— Вы понимаете мою мысль?..
Стрижайло понимал глубину олигархической мысли, опережая интуицией услышанное. Электронная летописная строчка бежала, бесшумно пересказывая «повесть временных лет», когда комсомольский вожак Маковский участвовал в молодежном международном движении. Посещал закрытые профилактории Крыма, где, под бдительным оком КГБ, среди симпозиумов, спортивных состязаний и оргий, завязывались связи разведки, финансировались фестивали и презентации. Там же возник ослепительный замысел по созданию кооператива «Глюкос», — странное имя аргентинской девушки, дарившей свое смуглое тело группе неутомимых комсомольцев. Первые деньги, заработанные на торговле компьютерами, были той узенькой Волгой, что течет ручейком в валдайских болотах, лишь позднее, выходя на равнину, превращается в великую русскую реку.
— Наша корпорация — прямая наследница СССР. Мы пришли на нефтяные поля Сибири к моменту, когда они были превращены в залежи ржавых труб, поваленных буровых, в озера разлившейся нефти. В городах исчезли тепло и свет, и они выглядели, как бетонные морги. Недавние передовики производства, почетные нефтяники, герои соцтруда превратились в заросших шерстью неандертальцев, добывающих огонь трением и пожирающих бездомных собак и кошек. Мы явились в Сибирь, как «Весна Священная». Тундра озарилась алмазными огнями буровых. Трущобные поселения стали «Городами счастья». Мы спасли от разорения драгоценное наследие СССР, ставшее залогом великого русского будущего. Такие корпорации, как наша, объединившись, положат начало новой полноценной России, вернувшей себе утраченные территории и утраченное величие…
|
|
Эти патетические слова сопровождались чудесным запахом сладкого дыма, как если бы невидимый священник пронес через комнату курящее кадило с красным угольком и тлеющей капелькой ладана. Стрижайло догадался, что запахи поступают в комнату вместе с воздухом кондиционера, создавая восхитительные галлюцинации, столь желанные для звездоплавателей.
«Глюки» — вот что таилось в глубине аргентинского имени «Глюкос», волшебно переселилось в название нефтяной корпорации, и теперь витало в душистом воздухе комнаты.
Память Стрижайло, соединенная модемной связью с электронным досье Маковского, подпитывалась информацией. Рожденье коммерческого банка «Глюкос», куда стекались деньги табачных «теневиков», грузинских мафиози, «красных директоров» автомобильных заводов, а так же беспроцентные и безвозвратные кредиты Центробанка, на огромном, мертвенном теле которого поселилось суетливое множество банков-упырьков, возглавляемых недавними комсомольцами и офицерами внешней разведки. Банк Маковского изобретательными стараниями молодого банкира превратился в легальный «общак» отставных генералов КГБ и действующих министров правительства, он проводил операции: «нефть в обмен на детское питание», «хлеб в обмен на наркотики», «оружие в обмен на демократию», «либеральные ценности в обмен на фальшивые авизо». Тогда же на небоскребах Нового Арбата загорелась огромная, стоцветная, как ночная радуга, надпись «Глюкос». В холодных дождях, на ее перевернутом отражении, собирались продрогшие проститутки, чтобы ненадолго, перед тем, как их разберут по саунам и бандитским притонам, оказаться в перламутровом зареве счастья.
|
|
— Преуспевание нашей корпорации, конечно же, основано на современных технологиях добычи и транспортировки нефти. Конечно же, на блистательном менеджменте, к которому мы привлекаем лучшие силы России, Европы, Америки. Не только на глубинном, геостратегическом прогнозе мировой экономики, с учетом возможных кризисов, войн, иссякания углеводородов земли. Наше преуспевание базируется, прежде всего, на философии «либеральных ценностей», на категории «свободы», которая, являясь достоянием отдельного человека, перетекает в коллектив, в корпорацию, а оттуда — в общество. Свобода обеспечивает нам самые высокие показатели труда, развитие того, что в советское время называлось «человеческим фактором». Именно в наших «Городах счастья» человек по капле выдавливает из себя раба. По нефтяной капле, если угодно. Именно в нашей корпорации, на нефтяных полях Заполярья, происходит подлинная реабилитация узников ГУЛАГа, их истинное, пусть и посмертное освобождение, — через свободный труд их потомков, раскрепощенную волю народа, благоденствие личности, корпорации, Родины…
Стрижайло понимал, что перед ним разворачиваются тезисы предстоящего проекта, к которому привлекает его Маковский, надеясь, что каждый тезис будет превращен в фейерверк заказных статей, интернет-компаний, политологических симпозиумов, где средствами высоколобых докладов, комиксов «политарта», эстрадных гастролей, а также тонких инсинуаций и интриг, возникнет новый образ олигарха-радетеля, искупающего своим великолепным явлением все мракобесие и ужас «реформ». Как если бы на гнилой свалке отбросов, расшвыривая мусор и прах, поднялся сияющий пророк и спаситель, озаряя ночь. Тезисы предлагались в компактной, пригодной для усвоения форме. Само же усвоение стимулировалось системой запахов, располагающих слушателя к прекрасному, помещая в это неназойливое «прекрасное» предназначенный для усвоения тезис.
|
|
Сейчас в комнате пахло холодным арбузом и той восхитительной свежестью, какой веет от первого снега. Этот чудесный запах породил образ нежной девственной белизны, среди которой сочно краснел разрезанный надвое арбуз, алый, с черными семечками, где в сладкой холодной мякоти были спрятаны предлагаемые суждения. Стрижайло поглощал эти суждения вместе с розовыми сочными дольками, отделяя их ножом от полумесяца с зеленым лакированным ободком. Однако не забывал при этом считывать из досье информацию.
Переход от банка «Глюкос» к нефтяной корпорации того же названия был связан с увлекательной придворной интригой, в которой участвовали седовласый, с рюмкой охлажденной водки, завернутый в белую простыню Президент, однажды, по высокой протекции, пригласивший Маковского в баню, а также сильная духом и здоровая упитанным телом дочь Президента, в ту пору напряженно решавшая, какой тип мужчины является оптимальным для России «переходного периода». Она искала этот тип среди журналистов, бизнесменов, министров, актеров «Театра сатиры», шоферов службы охраны, а также среди заезжих венецианских жонглеров и африканских пигмеев, приглашенных, за их рост и уровень развития, на «Конгресс малых народов Севера», где дочь и познакомилась с Маковским. Результатом этого краткого, энергоемкого знакомства было приобретение банком «Глюкос» нефтяных полей в Западной Сибири, которые в ту пору были начисто разворованы демократическими чиновниками Минтопэнерго, а так же посредниками, перепродающими нефть на западные рынки. Маковский, облетая вертолетом свои новые владения, ужасался зрелищу разрушенной советской цивилизации. Там же, сквозь шум вертолетных винтов, дал приказ начальнику безопасности, чеченцу Арби уничтожать посредников, словно ненасытных волков. Это выглядело, как сибирский «блицкриг», во время которого тундра озарялась северным сиянием автоматных очередей, разноцветными взрывами фугасов, завораживающими пожарами нефтедобывающих контор и офисов. Когда пришла долгожданная весна, и стали сходить снега, множество неопознанных трупов, изгрызенных лисами и росомахами, обнаружились на поверхности зацветающей тундры.
— Я только что назвал систему «либеральных ценностей» философией. Я оговорился. Это религия. Во всех мировых религиях, — христианстве, иудаизме, исламе, — свобода является основополагающим догматом. Христос, Моисей, Магомет проповедовали свободу человеческой воли, которая только одна, через великие труды и свершения, приближает человека к абсолютному блаженству и счастью. Каждый баррель нефти, добытый свободными людьми корпорации «Глюкос», увеличивает свободу мира, приближая, говоря языком старомодным, «Рай на земле». «Города счастья», где пока что проживает избранная, ограниченная часть человечества, транслируют свободу через магистральные нефтепроводы в самые отдаленные регионы земли, пополняют копилку «либеральных ценностей». Таким образом, из страны традиционного деспотизма Россия превращается в кладезь свободы. Недаром мы построили в столице нашей нефтяной империи, на берегу Оби, православный храм, мечеть и синагогу…
Перечисляемые тезисы, выстроенные в пирамидальном порядке, приближали Стрижайло к завершающей цели, ради которой могущественный, с блестящим умом и несметным состоянием олигарх, изменяя правилу олигархического уклада, пригласил его домой, предпочтя домашнюю беседу ужину в дорогом ресторане. Эта цель еще не была видна, но уже посылала магические вспышки, волшебные лучи и восхитительные ароматы. В гостиной нежно и чарующе пахло жасмином. Стрижайло, поддавшись иллюзии, стал искать глазами куст, усыпанный белыми, как сливки, цветами.
Досье, подключенное к серому веществу головного мозга, продолжало закачивать в Стрижайло бесшумную информацию, от которой взволнованно переливались нейроны, делая похожим мозг на мерцающие огни большого города с разноцветными рекламами ночных клубов, отелей и супермаркетов.
Следующая волна экспансии «Глюкоса» была направлена на захват нефтеперегонных заводов Сибири, Поволжья, Центральной России. Территории, покрытые нержавеющей сталью реакторов, колонн, вьющихся труб, фантастические сферы, цилиндры, ажурные мачты переходили под контроль Маковского, как переходят под пяту полководца поверженные города. Убитых было немного. Их тайно хоронили в бульдозерных рвах, опускали в цистерны с соляной кислотой, заливали жидким бетоном. Захват портовых терминалов на Черном и Баренцевом морях совершился почти безболезненно, стоило выкрасть дочь директора новороссийского порта, а также, проведя энергичную выборную компанию, сменить мэра Мурманска. Нефтеперегонные мощности в Литве достались Маковскому почти даром, после пожертвования миллиона долларов в предвыборный фонд Президента. Повсеместно, куда приходила победоносная компания, возникал осмысленный порядок, — «орднунг», как говорили менеджеры. Росло производство, улучшались условия жизни. И повсюду, — над крышами городов, над буровыми и нержавеющими башнями, на ложках в рабочих столовых, на золотых сувенирах для отличившегося персонала, — везде красовалась эмблема «Глюкоса». Равнобедренный треугольник с помещенным в центр всевидящим оком, рыжим, зорким, с мерцающим острым зрачком.
Стрижайло неслышно охнул, рассматривая лицо Маковского. Мягкое, благовидное, с чертами благородной гармонии, оно имело одну аномалию, а именно — правый глаз. Отличный от левого, карего, под темной пушистой бровью, этот правый был рыжий, ястребиный, беспощадно-пронзительный. Зрачок трепетал. Гневно выгибалась рыжая жесткая бровь. Этот глаз был недремлющим оком хищной, нахохленной птицы. Именно этот глаз, заключенный в магический треугольник, был изображен на эмблеме «Глюкоса». Озирал несметные богатства компании, смотрел на каждого работника из фарфоровой чашки, брезентовой робы, с экрана корпоративного телевидения. «Глаз вопиющего в пустыне» — подумал Стрижайло, представив раскаленную Нубийскую пустыню, среди которой пылал, издавал нечеловеческий вопль желтый глаз незримой космической птицы.
— Мы проделали огромный путь из царства деспотии в царство свободы, путь тернистый, с множеством потерь и лишений. И вот теперь, когда главные тернии позади, и дорога все лучезарней, наш Президент задумал поворот с полпути назад. Этот поворот столь же неугоден и неразумен, как пресловутый поворот северных рек. Его отказ от либеральных ценностей реакционен и нуждается в серьезной коррекции. С каждой нефтяной каплей мы выдавливаем из себя раба, а он вновь закачивает в нас рабство, как закачивают в нефтяной пласт воду. Мы тратим огромные средства, чтобы перекодировать исторически несвободное население России. Превратить его из патриотов-государственников, видящих в центре русской жизни деспотическое государство, в патриотов-либералов, исповедующих либеральную Россию свободных граждан. Эта «перекодировка» связана с изменением генетического кода, требует терпения, последовательности и любви к соотечественникам. Чего напрочь лишен наш Президент, выходец из архаических, изживших себя структур, к которым я отношу органы государственной безопасности…
Рыжий глаз хищной разгневанной птицы одиноко мерцал в раскаленной пустыни, издавая нечеловеческий вопль, от которого высыхали оазисы, рушились храмы, падали замертво верблюды и погонщики караванов. Взгляд этой вещей птицы остановился на Стрижайло. Выбрал для какой-то роковой и неизбежной задачи, смысл которой медленно всплывал среди неторопливых речений. И чтобы избавить Стрижайло от палящего зноя пустыни, уберечь его слух от невыносимого вопля, в комнате разлилась свежая прохлада, какая бывает после летней грозы, когда воздух пропитан озоном, в небе стоит великолепная радуга, а помятая трава под ногами — в каплях воды, в слипшихся колокольчиках и ромашках.
Досье, этот электронный информатор, продолжало обогащать Стрижайло сведениями о вельможном собеседнике. Маковский был главным спонсором, обеспечившим победу на выборах седовласого, с прогнившим сердцем Президента над мягкотелым коммунистом Дышловым. На деньги «Глюкоса» был выписан из Америки старый, как библейский ворон, кардиолог и доставлено сердце абиссинского бабуина, которое вшили в разъятую грудь Президента. После чего тот вскочил с операционного стола, изгрыз зубами аппарат искусственного дыхания, вырвал с корнем стариковскую руку из щуплого тела кардиолога. Представители «Глюкоса» встретились с Дышловым, чей перевес на выборах был зафиксирован секретными службами, и убедили его признать поражение, поздравить с победой соперника. При этом закачали в партийную кассу коммунистов двадцать миллионов долларов отступных. Эти траты окупились сполна, когда Маковский из президентского круга узнал о дефолте за два дня до рокового крушения. Провернул комбинацию, на которой заработал четыре миллиарда долларов, из которых половину составлял кредит Международного Валютного Фонда, исчезнувший в русских снегах, как армия Наполеона.
— Я веду переговоры с представителями крупного бизнеса, с «великолепной десяткой», в чьих руках сосредоточена финансовая мощь России. После ожесточенной конкуренции, битвы за советскую собственность наступает период гармонического сотрудничества, координации усилий, превращения «олигархического клуба» в инструмент неодолимой экономической и политической экспансии. Зоны нашего влияния охватывают нефтяные и газоносные районы Сибири и Крайнего Севера. Лесные массивы Евразии. Сталелитейные заводы и медеплавильные производства на всей территории прежнего СССР. Энергетические установки и линии передач от Памира до Балкан. Железнодорожные, шоссейные и авиационные коммуникации от пустыни Гоби до центральной Европы. Оборонные заводы, полигоны, военные округа, океанские флоты и орбитальные группировки во всем Северном Полушарии. Миграционные потоки Европы, Азии и Африки. Вся эта, еще недавно разрозненная и неорганизованная мощь приобретает вид рациональной, управляемой системы, воздействующей на судьбу континентов. Речь идет о воссоздании великой геополитической империи, составляющей суть всей русской истории, теперь, после крушения коммунизма, обретающей новую форму для своего воплощения. Назовем ее условно «либеральная империя» Евразии. Мы, «олигархи», демонизированные, нареченные врагами русского народа, разрушителями русской государственности, продолжаем вековечное имперское дело России, делаем все, чтобы «свеча не погасла»…
Стрижайло находился под воздействием грозных и пленительных смыслов. Их усвоению способствовал восхитительный запах грибного леса, где у теплых стволов, в поникшей траве с лесными гераньками, пахучими муравейниками, проблеском стеклянных стрекоз, вдруг открывается бархатный гриб, его плотная седая ножка, глазированная голова, на которой блаженно застыла лесная улитка. Стрижайло испытывал головокружение. Досье сквозь невидимые волноводы впрыскивало в его восхищенное сознание бестелесные вспышки.
Как солнце вырывается из-за тучи, стремительно бежит по земле, зажигая ослепительным светом озера, поля, далекие лесные опушки, россыпи деревень с белыми колокольнями, так корпорация «Глюкос» расширяла свое влияние. Подчиняла контролю Правительство, Парламент, губернаторов, захватывала газеты и телеканалы, расставляла генералов в армии, МВД и разведке. Сталкивалась на кромках влияния с другими корпорациями олигархов. Невозможно было забыть схватку Маковского с олигархом Верхарном. Недавние друзья, поочередно обнимавшие полный стан президентской дочки, вливавшие золотое вино в кожаные мехи предвыборного президентского фонда, они рассорились из-за такой малости, как право владеть нефтяными шельфами Баренцева и Охотского моря, приватизировать атомный ледокольный флот, пробивающий в полярных льдах дорогу нефтетанкерам. Россия с замирающим сердцем следила за войной телеканалов, принадлежащих Маковскому и Верхарну. В ироничной передаче «Ку-клукс-клан» Маковский представал то голым негритянским каннибалом, поедающим русских младенцев, то северным шаманом, камланиями оживляющим труп Президента. Канал Маковского, не опускаясь до грубых комиксов, в спокойной аналитической манере рассказывал, как деньги чеченских боевиком проходят через банки Верхарна, как Верхарн наладил торговлю заложниками, вначале поощряя чеченцев на захват представителей российской власти, а затем побуждая власть выкупать несчастных за многие миллионы долларов. Венцом этих разоблачений была передача, в которой доказывалось, что убийство известного редактора русско-американского журнала «Фокус-мокус», показавшего, как Верхарн уводит деньги в оффшоры, — это зверское убийство осуществлено Верхарном. После чего не замедлил взорваться бронированный «мерседес» Маковского, и взрывом оторвало шоферу голову. После чего из гранатометов обстреляли особняк Верхарна в центре Москвы. После чего, оживив все тайные связи в Генпрокуратуре и ФСБ, подарив пять процентов акций компании «Глюкос» помощникам Президента, Маковский добился возбуждения уголовного дела против Верхарна. Выдавил недавнего друга в Лондон. Объявил его через «Интерпол» в розыск, прибирая к рукам обездоленную корпорацию Верхарна.
Об этом напоминали Стрижайло бестелесные вспышки электронного досье. Об этом мягко оповещали грибные ароматы подмосковных березняков и дубрав. Об этом истошно вопиял в пустыни ястребиной глаз беспощадной космической птицы.
— Политическая система России, именуемая «шампур власти» и «шашлык губернаторов», которую пытается навязать нам Президент-«кагэбэшник», противоречит либеральным ценностям, противоречит мировому развитию, становится тормозом либеральной империи и возрождения России. Мы начинаем демонтаж архаической президентской республики, наделяющей ограниченного Президента неограниченной властью. Мы желаем видеть Россию парламентской республикой, с сильными, конкурирующими партиями, либеральным парламентом, с Президентом, получающим власть из рук либеральных парламентариев. Мы хотим усилить влияние «Глюкоса» во всех парламентских партиях, включая коммунистическую, чтобы выбор будущего Президента России не противоречил либеральным тенденциям. Мы не хотим оставаться в стороне от предстоящих думских выборов и последующих за ними выборах Президента. Поэтому я и пригласил вас к себе, надеясь на ваш креатив, на способность улавливать нюансы и превращать политику в увлекательное всенародное шоу.
Маковский стал подниматься, прикрывая свое рыжее вопиющее око, что совпало с исчезновением чарующих запахов, последним из которых был аромат ананаса, разрезанного на янтарные, отекающие соком доли.
— Предлагаю продолжить беседу во время прогулки. Там я завершу свои мысли и выслушаю ваши.
Они покинули гостиную, вышли из дворца и направились через луг к сосновому бору с красными смоляными стволами, голубыми вершинами, полными белок и дятлов. За ними, на почтительном расстоянии, следовал все тот же инопланетный великан, не отбрасывая тени. Углубились в бор по песчаной дорожке, через которую перебегали полосатые бурундучки и ежи. Впереди, сквозь стволы что-то засветлело, мягкое, туманно-белое, напоминавшее лесное озеро. Но когда приблизились, Стрижайло с изумлением увидел, что это длинный самолет с алюминиевым фюзеляжем, широко распростертыми крыльями, четырьмя старомодными двигателями, на которых висели закопченные лопасти. Вид самолета был странным и сюрреалистическим, ибо сосны росли вплотную к фюзеляжу, окружали крылья, стояли перед застекленной кабиной, будто самолет приземлился здесь полвека назад и вокруг него успел вырасти бор. На фюзеляже были различимые полустертые бортовые номера, латинские литеры, опознавательные знаки американских ВВС. Сам самолет, когда Стрижайло осмотрел его волнующие старомодные формы, мощные моторы, тусклое сияние алюминия с чуть заметными вмятинами и ожогами, какими бывают покрыты отслужившие век боевые машины, оказался бомбардировщиком Б-29, «знаменитой летающей крепостью» Второй Мировой войны.
— Вы не ошиблись, — произнес Маковский, которому было приятно изумление гостя. — Это та самая машина, с бортовым номером «44-8629», которая, под управлением полковника Пола Тиббетса, нанесла ядерный удар по Хиросиме. На корпусе, вы видите, имя матери пилота «Энола Гей», которое начертал нежный, любящий сын. Самолет достался мне благодаря дружеским отношением с внучатым племянником Трумэна, который был связан с утилизацией устаревших машин на авиационной базе Гуам.
Это ошеломило Стрижайло. Белый, в солнечных вмятинах алюминий, был ободран о японское небо, осыпан осколками японских зениток, опален бесцветной атомной вспышкой, из которой навстречу самолету взлетали тысячи душ. Хватались за крылья, грызли пропеллеры, соскребали ногтями ненавистное женское имя, колотились лбами о стеклянные ромбы кабины, за которыми, уже безумный, сидел экипаж. Созерцание самолета тоже приближало к безумию. Были несовместимы статичные, окружавшие самолет деревья и длинный, приспособленный к скоростям и открытому небу фюзеляж. Казалось невозможным увидеть в Подмосковье алюминиевую машину, ослепленную бесцветным огнем, на которую из сосен с нежным звяканьем падают шишки, осыпаются сухие иглы.
— Этот самолет завершил христианскую цивилизацию. Положил начало новой, «либеральной истории». Атомный взрыв — это оргазм, оплодотворивший «либеральную эру». Приглашаю на борт… — широким жестом Маковский указал на шаткий, в виде стремянки, трап, ведущий с земли в овальную дверь самолета. Пропустил вперед Стрижайло.
Тот вошел, предполагая увидеть облупленную приборную доску, мятые кресла, ободранные шпангоуты и заклепки. Но оказался в великолепном, белоснежном интерьере, с мягко-разлитым освещением, где на длинных, нежно скругленных стенах светились экраны, мерцали индикаторы, бегали электронные лучи, как это бывает в диспетчерских, управляющих атомными станциями или космическими полетами.
— Вот смотрите, — Маковский уселся в удобное кресло перед панелью с клавишами, напоминавшими электронное пианино. — Отсюда видна нефтяная политика мира. Отсюда я принимаю участие в нефтяной стратегии земного шара, которая и есть подлинная история человечества в «либеральную эру». Мои партнеры по «Бритиш Петролеум», «Эксон», «Тексако» или «Шелл» подключили российскую нефть к мировой нефти, сделали меня, российского нефтевладельца, членом кабинета «Мирового нефтяного правительства».
Маковский нажимал на клавиши, как искусный пианист, и в ответ загоралось множество экранов, возникали электронные табло, начинали танцевать электронные цифры, разбегались графики, окружая огромную, во всю стену, электронную карту мира. На этой карте были отмечены нефтяные месторождения на земле и море, нефтепроводы, протянутые через континенты, нефтехранилища и нефтеперегонные заводы, маршруты танкеров и нефтеналивных цистерн. Маковский помещал электронную стрелку в ту или иную точку земли, и возникали таблицы стоимостей бензина и нефти, объемы потребления топлива, название продающих и перерабатывающих компаний. Он давил клавиши, и возникали описания экономических и военных рисков, имена национальных лидеров, обслуживающие банки, основные потребители топлива. Он бил пальцем в переключатель и считывал прогнозы социологов, краткое изложение возможных социальных конфликтов, криминальных скандалов, правительственных кризисов.
Стрижайло видел землю, словно из Космоса. Она была суперкомпьютером, электронным мозгом, в котором туманились воспоминания о великом прошлом, мерцали образы великого будущего, трепетало и искрилось настоящее. Нефть объединяла землю в единый, меняющийся организм, и Маковский казался диспетчером, управлявшим из неба мировой жизнью.
— Надеюсь, теперь вы лучше понимаете смысл нашей встречи?
Этот смысл угадывался, вызывал у Стрижайло головокружение, как если бы он смотрел в бездонную пропасть, наполненную синим туманом, с едва заметной, слюдяной жилкой реки. Маковский был футуролог, формировал будущее, претендовал на мировые роли.
— «Камень, брошенный в море, меняет все море». Так полагал Паскаль. Ничтожное событие в зоне добычи, переработки или транспортировки нефти меняет содержание всей истории. Имеет денежный эквивалент в стоимости барреля.
Маковский нажал клавишу. На карте, где был обозначен Ирак, возникли кадры «Си-Эн-Эн» в масштабе реального времени. Американские «апачи» ведут атаку на Эль-Фалуджу, дырявят снарядами золотой купол мечети. Боевик «Армии Мухаммеда» отрезает голову заложнику из Канады, — тянет за волосы человека с завязанными глазами, обнажает длинную шею, резко проводит ножом. Тут же возникала цена на баррель, — на черном фоне подскакивал блестящий столбик, указывая отметку в 35 долларов. Словно струйка ртути в термометре под мышкой у негритянки.
Еще нажатие клавиши. Венесуэла, беспорядки в Каракасе. Жгут портрет президента Чавеса. Полиция разгоняет толпу. И снова скачек цены. Баррель — 36 долларов. Негритянка разглядывает ртутную струйку, высунула красный язык, блестя голубыми белками.
Нигерия. Племенная резня. На асфальте под пальмами уложены длинноногие трупы, чуть прикрытые разноцветной ветошью. Солдаты в камуфляже и касках грациозным жестом вскидывают «М-16», куда-то стреляют. Новый скачок. Баррель — 37 долларов. Шелковистая, пахнущая потом подмышка, сгусток мокрых волос, столбик блестящей ртути.
Авария на плавучей буровой в Северном море. Вышка накренилась и рухнула. Сыплются люди в воду. Вертолет навис над красным пожаром. За баррель — 38 долларов. Коричневая, в капельках пота, грудь, фиолетовый вздутый сосок. Негритянка прячет под мышкой градусник, прижимает полным предплечьем, на котором, словно отпечаток ракушки, — перламутровый шрамик от оспины.
Чечня. КаМАЗ с динамитом врезается в военный госпиталь. Поднимает на воздух бетонные этажи, обрушивает на головы раненых. Окровавленный кусок перекрытия. Из-под плиты недвижная, с растопыренными пальцами пятерня. Баррель — 39 долларов.
Стрижайло был на грани обморока, словно у него, как у больной негритянки, поднимался жар. Маковский нажимал на клавиши, исторгая из мегакомпьютера грохочущую ритуальную музыку, под которую танцевал обезумевший мир. Это он, нефтяной император, посылал вертолет на купол золоченой мечети, отдавал приказ террористам перерезать горло канадцу. Он разжигал племенную рознь, устилая красную африканскую землю длинноногими трупами. Он закладывал пакеты тротила в плавучую буровую, глядя, как наклоняется подломленная железная башня. Он усаживал в заминированный грузовик опоясанного взрывчаткой шахида, направлял на таран. Огромная негритянка танцевала безумный танец, колыхала черными, как нефть грудями, отекала коричневым потом, — топотала босыми пятками, высовывала красный язык, выпучивала белки, трясла на бедрах расцвеченной тряпкой.
— Наш нынешний Президент не эффективен. Жертва рудиментарного сознания, он отстаивает приоритет государства. В то время, как мир выстраивается в глобальную «либеральную империю», преодолевает государственные реликты, национальные пережитки, политический провинциализм. Россия не может оставаться провинцией. Наш проект заключается в том, чтобы мирным путем, избегая потрясений и кризисов, сменить Президента, для чего на предстоящих выборах следует лишить его парламентской базы, наводнить Парламент сторонниками либеральных ценностей. Для этого я вас пригласил, чтобы мы вместе отправились в наш полет.
Стрижайло услышал нарастающий металлический гул, почувствовал вибрацию пола. Маковский оставил свое место перед мегакомпьютером, прошел в головную часть самолета, увлекая за собой Стрижайло. В кресле пилота, окруженный ромбами прозрачной кабины, сидел великан-охранник в комбинезоне и шлеме, нажимал на кнопки, перебрасывал тумблеры. Из кабины виднелись алюминиевые бивни крыльев, жужжащие пропеллеры, превращенные в солнечные блюдца. Из патрубков сыпались искры, выплескивался синий огонь. Сосны, окружавшие бомбардировщик, качались и трепетали от вихрей. Из них улетали испуганные синицы и дятлы, перескакивали ошалевшие белки.
Маковский поднял вверх большой палец, командуя «взлет». Деревья, обступившие бомбардировщик, упали на сторону, плоско сложились, как если бы их нарисовал на фанере художник. Лесная подстилка стала расступаться, как если бы расстегивалась бесконечная «молния», — под синтетическим паласом, изображавшим подстилку, открывалась бетонная, уходящая вдаль полоса. Самолет качнулся, пошел. Тяжело поднялся, оставляя в воздухе мутную копоть. Шел высоко, неся в алюминии слепое отражение солнца.
Стрижайло казалось, что это сон. Из бесконечной высоты, сквозь голубую дымку, он видел блеск океана, водную рябь, на которой оставался белый след плывущего авианосца. Возник зеленый курчавый остров, окруженный пеной прибоя. Среди изумрудных лесов и коричневых гор потянулись дымы городов, стеклянно замерцала, металлически заблестела земля, покрытая чешуей строений, бесчисленными сотами жизни. Под крылом была Хиросима. К самолету с земли полетели разрывы зениток. Не достигали машины, покрывая небо пушистыми комочками хлопка.