Первым, кто составил карту лунной поверхности, достаточно понятную, чтобы мы могли пользоваться ею и в наши дни, был немецкий астроном Ян Гевелий. (На самом деле Ян Гевелий польский астроном. – Примеч. пер.)
В 1647 году он опубликовал огромный том под названием «Селенография» («Селенография, или Описание Луны». – Примеч. пер.), который содержал атлас лунной поверхности. Астроном дал названия всем объектам лунной поверхности, избегая использования личных имен из‑за боязни вызвать зависть и месть. Он исходил из принятого тогда взгляда, что Луна – это по большому счету та же Земля, но меньших размеров. И потому для «Селенографии» были выбраны географические названия. Расположенным на лунной поверхности гористым областям дали земные названия: Альпы, Апеннины, Карпатские горы, Кавказские горы и Таврические горы.
Эти названия остались и по сей день, но, конечно, их существование может привести к недоразумениям. Такое случается даже в наши дни и, несомненно, будет иметь место и в будущем, когда речь зайдет о лунных Альпах, лунных Апеннинах и так далее.
Именно Гевелий назвал большие темные области морями. К тому времени уже было ясно, что на Луне нет ни воды, ни воздуха, но Гевелий стремился использовать земные термины как только это было возможно.
По счастью, он не стал давать морям названия аналогичные земным. Здесь он пофантазировал вволю.
Поскольку названия Гевелий писал по‑латыни, он обозначал каждое море словом «mare»; множественным числом было «maria» (с ударением на первый слог). Это было разумно, поскольку лунные моря – это не моря в привычном понимании и иное их обозначение избавляет от путаницы, хотя в отдельных случаях можно использовать слово «море» ради удобства или (конечно же) в поэзии.
И потому район, в котором приземлились астронавты «Аполлона‑11», находится на краю Mare Tranquillitatis, что может быть переведено как Море Спокойствия. Помня о неизменности лунной поверхности (за исключением случайных ударов метеоритов, редкого раскалывания камней ввиду изменений температуры, случающихся время от времени выбросов газа и изливания лавы из расщелин на поверхности), можно признать это название исключительно удачным. Почти столь же удачно назвали Mare Serenitatis, или Море Ясности.
Другие названия менее удачны, но похоже, они останутся прежними, даже несмотря на то, что в большинстве своем имеют отношения к воде, которой на Луне явно нет. Мы перечислим некоторые из них:
Mare Imbrium – Море Дождей;
Mare Nectaris – Море Нектара;
Mare Humorum – Море Влажности;
Mare Spumans – Море Пены;
Mare Vaporum – Море Паров;
Mare Undarum – Море Волн.
Наиболее неподходящим названием оказалось Mare Foecunditatis – Море Изобилия.
Одно особенно большое море имеет название Oceanus Procellarum – Океан Бурь. Небольшие темные области, соответственно, называются более скромно. На Луне есть Lacus Somniorum – Озеро Сновидений. Существуют также разделенные возвышенностью Sinus Iridum – Залив Радуги и Sinus Roris – Залив Росы.
Несколько областей имеют очень точные название. К примеру, плоская область в самой середине видимой поверхности Луны называется Sinus Medii – Центральный Залив.
Сложнее обстоит дело с названием кратеров. Перевести их сложно, а их латинские названия труднопроизносимы.
Причиной стал итальянский астроном Джованни Баттиста Риччоли, который в 1651 году выпустил книгу под названием «Новый Альмагест», в которую включил свою карту лунной поверхности – надо заметить, сильно уступающую карте Яна Гевелия.
Риччоли отступил от правила Гевелия не давать районам лунной поверхности имена, он присвоил кратерам фамилии известных астрономов и других выдающихся людей.
Особенностью теории Риччоли было то, что он отвергал взгляды Коперника, поместившего Солнце в центр планетарной системы. Риччоли был консерватором, он во всем следовал господствующим долгое время астрономическим представлениям древних греков. Астроном считал Землю центром Вселенной и был уверен, что небесные тела движутся по совершенным кругам. Он знал о теории Кеплера, что планеты (в том числе и Земля) ходят вокруг Солнца по эллиптическим орбитам, но отвергал ее, не желая это даже как‑то аргументировать. Тем, кто говорил, что система Коперника, помещающая Солнце в центр, намного совершеннее, поскольку гораздо проще системы Птолемея объясняет движение планет, Риччоли возражал, что чем система сложнее, тем явственнее она свидетельствует о величии и славе Бога.
Еще в 1577 году датский астроном Тихо Браге нашел компромисс. Он предположил, что все планеты (исключая Землю) движутся вокруг Солнца по окружностям – как предложил Коперник, – но Солнце с вращавшимися вокруг него планетами движется вокруг Земли. Эта система имела много преимуществ относительно системы Коперника и не подвергала сомнению основной тезис древних греков, что Земля является центром Вселенной.
Этот компромисс был мертворожденным, тем не менее некоторые консерваторы уцепились за него, поскольку только он позволял как‑то сохранить доктрину о центральном положении Земли (отказ от этой концепции мог привести к нежелательным изменениям в религиозных вопросах). Риччоли был одним из тех, кто придерживался взглядов Тихо Браге.
И потому названия Риччоли для кратеров отразили его отношение к астрономам того времени.
На поверхности Луны имеется три особенно крупных кратера; по всей видимости, они возникли сравнительно недавно. От центра каждого кратера во всех направлениях расходятся лучи, которые, вероятно, состоят из пыли и появились в момент образования кратеров. Все большие кратеры имеют несколько подобных лучей, которые иногда пересекаются лучами от ударов космических тел о лунную поверхность. Однако в районе трех кратеров, о которых я веду речь, по всей видимости, не было сильных ударов.
Самый большой из трех кратеров располагается около южного полюса Луны. Когда солнечные лучи освещают этот кратер, он становится особенно ярким. Кратер и его лучи явственно выделяются на окружающем фоне. Луна даже кажется апельсином с пупком, где пуп – это кратер. Наивным людям кратер может показаться северным полюсом, от которого отходят лучи‑меридианы. Кратер – наиболее значительный объект на Луне, как на видимой ее стороне, так и на обратной.
Как вы думаете, какое название придумал для него Риччоли? Об этом легко догадаться в свете всего вышесказанного. Он назвал его Тихо.
Два других кратера, также внушительные по размерам, но меньшие, чем Тихо, получили имена Коперника и Кеплера. Но не будем жаловаться на то, что имена этих ученых получили меньшие объекты, – в конце концов, Риччоли простил им, что они были приверженцами системы центрального положения Солнца.
Около центра видимой части лунного диска находится еще одна группа из четырех кратеров, расположенных словно на углах ромба.
Самому большому из них Риччоли дал имя Клавдия Птолемея, астронома, систематизировавшего во II столетии н. э. работы греческих астрономов в книге, которой (одной из немногих) было суждено сохраниться. Почитавшие его греки называли Птолемея Megiste – Величайший, арабы присоединили к этому титулу определенный артикль арабского языка и получилось Альмагест. Вспомним, что Риччоли назвал свою книгу «Новый Альмагест».
К северо‑востоку от кратера Птолемея, на противоположном конце ромба, располагается несколько меньший по размерам кратер, который Риччоли назвал Гиппарх. Гиппарх – самый великий из астрономов Древней Греции, его труды были утеряны, но, полагают, послужили основой, на которой Птолемей создал свою систему. Гиппарх был первым, кто подвел под теорию о центральном положении Земли во Вселенной приемлемую для того времени математическую базу, хотя названа она была Птолемеевой системой – в честь Птолемея, который обобщил астрономические знания своего времени. Птолемею на Луне достался и больший по размерам кратер. В науке господствует такая же несправедливость, как и в жизни.
Два других кратера получили названия в честь средневековых приверженцев взглядов Птолемея. Один из них получил имя Альбатегниус, что является латинизированной версией имени арабского астронома X века Аль‑Баттани, самого великого из всех астрономов Средневековья.
Другой кратер, расположенный к северу от кратера Птолемея и даже как бы заползающий на него, получил имя кастильского монарха Альфонса X, известного также под именем Альфонс Мудрый. С точки зрения политики и военного дела это был монарх‑неудачник, но прославился он своей ученостью, поддержкой учебных заведений, основанием школ и созданием кодекса законов.
Под его покровительством была написана первая история Испании, а евреи Толедо подготовили новый и особенно удачный перевод Ветхого Завета. Он писал стихи и составлял алхимические комментарии.
Его имя появилось на Луне потому, что он стал инициатором пересмотра планетарных таблиц – таблиц, по которым можно было определить положение планет в любой момент времени, как в настоящем, так и в будущем. (Это была прекрасная идея, но со временем таблицы все меньше и меньше соответствовали истинному положению вещей.) Таблицы были опубликованы в 1252 году, в день восшествия монарха на трон. Эти «Таблицы Альфонса» представляли собой лучшее, что было написано по астрономии в Средние века.
Риччоли, по всей видимости, колебался, стоит ли давать имя Альфонса столь большому кратеру. Было известно, что этот король‑астроном сомневался в правильности Птолемеевой системы. Считалось, что во время утомительных математических вычислений, базировавшихся на теории о центральном положении Земли, Альфонс в досаде заявил, что, если бы Бог в свои семь дней творения спросил его мнение, он бы очень порекомендовал более простое устройство мира.
Тем астрономом древности, который, по всей видимости, оказал наибольшее влияние на установление современных взглядов, был живший в IV столетии до нашей эры Аристарх.
Именно он смог первым точно измерить расстояние до Луны; то же он пытался сделать и с Солнцем. Его метод измерений был совершенным по замыслу, но у Аристарха не было необходимых приборов, что не позволило греку сделать точные измерения. Определенное им расстояние до Солнца оказалось очень далеким от истины.
Аристарх был первым, кто выдвинул предположение, что планеты, в том числе и Земля, вращаются вокруг Солнца. Над его взглядами греки только от души посмеялись, и один философ (стоик Клеант) даже потребовал, чтобы Аристарха судили за неуважение к богам. Труды Аристарха до наших дней не дошли, поскольку мало кто из писцов взялся переписывать столь смехотворные теории. Мы знаем об Аристархе лишь благодаря насмешливым упоминаниям о нем других греческих философов.
Благодаря этим насмешкам о взглядах Аристарха узнали в Средние века. Похоже на то, что Коперник имел представление об идеях Аристарха, поскольку в одной своей рукописи он упомянул о них, хотя позднее он это место из осторожности зачеркнул.
Можно задать вопрос: почему мы говорим о системе Коперника, а не о системе Аристарха? В данном случае это не является несправедливостью – Коперник заслужил эту честь. Хотя у Аристарха возникла правильная идея, он не нашел математических соотношений, описывающих движение тел на основе центрального положения Солнца. Одной из причин, по которой греки пошли за Гиппархом и его системой с Землей в центре, было то, что Гиппарх подкрепил свою точку зрения необходимыми математическими расчетами.
Коперник стал первым, кто подвел математическую базу под гелиоцентрическую систему, и потому она по праву называется Коперниковой.
Риччоли оказался достаточно великодушен, чтобы дать одному из кратеров имя Аристарха, но и здесь сказались его предубеждения. Если Гиппарх и Птолемей получили большие, размещенные в центре кратеры, то Аристарху достался маленький, далеко на северо‑западе.
Самый большой кратер, ясно видимый на обращенной к нам стороне Луны, был назван Клавий. Эта честь была оказана немецкому астроному, очень известному в свое время, но совершенно забытому в наши дни. Его главной заслугой в глазах Риччоли являлось, конечно, то, что он отрицал систему Коперника.
Риччоли использовал для обозначений кратеров не только имена астрономов. Он также давал им имена политиков и других выдающихся лиц, к которым чувствовал симпатию и которых, как он полагал, следовало прославить.
После Риччоли получили названия и другие кратеры, в честь разных выдающихся лиц. Теперь на поверхности Луны можно найти великое множество имен ученых, по большей части астрономов.
Таким образом, карта Луны превратилась в настоящий перечень (или, скорее, почетный список) астрономических достижений. Благодаря Риччоли и другим астрономам здесь можно найти немало философов древности. В дополнение к уже упомянутым в названиях кратеров присутствуют имена Анаксагора, Анаксимандра, Анаксимена, Архимеда, Аристотеля, Эратосфена, Евклида, Евдокса, Филолая, Посидония, Пифагора и Фалеса.
Все это произносится довольно трудно.
В этом «почетном списке» в названиях кратеров встречаются имена и некоторых арабских астрономов. Одним из них является Арзахель – живший в Испании мусульманский астроном. Его истинное имя было Ибн аз‑Заркали. Я не уверен, что, когда пишу «Арзахель», это правильно.
Есть относительно недавно названные кратеры, с которыми тоже возникают некоторые проблемы. В XVIII веке жил французский ученый по имени Жан‑Сильван Байи, который писал историю астрономии. Он участвовал во Французской революции и стал в 1789 году мэром Парижа. В то время французские политики нередко кончали дни на гильотине, и Байи не стал исключением. Его жизнь оборвалась в 1793 году.
В свое время в честь него был назван кратер, довольно большой, даже больший, чем Клавий, но расположенный столь далеко к краю, что его обнаружили, только когда к Луне полетели ракеты.
Среди современных астрономов в «почетном списке» можно найти имена Бесселя, Бонда, Кассини, Фламмариона, Флемстида, Гершеля, Хаггинса, Ласселла, Мессье, Ньютона и Пикеринга. Из знаменитых людей, которые не были астрономами, можно найти Кювье, Герике, Гуттенберга, Геродота и Юлия Цезаря. Один кратер носит имя самого Риччоли, а один назван на божественный лад Рабби Леви.
Советские астрономы продолжили традицию Риччоли и дали названия многим кратерам на обратной стороне Луны, причем сделали очень важное нововведение. Они дали одному кратеру имя писателя‑фантаста – Жюля Верна.
Я не хотел бы, чтобы это сочли наглостью (так наверняка и будет, и вы знаете почему. – Примеч. авт.), но я думаю, что стоило бы упомянуть и других писателей научной фантастики. К примеру, один кратер мог бы получить имя Эдгара Аллана По, а другой – Герберта Джорджа Уэллса.
Кроме того, я считаю, что один из кратеров должен быть назван в честь ныне покойного великого писателя в области научной фантастики Вилли Ли, который больше, чем кто‑либо другой, сделал для того, чтобы человечество начало думать о ракетах. Этот писатель скончался за три недели до высадки на Луну, чего он ждал всю жизнь. Наверняка какой‑нибудь кратер ждет, чтобы его назвали именем Вилли Ли (когда я уже написал книгу, именно так и случилось).
Но сейчас, с позволения уважаемого читателя, я вернусь к теме, которой начал свое повествование.
4 августа 1969 года, через две недели после высадки на Луне и четыре года назад, мой отец скончался – без длительных и тяжелых мучений, сохраняя до последних дней активность, как физическую, так и умственную. В память о нем я хотел бы рассказать еще одну историю.
Мой отец всегда считал, что если я стану известен во всем мире, то всего лишь получу то, чего он от меня ожидает, и потому всегда относился к моим успехам спокойно. Я полагаю, он опасался, что выражение его восторга меня испортит. (Однако мне говорили, что, когда я не видел, он часто хвалил меня.)
Только однажды он отступил от своего правила. Он был уверен, что я знаю о науке все, но, когда я решил написать книгу о древней истории, он позвал меня и (глядя в сторону, словно не желая, чтобы я видел его в минуту душевного волнения) спросил:
– Скажи мне, Айзек, как ты смог узнать все эти вещи?
Я ответил:
– Узнал их от тебя, папа.
Он подумал, что я шучу, и мне пришлось объяснить ему, что я думаю, как это сейчас я объясню вам.
Мой отец приехал в Америку без какого‑либо образования в общепринятом смысле этого слова (хотя он очень хорошо изучил Талмуд). Он часто помогал с домашними заданиями и привил мне (и моему брату) любовь к учебе и получению удовольствия от разъяснений трудных вещей, причем он привил их столь твердо, что мы уже никогда не потеряем эти способности. Все остальное пришло само собой, без особых усилий с моей стороны.
Эта любовь к учению и разъяснениям, как оказалось, принесла мне существенный материальный успех; но если и не брать в расчет эту сторону, я получил во много раз больше того, что не измеряется в деньгах или каких‑либо других материальных ценностях.
Спасибо тебе, папа.
Глава 4
Миры в беспорядке
В моей книге, посвященной Библии (Asimov’s Guide to the Bible; Volume One, The Old Testament (Doubleday, 1968). – Примеч. авт.), я имел возможность коснуться описанных в Исходе бедствий, обрушившихся на Египет во времена Моисея. В этой книге я писал:
«Хотя эти бедствия, если бы они были такими же, как описано в Библии, должны были отразиться в записях современников или исторических сводах более позднего времени, за исключением Библии о них не говорит ни один источник. В 1950 году Иммануил Великовский в своей книге „Миры сталкиваются“ попытался обосновать бедствия и некоторые другие описанные в Библии события предположением, что Венера в тот период подошла к Земле на опасное расстояние и планеты были близки к столкновению. Какое‑то время эта книга была сенсацией у небольшой аудитории читателей, но у астрономов эта версия вызвала самые разные реакции – от удивления до гнева, – и теорию Великовского серьезно не воспринял ни один ученый, даже изучающий Библию».
Вот все, что я написал, и мне казалось, что я говорил вежливо и без излишних эмоций. Тем не менее мои слова вызвали недовольство, и я получил множество писем от приверженцев теории Великовского, в которых содержались попытки отвергнуть мое невинное заявление, причем с большой горячностью.
Это только подтверждает мое мнение, что, сколь бы глупой ни была выдвинутая теория, всегда найдутся преданные сторонники, которые будут защищать ее насмерть.
Совсем нетрудно понять, почему Великовского поддерживают в определенных слоях общества.
Великовский использует свою теорию для того, чтобы обосновать кое‑какие из выдумок Библии (к слову, только Ветхого Завета). У него чудеса появляются не по велению Бога, а в силу катастрофических природных явлений, но это большой разницы не составляет.
Книга Великовского содержит подзаголовок, где его именуют «ученым», хотя этого звания он не заслуживает. Подобной чепухой Великовский стремится доказать, что в Библии написана правда, но в его книге настолько мало науки, что ее можно поместить в ушко иглы и при этом еще и иметь возможность продеть сквозь это ушко нитку.
Тем не менее для тех, кто привык верить Библии, стало большой радостью, что наука (большой противник религии) наконец «объяснила» все чудеса – и потому книга стала бестселлером.
Вторая причина популярности Великовского состоит в том, что его взгляды делают астрономов просто дураками. Представьте – все эти глупые профессора не увидели тех вещей, которые Великовский объяснил столь просто! Всегда приятно осознавать, что какая‑то часть власть имущих беспомощна, а научные власти тоже являются частью власть имущих. Ученые в наши дни столь влиятельны, так далеки от общей массы, так величественны в своей самоуверенности, что особенно радостно видеть, когда они оступаются и падают лицом в грязь.
Я подозреваю, что особое удовольствие испытывают те ученые, которые сами не имеют научного склада ума.
Кроме того, всего одно поколение назад ученые‑гуманитарии были высшей кастой, а ученые‑технари считались грязными парнями, которые работают руками, а не рассуждают о Достоевском. В наши же дни именно технари ценятся больше всего, наиболее влиятельны и чтимы, их больше всего слушают и (боже!) именно они получают щедрое финансирование из правительственных фондов.
Естественно, многие гуманитарии рады всему, что может посрамить технарей. И когда астрономы начали весьма болезненно реагировать на популярность Великовского и попытались обрушиться на него своей мощью, эти гуманитарии сочли, что на их улице наступил праздник. Их познания в науке были столь малы, что они тут же окрестили Великовского новым Галилеем, страдающим за правду.
Даже сейчас некоторые ученые‑гуманитарии продолжают сражаться за теорию Великовского, словно львы. Для меня нет ничего удивительного в том, что самое яростное письмо я получил от школьного учителя.
Я не хочу тревожить память покойного, но некоторые из авторов писем, чувствуя себя правыми, просто требовали, чтобы я прочитал Великовского, прежде чем его критиковать. Авторы верили, что, если бы я только познакомился с его трудами, проникся бы истинами из его книг.
Но должен заметить, что я уже читал его и истинами я не проникся. Я думаю, что если сам Великовский верил в то, что написал, значит, он был совершенно безграмотным с научной точки зрения.
Нельзя сказать, что все из «предсказаний» Великовского оказались неверными. Он предполагал, что Венера имеет большую температуру, чем это считали в 1950‑м, и он оказался прав. Но если стрелять наугад, то несколько выстрелов будут близки к цели; огромное же их большинство попадет в «молоко». Именно так и произошло с теорией Великовского, которая в сотнях мест не только неверна, но и совершенно ненаучна.
Так, в самом начале книги Великовский описывает различные теории по поводу происхождения Солнечной системы и развития Земли. Естественно, он подчеркивает недостатки и неточности этих теорий, поскольку у него в запасе намного лучшая теория. Вот что он пишет:
«Согласно всем существующим теориям угловая скорость вращения спутника должна быть меньше, чем скорость вращения планеты. Но ближайший к Марсу его спутник вращается быстрее, чем Марс».
Этот прелестный тезис совершенно неверен, и он прекрасно доказывает, что астрономом Великовского можно назвать с тем же успехом, как и психоаналитиком.
В астрономической теории я никогда не встречал ничего, что связывало бы угловую скорость спутника с периодом вращения планеты. Нет никакой зависимости между вращением спутника вокруг своей планеты – как более быстрого, так и более медленного, чем период вращения планеты.
Угловое вращение спутника зависит от двух факторов (и только от них): от масс (своей и планеты) и расстояния между телами. Если масса спутника очень мала по отношению к массе планеты (что обычно имеет место), ее в расчетах можно упустить.
Чем ближе спутник к планете, тем больше его скорость. Если спутник опустится достаточно низко, он может вращаться с той же скоростью, что и сама планета, если же опустится еще ниже, то будет вращаться быстрее, чем вращается планета. «Ближайший к Марсу его спутник вращается быстрее, чем Марс» только потому, что он достаточно для этого близок к поверхности Марса. На этом расстоянии он просто не может двигаться медленнее – иначе бы нарушался закон всемирной гравитации Ньютона. То, что спутник вращается быстро, не опровергает «все существующие теории», а, наоборот, подтверждает известное правило.
Спутник Марса в этом плане не уникален. Ближняя к Сатурну часть его кольца состоит из большого числа небольших по размерам спутников, которые вращаются вокруг планеты быстрее, чем Сатурн вращается вокруг своей оси. Более того – почти любой спутник, который человек запустит в космос, должен вращаться быстрее, чем вращается Земля. Земля совершает оборот за 24 часа, а некоторые спутники – за 1,5 часа.
Великовский также пишет:
«Ипувер, египетский свидетель катастрофы, описал свою скорбь на папирусе: „Река полна крови“, и это соответствует Исходу (7: 20): „…вся вода в реке превратились в кровь“. Автор папируса также пишет: „…бедствия по всей Земле. Кровь везде“, и это тоже соответствует Книге Исхода (7: 21): „…кровь по всей Земле Египетской“».
Я цитирую это, поскольку в моей книге о Библии я говорил, что не было найдено упоминаний о бедствиях в Египте (Великовский называл их «катастрофами») в источниках, кроме самой Библии, и одна дама написала мне письмо, в котором всячески укоряла меня за это утверждение. Она цитировала Ипувера в качестве источника, не связанного с Библией.
Кем был Ипувер? Это автор папируса, появление которого сейчас относят ко времени Шестой династии, примерно к 2200 году до н. э. В это время Древнему царству (во время которого были воздвигнуты пирамиды) грозил упадок и египетское общество находилось в беспорядке и нищете. Ипуверу было все это не по нраву, и он описывал положение вещей в тех же выражениях, в которых Тацит описывал закат римского общества в свое время – и как «новые левые» описывают закат американского общества в наши дни.
И какое это имеет отношение к «казням египетским»? Если предположить, что они и в самом деле были, то только во времена Исхода. Если Исход (древних евреев из Египта, которому посвящена одна из книг Ветхого Завета – Исход. – Примеч. пер.) действительно имел место, то это могло быть примерно в правление Рамсеса II – около 1200 года до н. э.
Другими словами, папирус Ипувера был написан за тысячу лет до событий, описываемых Великовским. И потому Великовскому приходится смещать даты. Он относит Исход не к 1200 году до н. э., а к 1500 году до н. э., а папирус Ипувера – к 1500 году до н. э. вместо 2200 года до н. э. Свести вместе столь удаленные друг от друга события – все равно что свершить чудо более удивительное, чем те, что описаны в Исходе.
Конечно, может оказаться так, что египтологи неверны в своей хронологии, как были неверны астрономы в своей звездной механике.
Но даже если мы примем во внимание произвольные даты Великовского, что мы можем найти в словах Ипувера, кроме горестных стенаний? Может быть так, что он пользовался метафорами? Если бы я сказал: «Общество катится к собачей жизни», по Великовскому это означало бы, что собаки появились в моем городе и начали пожирать людей?
На протяжении всей своей книги Великовский строит теорию на словах, которые являются всего лишь метафорами. Он часто цитирует мифы и легенды разных народов, понимая каждое выражение буквально и относясь к ним так серьезно, словно это чертежи какого‑то здания. К примеру, он часто обращается к книге «Легенды евреев» Луи Гинзберга. Мне случалось читать Гинзберга (жаль, что приверженцы Великовского явно не читали эту книгу), и я думаю, что принимать всерьез сказки средневекового раввина нельзя.
Великовскому пришлось быть очень избирательным. В мифах и легендах всего человечества содержится столь много всего, что не одно, так другое обязательно подойдет для любой теории. К примеру, Великовский на странице 147 говорит следующее: «Критий‑младший вспомнил, как ему говорили, что Атлантида погрузилась в глубины 9000 годами раньше. Здесь на один ноль больше, чем нужно».
И он продолжает дальше, ничего не объясняя. А почему ноль следует опустить? Великовский считает, что катастрофа Атлантиды произошла на девятьсот лет раньше жизни Крития, только потому, что это соответствует его собственной хронологии.
Уважаемый читатель, если вы предоставите в мое распоряжение все мифы и легенды человечества, если вы дадите мне возможность выбирать все, что заблагорассудится, и делать изменения везде, где я ни захочу, то я докажу все, что вы только пожелаете доказать.
Великовский пытался доказать то, что Юпитер выбросил из себя большую комету. Она якобы летала вокруг Солнца и однажды прошла очень близко от Земли, вызвав «казни египетские», остановив Землю на время битвы Иисуса (когда он приказал Солнцу и Луне остановиться) и так далее.
Когда комета устоялась на орбите, она стала планетой Венерой.
В этой гипотезе великое множество просто невероятных несуразностей. Если Венера вышла из Юпитера и прошла мимо Земли, тогда у нее должна была быть очень вытянутая орбита, такая, как у комет (этого требует строение Солнечной системы и положение планет).
То, что впоследствии Венера перешла практически на круговую орбиту, очень далекую от Юпитера (как сейчас), не может быть объяснено в наши дни ни одной научной теорией.
Это чудо не объясняет и Великовский. Он просто утверждает, что это случилось. У него есть свидетельства? Да, но это всего лишь список из тщательно отобранных мифов и легенд. А также рассказ об аналогичном событии на небесах.
Далее у Великовского читаем:
«Что комета, встретив планету, может быть ею увлечена и может сменить орбиту, перейти на другой курс и в конце концов освободиться от влияния планеты, следует из случая с кометой Лекселя, которая в 1767 году была захвачена Юпитером и его спутниками. Только в 1779 году эта комета смогла освободиться».
Заметьте слова, которые использует Великовский: «увлечена», «освободиться» и так далее.
Мне трудно винить какого‑нибудь несведущего читателя, который прочитает этот пассаж и поверит, что комета Лекселя была захвачена Юпитером и его спутниками, что комету бросало от одного спутника к другому, что ее никак не отпускал Юпитер, что ей понадобилось двенадцать лет, чтобы «освободиться».