Официальная версия, заявленная организаторами и принятая всеми средствами массовой информации, гласила, что Джабраил Фаришта был поднят из опасной зоны с помощью той же управляемой лебёдкой колесницы, в которой спустился и которую не успел покинуть; – и что, вследствие этого, было нетрудно организовать его эвакуацию в изолированное и незаметное место высоко над местом битвы. Эта версия оказалась достаточно эластичной, чтобы пережить «откровение» в «Войс» о том, что помощник режиссёра, отвечающий за лебёдку, не – повторяем: не – включал её после того, как она приземлилась; – что, фактически, колесница оставалась на земле всё время буйства экстатичных кинофанатов; – и что существенные денежные суммы были проплачены закулисному персоналу, дабы убедить его сговориться на создание истории, которая, будучи вымышленной от и до, оказалась бы достаточно реалистический для того, чтобы читатели газет могли в неё поверить. Однако слух о том, что Джабраил Фаришта на самом деле вознёсся высоко над сценой Эрлс Курта и растворился в небесной сини и облаках пара, стремительно разносился азиатским населением города и питался множественными свидетельствами об ореоле, струящемся из точки непосредственно позади его головы. На второй день после исчезновения Джабраила Фаришты торговцы новинками в Спитлбрике, на «Уэмбли» [1015] и в Брикстоне [1016] продавали столь же много игрушечных ореолов (зелёные флуоресцентные обручи были особенно популярны), как и лент, к которым была прикреплена парочка резиновых рожек.
* * *
Он парил высоко над Лондоном! – Ха-ха, они не тронут его теперь, дьяволы, стремящиеся к нему из этого Пандемониума! [1017] – Он взирал на город с высоты и видел англичан. Проблема с англичанами была в том, что они были англичанами: проклятая холодная рыба! – Живущая под водой большую часть года, во дни расцветающей ночи! – Ладно: теперь он здесь, огромный Трансформер, и на сей раз быть здесь кое-каким переменам: законы природы есть законы её трансформации, и он – та самая личность, что способна использовать это! – Да, воистину: пришло время, несомненно.
Он покажет им – о да! – свою мощь. – Эти немощные англичане! – Разве не думали они, что их история возвратится, дабы идти по пятам? – «он, абориген – угнетённый человек, чьей постоянной мечтой должно стать преследование» (Фэнон [1018]). Английские женщины больше не сдерживали его; заговор был пресечён! – Теперь прочь от всех этих туманов. Он сотворит эту землю заново. Он был архангелом, Джабраилом. – И я вернулся! [1019]
Лицо соперника снова повисло перед ним: чётче, яснее. Лунное с сардоническим изгибом губ: но имя всё ещё ускользало… ча, что-то вроде чая? Шах, король? Или что-то вроде (королевского? чайного?) танца: Ча-ча-ча ·166·. – Почти так. – И характер противника: ненависть к себе, возведение ложного самолюбия, саморазрушение. Снова Фэнон: «Таким образом индивидуум, – Фэноновский абориген, – принимает предначертанный Богом распад, склоняется перед поселенцем и его партией и благодаря определённого рода внутренней рестабилизации обретает каменное спокойствие». – Я ему дам каменное спокойствие! – Абориген и поселенец, этот старый конфликт продолжается теперь на этих сырых улицах, с диаметрально противоположными качествами. – Он вспомнил теперь, что был навеки соединён с врагом, и руки одного оплетали тело другого, рот в рот, голова к хвосту, когда они низверглись на землю: когда они обосновались. – Как оно началось, так и продолжается до сих пор. – Да, он приближался. – Чичи? Саса? – Моё второе я, моя любовь… [1020]
…Нет! – Он проплывал над парками и кричал, распугивая птиц. – Больше не будет этих внушённых Англией двусмысленностей, этого Библейского – Сатанинского – замешательства! – Ясность, ясность, любой ценой ясность! – Этот Шайтан вовсе не был падшим ангелом. – Забудь все эти фикции про денницу-сына-утра; речь не о хорошем парне, ставшим плохим, но о чистом, несомненном зле. Истина была в том, что он вовсе не был ангелом! – «Был он из джиннов и совратился». – Коран 18:50, это же ясно, как день. – Насколько более простой была эта версия! Насколько более практичной, земной, постижимой! – Иблис/Шайтан за тьму, Джабраил за свет. – Прочь от этой сентиментальщины: соединение, слияние, любовь. Найти и уничтожить: ничего более.
…О самый скользкий, самый дьявольский из городов! – В котором столь абсолютные, несомненные возражения потонули в беспрестанно моросящей серости. – Сколь прав был он, например, исторгнув из себя эти Сатанико-Библейские сомнения, – те, о нежелании Бога позволять инакомыслие среди своих лейтенантов, – ведь Иблис/Шайтан вовсе не был ангелом, следовательно, не было и никаких ангельских диссидентов, которых Божество должно было бы подавлять; – и эти, о заповедном плоде и предполагаемом отвержении Богом морального выбора своих созданий; – ибо нигде во всём Провозглашении Древо не называлось (как это утверждала Библия) корнем познания добра и зла. Это было просто другое Древо! [1021] Шайтан, соблазняя эдемскую пару, называл его только «Древом Вечности» – и поскольку он был лжецом, то истина (выявляемая инверсией) заключалась в том, что запретный плод (яблоки не указывались [1022]) висел на Древе Смерти [1023], а вовсе не бес-смертия; убийца человеческих душ. – Что сталось теперь с этим моралебоязненным [1024] Богом? Где теперь можно найти Его? – Только внизу, в сердцах англичан. – Которых он, Джабраил, явился преобразить.
Абракадабра!
Фокус-Покус! [1025]
Но с чего начинать? – Ладно, в таком случае, проблема с англичанами заключалась в их…
Их…
В состоянии, торжественно провозгласил Джабраил, их погоды.
Проплывая в облаках, Джабраил Фаришта пришёл к мнению, что моральная неустойчивость англичан предопределена метеорологически. «Если день не теплее, чем ночь, – рассуждал он, – если свет не ярче, чем тьма, если земля не суше, чем море, то совершенно ясно, что люди утратят силу находить различия и начинают видеть всё – от политических партий до сексуальных партнёров и религиозных верований – как более-или-менее, туда-сюда, плюс-минус. Что за безумие! Поскольку истина предельна, она – 50, а не иначе, она его, а не её; вопрос приверженности, не спортивного интереса. Иначе говоря, она горяча. Город, – кричал он, и его голос прокатывался над столицей подобно грому, – я иду тропикализировать тебя».
Джабраил перечислил преимущества от предлагаемой метаморфозы Лондона в тропический город: увеличение моральной определённости, введение сиесты [1026] в национальном масштабе, развитие ярких и экспансивных образцов поведения среди народных масс, более высокий уровень популярной музыки, новые птицы на деревьях (ара [1027], павлины, какаду), новые деревья под птицами (кокосовые пальмы, тамаринды, баньяны со свисающими бородами). Улучшение уличной жизни, цветы невообразимых оттенков (фуксия, киноварь [1028], неоново-зелёный), паукообразные обезьяны [1029] на дубах. Новый массовый рынок для внутренних устройств кондиционирования, потолочных вентиляторов, противомоскитных сеток и аэрозолей. Койровая [1030] и копровая [1031] промышленность. Возросшая привлекательность Лондона как центра конференций и тому подобного; лучшие игроки в крикет; более чёткое управление мячом для профессиональных футболистов, традиционное и бездушное английское требование «высоких показателей труда» будет признано устаревшим из-за жары. Религиозное рвение, политическая активность, возобновление интереса к интеллигенции. Нет более Британского резерва; грелки будут изжиты навеки, дабы смениться в ночном безмолвии неторопливыми и благоухающими занятиями любовью. Появление новых социальных ценностей: друзья, навещающие друг друга без принуждения, упразднение домов престарелых, осознание важности больших семей. Пряная пища; использование в английских туалетах воды наряду с бумагой; радость бега во всей одежде под первыми муссонными дождями.
Недостатки: холера, тиф, болезнь легионеров [1032], тараканы, пыль, шум, культура избыточности.
Стоя на горизонте, раскинув руки и заполонив всё небо, Джабраил воскликнул:
– Да будет так.
Немедленно произошли три события.
Во-первых, из-за того, что невообразимо колоссальные элементальные силы трансформирующего процесса устремились из его тела (разве не был он их воплощением?), он окунулся на некоторое время в тёплую, щемящую тяжесть, усыпляющее покачивание (совсем не неприятное), заставившее его прикрыть глаза: всего лишь на миг.
Во-вторых, в тот момент, когда глаза его были закрыты, враг, рогатый и козлоподобный господин Саладин Чамча появился на экране его разума, столь ясно и отчётливо, как только мог; сопровождаемый, словно субтитрами, своим именем.
И, в-третьих, стоило Джабраилу Фариште открыть глаза, как он снова обнаружил себя рухнувшим на пороге Аллилуйи Конус, просящим её прощения и рыдающим: О боже, это случилось, это действительно случилось снова.
* * *
Она уложила его в постель; он убежал в сон, ныряя в него с головой, прочь из Благословенного Лондона, в царство Ямы, ибо настоящий ужас пересёк разрушенную граничную стену и преследовал его в часы бодрствования.
– Инстинкт хоминга: [1033] один охвачен стремлением направляться к другому, – сказала Алиция, когда дочь сообщила ей новость по телефону. – Наверное, ты испускаешь какой-то сигнал, некий звук, который он может запеленговать.
Как обычно, она скрывала своё беспокойство под шпильками. Наконец, она сменила тон:
– Теперь отнесись к этому серьёзно, Аллилуйя, хорошо? На сей раз приют.
– Посмотрим, мама. Пока что он спит.
– Кажется, он и не собирается просыпаться? – продолжила увещевать Алиция, затем взяла себя в руки. – Ладно, я знаю, это – твоя жизнь. Послушай, что творится с погодой? Говорят, это может продлиться несколько месяцев: «блокирующие формирования», сказали по телевизору, в Москве дождь, а здесь эта тропическая жара. Я позвонила Бонеку в Стэнфорд и сказала ему: теперь у нас в Лондоне погода не хуже.