— Буду краток.
— Никоим образом, Карл, — возразил Иварссон, поднося фломастер к бумаге. — Времени у тебя столько, сколько потребуется.
— Поскольку много времени мне не потребуется, то буду краток, — проворчал Вебер. — У нас нет ничего.
— Вот именно, — подтвердил Иварссон и опустил фломастер. — Что конкретно ты имеешь в виду, говоря «ничего»?
— У нас есть отпечаток новехоньких кроссовок «Найк» сорок пятого размера. Практически все, что связано с этим ограблением, преступник проделал настолько профессионально, что одно это наводит меня на мысль — размер вовсе не его. Произведена баллистическая экспертиза. Стандартная пуля калибра семь целых шестьдесят две сотых к автоматической винтовке AG-3 — самому распространенному в королевстве Норвегия оружию, которое имеется в каждой казарме, на складе вооружения, а также в доме каждого офицера запаса или же солдата «Хемверна».[10]Одним словом, никаких зацепок. Кроме того, что он как будто бы туда и не входил. И не выходил. Снаружи мы, кстати, также все тщательно осмотрели.
Вебер сел.
— Спасибо, Вебер, это… э-э-э… проясняет ситуацию. — Иварссон открыл следующий лист, на котором значилось: «Свидетели».
— Холе!?
Харри еще больше развалился на стуле:
— Все присутствовавшие в банке в момент ограбления опрошены непосредственно по горячим следам, и никто из них не сообщил ничего такого, чего бы не было видно на записи. То есть некоторые таки припомнили кое-что, однако у нас есть все основания считать их показания ошибочными. Один из свидетелей видел, что грабитель уходил по Индустри-гате, однако никто этого не подтверждает.
— Что переносит нас к следующему пункту — автомобиль, — откликнулся Иварссон. — Туриль?!
Туриль Ли встала и включила проектор, в который уже был вложен целлулоидный листок с составленным ею списком легковых автомобилей, угнанных за последние три месяца. С жестким суннмёрским акцентом, четко выговаривая каждое слово, Ли объяснила, почему четыре из них она выделила в качестве наиболее вероятного транспортного средства для обеспечения отхода грабителя с места преступления. При этом сослалась на то, что все эти машины относятся к наиболее распространенным в стране маркам и моделям, все они светлые, неприметные и к тому же достаточно новые, чтобы не опасаться технической неисправности в самый неподходящий момент. Особого внимания, по ее мнению, заслуживал один «фольксваген гольф GTI». Обычно припаркованный прямо на улице, он был угнан с Маридальсвейен как раз вечером накануне ограбления.
— Налетчики, как правило, стараются угонять машины для обеспечения отхода перед самым совершением преступления, чтобы они не попали в списки разыскиваемых автомобилей, которые есть у всех патрульных полицейских, — пояснила Туриль Ли, выключила проектор и заняла свое место за столом, не забыв прихватить листок.
Иварссон кивнул:
— Спасибо.
— Вот уж действительно не за что, — шепнул Харри Веберу.
Следующий лист планшета получил заголовок «Анализ видеоматериалов». Иварссон аккуратно закрыл фломастер колпачком. Беате нервно сглотнула, откашлялась, отпила воды из стоящего перед ней стакана, снова кашлянула и, уставившись в стол, едва слышно начала:
— Я определила рост…
— Будь так добра, Беате, говори чуть громче. — Крокодилья улыбка. Беате опять закашлялась.
— Пользуясь видеозаписью, я определила рост преступника. Метр семьдесят девять. По моей просьбе Вебер перепроверил расчеты и полностью со мной согласился.
Вебер кивнул.
— Прекрасно! — с преувеличенным энтузиазмом воскликнул Иварссон, сорвал колпачок с фломастера и записал: «Рост — 179 см».
По-прежнему обращаясь исключительно к столешнице, Беате продолжала:
— Кроме того, я проконсультировалась с нашим специалистом по голосовому анализу — Аслаксеном из Университета естественных наук. Он прослушал пять слов, произнесенных грабителем по-английски. Аслаксен сказал… — Беате подняла испуганный взгляд на Иварссона, стоявшего спиной к ней и готового записывать, — …что качество записи весьма скверное и она не поддается анализу.
Занесенная было рука Иварссона стремительно рухнула вниз; одновременно погас прямоугольник света, который отбрасывали на стену проникавшие сквозь окно лучи низко стоящего солнца, внезапно закрытого набежавшим облаком. В комнате повисла мертвая тишина. Иварссон шумно втянул воздух и принялся с агрессивным видом раскачиваться на мысках.
— К счастью, на закуску мы все же приберегли козырь.
Начальник Отдела грабежей и разбойных нападений открыл последний лист планшета. «Показания агентов наружного наблюдения» — значилось на нем.
— Для тех, кто не работает в нашем отделе, следует пояснить, что показания агентов — первое, к чему мы обращаемся, если в нашем распоряжении имеется видеозапись ограбления. В семи из десяти случаев хорошая запись позволяет установить личность налетчика, если он относится к числу наших старых клиентов.
— Даже несмотря на маску? — поинтересовался Вебер.
Иварссон кивнул:
— Хороший агент наружки опознает старого знакомого по телосложению, жестам, по голосу, по характерной манере говорить что-то в момент совершения налета — то есть по всем тем мелочам, которые не скроешь под маской.
— Тем не менее недостаточно просто опознать преступника, — вставил Дидрик Гудмундсон, заместитель Иварссона. — Необходимы…
— Именно, — прервал его Иварссон. — Необходимы улики. С помощью наших схем мы вполне можем вычислить имя преступника, однако коль скоро он в маске, а материальные улики отсутствуют, то можно считать, что в правовом отношении мы не слишком продвинулись в расследовании.
— И сколько же из этих семи опознанных оказываются осужденными? — спросил Вебер.
— По крайней мере, некоторые, — уклонился от прямого ответа Иварссон. — И все же гораздо лучше хотя бы знать, кто именно совершил ограбление, даже если преступник остается на свободе. Так мы изучаем его манеру и методы. И вполне возможно, возьмем его на следующем преступлении.
— А если следующего не будет? — поинтересовался Харри. Он обратил внимание, что, когда Иварссон смеется, над ушами у него набухают вены.
— Дорогой ты наш специалист по убийствам, — с нескрываемой иронией продолжил Иварссон. — Стоит тебе оглядеться, и ты увидишь, что у большинства этот твой вопрос вызвал улыбки. Дело в том, что если преступление удалось, грабитель всегда — всегда! — будет пытаться повторить его. Для него это — как закон тяготения. — Иварссон взглянул в окно, позволил себе еще раз насмешливо хмыкнуть и резко крутанулся на каблуках. — Ну что ж, если мы наконец завершили с ликбезом, то, может быть, посмотрим, что конкретно у нас есть? Ула!?
Ула Ли посмотрел на Иварссона, как будто размышляя, вставать ему или нет, однако в конечном итоге, по-видимому, решил говорить сидя:
— Вчера вечером было мое дежурство. Готовый материал, включающий записи всех камер слежения, поступил к нам в пятницу в восемь вечера. Я собрал всех дежурных агентов наружки в «Камере пыток» и заставил отсмотреть записи. Тех, кто в пятницу был свободен, вызвал на субботу. Всего материал отсмотрели тринадцать агентов. Первый — в пятницу в восемь часов, последний…
— Отлично, Ула, — прервал Иварссон. — И что они?
Ула издал нервный смешок, прозвучавший резко, как каркающий крик чайки.
— Ну так что?
— Эспен Воланд сейчас на бюллетене, — замявшись, сказал наконец Ула. — Он знает в лицо большинство грабителей. Попытаюсь вытащить его сюда завтра.
— Так что ты все-таки можешь нам сказать?
Ула обвел взглядом всех собравшихся.
— Весьма немногое, — тихо выдавил он.
— Ула все еще относительный новичок в этом деле, — сказал Иварссон, и Харри увидел, как на скулах его заходили желваки. — Ему требуется стопроцентная гарантия опознания, что само по себе в общем-то похвально. Однако это уже перебор, особенно если грабитель…
— Убийца.
— …в маске, полностью переодет и к тому же среднего роста, предпочитает помалкивать, двигается явно нетипично и носит обувь слишком большого размера. — Иварссон слегка повысил голос. — Ну, Ула, не томи. Так кто же у нас числится в списке наиболее вероятных подозреваемых?
— Подозреваемых нет.
— Наверняка должен быть хоть кто-то.
— Но его нет. — Ула Ли смущенно кашлянул.
— Ты хочешь сказать, что ни у кого нет на этот счет никаких предположений? Ни у кого из наших наиболее усердных ищеек, тех, что добровольно посещают самые злачные притоны Осло, считают делом своей чести ежедневное общение с отвратительнейшими отбросами общества? У тех, кто в девяти из десяти случаев хоть краем уха слышал, кто вел машину, кто нес деньги, кто стоял на стреме, и вдруг — ни единой догадки?
— Догадки-то есть, — сказал Ула. — Они назвали мне шесть имен.
— Ну так выкладывай, старина.
— Я проверил всех. Трое из них сидят. Одного из оставшихся наш человек в момент ограбления видел на Плате.[11]Другой сейчас в Патайе, в Таиланде, это я проверил. А еще одного все агенты назвали практически единогласно, поскольку он похож фигурой, да и само преступление совершено очень уж профессионально. Это некий Бьорн Юхансен из твейтской группировки.
— И?..
У Улы был такой вид, словно в данный момент ему больше всего хотелось сползти со стула и спрятаться под столом:
— В пятницу в больнице Уллевол ему сделали операцию по поводу auris alatae.
— Auris alatae?
— Лопоухость, — простонал Харри, смахивая со лба капельку пота. — У Иварссона был такой вид, будто он вот-вот взорвется. Ну, и сколько намотал?
— Только что миновал двадцать первый километр. — Голос Халворсена гулко отражался от стен тренажерного зала, расположенного в подвале Управления полиции Осло. День еще только клонился к вечеру, и поэтому они здесь были почти единственными посетителями.
— Срезаешь ты, что ли? — Харри стиснул зубы и попытался побыстрее жать на педали. Вокруг его велотренажера уже растеклась лужица пота, тогда как у Халворсена на лбу едва выступила испарина.
— Стало быть, пока у вас ни единой зацепки? — спросил Халворсен, пытаясь дышать спокойно и ровно.
— Да уж, если не считать того, что Беате Лённ сказала под конец.
— А что она сказала?
— Она работает сейчас с одной компьютерной программой, которая на основе кадров видеосъемки позволит ей получить трехмерное изображение головы и лица преступника.
— В маске?
— Эта программа использует ту информацию, которую ей удается считать с пленки. Свет, тени, углубления, выпуклости. Чем плотнее маска прилегает к лицу преступника, тем более вероятно, что реконструированное изображение будет напоминать его внешность. В любом случае это будет лишь набросок, эскиз, однако Беате говорит, что сможет сравнить его с фотографиями подозреваемых.
— С помощью идентификационной программы ФБР? — Халворсен обернулся к Харри, с некоторым злорадством отметив, что пятно пота, ранее проступавшее у того на груди лишь возле логотипа «Jokke&Valentine», теперь растеклось по всей майке.
— Нет, у нее есть программа получше, — сказал Харри. — Сколько там у тебя?
— Двадцать два. И что это за программа?
— Fusiform gyrus.[12]
— Майкрософт? Эппл?
Харри постучал согнутым пальцем по багровому лбу:
— Общечеловеческий программный продукт. Находится в височной доле мозга. Единственная функция — распознавать лица. Больше ничего не может. С помощью этого бита памяти мы различаем сотни тысяч человеческих лиц, однако едва ли отличим друг от друга дюжину носорогов.
— Носорогов?
Харри зажмурился, пытаясь сморгнуть заливающий глаза пот.
— Это всего лишь пример, Халворсен. Однако что касается Беате Лённ, то тут случай особый. У нее в этой извилине имеется еще пара дополнительных завитков, благодаря которым она помнит практически все лица, которые когда-либо видела. Говоря «все», я имею в виду не только лица знакомых ей людей или тех, с кем ей приходилось перекинуться парой слов, но и физиономии, которые она мельком видела в толпе на улице лет пятнадцать назад, пусть даже наполовину скрытые темными очками.
— Заливаешь!
— Нисколько. — Харри опустил голову, дождался, пока восстановится дыхание, и продолжал: — Таких, как она, и пары сотен не наберется. Дидрик Гудмундсон рассказывал, что в Школе полиции ее заставили пройти соответствующий тест и она посрамила все существующие идентификационные программы. Эта девица — ходячая картотека лиц. Если она спрашивает тебя: «Где я могла видеть вас раньше?» — будь уверен, что с ее стороны это вовсе не банальная попытка завязать знакомство.
— С ума сойти! Что ж она в полиции-то делает? Я имею в виду, с таким талантом?
Харри пожал плечами:
— Ты, может, помнишь сотрудника, застреленного в восьмидесятые во время ограбления банка в Рюене?
— Это было еще до меня.
— Когда к нам поступило сообщение, он случайно оказался неподалеку и, поскольку первым прибыл на место, вошел в банк без оружия, чтобы начать переговоры. Грабители расстреляли его из автоматического оружия. Их так и не взяли. Позже в Школе полиции этот случай стали приводить в качестве примера, как не надо действовать, оказавшись на месте преступления.
— Следовало дожидаться подкрепления и не вступать в контакт с бандитами, чтобы не подвергать ненужной опасности ни себя, ни служащих банка, ни самих преступников.
— Точно, как по учебнику. Странно, но он был одним из лучших и самых опытных наших сотрудников. Йорген Лённ. Отец Беате.
— Вот как? Так ты считаешь, она потому и пошла в полицию? Из-за отца?
— По-видимому.
— Она ничего?
— Деловая. Ты где уже?
— Проехал двадцать четвертый. Осталось еще шесть. А ты?
— Двадцать второй. Вероятно, скоро тебя достану.
— Только не в этот раз. — Халворсен заработал педалями с удвоенным рвением.
— Сейчас начнутся подъемы — вот тут-то я тебя и сделаю. Ты, как всегда, психологически сломаешься и встанешь.
— Не сегодня, — пообещал Халворсен и еще приналег. У корней его густой шевелюры сверкнула капля пота. Харри усмехнулся и тоже приник к рулю.
Бьярне Мёллер смотрел попеременно то на список, которым снабдила его жена, то на магазинную полку, где, как ему казалось, лежал кориандр. После их поездки на Пхукет прошлой зимой Маргрете влюбилась в тайскую кухню, однако сам начальник убойного отдела все еще путался при выборе различных овощей, ежедневно доставляемых самолетом из Бангкока в продовольственный магазинчик на Грёнланнслейрет.
— Это зеленый чили, шеф, — раздался прямо у него над ухом чей-то голос. Бьярне Мёллер резко обернулся и едва не уткнулся носом в мокрую, багрово-красную физиономию Харри. — Пара этих штук, несколько ломтиков имбиря — и можно приготовить неплохой супчик «том ям». Правда, после него из ушей дым валит, зато пот выводит из организма всякую гадость.
— Судя по твоему виду, Харри, ты только что его отведал.
— Просто небольшой велопробег с Халворсеном.
— Вот как? А что это там у тебя в руке?
— Японе. Мелкий красный чили.
— Вот уж не знал, что ты умеешь готовить.
Харри с легким недоумением, как будто видел его впервые, посмотрел на пакетик с чили.
— Между прочим, шеф, хорошо, что я тебя встретил. У нас проблема.
Мёллер почувствовал знакомый зуд у корней волос.
— Не знаю, кто там принимал решение о том, чтобы Иварссон возглавил следствие по убийству на Бугстадвейен, но так продолжаться не может.
Мёллер сунул список в корзину с продуктами.
— Сколько вы уже проработали с ним вместе? Целых два дня?
— Не в этом дело, шеф.
— Слушай, Харри, можешь ты хоть раз в кои-то веки заняться исключительно расследованием? А как все организовать — предоставь решать другим. Знаешь, ничего страшного не случится, если ты хотя бы попытаешься не вставать в оппозицию.
— Да я просто хочу поскорее раскрутить это дело, шеф. Чтобы снова заняться тем, другим, ну, ты знаешь.
— Знаю. Но ты возишься с ним уже больше обещанных мною шести месяцев, а я не могу и впредь закрывать глаза на использование времени и ресурсов исходя из личных чувств и отношений, Харри.
— Но ведь речь идет о нашей коллеге, сотруднице полиции.
— Я знаю! — рявкнул Мёллер. Немного помолчав, он огляделся по сторонам и, слегка сбавив тон, продолжал:
— Так в чем проблема, Харри?
— Они привыкли работать исключительно с грабежами, и Иварссона не интересуют никакие конструктивные предложения.
Бьярне Мёллер слегка улыбнулся при мысли о «конструктивных предложениях» Харри. А тот, чуть наклонившись к нему, заговорил быстро и горячо:
— Когда происходит убийство, о чем мы прежде всего думаем, а, шеф? Почему, какой мотив, ведь так? В Отделе грабежей и разбойных нападений принимают как данность, что мотивом были деньги, так что таких вопросов вообще не возникает.
— Ну а сам ты что считаешь? Какой тут мотив?
— Ничего я не считаю, дело все в том, что они используют в корне неверную методику.
— Другую методику, Харри, другую. Ну ладно, мне давно уже следовало купить эти овощи и быть дома. Так что говори поскорее, чего ты хочешь.
— Хочу, чтобы ты с ними договорился — пусть дадут мне возможность с кем-нибудь еще отделиться и работать в автономном режиме.
— Выйти из состава следственной группы?
— Вести расследование параллельно.
— Харри…
— Так уже было, когда мы брали Красношейку, помнишь?
— Харри, я не могу вмешиваться…
— Я хочу взять Беате Лённ и вместе с ней начать все с нуля. Иварссон уже успел зайти в тупик и…
— Харри!
— Да?
— Назови истинную причину.
Харри решил немного сменить тактику:
— Мне не выдержать совместной работы с этим крокодилом.
— С Иварссоном?
— Чувствую, скоро таких дров наломаю…
Брови Бьярне Мёллера сошлись у переносицы и взметнулись вверх, образуя букву V.
— Это что, угроза?
Харри положил руку Мёллеру на плечо:
— Окажи мне эту услугу, шеф, одну-единственную. И я никогда тебя больше ни о чем не попрошу. Никогда!
Мёллер недовольно хмыкнул. Сколько раз за последние годы ему приходилось из-за Харри класть свою голову чуть ли не на плаху, вместо того чтобы послушаться мудрых советов старших коллег и строить собственную карьеру, дистанцировавшись от этого своего непредсказуемого опера! Коль скоро речь шла о Харри Холе, единственное, что можно было сказать о нем наверняка, так это то, что в один прекрасный день он наломает дров. Однако, поскольку они с Харри удивительным образом умудрялись выходить сухими из воды, никто в отношении их жестких мер не принимал. До сих пор. Между тем интереснее всего был вопрос: зачем он все это делает? Мёллер покосился на Харри. Алкаш. Скандалист. Порой невыносимый наглый упрямец. И при этом — его лучший опер, не считая Волера.
— Только держи себя в узде, Харри. Иначе, клянусь, снова засуну тебя за письменный стол и запру. Понятно?
— Есть, шеф.
— Завтра у меня встреча с начальником Управления и с шефом уголовки. Посмотрим. Но я тебе ничего не обещаю, слышишь?
— Пока, шеф. Привет супруге.
По пути к выходу Харри обернулся:
— Кориандр там, слева, в глубине, на нижней полке.
После его ухода Бьярне Мёллер долго стоял, уставившись в свою корзинку. Он наконец понял, зачем ему все это нужно. Просто этот скандальный и упрямый алкаш ему нравился.
Глава 7
Белый король
Кивнув кому-то из завсегдатаев, Харри уселся за столик у одного из узких кривоватых окон, выходящих на улицу Вальдемара Тране. В углу у него за спиной красовалась большая картина: прогуливающиеся по площади Янгсторгет мужчины, бодро взмахивая цилиндрами, приветствуют идущих им навстречу дам, которые пытаются укрыться от жгучих лучей солнца под кружевными зонтиками. Невозможно представить себе большего контраста с вечной полутьмой и благоговейной послеобеденной тишиной, царящими в зале «Шрёдера».
— Отлично, что тебе удалось вырваться, — сказал Харри, обращаясь к уже сидевшему за столиком полноватому мужчине. По нему сразу было видно, что он не относится к числу завсегдатаев заведения. Причина крылась не в элегантном твидовом пиджаке, и даже не в галстуке-бабочке в красную крапинку. Просто на пропахшей пивом и покрытой черными пятнами от сигаретных окурков скатерти перед ним стояла белая чашка с чаем. Этим случайным посетителем был психолог Столе Эуне, один из лучших специалистов в стране, к услугам которого полиция Осло прибегала часто и даже весьма охотно. Правда, с некоторой долей опасения, поскольку Эуне, будучи до мозга костей порядочным человеком, рьяно заботящимся о поддержании собственного реноме, никогда не позволял себе в суде никаких высказываний, если они не были на все сто процентов подтверждены научными доказательствами. А поскольку в психологии вообще существует не так уж много доказательств чего бы то ни было, нередко случалось, что он, будучи свидетелем обвинения, становился лучшим помощником защиты: посеянные его выступлением сомнения истолковывались в пользу обвиняемого. Расследуя разного рода убийства, Харри так часто обращался к помощи Эуне, что уже стал считать его чуть ли не своим коллегой. Да и в вопросе лечения собственного алкоголизма Харри столь же слепо доверялся этому умному, душевному, чуть фатоватому упрямцу, так что в скором времени даже мог начать называть его своим другом.
— Так вот, значит, где твое убежище? — сказал Эуне.
— Угу, — подтвердил Харри и приподнял бровь, подавая знак Майе, которая тут же выскочила из-за стойки и скрылась на кухне.
— А это у тебя что?
— Японе. Чили.
По переносице Харри скатилась капля пота, на мгновение застыла на кончике носа и упала на скатерть. Эуне с удивлением посмотрел на влажное пятно.
— Плохо восстанавливается теплообмен, — пояснил Харри. — Я только что с тренировки.
Эуне сморщился:
— Как медик я, пожалуй, должен был бы аплодировать, но как философ ставлю большой знак вопроса — стоит ли подвергать организм таким испытаниям?
На столе перед Харри возникли стальной кофейник и чашка.
— Спасибо, Майя.
— Чувство вины, — продолжал Эуне. — Некоторые пытаются справиться с ним, придумывая себе различные наказания. Как ты, Харри, когда срываешься. В твоем случае алкоголь — не способ уйти от действительности, а радикальный способ самонаказания.
— Спасибо, я и раньше слышал от тебя этот диагноз.
— Так ты поэтому так усердствовал на тренировке? Угрызения совести?
Харри пожал плечами.
Эуне понизил голос:
— Ты что, так и продолжаешь думать об Эллен?
Взгляд Харри метнулся вверх и встретился с взглядом Эуне. Он медленно поднес чашку с кофе ко рту, долго пил и наконец с досадливой гримасой отставил ее в сторону.
— Нет, это не связано с делом Эллен. Там мы ни на шаг не продвинулись, но я убежден, вовсе не потому, что плохо сработали. Просто надо набраться терпения — рано или поздно что-нибудь обязательно появится.
— Хорошо, — сказал Эуне. — В том, что Эллен погибла, твоей вины нет. Твердо это запомни. И не забывай, все твои коллеги считают, что истинный ее убийца был пойман.
— Может, так. А может, и нет. Он мертв, так что спросить теперь не у кого.
— Не позволяй этому стать твоей идеей фикс, Харри. — Эуне сунул два пальца в кармашек своего твидового жилета, достал оттуда серебряные часы и бросил взгляд на циферблат. — Однако ты ведь едва ли хотел со мной поговорить о чувстве вины?
— Нет. — Харри вынул из кармана стопку фотографий. — Я хотел бы знать, что ты думаешь вот об этом.
Эуне взял снимки и начал просматривать.
— Похоже на ограбление банка. Не думал, что и это в компетенции убойного отдела.
— Посмотри на следующую фотографию — и получишь объяснение.
— Ну и что? Он указывает пальцем на камеру слежения.
— Извини, следующая.
— Ого! Неужели…
— Да. Вспышки почти не видно, это винтовка AG-3, но он только что выстрелил. Как видишь, пуля попала женщине точно в лоб. На следующей фотографии видно, как она выходит из затылка и застревает в деревянной панели рядом со стеклянным окошечком.
Эуне отложил снимки.
— Скажи на милость, Харри, почему вы вечно суете мне под нос эти ужасы?
— Чтобы ты был в курсе, о чем идет речь. Взгляни на следующий снимок.
Эуне тяжело вздохнул.
— Преступник завладел деньгами, — продолжал Харри, показывая фотографию. — Теперь единственное, что ему остается, — сбежать. Он профессионал, спокойный, решительный; у него больше нет никаких причин запугивать кого-то или к чему-то принуждать. И тем не менее он на несколько секунд откладывает бегство ради того, чтобы пристрелить служащую банка. Только из-за того, что управляющий потратил лишние шесть секунд, доставая деньги из банкомата.
Ложечка в чашке чая, стоящей перед Эуне, медленно рисовала восьмерку.
— И теперь ты пытаешься догадаться, какой у него был мотив?
— Ну, мотив-то есть всегда, просто часто сложно бывает понять, по какую сторону здравого смысла следует его искать. Какие будут предположения?
— Серьезное расстройство психики.
— Но все прочие его действия в высшей степени рациональны.
— Расстройство психики вовсе не равнозначно глупости. Люди с подобного рода расстройством обладают не меньшей, а порой даже большей ловкостью в достижении своей цели, нежели мы, здоровые. Что их отличает от нас, так это сами цели.
— А как насчет наркотиков? Бывают такие, под воздействием которых нормальный человек становится настолько агрессивным, что в нем просыпается жажда убивать?
Эуне покачал головой:
— Действие стимулятора может лишь усилить или ослабить склонность, которая уже существует. Убивший спьяну свою жену, как правило, не раз об этом подумывал и на трезвую голову. Люди, совершающие преднамеренные убийства, как в нашем случае, почти наверняка имеют к этому устойчивую склонность.
— Так ты считаешь, что парень совсем свихнулся?
— Или же изначально запрограммирован на убийство.
— Изначально запрограммирован?
Эуне кивнул:
— Помнишь того грабителя, которого так никогда и не удалось взять, — Расколя Баксхета?
Харри сделал отрицательный жест.
— Он цыган, — продолжал Эуне. — Несколько лет ходили слухи об этой поистине мистической фигуре. Считалось, что он мозговой центр, стоящий за всеми крупными ограблениями финансовых учреждений и инкассаторов в Осло в восьмидесятые годы. Прошло немало времени, прежде чем полиции удалось установить, что он действительно существует, но даже и тогда не сумели найти никаких улик против него.
— Теперь что-то такое припоминаю, — сказал Харри. — Однако его вроде бы все же поймали?
— Ошибаешься. Ближе всего к нему удалось подобраться, когда двое налетчиков пообещали свидетельствовать в суде против Расколя в обмен на смягчение наказания для них самих. Однако оба они внезапно исчезли при таинственных обстоятельствах.
— Ничего необычного, — заметил Харри, доставая пачку «кэмела».
— Необычно то, что они к этому времени сидели в тюрьме, — сказал Эуне.
Харри тихонько присвистнул:
— И все же мне кажется, он попал за решетку.
— Верно, — откликнулся Эуне. — Однако его не поймали. Он сдался сам. Как-то раз явился в приемную Управления полиции Осло и заявил, что хочет признаться в совершении кучи давних ограблений. Естественно, начался дикий переполох. Никто ничего не понимал, а сам Расколь наотрез отказался объяснить, почему сдался. Прежде чем возбуждать дело, позвонили мне, чтобы я его освидетельствовал и проверил, не спятил ли он, — ведь в противном случае суд счел бы признание недействительным. Расколь согласился на беседу со мной с двумя условиями. Во-первых, мы должны были сыграть партию в шахматы — и не спрашивай меня, откуда ему стало известно, что я играю. А во-вторых, мне следовало принести французский перевод «Искусства войны» — древнего китайского трактата о военной тактике.
Эуне распечатал пачку сигарилл «Нобель пети».
— Книгу мне прислали из Парижа, и я захватил с собой шахматную доску. Меня отвели к нему в камеру. Человек, которого я там увидел, больше всего напоминал монаха. Он попросил у меня ручку и стал листать книгу, кивком дав понять, чтобы я готовился к игре и начинал. Я расставил фигуры и сделал первый ход, готовясь разыграть дебют Рети — при нем атака на противника начинается лишь после того, как твои фигуры займут все центральные позиции. Часто такое начало бывает весьма эффективно против игроков среднего уровня. По одному только первому ходу невозможно было угадать, что именно я задумал, однако этот цыган, оторвавшись от книги, скосил взгляд на доску, дернул себя за козлиную бороденку, посмотрел на меня, понимающе улыбнулся, сделал пометку в книге…
Язычок пламени, выплюнутый серебряной зажигалкой, лизнул кончик сигариллы.
— …и продолжил чтение. Я спросил: «А ты что, ходить не будешь?» Что-то небрежно черкая на полях книги моей ручкой, он ответил: «А зачем? Видишь, я записываю, как сложится эта партия, ход за ходом. Все кончится тем, что ты вынужден будешь положить своего короля». Я попытался было объяснить, что после одного-единственного хода он не может предугадать весь ход партии. «Пари?» — предложил он. Я попробовал отшутиться, но он настаивал. Тогда я согласился поставить сотню, втайне надеясь, что это расположит его к беседе со мной. Он потребовал положить сотенную купюру возле доски, чтобы он мог ее видеть. Затем он поднял руку, как будто собирался сделать ход, и тут события стали развиваться молниеносно.