Хидэёси хотелось как можно скорее сообщить своему князю о столь счастливом повороте событий, но доверять эту новость бумаге он счел чересчур опасным, ибо ее надлежало до поры держать в строжайшей тайне от клана Мори. Поэтому в Киото к Нобунаге отправился Камбэй.
Прибыв в столицу, он немедленно получил аудиенцию у Нобунаги.
Выслушав Камбэя, князь пришел в ярость. И это было тем удивительней, что ранее, приняв во дворце Нидзё Хамбэя, сообщившего о союзе с кланом Акаси, он очень обрадовался и горячо поблагодарил его. Теперь же Нобунага принялся отчитывать посланца Хидэёси.
– По чьему распоряжению заключен союз? Кто приказал Хидэёси? Да это же с его стороны настоящее предательство! Отправляйся и объяви ему об этом! – зло выкрикнул он, но, похоже, этих резких слов ему показалось недостаточно, и Нобунага поспешил добавить: – Хидэёси пишет о том, что через несколько дней приедет в Адзути вместе с Укитой Наоиэ. Так вот, передай ему, что я не хочу видеть Наоиэ. Да и самого Хидэёси тоже.
Озадаченный и встревоженный Камбэй поспешил в Хариму. Сгорая от стыда, он передал Хидэёси, столько сделавшему для победы своего князя, безосновательные упреки и обвинения Нобунаги. Единственное, что Камбэй себе позволил, так это немного смягчить выражения.
Однако, к удивлению Камбэя, Хидэёси вовсе не выглядел ни обескураженным, ни испуганным и даже попытался утешить своего совершенно подавленного соратника, который в тот момент с особой остротой осознал, что именно его замысел навлек на главнокомандующего княжеский гнев и тот волен сейчас распорядиться его жизнью и смертью.
– Ну, и как же вы поступите? Будете поддерживать союз с кланом Укита против воли самого Нобунаги? – осторожно осведомился Камбэй.
Хидэёси умел читать мысли Нобунаги, иначе ему не удалось бы столь успешно служить своему князю на протяжении двадцати лет. Поэтому он принялся разъяснять Камбэю ситуацию:
– Я отлично понимаю, почему князь рассердился на меня, скажу больше: мне с самого начала было известно, что он непременно рассердится. Когда Такэнака Хамбэй доложил о договоре с Акаси Кагэтикой, его светлость настолько обрадовался, что соизволил щедро одарить и Хамбэя, и меня. Он наверняка пришел к выводу, будто союз с Акаси позволит ему легко и быстро управиться с Укитой, а затем разделить их земли и раздать в награду своим преданным вассалам. А теперь, когда я перетянул Укиту на нашу сторону, ему будет не так-то просто заполучить эти земли.
– О, теперь я понимаю, почему так разгневался князь Нобунага. Но боюсь, вам будет непросто добиться даже встречи с ним. Он заявил, что не даст аудиенции ни Уките Наоиэ, ни даже вам, если вы вздумаете приехать в Адзути.
– Мне все равно необходимо с ним повидаться и не важно, гневается он на меня или нет. Это только повздорившим супругам полезно побыть врозь, чтобы не рассориться окончательно, а во взаимоотношениях между князем и его вассалом такая тактика исключена. Кстати, ничто не смягчит его гнева, кроме моих верноподданнических извинений. И тут уж не важно, наорет он на меня или поколотит, когда я с самым дурацким видом паду к его ногам.
У Хидэёси не было иного выхода, как отправиться в Адзути. Письменное предложение Укиты Наоиэ, находящееся у главнокомандующего, не имело законной силы до тех пор, пока его не одобрит Нобунага. Более того, этикет предписывал Уките Наоиэ лично отправиться к князю, объявить себя его вассалом и испросить у него дальнейших распоряжений.
В назначенный день Хидэёси и Наоиэ прибыли в Адзути, однако гнев Нобунаги еще не улегся. «Я их не приму», – таково было княжеское решение, переданное Хидэёси через оруженосца.
Хидэёси оказался в затруднительном положении, и ему не оставалось ничего другого, как ждать. Он вернулся в покои для гостей и поведал обо всем поджидавшему его Наоиэ.
– Его светлость сегодня в не особенно хорошем настроении. Не соблаговолите ли вы немного подождать аудиенции?
– Князь не в настроении? – удивленно воскликнул Наоиэ.
Решение заключить мир с кланом Ода он принял вовсе не потому, что обстоятельства не оставляли иного выхода. В конце концов, у него весьма недурное войско. Так в чем же дело? Что может означать столь холодный прием? Он, конечно, не позволил себе высказать возмущение вслух, но тем сильнее вознегодовал втайне.
Однако дальнейшие унижения он сносить вовсе не собирался и высказал Хидэёси свое намерение возвратиться в родную провинцию с тем, чтобы во всеоружии встретить врага, который единственно этого и заслуживает.
– Нет-нет, – стал отговаривать его Хидэёси. – Ну, сейчас нас не приняли, так что с того? Значит, примут позже. Давайте-ка съездим в город и развеемся!
Временно разместив Наоиэ в храме Сёдзицу, Хидэёси дождался, когда его гость переоденется в повседневное платье, и они отправились в город.
– Я уеду из Адзути нынче же вечером и проведу ночь в столице, – заявил обиженный Наоиэ. – А потом, я думаю, мне лучше вернуться в Бидзэн.
– Но зачем же вам так спешить? И почему бы еще раз не попробовать встретиться с Нобунагой?
– А у меня пропало желание с ним встречаться. – Впервые за несколько часов Наоиэ дал волю чувствам. – К тому же я нахожусь во вражеской провинции, и мне опасно здесь задерживаться. Пожалуй, следовало бы уехать прямо сейчас. Так лучше для нас обоих.
– Нет, что вы! Тогда я был бы опозорен.
– Мы с вами могли бы встретиться в другой раз, князь Хидэёси. Я благодарен вам за все, что вы сделали. Никогда не забуду вашу доброту.
– Пожалуйста, хотя бы переночуйте здесь. Мне невыносима мысль о том, что два клана, которые вроде бы удалось помирить, опять станут заклятыми врагами. Его светлость отказался принять вас сегодня, и у него имеются на то причины. Давайте проведем этот вечер вместе. За ужином я постараюсь вам все объяснить.
Наоиэ согласился остаться. Их с князем ужин удался на славу: мужчины шутили и смеялись, а по окончании трапезы Хидэёси как бы невзначай заметил:
– Ах да! Я ведь собирался рассказать вам, почему недоволен мною князь Нобунага.
Заинтригованный Наоиэ вынужден был отложить свой отъезд.
С безыскусной прямотой Хидэёси принялся объяснять, почему принятое им самостоятельное решение так огорчило Нобунагу.
– Не сочтите мои слова невежливыми, но обе провинции – и Мимасака, и Бидзэн – рано или поздно достались бы клану Ода. Поэтому заключать с вами мирный договор именно сейчас не было никакой необходимости. Более того: не сокрушив клан Укита, Нобунага лишается возможности раздать ваши земли своим военачальникам в награду за преданность. К тому же с моей стороны было непростительной дерзостью, не испросив разрешения его светлости, вести переговоры. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему он так сердится.
Наоиэ переполняли противоречивые чувства. Его лицо, раскрасневшееся было от выпитого сакэ, побледнело. Он теперь нисколько не сомневался, что Нобунага руководствуется именно теми доводами, которые ему привел Хидэёси.
– Поэтому-то князь в плохом настроении, – продолжил меж тем его собеседник. – Думаю, он не даст мне аудиенции и встретиться с вами тоже не захочет. Поверьте, я сгораю со стыда и испытываю чудовищную вину, ведь подписанный вами договор не имеет силы, пока его светлость не скрепит документ своей печатью. Мне не остается ничего иного, как вернуть его вам. Вы вправе порвать эту бумагу и, отказавшись от союза с нами, завтра же утром отправиться в Бидзэн.
С этими словами Хидэёси достал договор и вернул его Наоиэ. Но тот задумчиво глядел на пламя, мерцающее в высоких светильниках, и не спешил прикоснуться к злополучной грамоте.
Хидэёси молча ждал, как его собеседник поведет себя дальше.
Наоиэ наконец нарушил молчание:
– Я намерен просить вас еще раз попытаться убедить князя Нобунагу заключить союз с моим кланом.
Сейчас он вел себя как человек, в глубине души уже признавший свое поражение, тогда как до сих пор считал, что идет на уступки, поддавшись на уговоры Куроды Камбэя.
– Хорошо, если вы действительно верите в могущество клана Ода, то я согласен попробовать убедить его светлость пересмотреть свое решение.
Наоиэ провел в храме Сёдзицу больше десяти дней, дожидаясь того или иного решения своего дела. А Хидэёси тем временем срочно послал гонца в Гифу в надежде заручиться поддержкой Нобутады, чтобы с его помощью повлиять на своего господина. К счастью, у молодого князя были дела в столице, и он немедленно выехал в Киото.
Хитроумный Хидэёси устроил встречу Наоиэ и Нобутады. А затем, в результате заступничества сына, смягчился и сам Нобунага. Вскоре княжеская печать скрепила злополучный договор, и клан Укита, окончательно порвав с Мори Тэрумото, связал свою дальнейшую судьбу с Одой Нобунагой.
Но всего неделю спустя после этих событий один из военачальников Нобунаги, Араки Мурасигэ, изменил своему князю и перешел на сторону врага, подняв знамя восстания в самом клане Ода.
Предательство Мурасигэ
Это ложь! Наверняка ложь!
Нобунага отказывался верить известию об измене Мурасигэ. Но вскоре новость подтвердилась: сначала сам Мурасигэ, а затем двое его самых влиятельных вассалов, Такаяма Укон из Такацуки и Накагава Сэбэй из Ибараги, повинуясь своему верноподданническому долгу, подняли знамя восстания.
Глубокая горестная морщина прорезала лоб Нобунаги. Как ни странно, при столь неожиданном, да к тому же грозящем серьезными неприятностями повороте событий он не выказал ни необузданного гнева, ни всегдашней своей горячности. Ошибался тот, кто считал, что на нрав Нобунаги из четырех стихий влияет только одна – огонь. Ярость пламени и остужающая прохлада воды счастливо уживались в его душе.
– Позовите Хидэёси, – спокойно распорядился князь.
– Князь Хидэёси сегодня утром уехал в Хариму, – взволнованно ответил Такигава.
– Как? Уже уехал?
– Должно быть, он не успел еще отъехать далеко. С вашего разрешения, я оседлаю коня и попытаюсь догнать его, – предложил оруженосец Ранмару.
Нобунага велел ему поторапливаться.
Однако к полудню Ранмару еще не вернулся. А тем временем стали приходить сообщения из тех краев, где высились крепости Итами и Такацуки. Одно из донесений заставило Нобунагу побледнеть.
«Сегодня утром, на заре, флот клана Мори пришел в Хёго. Воины сошли на берег и расположились в крепости Мурасигэ в Ханакуме».
Дорога по берегу от Хёго до Ханакумы была единственным путем из Адзути в Хариму.
– Хидэёси не удастся прорваться, – произнес князь и в тот же миг осознал пагубные последствия мятежа, вследствие которого он лишился единственного пути, связывающего экспедиционную армию с Адзути. Ему показалось, будто вражеские руки сходятся у него на горле.
– А Ранмару вернулся?
– Еще нет, мой господин.
Нобунага вновь погрузился в невеселые размышления. Клан Хатано, клан Бэссё и Араки Мурасигэ внезапно сбросили с себя маски и предстали союзниками враждебных сил – кланов Мори и Хонгандзи. Князь понял, что его окружают, потому что на востоке в последнее время сблизились кланы Ходзё и Такэда.
Ранмару мчался, нахлестывая коня, по всей Оцу и в конце концов настиг Хидэёси неподалеку от храма Мии, где тот остановился передохнуть и задержался, услышав весть о восстании, поднятом Араки Мурасигэ. Князь послал Хорио Москэ с небольшим эскортом удостовериться, насколько правдива эта новость, и выяснить все подробности.
– Князь Нобунага послал меня вдогонку за вами, – спешившись сказал Ранмару. – Он велит вам возвратиться в Адзути как можно скорее.
Оставив своих людей у храма Мии, Хидэёси в сопровождении одного лишь Ранмару поскакал в Адзути, размышляя о том, почему князь приказал ему ехать обратно. Скорее всего, Нобунага взбешен известием о мятеже Мурасигэ, который стал служить князю клана Ода с тех пор, как тот осадил дворец Нидзё и изгнал оттуда сёгуна. Нобунага всегда благосклонно относился к людям, сумевшим оказать ему хотя бы малейшую услугу, а заслуги Мурасигэ он ценил особенно высоко, да и вообще выделял военачальника. И надо же так случиться, что именно один из княжеских любимцев Мурасигэ предал своего господина!
Впрочем, Хидэёси корил самого себя ничуть не меньше, чем изменника Мурасигэ. Тот был вторым по должности в войске, которым командовал Хидэёси, и отношения между ними сложились достаточно близкие, но он даже не догадывался о том, что его ближайший соратник способен на предательство.
– Ранмару, ты уже слышал новости? – спросил Хидэёси княжеского оруженосца.
– Вы имеете в виду предательство князя Мурасигэ?
– Да, я говорю об этом. Что побудило его восстать против князя Нобунаги? Чего ему не хватало?
Путь им предстоял длинный, и, чтобы не загнать лошадей, Хидэёси перешел на рысь. Он обернулся к Ранмару, ехавшему в нескольких шагах позади него, и вопросительно посмотрел на юношу, ожидая ответа.
– Кое-какие слухи ходили и раньше, – сказал Ранмару. – Поговаривали, будто один из вассалов князя Мурасигэ продавал армейский рис монахам-воинам из Хонгандзи. В Осаке вечно не хватает риса. А теперь, когда дорога по суше во многих местах перекрыта, да и морские пути заблокированы нашим флотом, цена на рис резко подскочила, и продавец может в два счета разбогатеть. Так вот, недавно делишки вассала князя якобы выплыли наружу, и Мурасигэ, зная, что князь Нобунага с него сурово спросит, решил упредить удар и поднял знамя восстания.
– Сдается мне, – возмущенно воскликнул Хидэёси, – что все это наверняка ложь, злонамеренные измышления, нарочно распускаемые врагами!
– Мне тоже кажется, что это ложь. Насколько я могу судить, люди просто завидуют славе князя Мурасигэ. И я почти уверен: слух распущен нарочно, причем в интересах вполне определенной особы.
– И что же это за особа?
– Князь Мицухидэ. Как только пошли эти слухи, он ни единым добрым словечком не обмолвился о Мурасигэ, особенно в присутствии князя Нобунаги. Я ведь всегда нахожусь неподалеку от его светлости и прислушиваюсь ко всему, о чем толкуют. Смею вас уверить, вся эта история мне просто отвратительна. – Ранмару внезапно замолчал, сообразив, что и так уже сказал слишком много лишнего, и теперь сожалел об этом.
Но Хидэёси, казалось, вовсе и не прислушивается к его словам. Во всяком случае, внешне он оставался совершенно невозмутим.
– Я уже вижу Адзути. Давай-ка поторопимся! – воскликнул он, хлестнул коня и помчался вперед, больше не обращая внимания на своего спутника.
У главных ворот в крепость царило непривычное оживление. Княжеские вассалы, их оруженосцы, гонцы из окрестных мест и из соседних провинций – все, прослышав о восстании Мурасигэ, поспешили сюда. Хидэёси и Ранмару, с трудом миновав толпу, оказались во внутренней цитадели – и тут услышали о том, что проходит военный совет с участием Нобунаги. Ранмару проскользнул в зал совета, пошептался с князем и, возвратившись, доложил Хидэёси:
– Князь велит вам ждать его в Бамбуковом зале.
Молодой человек провел Хидэёси в трехэтажную башню, потому что Бамбуковый зал представлял собой часть жилых покоев самого Нобунаги. Хидэёси уселся у окна и стал глядеть на озеро. Вскоре появился Нобунага и без лишних церемоний сел рядом со своим вассалом, которому явно был рад. Хидэёси, вежливо поклонившись, не произнес ни слова. Некоторое время они сидели молча. Ни тому, ни другому не хотелось тратить слов попусту.
– Ну и что же ты, Хидэёси, обо всем этом думаешь? – наконец прервал молчание князь. Судя по его словам, множество противоречивых мнений, высказанных на совете, еще не сложились в окончательное решение.
– Араки Мурасигэ, по-моему, на редкость честный и преданный человек. Его, пожалуй, можно назвать простаком, правда, я с трудом представляю себе, что он мог оказаться настолько прост.
– Нет. – Нобунага резко покачал головой. – Мне кажется, дело тут не в его простоте. Он отъявленный негодяй. Ему показалось мало того, что он получал от меня, и он решил вступить в союз с Мори, надеясь получить от них больше. Это поступок ограниченного человека, заигравшегося в прятки с самим собой.
– Нет, мой господин, все-таки Мурасигэ простак. Он был вами так обласкан, что большего и желать невозможно.
– Человек, собирающийся поднять восстание, непременно восстанет, какими милостями его ни осыпь.
Нобунага сейчас не вполне владел своими чувствами. Впервые Хидэёси довелось услышать, как князь называет человека негодяем. Похоже, он не знал, как поступить. Впрочем, спроси у самого Хидэёси, что теперь делать, он тоже не дал бы ответа. Нанести немедленный удар по крепости Итами?.. Попробовать образумить Мурасигэ, чтобы он добровольно отказался от мыслей о восстании?.. Ни один ответ не казался заведомо предпочтительным. Одну-единственную крепость Итами взять, конечно, нетрудно. Но ведь вторжение в западные провинции уже началось. Стоит сейчас отвлечь армию на второстепенную военную операцию – и, по всей вероятности, им придется пересматривать все дальнейшие планы.
– Почему бы мне не поехать к Мурасигэ и не поговорить с ним? – неуверенно предложил Хидэёси.
– Выходит, ты считаешь, что нам пока лучше не прибегать к силе?
– Да, я думаю не следует делать этого без крайней необходимости.
– Мицухидэ и еще несколько членов совета тоже предлагают не прибегать к силе. Теперь вот и ты к ним присоединился. Однако мне кажется, послом к Мурасигэ лучше отправиться не тебе.
– Но почему, мой господин? В конце концов, я частично несу ответственность за происшедшее, ведь Мурасигэ был моим подчиненным, даже более того: заместителем. И если он совершил такую глупость, то кому же…
– Нет! – Нобунага решительно тряхнул головой. – Нельзя посылать к нему человека, с которым он состоит в приятельских отношениях. Я пошлю Мацуи, Мицухидэ и Мами, да и то всего лишь затем, чтобы подтвердить или опровергнуть слухи.
– Что ж, это верно, – покорно согласился Хидэёси, однако он чувствовал необходимость перевести разговор в несколько иное русло, причем, как ему подумалось, в интересах и Нобунаги, и Мурасигэ, поэтому он добавил: – Пословица гласит, что ложь в устах буддийского монаха – мудрость, а восстание в самурайском клане – политика. Вам не следует ввязываться в боевые действия, потому что тем самым вы сыграете на руку клану Мори.
– Неужели ты думаешь, что я этого не понимаю?
– Мне хотелось бы дождаться здесь результатов миссии, но меня тревожит положение дел в Хариме. Поэтому я, с вашего разрешения, вскоре уеду.
– Вот как? – Нобунаге явно не хотелось расставаться с Хидэёси. – Но ты едва ли теперь сможешь проехать через Хёго.
– Не беспокойтесь, мой господин, я отправлюсь морем.
– Будь по-твоему. Чем бы дело ни кончилось, я немедленно дам тебе знать об этом. И ты постоянно сообщай мне обо всем, что у тебя происходит.
Хидэёси простился с князем. Несмотря на сильную усталость, он в тот же день выехал из Адзути, пересек озеро Бива, переночевал в храме Мии, а утром отправился в Киото. Послав вперед двух оруженосцев с наказом держать наготове корабль в Сакаи, сам он с несколькими вассалами поехал в храм Нандзэн. Хидэёси очень хотелось повидаться с Такэнакой Хамбэем, предававшимся в уединении размышлениям и медитации.
Монахи, разумеется, переполошились, завидев столь высокопоставленного гостя, но Хидэёси, отведя одного из них в сторонку, попросил на этот раз обойтись без подобающих его положению церемоний.
– У моих людей вдоволь съестных припасов, так что все, о чем мы вас попросим, это кипяток, чтобы заварить чай. И поскольку я заехал сюда лишь для того, чтобы навестить Такэнаку Хамбэя, то сразу к нему и отправлюсь. Но после беседы с ним я бы с удовольствием подкрепился.
Покончив с распоряжениями, Хидэёси спросил:
– А как Хамбэй себя чувствует? Надеюсь, получше?
– Если и получше, то совсем немного, мой господин, – уныло ответил монах.
– А снадобья свои он принимает?
– И утром, и вечером.
– И лекарь его регулярно осматривает?
– Да, к нему приезжает лекарь из Киото, и князь Нобунага постоянно присылает сюда своего личного врача.
– Он выходит из своих покоев?
– Уже дня три не выходил.
– А где он сейчас?
– Вы найдете его в уединенном домике в саду.
Едва Хидэёси вышел в сад, как к нему подбежал один из слуг Хамбэя:
– Мой господин только что переоделся и готов к встрече с вами.
– Ему не следовало бы вставать, – ответил Хидэёси и быстро пошел к уединенному домику.
Услышав о приезде Хидэёси, Хамбэй распорядился убрать постель и навести порядок в комнате, а сам тем временем переоделся. Затем, пройдя по деревянному настилу к ручью, текущему в саду около бамбуковых ворот, вымыл лицо и руки. И как раз в это мгновение кто-то похлопал его по плечу.
Хамбэй обернулся.
– Ах, я и не знал, что вы здесь, – произнес он, опускаясь на колени. – Прошу пожаловать сюда, в домик.
Для того чтобы войти, надо было наклонить голову. Хидэёси непринужденно опустился на циновку. В комнате отсутствовали какие-либо украшения, кроме гравюры на стене. Яркий наряд и доспехи Хидэёси, вполне уместные среди буйного великолепия красок, царившего в Адзути, здесь, в приюте отшельника, казались непозволительно роскошными.
Хамбэй прошел на веранду, поставил одну-единственную белую хризантему в вазу, сделанную из колена молодого бамбука, вернувшись в комнату, поместил вазу в альков и сел рядом со своим гостем.
Хидэёси догадался: хотя постель и была убрана, Хамбэй опасался, что запах лекарств и гнетущая атмосфера больничного помещения покажутся гостю неприятными, а потому и решил освежить воздух ароматом цветка.
– Здесь просто замечательно, и вам незачем утруждать себя. – Хидэёси с тревогой посмотрел на своего друга. – Хамбэй, а вам не вредно вставать с постели?
Хамбэй чуточку отодвинулся от него и опять низко поклонился. Но эти знаки почитания не могли скрыть его радости от неожиданного появления Хидэёси.
– Пожалуйста, не беспокойтесь. Последние несколько дней стояли холода, поэтому мне не хотелось никуда выходить. Но сегодня немного потеплело, и я так или иначе собирался отправиться на прогулку.
– Скоро в Киото придет зима, и, как утверждают, в это время года здесь холодно, особенно по утрам и по ночам. Не перебраться ли вам в более теплые края?
– Нет-нет. С каждым днем я чувствую себя все лучше и до наступления зимы надеюсь окончательно поправиться.
– Если вам действительно стало лучше, то тем более имеет смысл отдохнуть как следует. Ваше здоровье, учтите, заботит не только вас, да и не вам одному принадлежит. Вы нужны стране.
– О, вы мне льстите.
Хамбэй отпустил голову и потупил взор. Руки его соскользнули с колен и вместе с каплями слез коснулись пола, когда он почтительно поклонился Хидэёси. Какое-то время гость и хозяин молчали.
«Как же он похудел, – с грустью думал Хидэёси. – Запястья стали тонкими, как палочки для еды, щеки ввалились. Неужели Хамбэй и впрямь неизлечимо болен?» От таких размышлений у Хидэёси защемило в груди. Разве не он сам увлекал этого больного человека следом за собой в водоворот бесчисленных сражений? Сколько раз ему, несчастному, довелось мокнуть под дождем и стыть под ветром? И в мирные времена не кто иной как Хидэёси перегружал его заботами о внутренних и внешних делах провинции, не давая ни единого дня отдыха. Почитая Хамбэя как своего учителя поручения он ему давал как вассалу.
Хидэёси понимал, что пусть и отчасти, но все же способствовал усугублению болезни Хамбэя, и его захлестнуло острое ощущение вины. В конце концов, с сочувствием глядя на своего друга, он заплакал и сам. Прямо перед ним, расточая аромат и впитывая воду из вазы, стояла белая хризантема.
Хамбэй клял себя за то, что расстроил Хидэёси. Непростительный поступок вассала и постыдное малодушие воина – заставлять своего господина, на котором лежит тяжкое бремя ответственности, проливать слезы.
– Я подумал, что вы, должно быть, очень устали после всех этих сражений, а потому и срезал для вас хризантему, – сказал Хамбэй.
Хидэёси немного помолчал, не отводя глаз от цветка в вазе, а затем произнес:
– Какой чудесный аромат. На горе Хираи тоже растут хризантемы, но я никогда не обращал внимания на то, как они красивы и как замечательно пахнут. Должно быть, множество цветов втоптали мы в землю окровавленными сандалиями. – Хидэёси принудил себя рассмеяться, чтобы разогнать печаль и подбодрить Хамбэя.
Князь и его вассал были одинаково предупредительны по отношению друг к другу.
– Находясь здесь, я, как никогда, явственно ощущаю, до чего трудно заставить душу и тело действовать согласованно, как единое целое. Сражения отнимают у меня все время, и я чувствую, как день ото дня грубею. А здесь мне так спокойно и хорошо, я испытываю необычайное умиротворение.
– Что ж, людям необходим и отдых, и покой. Но только время от времени, ибо иначе жизнь покажется пустой. У вас же, мой господин, нет ни единой минуты покоя – одна напасть сменяет другую, поэтому часок-другой тихой беседы кажется вам лучшим лекарством. Что же касается меня…
Хамбэй, похоже, собирался еще раз попенять на собственную немощь и извиниться, но Хидэёси поспешил увести разговор от тягостной темы:
– Кстати говоря, вы уже слышали о том, что Араки Мурасигэ вздумал поднять восстание?
– Да, прошлым вечером мне рассказали об этом во всех подробностях.
Слова Хамбэя прозвучали столь безэмоционально, будто речь шла о совершеннейшем пустяке.
– Мне хотелось бы немного потолковать об этом с вами, – признался Хидэёси, подсаживаясь поближе к собеседнику. – Князь Нобунага более или менее твердо решил прислушаться к доводам Мурасигэ, если, конечно, таковые у него имеются, и попытаться восстановить с мятежником прежние отношения. Но я не уверен, что поступать так и в самом деле разумно, да и кто знает: а вдруг Мурасигэ восстал всерьез? Что нам в этом случае предпринять? Мне хотелось бы услышать ваше мнение, причем без малейшей утайки.
Хидэёси ожидал от Хамбэя какого-нибудь хитроумного плана, способного в корне изменить положение дел. Но тот ответил кратко:
– Мне кажется, что князь Нобунага предложил самый разумный подход к решению проблемы.
– По-вашему, посланцы из Адзути сумеют умиротворить Мурасигэ и восстановить порядок в крепости Итами без каких бы то ни было насильственных действий?
– Нет, конечно же нет, – покачал головой Хамбэй. – Мне кажется, что теперь, когда над крепостью Итами поднято знамя восстания, приверженцы Мурасигэ вряд ли с легкостью спустят его с башни и вновь подчинятся власти Адзути.
– Тогда стоит ли попусту тратить время, направляя посольство в Итами?
– Переговоры в любом случае не лишены смысла. Проявив человечность и указав приверженцу на его ошибку, князь Нобунага предстанет в выгодном свете в глазах всего мира. А Мурасигэ такой поворот событий наверняка повергнет в смятение, если не в панику, и стрела, выпущенная неправедно, – заметьте, не во врага, а в господина, – утратит силу еще в полете.
– И все-таки, если схватки не избежать, как, на ваш взгляд, нам уместнее напасть на мятежника? И какое развитие событий в западных провинциях вы предвидите?
– Мне кажется, ни Мори, ни Хонгандзи не поторопятся сейчас ввязаться в драку. Мурасигэ уже восстал, деваться ему теперь некуда, и они предпочтут пока понаблюдать за кровавой схваткой со стороны. И только увидев, что наше войско в Хариме или в Адзути утратило боевой дух, нахлынут со всех сторон.
– Да, они наверняка постараются извлечь для себя выгоду из сотворенной Мурасигэ глупости. Не знаю, на что ему вздумалось обидеться или на какой крючок он попался, но Мори и Хонгандзи, конечно, используют его как щит, под прикрытием которого предпримут собственные действия. А когда надобность в щите отпадет, его можно будет просто-напросто отшвырнуть. По части воинских доблестей Мурасигэ нет равных, но в остальном он человек недалекий. Если у нас появится какая-нибудь возможность оставить его в живых, я ею с радостью воспользуюсь.
– Вы правы, такого человека лучше уберечь от смерти и вновь превратить в союзника.
– Но допустим, миссия из Адзути окажется безуспешной. Кто, на ваш взгляд, может повлиять на Мурасигэ?
– Попытайтесь для начала послать Камбэя.
– А что, если этот упрямец откажется встретиться с Камбэем?
– Тогда клан Ода обратится к нему в последний раз.
– И чьими же устами?
– Вашими, мой господин.
– Моими? – Хидэёси на мгновение задумался. – Что ж, вполне возможно. Но тогда уже все равно будет слишком поздно.
– Попробуйте напомнить ему о долге и смягчите его сердце своей дружбой. Если он пренебрежет и этим жестом доброй воли, вам не останется ничего другого, как обрушиться на него и силой погасить пламя восстания. Однако и в этом случае не стоит брать крепость Итами с ходу, потому что Мурасигэ уповает не столько на неприступность этой крепости, сколько на поддержку своих ближайших сторонников.
– Вы имеете в виду Накагаву Сэбэя и Такаяму Укона?
– Да, эти двое – правая и левая рука Мурасигэ, без них он превратится в безрукого. Причем учтите, перетянув на нашу сторону хотя бы одного из них, вы без особого труда завербуете и другого.
Хамбэй сейчас, казалось, забыл о слабости и, приводя свои доводы, чуть ли не разрумянился от возбуждения.
– Но каким образом мне найти общий язык с Уконом?
Хамбэй, не раздумывая, ответил:
– Такаяма Укон яростный приверженец так называемого христианства. Предоставьте ему возможность проповедовать свою веру людям, и он, вне всякого сомнения, расстанется с Мурасигэ.