Отваги воинам Каи было не занимать, но их ожесточенный натиск порождал лишь бесчисленные жертвы, ни на шаг не приближая к победе.
Кацуёри, наблюдая за сражением со стороны, всячески понуждал воинов продолжать атаку. Осознай его военачальники, что у них нет ни единого шанса победить, вряд ли решились бы требовать от войска бессмысленного самопожертвования. Они же с фанатичным упорством посылали в бой все новые и новые силы, восклицая:
– Эту преграду мы сокрушим!
Должно быть, и в самом деле верили, что это возможно. На перезарядку ружей требовалось немало времени, поэтому вслед за каждым залпом обычно наступали долгие минуты тишины. Этими перерывами и намеревались воспользоваться военачальники Каи, предполагая продвигаться вперед, укрывшись щитом из человеческих тел.
Нобунага, однако же, заранее учел основной недостаток огнестрельного оружия и разработал новую, беспроигрышную тактику: выстроил три тысячи своих стрелков в три линии. Отстрелявшись, первая тысяча стрелков отходила в сторону, давая возможность выстрелить второй тысяче, затем наступала очередь третьей. На протяжении всего сражения враг так и не получил желанного перерыва.
Ружейный огонь не прекращался ни на минуту, а быстро преодолеть линию заграждений воины Каи не могли. Не легче было и отступить, так как они немедленно подвергались внезапным атакам во фланг и преследованию. Соратникам Такэды, издавна и вполне справедливо гордившимся своим мужеством и боевым искусством, сейчас никак не удавалось продемонстрировать эти качества.
Полк Ямагаты уже отступил, понеся тяжелые потери. Только Баба Нобуфуса не дал заманить себя в западню.
Бабе противостоял Сакума Нобумори, но, поскольку у него была задача всего лишь заманить врага в ловушку, после недолгого сопротивления он отступил. Преследуя отступающих, воины Бабы захватили укрепления в Маруяме, но дальше не двинулись, поскольку военачальник велел здесь и остановиться.
– Почему мы не наступаем? – недоумевали подчиненные Бабы, ответа через вестовых требовал и Кацуёри из своей ставки.
Но Баба твердо стоял на своем:
– У меня есть причины остановиться здесь. Предпочитаю осмыслить происходящее и поглядеть, как будут развиваться события. Если кому-то не терпится – что ж, пусть наступают, желаю им овеять свое имя бессмертной славой.
Однако все военачальники Такэды, пославшие своих людей на штурм ограждений, потерпели сокрушительное поражение. А тут еще летучие отряды Кацуиэ и Хидэёси ударили в северном направлении, угрожая отрезать ставку Кацуёри от его главных сил.
Жаркое полуденное солнце пекло неистерпимо, возвещая об окончании сезона дождей. Судя по сегодняшнему утру, следовало ждать знойного лета.
Бой начался еще до рассвета, во вторую половину часа Тигра, поэтому к полудню полки Каи смертельно устали и изнемогали от жары. Кровь, пролитая утром, засохла на доспехах, на волосах, на коже воинов, а повсюду, куда ни бросишь взгляд, продолжала литься свежая.
В глубоком тылу неистовствовал Кацуёри. Он уже бросил в бой все силы, даже запасный полк, обычно оставляемый в резерве на крайний случай. Было еще не поздно выйти из безнадежного сражения, сохранив значительную часть войска. Но от отчаяния князь, казалось, утратил способность реально оценивать ситуацию и совершал одну ошибку за другой, приближая неминуемую катастрофу. Его надежды на высокий боевой дух и отвагу своих воинов не оправдались. Да и не могли оправдаться, ибо сегодняшнее сражение больше походило на охоту с ловушками и приманками.
Вот уже князю донесли, что Ямагата Масакагэ, доблестно сражавшийся на левом фланге с самого утра, пал смертью храбрых. Да и другие именитые военачальники, люди отважные и испытанные, гибли один за другим. Кацуёри потерял почти половину войска.
Тем временем к Набунаге, наблюдавшему за ходом боя, обратился военачальник Сасса Наримаса:
– Враг явно терпит поражение. Не пора ли нам ударить по-настоящему?
Нобунага немедленно передал через него приказ войску, затаившемуся по другую сторону изгороди: «Выйти и ударить по врагу! Уничтожить всех!»
Теперь сражение шло и вокруг ставки Кацуёри. Воины клана Токугава атаковали слева. Воины клана Ода прорвались сквозь передовые отряды Такэды и ударили в лоб его основному войску. И только полк Бабы Нобуфусы, остававшийся в Маруяме, не утратил боеспособности. Баба послал к Кацуёри гонца, предложив немедленно дать приказ об отступлении.
Кацуёри негодующе затопал ногами, но в этот момент основная часть его разгромленного и отступающего войска поравнялась со ставкой. Едва ли не каждый воин был ранен.
Уцелевшим военачальникам едва удалось уговорить Кацуёри отвести войска и самому покинуть ловушку, в которой он очутился. Их врагам было совершенно ясно: Такэда побежден, его войско беспорядочно отступает.
Проводив Кацуёри до ближайшего моста через горную реку, военачальники покинули его и, развернувшись, дали бой преследующему их войску противника. Они героически сражались и почти все погибли. Баба Нобуфуса сопровождал Кацуёри, уходившего с жалкими остатками войска, до Мияваки, затем старый военачальник повернул коня и поскакал на запад.
«Я прожил долгую жизнь, хотя ее можно назвать и короткой, – горестно думал он. – Но коротка жизнь или длинна, мгновение смерти – вечность. Даже вечная жизнь не сравнится с ним».
Послав коня навстречу огромному вражескому войску, военачальник поклялся себе: «В следующей жизни обязательно покаюсь перед князем Сингэном. Я оказался плохим советником его сыну и бездарным военачальником. Прощайте, горы и реки родной Каи!»
На мгновение обернувшись, он затуманенным слезами взором окинул родные места, а затем пришпорил коня и понесся в гущу вражеских воинов. Все ближайшие соратники военачальника последовали за ним и пали столь же славной смертью.
Из всех вассалов князя Каи, пожалуй, только Баба Нобуфуса со всей очевидностью понимал: после поражения клан Такэда неизбежно распадется и будет уничтожен. И тем не менее он не сумел предотвратить его гибель. Даже самый проницательный человек не может противостоять великой силе перемен.
В сопровождении десяти всадников Кацуёри проехал по мосту над пропастью возле Комацугасэ, направляясь в крепость Бусэцу. Князь, человек непревзойденной отваги, сейчас пребывал в таком угнетенном состоянии, что не мог вымолвить ни слова.
Равнина Сидарагахары казалась кроваво-красной в лучах закатного солнца. Великая битва, длившаяся от темна до темна, осталась позади. На огромном поле не было ни единой лошади, ни одного живого воина.
Быстро темнело. Ночная роса выпала прежде, чем с поля убрали убитых. Только воинов клана Такэда, как рассказывали, погибло более десяти тысяч.
Башни Адзути
В столичную резиденцию Нобунаги, разместившуюся в Нидзё, во дворце, прежде принадлежавшем сёгуну, каждый день прибывали многочисленные гости: придворные, самураи, мастера чайных церемоний, поэты и купцы из близлежащих торговых городов Нанива и Сакаи.
Совсем недавно император даровал князю титул государственного советника, и теперь его называли управителем правой стороны. По этому поводу и устраивались нескончаемые пышные празднества.
Мицухидэ решил покинуть Нобунагу и возвратиться домой, в Тамбу. Еще засветло он пришел во дворец попрощаться с князем.
– Приветствую вас, Мицухидэ.
Оглянувшись, он увидел улыбающегося Хидэёси.
– О, Хидэёси! – рассмеялся Мицухидэ в ответ.
– Что привело вас сюда? – спросил Хидэёси, беря гостя под руку.
– Завтра мы расстаемся с его светлостью, я зашел проститься.
– И где же, как вы полагаете, мы вновь увидимся?
– Хидэёси, а вы, часом, не пьяны?
– Признаюсь, пока мы в столице, и дня не пропускаю, чтобы не напиться. Да и его светлость позволяют себе здесь куда больше, чем дома. Уверен, если вы сейчас увидитесь с ним, то он и вас напоит.
– Князь устраивает очередное пиршество? – осведомился Мицухидэ.
Нобунага в последнее время стал пить гораздо больше, чем прежде, и Мицухидэ, прослуживший князю долгие годы, сразу это заметил.
Хидэёси частенько участвовал в этих празднествах, причем приходилось ему нелегко. В отличие от более сухощавого здоровяка Нобунаги, способного поглотить изрядное количество выпивки, Хидэёси, хоть и выглядел этаким деревенским здоровяком, был человеком болезненным, слабым, а потому быстро пьянел.
Мать до сих пор пеняла ему, что он не следит за своим здоровьем.
– Конечно, всякому хочется поразвлечься, но следи, пожалуйста, за собой, – твердила она. – Ты родился совсем слабеньким, и, пока тебе не исполнилось пять лет, соседи говорили, что ты не жилец.
Хидэёси знал, почему был в детстве таким болезненным. Когда мать вынашивала его во чреве, их семья бедствовала, и порой все они сутками не держали крошки во рту, поэтому он родился слабеньким, а выжил и окреп только благодаря стараниям матери. Хидэёси вспоминал материнские предостережения каждый раз, когда подносил полную чашечку сакэ ко рту. Не забывал он и о том, как горько плакала мать, когда отчим возвращался домой пьяным.
Никто, однако же, не осмелился бы назвать Хидэёси пьяницей. О нем говорили: «Пьет он немного, хотя и любит покутить. Правда, едва начав, сразу же напивается».
Вот и сейчас, коль скоро речь зашла о выпивке, как раз Мицухидэ, повстречавшийся ему в одном из переходов дворца, был изрядно под хмельком. Тем не менее тот почему-то надулся. Похоже, продолжительное пьянство Нобунаги глубоко тревожит его вассалов.
Хидэёси, засмеявшись, поспешил успокоить Мицухидэ.
– Я пошутил, – признался он, мотая хмельной головой. – Всего лишь немного пошутил. Попойка закончилась, и главное тому доказательство – то, что я тут, с вами, хоть и достаточно пьян. Ах нет, шучу, шучу! – И он опять весело рассмеялся.
– Вы негодник, – мягко пожурил его Мицухидэ.
Он терпеливо сносил шутки и насмешки Хидэёси, потому что хорошо к нему относился. Да и со стороны Хидэёси встречал только самые добрые чувства. К тому же, вышучивая своего соратника, тот никогда не выходил за рамки приличий и проявлял почтение.
Кроме того, Мицухидэ считал полезным поддерживать дружеские отношения с Хидэёси, немного превзошедшим его на служебном поприще и на военном совете занимающим более почетное место. Так же, как и большинство представителей знати, Мицухидэ гордился своим происхождением и образованностью. Конечно, он не смел проявлять непочтительность по отношению к Хидэёси, но позволял себе время от времени подчеркивать свое духовное превосходство над более высокопоставленным приятелем, снисходительно бросая ему поощрительные реплики типа: «Симпатичный вы все-таки человек».
Впрочем, Хидэёси не обижало присущее Мицухидэ высокомерие, он находил совершенно естественным, что человек, настолько превосходящий его происхождением, ученостью и умом, посматривает чуть-чуть свысока, и охотно признавал первенство Мицухидэ.
– Ах да, чуть не забыл, – как бы невзначай произнес Хидэёси. – Вас следует поздравить. Думаю, провинция Тамба будет достойной наградой вам и вполне заслуженной. Надеюсь, что вас ждет еще более успешное будущее, и молюсь о вашем дальнейшем благоденствии и процветании.
– Нет, я не заслуживаю наград, которыми щедро одаривает меня князь Нобунага. – Мицухидэ всегда старался ответить на учтивость еще большей учтивостью, однако, не удержавшись, добавил: – Подарок, конечно, великолепный – целая провинция, но она когда-то принадлежала самому сёгуну, да и сейчас там немало могущественных местных кланов, которые, запершись у себя в крепостях, отказываются признать мою власть. Так что ваши поздравления несколько преждевременны.
– Нет-нет, вы чересчур скромничаете, – возразил Хидэёси. – Как только вы перебрались в Тамбу вместе с военачальником Хосокавой Фудзитакой и его сыном, клан Камэяма признал свое поражение. Я с интересом следил за тем, как вы управляетесь с Камэямой, и даже его светлость похвалил вас за виртуозное воинское искусство. Вам ведь удалось окружить врага и захватить крепость, не потеряв при этом ни единого воина.
– Камэяма это лишь начало. Главные трудности ждут меня впереди.
– Жизнь только тогда доставляет истинное удовольствие, когда приходится преодолевать трудности. Да и что может быть лучше, чем привнести мир и покой в пожалованную тебе твоим князем провинцию и управлять ею во благо своих подданных. Притом не забывайте: вы теперь сами становитесь князем и получаете право делать все, что вам заблагорассудится.
В этот момент собеседники осознали, что их случайная встреча чересчур затянулась.
– Что ж, до встречи, – сказал Мицухидэ.
– Погодите-ка минутку! – воскликнул Хидэёси, внезапно о чем-то вспомнив. – Вы ученый муж, а значит, сможете сказать мне, какие японские крепости имеют главную сторожевую башню?
– В принадлежащей Сатоми Ёсихиро крепости, расположенной в Татэяме, провинции Ава, возвышается трехэтажная башня, видимая даже с моря. А в Ямагути, провинция Суо, Оути Ёсиоко построил в своей главной крепости четырехэтажную башню, наверное, самую высокую в Японии.
– Выходит, их всего две?
– Насколько мне известно, две. Но почему вы об этом спрашиваете?
– Да, знаете ли, сегодня мы с его светлостью обсуждали всевозможные строительные проекты, и господин Мори принялся усердно растолковывать нам преимущества крепостей с главными сторожевыми башнями. Он прямо-таки настаивал, чтобы крепость, которую князь Нобунага собирается строить в Адзути, имела как раз такую башню.
– Вот как? А кто такой этот господин Мори?
– Оруженосец его светлости, Ранмару.
Мицухидэ на мгновение нахмурился.
– Его рекомендация кажется вам сомнительной? – поинтересовался Хидэёси.
– Ну, не то чтобы сомнительной… – произнес Мицухидэ деланно безразличным тоном и, переменив тему, немного поболтал о пустяках, но вскоре, извинившись, простился с Хидэёси и поспешил во внутренние покои дворца.
Людей в коридорах дворца Нидзё сновало предостаточно. Одни только еще пришли повидаться с князем Нобунагой, другие уже спешили прочь.
Едва Хидэёси расстался с Мицухидэ, как его кто-то окликнул. Оглянувшись, он увидел перед собой Асаяму Нитидзё, неряшливого монаха на редкость безобразной наружности. Тот заговорил чуть ли не шепотом, точно собирался поведать своему собеседнику нечто чрезвычайно важное и секретное.
– Как мне показалось, князь Хидэёси, вы только что доверительно беседовали с князем Мицухидэ.
– Доверительно беседовал? – рассмеялся Хидэёси. – Да разве здесь подходящее место для доверительных бесед?
– Поверьте, ваш столь продолжительный разговор может кое у кого вызвать ненужные подозрения.
– Ах, ваше преподобие, да вы, часом, не выпили лишнего?
– Выпил. И как вы справедливо заметили, немного больше, чем следовало. Однако вам все-таки советую быть поосторожнее.
– Вы имеете в виду – с кувшинчиком сакэ?
– Да полно вам! Вы же прекрасно понимаете, что я советую не выставлять напоказ дружбу с Мицухидэ.
– И почему же?
– А вы не находите, что он чересчур умен?
– Конечно же нет! Каждый может подтвердить: самый умный человек во всей Японии это вы!
– Я?.. Да нет, что вы, я тугодум, – угрюмо пробурчал монах.
– Напротив, ваше преподобие, за вами прочно закрепилась репутация превосходного знатока, имеющего понятие едва ли не обо всем на свете. Обычный самурай, несомненно, уступает в просвещенности аристократу или богатому купцу, но никто в клане Ода не сравнится с вами опытом и мудростью. Даже князь Кацуиэ придерживается такого мнения.
– И при всем этом я не могу похвастаться подвигами на поле брани.
– Зато ваши выдающиеся способности проявились при возведении императорского дворца, вы умело управляете столицей и решаете денежные вопросы.
– Не пойму, вы льстите мне или же надо мной смеетесь?
– Честно говоря, и то и другое. Вы очень влиятельный человек, однако воины не признают вас своим командиром, поэтому я одновременно и льщу вам, и смеюсь над вами.
– С таким острословом, как вы, не поспорить! – воскликнул Асаяма и подобострастно расхохотался. Будучи значительно старше Хидэёси, монах заискивал перед молодым князем, признавая его превосходство.
К Мицухидэ Асаяма относился куда более настороженно.
– Признаюсь, меня давно тревожит холодный рассудок Мицухидэ, но до сих пор мне казалось, что эти подозрения лишь игра моего воображения, – разоткровенничался монах, – но сегодня мои доводы подтвердил человек, умеющий определять характер по внешности.
– О, физиономист! И что он выяснил относительно Мицухидэ?
– Это не просто физиономист, а настоятель Экэй – один из наиболее просвещенных мужей нашего времени. Он и рассказал мне обо всем, причем под страшным секретом.
– Так что же именно он вам сказал?
– По его мнению, у Мицухидэ внешность мудреца, способного увязнуть в собственной мудрости. И самое главное: этот человек может предать своего господина.
– Какая ерунда! Позвольте-ка и вам, Асаяма, дать совет.
– С готовностью его приму.
– Так вот учтите, вы вряд ли насладитесь заслуженным отдыхом в старости, если станете и впредь говорить подобные вещи. – Тон Хидэёси был сейчас крайне резок. – Я слышал о пристрастии вашего преподобия к интриганству, но и помыслить не мог, что вы посмеете посягнуть на одного из наиболее преданных вассалов его светлости.
В просторной комнате молодые оруженосцы, разложив на полу подробную карту провинции Оми, разглядывали ее, вытянув шеи, как утята.
– Смотрите, вот заводи на озере Бива! – воскликнул один из них.
– А вот храм Сёдзицу! И храм Дзёраку! – поддержал другой.
Ранмару сидел особняком в сторонке от остальных. Ему не исполнилось еще и двадцати, однако, если бы молодому человеку побрили лоб, он выглядел бы настоящим самураем. Однако Нобунага хотел, чтобы Ранмару по-прежнему оставался его оруженосцем.
Молодой человек не уступал изяществом куда более юным оруженосцам, но его прическа и наряд были ему уже явно не по летам.
Нобунага пристально всматривался в карту.
– Хороша! – пробормотал он. – Куда лучше, чем любая из наших военных карт. Ранмару, как тебе удалось столь быстро раздобыть такую замечательную карту?
– Моя матушка – она недавно удалилась в монастырь – узнала о том, что карту эту прячут в одном из храмов.
Мать Ранмару, принявшая в монашестве имя Мёко, была вдовой Мори Ёсинари, и теперь пятеро ее сыновей служили Нобунаге. Двоих младших братьев Ранмару – Бомару и Рикимару – князь также взял к себе оруженосцами. Они оказались толковыми мальчиками, однако Ранмару значительно их превосходил. Так считал не только безгранично привязанный к юноше князь Нобунага, но и все, кто был знаком с Ранмару. Каждому бросались в глаза его ум и проницательность. Этот юноша в детском платье на равных беседовал с военачальниками и самыми влиятельными вассалами князя, причем никогда не вызывал у них снисходительной насмешки.
– Что? Эту карту вручила тебе Мёко? – удивился Нобунага и пристально посмотрел на Ранмару. – Коль скоро она теперь монахиня, то может свободно посещать всевозможные храмы, но ей следует опасаться лазутчиков из братства монахов-воинов, продолжающих строить мне козни. Улучи минуту и передай ей мое предостережение.
– Моя мать – мудрая женщина и всегда ведет себя очень осторожно. Даже осторожней, чем я, мой господин.
Нобунага одобрительно кивнул и вновь принялся изучать на карте окрестности Адзути. Именно здесь он собирался воздвигнуть крепость, чтобы расположить в ней свою резиденцию и правительство. Это решение князь принял совсем недавно, осознав, что расположение крепости Гифу не отвечает его дальнейшим замыслам.
Нобунага вынашивал план завладеть местностью вокруг Осаки, но препятствием служила крепость Хонгандзи – оплот его жесточайших врагов, монахов-воинов.
Памятуя о прежних трагических ошибках сёгунов, Нобунага даже и в мыслях не держал идеи разместить правительство в Киото, куда более подходящим местом считая Адзути. Отсюда он мог бы следить за развитием событий в провинциях запада, равно как и наблюдать за успехами Уэсуги Кэнсина на севере.
Размышления князя прервал вошедший в комнату самурай, стоявший на страже возле дверей, который доложил, что князь Мицухидэ просит разрешения войти, желая попрощаться перед отъездом.
– Мицухидэ? Проси! – распорядился Нобунага, вновь склоняясь над картой.
Войдя в комнату, Мицухидэ с облегчением вздохнул: запаха сакэ здесь не чувствовалось. «Ах, этот балагур, – подумал он, – опять обвел меня вокруг пальца!»
– Мицухидэ, подойди-ка сюда! – воскликнул Нобунага и, не обращая внимания на учтивый поклон вассала, жестом пригласил его приблизиться к карте.
– Мне говорили, будто вы, мой господин, замыслили возводить новую крепость.
– Ну и что ты об этом думаешь? Взгляни-ка вот сюда: горная местность, берег озера – само Небо велит воздвигнуть здесь крепость, – с горячностью заметил Нобунага, который, судя по всему, уже окончательно принял решение и мысленно составил проект новой крепости, ибо уверенно провел пальцем линию на карте и добавил: – Вот отсюда и досюда. А у подножия горы, вокруг крепости, мы выстроим город и разместим в нем лучший во всей Японии купеческий квартал. Я не пожалею на строительство этой крепости ни сил, ни средств, но создам такое внушительное сооружение, что провинциальные князья раз и навсегда поймут: им со мной не тягаться. Не сочти мои слова за бахвальство, но крепости, равной той, что я задумал, не будет во всей империи.
Мицухидэ молчал, в задумчивости глядя на карту. Столь сдержанное отношение к проекту рассердило Нобунагу, уже свыкшегося со всеобщими восторгами и горячей поддержкой своего грандиозного замысла, и он раздраженно спросил:
– Так ты считаешь, что у меня ничего не выйдет?
– Нет, я вовсе так не думаю.
– Тогда, быть может, тебе кажется несвоевременным строительство крепости?
– Да нет, почему же… – уклончиво ответил вассал.
– Прекрасно, Мицухидэ, – вновь оживился Нобунага, – ты, как мне известно, посвящен в науку возведения крепостей, поэтому предлагаю тебе возглавить строительство.
– Нет-нет, – энергично запротестовал его гость. – Моих познаний для этого недостаточно.
– Почему ты так считаешь?
– Потому что возведение крепости – сродни командованию войском в большом сражении: нельзя жалеть ни людей, ни средств, а следовательно, вам надо назначить ответственным за строительство одного из испытанных военачальников.
– Ну и кто бы, по-твоему, подошел для этой должности?
– Пожалуй, князь Нива. К тому же он превосходно ладит с людьми.
– Нива? Да… он справится… – Об этом человеке подумывал и сам Нобунага, поэтому сейчас благосклонно кивнул. – Кстати, Ранмару предложил выстроить в этой крепости главную сторожевую башню. Как тебе эта идея?
Мицухидэ ответил не сразу, краешком глаза наблюдая за насторожившимся оруженосцем.
– Вы спрашиваете, мой господин, какие я усматриваю преимущества и недостатки многоэтажной башни?
– Да, именно об этом. Так построим или обойдемся без нее?
– Разумеется, башня не помешает, во всяком случае, крепость с ней будет выглядеть более величественной.
– Рад это слышать от тебя. Однако существуют разные башни. Посоветуй, какую предпочесть, ты ведь немало поездил по стране, изучая искусство возведения крепостей.
– Прошу простить меня, мой господин, но я не слишком хорошо разбираюсь в этом деле, – скромно заметил Мицухидэ. – Путешествуя в молодости по стране, я видел всего две или три крепости с многоэтажными башнями, причем все самой примитивной конструкции. А вот Ранмару, как мне кажется, все хорошенько продумал и изучил, поэтому ему и следует поручить выбрать наиболее подходящий тип башни.
Нобунага, и не думая щадить самолюбия одного из самых своих влиятельных вассалов, принялся развивать его мысль:
– Ранмару, ты обладаешь не меньшими знаниями, чем Мицухидэ, и, судя по всему, хорошо осведомлен о строительстве крепостей. Так выскажи нам свое мнение о том, какой должна быть главная башня.
Обескураженный оруженосец промолчал.
Однако Нобунага настаивал:
– Ну, так что же ты скажешь?
– Я слишком смущен вашими словами, мой господин, – пробормотал юноша и простерся ниц, спрятав лицо в ладонях. – Князь Мицухидэ смеется надо мною. Откуда мне знать что-либо о строительстве башен? Стыдно признаться, мой господин, но все, что я говорил вам… ну, будто Оути и Сатоми есть главные башни, как раз и поведал мне князь Мицухидэ, когда мы однажды были с ним в ночном дозоре.
– Значит, это вовсе и не твоя задумка?
– Нет, я просто хотел как бы невзначай навести вас на разговор о сторожевых башнях.
– Вот как? – рассмеялся Нобунага. – Ну ты и хитер!
– Но князь Мицухидэ, похоже, подумал, будто я украл у него эту мысль, – продолжил юноша, – рассердился на меня и, видимо, решил наказать. Потому-то он и предложил поручить сложное дело такому ничтожному человеку, как я. А ведь у него есть замечательные зарисовки башен Оути и Сатоми и даже кое-какие расчеты.
– Это правда, Мицухидэ? – спросил Нобунага.
Под пристальным взором князя вассалу изменило его обычное хладнокровие.
– Да, правда – пробормотал он.
Мицухидэ было жаль Ранмару, и он вовсе не собирался наказывать юношу, напротив, заговорил об учености молодого оруженосца только потому, что знал о привязанности к нему Нобунаги.
Конечно, Ранмару поступил глупо, выдав его рассказы за собственную идею, но если бы он, Мицухидэ, поставил на место и устыдил молодого оруженосца, то Нобунаге едва ли бы это пришлось по вкусу. И как знать, не досталось ли бы самому Мицухидэ от князя за то, что унизил его любимца. А потому он решил скрыть мелкий грешок Ранмару. Юноша же оказался весьма изворотлив.
Тем временем, подметив замешательство своего преданного вассала, Нобунага громко расхохотался:
– О, Мицухидэ, да ты, оказывается, тщеславен! Ну, так или иначе, а зарисовки-то эти по-прежнему у тебя?
– Их всего несколько, мой господин, и я сомневаюсь в том, что этого окажется достаточно.
– Посмотрим, одолжи-ка их мне ненадолго.
– Мой господин, я пришлю вам зарисовки и записи прямо сегодня, – пообещал Мицухидэ.
В душе он ругал себя за то, что покривил душой перед Нобунагой. Ссору удалось замять, однако неприятный осадок остался. Правда, когда они с князем перешли к обсуждению устройства крепостей в различных провинциях, а затем принялись просто разговаривать о том о сем, Нобунага вновь обрел превосходное настроение. Они отобедали вместе, а затем Мицухидэ удалился, ничуть не чувствуя себя обиженным.
На следующее утро, воспользовавшись тем, что Нобунага уехал из дворца Нидзё, Ранмару отправился проведать мать.
– Матушка, – поспешил предупредить юноша, – младший брат и другие оруженосцы рассказали мне, будто князь Мицухидэ говорил его светлости, что ты, дескать, совершая поездки по храмам, можешь передать военные тайны монахам-воинам. Ну ничего, вчера в присутствии его светлости я сумел отомстить этому наветчику. Ты ведь знаешь, после смерти отца наше семейство оказалось в такой милости у князя, как никакое другое, и конечно же многие нам завидуют. Поэтому прошу тебя, будь, пожалуйста, осторожна и не доверяй никому.
Сразу же после новогоднего празднества на четвертый год Тэнсё началось строительство крепости в Адзути и одновременно был заложен город невиданных доселе размеров. Шелковичные рощи исчезли буквально за ночь, уступив место тщательно спланированным городским улицам. Не успели люди опомниться, как на вершине горы появились контуры высокой главной башни. Цитадель, напоминающая мифическую гору Меру, имела четыре башни, сориентированные по четырем сторонам света, а в середине возвышался пятиэтажный сторожевой бастион. У его подножия стояло внушительных размеров каменное здание с многочисленными пристройками. В общей сложности в крепости имелось более ста сообщающихся друг с другом разноэтажных построек.
Мастеровой люд со своими орудиями, прихватив подручных, потянулся в Адзути со всех концов страны. Из столичного Киото и Осаки, из далеких западных провинций и даже восточных и северных шли кузнецы, каменщики, кровельщики, скобяных дел мастера, специалисты по изготовлению раздвижных ширм – одним словом, представители всех распространенных в Японии ремесел.
Прославленный Кано Эйтоку был приглашен расписывать двери, ширмы и потолки. Великий мастер на сей раз не придерживался исключительно принятых в его школе традиций, а взял все лучшее, что создали художники всевозможных творческих направлений, и, переосмыслив, создал блистательные работы, вдохнув новую жизнь в искусство, пришедшее в упадок за годы междуусобиц.
Художник, не ведая сна и отдыха, расписывал зал Сливового Дерева, зал Восьми Знаменитых Пейзажей, а также залы Фазана и Китайских Принцев. Мастера облицовки без устали надраивали, полируя до блеска, стены черного дерева. Привезенный из Китая художник по керамике также трудился не покладая рук. Дым над его печью для обжига клубился днем и ночью.
Одинокий странствующий монах с густыми бровями и крупным ртом осматривал крепость, что-то бормоча себе под нос.
– Да уж не Экэй ли это? – воскликнул Хидэёси. Покинув группу сопровождавших его военачальников, он подошел к монаху и слегка, чтобы не напугать, похлопал того по плечу.
– Ну как же! Князь Хидэёси! – обрадовался давнему знакомому монах.
– Вот уж не ожидал встретить вас здесь! – Притворно улыбаясь, Хидэёси вновь потрепал Экэя по плечу. – Давненько вас не видел, если не ошибаюсь, с той самой встречи в доме господина Короку в Хатидзуке.