четким: раздвинутые пальцы и ладонь были окружены пятнами охры и красной краски.
– Что‑то не так? – спросил Тьери.
– Нет, все нормально. Просто у меня в уме мелькнула глупая мысль.
Сказав это, Полина невольно вздрогнула. Потом она сделала несколько пометок в своей записной книжке и наброски рисунков.
Вдруг раздался звук, похожий на рычание. Тьери Гарсия весь напрягся и бросил на Полину вопросительный взгляд. Она движением головы указала ему на дальний конец пещеры.
– Я думаю, это ветер пролетел сквозь глубокую щель, которая там есть. Раньше был еще один вход в пещеру, как раз над большим колодцем. Шесть лет назад его засыпал обвал.
– Странно, но звук очень похож на мужской голос.
– Надеюсь, это не доисторические шаманы просыпаются ото сна, – пошутил Гарсия.
– Не шути с такими вещами! Человек никогда не знает, что может случиться.
Потом они еще два часа измеряли каменные выступы и ребра, чтобы описание пещеры было полным. Примерно в полдень Полина направилась к большим точкам, которые были поставлены углем вокруг негативных отпечатков ладони.
– Надо взять образцы красок, отправим их на датировку, – пояснила она. Потом подумала несколько секунд и добавила: – Отправим их в лабораторию сегодня.
– Я займусь этим, – пообещал Гарсия.
Баллоны были еще влажными, когда Тьери Гарсия надел их себе на плечи. Жюльер Марсо, техник из Управления подводных археологических исследований, который в этот момент устанавливал видеосвязь с поверхностью, спросил, сомневаясь:
– Ты уже поднимаешься, Тьери?
– Я должен отнести это в лабораторию сегодня вечером.
Взгляд Марсо сосредоточился на коробке, которую Гарсия держал в руках.
– Что это такое?
– Образцы красящих веществ, которые мы обнаружили возле большого колодца. Полина хочет, чтобы анализы этих проб были сделаны как можно скорее, а поскольку сегодня пятница, их нужно срочно отправить.