Можно задаться вопросом: почему он так долго тянул с крещением? Наиболее вероятным ответом будет самый простой: это таинство полностью очищало его от всех грехов, но, к несчастью, к нему можно прибегнуть только один раз. Следовательно, наиболее разумно было откладывать его на сколь возможно долгий срок, чтобы сократить вероятность возвращения на неправедный путь. Возможно, этот последний пример балансирования был самым подходящим завершением правления Константина, продолжавшегося тридцать один год и ставшего самым долгим в истории Рима со времен Августа. Оно завершилось в полдень, в праздник Пятидесятницы, 22 августа 337 г. Его похоронили в недавно построенной им церкви Святых Апостолов. На основании посвящения храма «он поставил двенадцать саркофагов в этой церкви подобно священным столпам, в память о числе двенадцати апостолов. В центре их стоял его собственный [саркофаг], а с каждой его стороны — по шесть других».
Единоличная власть после смерти Константина просуществовала не особенно долго. Со смертью императора Феодосия Великого в 395 г. империя вновь раскололась[85], и хотя верховная власть прочно закрепилась за Константинополем, в Италии правила вереница полумарионеточных императоров (по преимуществу в Равенне) более половины века. Однако в описываемый период на Италийском полуострове, как в основной части Западной Европы, произошли серьезные изменения.
Причиной этих изменений стали народы, которых жители империи презрительно называли варварами. Из этих многочисленных и отличавшихся друг от друга племен наиболее интересны с точки зрения нашего повествования два — готы и гунны. Трудно себе представить более несхожие народы. К концу IV в. готы уже стали относительно цивилизованными, большинство из них приняло христианство в его арианской разновидности. Хотя западной их ветвью, так называемыми вестготами (визиготами), до сих пор управляли независимые друг от друга вожди, остготы (остроготы) уже объединились и создали процветающее королевство в Центральной Европе. Гунны, в свою очередь, отличались дикостью: недисциплинированная языческая орда монгольского происхождения, которая примчалась из степей Центральной Азии, сметая все на своем пути. Оба народа в разное время представляли серьезную угрозу для империи. Вероятно, стало неожиданностью то, что готы напали первыми.
|
|
В последние годы IV в. вестготский вождь Аларих наводил страх на земли от Константинополя до Южного Пелопоннеса. В 401 г. он вторгся в Италию, но империя каким-то образом сумела поставить его в безвыходное положение, и так продолжалось несколько лет. Но это породило серьезные недоразумения. Первое состояло в том, что все варвары похожи: недисциплинированные орды одетых в кожи дикарей, которые не могли соперничать с хорошо обученной императорской армией. Эта иллюзия не могла сохраняться слишком долго. Второе состояло в том, что Аларих стремится к ниспровержению империи — и, к несчастью, это заблуждение оказалось более живучим. Истина же заключалась в прямо противоположном: он сражался не за разрушение империи, а за обретение постоянного места жительства для своего народа в ее пределах, так чтобы готы получили автономию, а сам он, как их вождь, — высокий статус в рамках имперской иерархии. Если бы только правитель Западной империи Гонорий, находившийся в Равенне, и римский сенат оказались в состоянии постичь сей простой факт, то они вполне смогли бы предотвратить окончательную катастрофу. Не поняв же этого, они сделали ее неизбежной.
|
|
Три раза в период с 408 по 410 г. Аларих осаждал Рим. Во время первой осады римлянам, страдавшим от голода, пришлось уплатить огромный выкуп — 5000 фунтов золота и 30 000 — серебра. Вторая закончилась тем, что они согласились низложить императора. Третья началась в тот момент, когда Гонорий благополучно укрылся в Равенне, отказавшись вернуться, и закончилась разграблением города. Могло, правда, произойти и худшее: Аларих, будучи благочестивым христианином, приказал не трогать церкви и вообще религиозные сооружения и относиться с уважением к местам, которые обладали правом убежища. Тем не менее остановить грабеж не получилось: готы хотя и могли быть христианами, но отнюдь не походили на святых. Когда три дня, отпущенные на разграбление и опустошение, закончились, Аларих двинулся на юг, но дошел только до Консенции, став жертвой жестокой лихорадки — вероятнее всего, малярии, — и через несколько дней скончался. Ему было всего сорок лет. Его преемники доставили тело вождя к реке Бузенто, которую они перегородили плотиной и, таким образом, пустили поток по новому руслу. Здесь, на речном ложе, они похоронили своего предводителя, затем разобрали плотину, вода поднялась и накрыла его.
Гунны, которые в отличие от готов были варварами не только по названию, впервые проложили себе путь в Европу в 376 г., разгромив королевство остготов. Первые контакты гуннов с цивилизованным миром, однако, не оказали на них благотворного воздействия. В своем подавляющем большинстве они жили и спали под открытым небом, презирали всякое земледелие и даже вареную пищу, хотя любили смягчать сырую еду, держа ее между собственными бедрами и боками лошадей во время скачки. Одевались они в туники, сделанные из шкурок полевых мышей, крепко стянутых вместе. Носили они их постоянно, не снимая, до тех пор пока одежды, сносившись, не спадали с них сами собой. Их домом было седло; они редко спешивались, даже ели и спали верхом. Сам Аттила был типичным представителем своей расы: невысокого роста, смуглый, курносый, с глазами-бусинками, с непропорционально большой головой и жидкой бороденкой. В течение нескольких лет своего владычества он стал известен по всей Европе как «бич божий»; его боялись, по-видимому, больше, чем кого-либо — возможно, за исключением Наполеона.
|
|
Не позднее 452 г. он со своей армией вторгся в Италию. Все крупные города в области Венеции были преданы огню, Павия и Милан — беспощадно разграблены. Затем он двинулся на юг, к Риму — и неожиданно, по необъяснимой причине остановился. Почему так произошло, остается загадкой. Традиционно эта заслуга приписывается папе Льву Великому, который отправился из Рима для встречи с Аттилой на берегах реки Минчо — вероятно, неподалеку от Пескьеры, где река впадает в озеро Гарда, — и убедил его прекратить наступление.[86]Но вряд ли язычник-гунн стал бы проявлять почтение к папе только из-за его сана. Скорее всего он потребовал взамен значительную контрибуцию. Предлагались самые различные варианты. Есть основания полагать, что люди Аттилы, разорив окрестные территории, стали испытывать ощутимую нехватку продовольствия и что среди завоевателей распространились болезни. Тем временем начали подходить подкрепления из Константинополя, чтобы оказать помощь императорским войскам, находившимся в Италии. Наконец, поскольку Аттила отличался чрезвычайным суеверием, не напомнил ли ему Лев о том, что Аларих умер всего через несколько недель после разграбления Рима, убеждая в том, что такая же участь ожидает любого завоевателя, который поднимет руку на священный город? В точности этого мы уже не узнаем. Нам известно, что если властитель гуннов думал обеспечить себе долголетие, пощадив Рим, то он ошибался. Год спустя, во время первой брачной ночи с одной из его многочисленных жен, его усилия привели к неожиданному кровоизлиянию. Жизнь покинула его, и вся Европа вздохнула с облегчением, хотя, как вскоре выяснилось, ненадолго.
По сравнению с готами и гуннами вандалы — последний из крупных варварских народов, чье появление омрачило несчастливое пятое столетие, — оказали незначительное влияние на Римскую империю, но их воздействие на Средиземноморье оказалось значительно больше, чем первых двух, вместе взятых. Это германское племя, фанатично преданное арианству, бежало на запад от гуннов примерно за полвека до того и в 409 г. вторглось в Галлию, подвергнув ее серьезному опустошению, после чего осело в Испании. Здесь вандалы напомнили о себе в 428 г., когда их новый король Гейнзерих повел весь народ — примерно 180 000 мужчин, женщин и детей — за море в Северную Африку. Одиннадцать лет спустя он захватил Карфаген[87], последний оплот империи на побережье, который с успехом превратил в пиратскую базу. К этому времени он уже обзавелся значительным флотом — единственный из варварских правителей, сумевший сделать это, — и стал бесспорным властелином Западного Средиземноморья, в особенности после завоевания Сицилии около 470 г.
В начале лета 455 г. Гейнзерих предпринял свою наиболее зловещую экспедицию — против самого Рима. В городе началась паника. Пожилой император Петроний Максим, укрывшись в своем дворце, выпустил прокламацию, но не с призывом ко всем боеспособным мужчинам встать на защиту империи, как того требовало положение, а с предоставлением свободы всем, кто захочет уехать. Но его подданные не дожидались такого дозволения. В предчувствии нашествия римляне уже отправляли своих жен и дочерей в безопасные места, и дороги на север и восток были запружены повозками представителей богатых семей, валом валивших из города с ценными вещами, которые они хотели спасти от вандалов-захватчиков. 31 мая дворцовая стража взбунтовалась, убила и разорвала на части Петрония, а тело его сбросила в Тибр. В четвертый раз менее чем за половину столетия — а если бы не папа Лев, то это был бы уже пятый раз — армия варваров стояла у ворот Рима.
Вновь долготерпеливый папа сделал все, что мог. Папа не сумел остановить Гейнзериха, но ему удалось вытянуть обещание не учинять беспричинных убийств и не разрушать зданий — как общественных, так и частных. На таких условиях римляне открыли ворота, и варвары ворвались в беззащитный город. Долгих четырнадцать дней они методично разграбляли его богатства: золотые и серебряные украшения с церквей, статуи из дворцов, священные сосуды из иудейских синагог, даже позолоченную медную крышу — или половину ее — с храма Юпитера Капитолийского. Все это вандалы свезли в Остию, погрузили на стоявшие в гавани корабли и отвезли в Карфаген. Однако свое слово они сдержали и не стали трогать людей и дома. Они вели себя, конечно, как разбойники, но в данной ситуации не как вандалы.
Можно было надеяться, что вандалы удовлетворятся разграблением Рима. Однако это оказалось не так. Через несколько лет они разграбили Кампанию и захватили Балеарские острова, Корсику и Сардинию, затем вторглись на Сицилию, после чего разграбили и западное побережье Греции. Эти мрачные события ясно показывают, что Западная Римская империя была смертельно больна, и отречение от власти в 476 г. ее последнего императора, вызывавшего жалость ребенка Ромула Августула, имя которого имеет уменьшительную форму, не является для нас неожиданностью. Его сверг другой варвар-германец, по имени Одоакр[88], который отказался от старой идеи множественности императоров и признал лишь власть константинопольского императора Зенона. Все, что он попросил у Зенона, был титул патриция — в этом качестве он намеревался управлять Италией от имени императора.
Пятью годами ранее, в 471 г., семнадцатилетний юноша, звавшийся Теодорихом, унаследовал власть своего отца — верховного вождя восточных готов. Хотя он получил малое образование или даже вообще никакого, в течение тех десяти лет, что прожил заложником в Константинополе — как говорили, он всю жизнь писал свое имя через трафарет в виде позолоченной дощечки с отверстиями, — он инстинктивно понял византийцев и их методы, что очень пригодилось ему в последующие годы. Его главной целью, когда он стал вождем, как и других варварских предводителей, было найти и обеспечить постоянное место обитания для своего народа. Выполнению этой задачи он посвятил около двадцати лет, сражаясь то за империю, то против нее, споря, торгуясь, угрожая и льстя разным сторонам, пока в 487 г. не пришел к соглашению с Зеноном: Теодорих вводит свой народ в Италию, свергает Одоакра и управляет страной как остготским королевством, признавая суверенитет империи. Итак, в начале 488 г. массовый исход начался: мужчины, женщины и дети с лошадьми и вьючными животными, стадами крупного и мелкого рогатого скота медленно двинулись по равнинам Центральной Европы в поисках нетронутых и мирных пастбищ.
Одоакр сопротивлялся, но его армия оказалась слабее готской. Он отступил к Равенне, где Теодорих держал его в осаде более двух лет, пока местный епископ не договорился о прекращении боевых действий. Враждующие предводители пришли к соглашению о том, что Италией они будут управлять совместно, деля императорский дворец. В тех условиях такое решение выглядело проявлением великодушия со стороны Теодориха, но вскоре стало ясно, что он хочет лишь усыпить бдительность противника ложным обещанием неприкосновенности. Готский вождь и не думал о том, чтобы сдержать слово. 15 марта 493 г. он пригласил Одоакра, его брата, сына и старших командиров на пир. Здесь, когда гость занял почетное место, Теодорих выступил вперед и страшным ударом меча разрубил Одоакра от ключицы до бедра. С остальными гостями подобным же образом расправилась окружавшая их гвардия готского предводителя. Жену Одоакра бросили в тюрьму, где она умерла от голода. Его сына, находившегося в заложниках у готов, отослали в Галлию и казнили. Наконец Теодорих сбросил меха и шкуру, составлявшие традиционное одеяние германцев, надел пурпурную мантию императора (чего Одоакр никогда не делал) и начал править Италией.
Так Теодорих действовал в течение последующих тридцати трех лет, что он управлял Италией, — хладнокровно и разумно. Великолепный мавзолей, построенный им для себя, что до сих пор стоит в северо-восточном пригороде Равенны, является прекрасным символом, в котором воплощена наполовину классическая, наполовину варварская мощь; в этом колоссе соединились две цивилизации. Никакой другой германский правитель, воздвигший трон на руинах Западной Римской империи, не обладал и долей государственного и политического видения, которое было присуще Теодориху. Когда он умер (30 августа 526 г.), Италия потеряла в его лице величайшего из своих раннесредневековых правителей, равного которому не появилось вплоть до времени Карла Великого.
Теперь на сцене появляется, по-видимому, величайший из всех византийских императоров — и императриц — после Константина Великого. Юстиниан родился в 482 г. в маленькой фракийской деревушке. Он происходил из скромной семьи. Ему было уже тридцать шесть лет, когда в 518 г. его дядя Юстин, грубый малообразованный солдат, дослужившийся до командира одного из отрядов дворцовой стражи, наследовал семидесятивосьмилетнему императору Анастасию на византийском престоле. Как именно это ему удалось, остается не вполне ясным. Почти наверняка здесь имел место своего рода переворот, и более чем вероятно, что в нем участвовал и племянник Юстина.
Надо полагать, Юстиниан прибыл в Константинополь еще ребенком; в противном случае он не прославился бы как человек всестороннего образования и культуры, которые невозможно было приобрести за пределами столицы. Поэтому дядя охотно уступал Юстиниану с его выдающимся интеллектом и позволял племяннику грамотно управлять империей в качестве éminence grise.[89]Он уже два или три года действовал таким образом, проявляя недюжинные способности, когда встретил свою будущую жену Феодору. Это была, мягко говоря, не идеальная пара: ее отец — медвежатник на ипподроме[90], мать — актриса в цирке, а сама она мало сделала для того, чтобы ее принимали в изысканном обществе. Описание ее развращенности, которое дал современник Прокопий Кесарийский в своей «Тайной истории», все-таки стоит воспринимать с осторожностью.[91]Но мало сомнений в том, что, по крайней мере в молодости, как выразились бы наши предки, она вела себя не лучшим образом.
Феодоре было сорок пять лет, когда она обратила на себя внимание Юстиниана. Препятствия к браку были быстро устранены, и в 525 г. патриарх[92]объявил Юстиниана и Феодору мужем и женой. Всего два года спустя, когда Юстин скончался, они обрели положение правителей Римской империи. Множественное число здесь весьма знаменательно. Красивая и умная Феодора не была императрицей-консортом. По настоянию мужа она правила вместе с ним, принимая решения от его имени и участвуя в решении важнейших государственных дел. Появление Феодоры на политической сцене весьма отличалось от ее прежних публичных выступлений.
Вероятно, Юстиниан чаще всего вспоминается сегодня в связи с величественным сооружением, которое оставил после себя: третьей церковью Святой Софии (первые две погибли от пожара), которую построили в течение пяти лет, в промежутке между 532 и 537 гг.[93]Почти столь же впечатляет и проведенная им заново кодификация римского права: устраняя из него все противоречия и все, что могло бы противоречить христианской доктрине, добиваясь ясности и лаконичности во избежание путаницы и хаоса. Однако нас больше всего интересует его главная цель — восстановление империи на Западе. Для него было очевидно, что Римская империя без Рима — абсурд, и ему повезло, что он мог использовать в качестве орудия для выполнения этой задачи самого выдающегося полководца в истории Византии — романизированного фракийца по имени Велисарий.
Первой страной, которую суждено было отвоевать, стало королевство вандалов в Северной Африке. Велисарий отдал соответствующие распоряжения, и летним днем 533 г. экспедиция отплыла: 5000 кавалеристов и 10 000 пехотинцев, из которых как минимум половину составляли наемники-варвары, в основном гунны. Они погрузились на 500 транспортных судов в сопровождении 92 дромонов.[94]Король вандалов Гелимер и его люди отчаянно сопротивлялись, но всадники-гунны, отвратительные, жестокие и неумолимые, оказались сильнее их. В двух битвах кавалерия атаковала вандалов, и в обоих случаях вандалы обращались в бегство.[95]В воскресенье, 15 сентября 533 г., Велисарий торжественно вступил в Карфаген. Однако Гелимер и теперь не сдался. Три месяца в разгар зимы он скитался в горах; в январе 534 г., узнав, что его окружили, он попросил прислать ему губку, каравай хлеба и кифару. Его гонец объяснил, что губка нужна королю для больного глаза, каравай — чтобы удовлетворить страстное желание отведать хлеба после многих недель питания пресным деревенским тестом. Что же касается кифары, то в своем укрытии он сочинил скорбную песнь о своих недавних несчастьях и теперь хочет попробовать спеть ее. Сдался он только в марте.
Теперь настала очередь остготской Италии. С неожиданно маленькой армией (всего 7500 человек, хотя значительную часть их составляли те же гунны) Велисарий высадился на Сицилии, которой овладел без боя. Затем ранней весной 536 г. он пересек Мессинский пролив и предпринял наступление на Апеннинском полуострове, не встретив сопротивления до самого Неаполя, жители которого, в конце концов капитулировавшие, заплатили жестокую цену за свой героизм. Убийства и грабежи, сопровождавшие захват города, были ужасающими даже по меркам того времени. В частности, язычники-гунны безо всяких угрызений совести поджигали церкви, где пытались найти убежище их жертвы. Весть о случившемся вскоре дошла до Рима. Папа Сильверий поспешил пригласить Велисария занять город, и 9 декабря 536 г. византийская армия маршем прошла через Азинарийские ворота близ церкви Святого Иоанна Латеранского, в то время как готы поторопились уйти через Фламиниевы ворота.
Но если Сильверий надеялся избавить Рим от новой осады, то ему пришлось разочароваться. Сам Велисарий прекрасно знал, что готы вернутся, и тотчас начал готовиться к обороне. Он поступил вполне разумно, поскольку в марте 537 г. войско готов заняло позицию вокруг стен Рима. Осада, начавшаяся с того, что были перерезаны все водопроводы — удар, от которого Рим не смог оправиться целое тысячелетие, — продолжалась год и девять дней. Она могла бы продолжаться и дольше, если бы не подход значительных подкреплений из Константинополя. Но даже теперь борьба не прекратилась. Готы упорствовали и не собирались отступать, и последующие три года за полуостров шла напряженная борьба, которая опустошила и разорила его вплоть до самых отдаленных уголков.
Конец наступил при обстоятельствах, которые, по мнению многих, не сделали чести Велисарию. Постепенно он дошел до Равенны — столицы готов, каковой она осталась и при византийцах. Весной 540 г. город был окружен его войсками с суши а имперским флотом — с моря. Как-то ночью явился тайный посланец готского двора с чрезвычайным предложением: Велисарию передают корону при условии, что он объявит себя императором Запада. Многие полководцы империи воспользовались бы таким случаем. Армия, вероятно, поддержала бы его, и при поддержке готов он вполне смог бы справиться с карательной экспедицией из Константинополя. В своей верности императору Велисарий никогда не испытывал колебаний, но увидел в этом неожиданный способ быстро и успешно завершить войну. Он немедленно заявил, что принимает предложение, и византийская армия вступила в город.
Когда готских вельмож захватили в плен, им пришлось с горечью убедиться в вероломстве полководца, который обманул их. Но Велисарий остался непоколебим. Ведь и цели готов были коварными: разве не замышляли они восстание против империи? Война есть война, и то, каким образом Велисарий занял Равенну, избавило обе стороны от огромных потерь. В мае 540 г. он сел на корабль, чтобы плыть к Босфору, не испытывая ничего, кроме удовлетворения от того, что хорошо сделал свое дело. После завоевания Северной Африки полководец получил от императора в награду блестящий триумф. Чего он мог ожидать теперь, когда передал в руки Юстиниана весь Апеннинский полуостров, включая Равенну и сам Рим?
Увы, отнюдь не ощущение победы витало в воздухе, когда Велисарий возвратился в Константинополь. Ни Юстиниан, ни его подданные никак не были расположены к празднествам. В июне 540 г., всего через несколько недель после падения Равенны, войска персидского царя Хосрова вторглись в пределы империи и разрушили Антиохию, вырезав большую часть ее жителей, а остальных обратив в рабство. Обстановка настоятельно требовала присутствия полководца не на ипподроме, а на восточном фронте.
К счастью, оказалось, что Хосров устроил свой набег скорее ради грабежа, нежели завоевания. Получив 5000 фунтов золота и обещание ежегодных выплат по 500 фунтов, он, довольный, возвратился в Персию. Но даже при таком обороте дел Велисарий так и не получил своей награды. К несчастью, он встал поперек дороги императрице Феодоре, и в 542 г., когда Юстиниан заболел чумой и находился между жизнью и смертью, она лишила полководца командования на Востоке, разгромила его клан и конфисковала все нажитые им богатства. В следующем году, когда император выздоровел и вновь взял бразды правления в свои руки, Велисария простили и отчасти вернули ему прежнюю милость, но теперь, возвратившись в мае 544 г. в Италию, он стал более серьезным и мудрым, хотя и не достиг еще сорокалетия.
Здесь полководец увидел, что все его труды пошли прахом. Очевидно, Юстиниан узнал, что готы предлагали Велисарию трон, и опасался, как бы преемники последнего не поддались подобному соблазну. Поэтому он доверил ведение дел в Италии не менее чем пяти военачальникам, ни одному из них не дав власти над остальными; предоставленные самим себе, они просто поделили территорию между собой и начали ее грабить. За несколько недель византийская армия в Италии полностью разложилась, и это расчистило путь для возвышения наиболее привлекательного и самого выдающегося из готских правителей после Теодориха. Согласно надписям на всех его монетах, его звали Бадуила, но даже при жизни его, как кажется, все знали как Тотилу, и под этим именем он вошел в историю.
При восшествии на готский трон в 541 г. ему было немногим более двадцати, но мудр он был не по годам. Тотила всегда помнил, что большинство его подданных не готы, а италийцы. При Теодорихе и его преемниках отношения между италийцами и готами были близкими и сердечными. Но после побед Велисария италийская аристократия связала свою судьбу с Византией. Именно поэтому молодой правитель стал знаменем для занимавших более скромное положение слоев италийского общества — среднего класса, городской бедноты и крестьян. Он обещал избавить их от византийского гнета. Рабы получат свободу, большие поместья будут раздроблены, земля перераспределена. Не будет больше налогов для содержания огромного и развращенного двора, возведения громадных дворцов за тысячи километров от Апеннинского полуострова или выплаты дани далеким варварским племенам, о которых в Италии никто и не слышал. Тотила говорил о самых заветных желаниях людей. За три года он взял под свой контроль практически весь полуостров, и в январе 544 г. византийские военачальники просто заперлись в своих укреплениях. Они почтительно сообщили императору, что не могут более отстаивать дело империи в Италии. Скорее всего именно их письма подтолкнули Юстиниана к решению вновь отправить туда Велисария.
Велисарий старался делать все, что мог. Почти сразу, однако, он увидел недостатки, присущие императорской армии (многие воины более года не получали жалованья) и понял, что дело не в готах, которые являлись активными врагами империи, — теперь враждебность стало выказывать подавляющее большинство населения. С теми силами, которые у него имелись, Велисарий мог лишь обеспечить византийское присутствие в Италии, но не надеяться отвоевать весь полуостров. В мае 544 г. он писал самому императору:
«Ваше величество, я должен вам совершенно определенно сказать, что основная часть армии поступила на службу врагу и теперь воюет под его знаменами. Если бы отправка Велисария в Италию являлась всем, что требуется, то ваши приготовления к войне были бы превосходны, но если вы хотите одолеть ваших врагов, то нужно сделать еще очень многое, поскольку полководец без подчиненных — ничто. Первое и главное — необходимо отправить ко мне мою гвардию, кавалерию и пеших воинов; во-вторых, большое число гуннов и других варваров; третье — деньги, которыми можно платить им всем».
Но ответа из Константинополя не последовало. В следующем году Тотила после еще одной длительной осады овладел Римом. Сразу после этого он отправил послов к императору, предлагая мир на основе того положения, которое существовало при Теодорихе, но Юстиниан ничего не хотел слышать. Поступить так означало бы признать тщетность десятилетней войны и смириться не только с поражением византийских армий, но и с крахом его самых сокровенных устремлений. С другой стороны, однако, он не оказал своему полководцу поддержки, в которой тот нуждался.[96]Ситуация в Италии стала патовой, и в начале 549 г. расстроенного и разочаровавшегося Велисария отозвали домой.
Последний нашел императора в состоянии глубокой депрессии. Феодора умерла от рака за несколько месяцев до этого. Ее супруг скорбел о ней всю оставшуюся жизнь. К тому же разразился крупнейший церковный кризис (они повторялись в Византии с болезненной частотой), и, несмотря на то что Юстиниан решил отвоевать Италию, в тот момент он просто не мог уделить этому вопросу достаточного внимания. Лишь в 551 г. с Апеннинского полуострова пришла весть, которая таки побудила его к действию. Тотила возобновил проведение традиционных игр, устраивая их со всей пышностью в Большом цирке и лично председательствуя на них в императорской ложе. Более того, его флот разорил Италию и Сицилию и к тому времени вернулся в Рим, нагруженный добычей. Этого двойного удара оказалось более чем достаточно: Юстиниан наконец решил приложить все возможные усилия для разрешения проблемы. Неясно, поручал ли он Велисарию руководство третьей экспедицией. На сей счет ничего не сообщается, но скорее всего если бы ему это и предложили, то он бы отказался. С него было довольно. Выбор пал на двоюродного брата императора, Германа, но тот умер от лихорадки перед самым отплытием. Новый выбор оказался еще более удивительным: он пал на семидесятилетнего армянина, евнуха по имени Нарсес.
Нарсес не был воином. Большую часть жизни он провел во дворце, где достиг поста начальника императорской гвардии, но это назначение предполагало скорее внутреннюю, а не военную службу. Тем не менее Юстиниан отправил его в 538 г. в Италию — формально для руководства корпусом для усиления византийской армии во время осады готами Рима, фактически же для того, чтобы приглядывать за Велисарием, чья молодость, блестящие качества и откровенное честолюбие беспокоили императора. Здесь Нарсес показал себя умелым организатором, волевым и целеустремленным. За прошедшие тринадцать лет он не утратил энергии и решительности. Кроме того, он знал своего императора лучше, чем кто-либо, и потому легко убедил его дать ему больше войск, чем предназначалось для Германа, — по крайней мере 35 000 человек, большинство которых составляли варвары, но также и некоторое число персов, взятых в плен во время недавней войны с Хосровом.
Только в июне 552 г. Нарсес начал марш на Италию. Из-за нехватки кораблей для транспортировки армии ему пришлось избрать сухопутный маршрут, двинувшись вокруг северной оконечности Адриатического моря к Равенне, где он наконец заплатил тем воинам из находившихся там отрядов, которые еще не разбежались из-за огромных просрочек с жалованьем. Затем он пересек Апеннинский полуостров в южном направлении и двинулся по Фламиниевой дороге на Рим. Тотила шел по тому же маршруту, чтобы преградить ему путь. Противники встретились у небольшой деревни под названием Тагины, где и произошло сражение, решившее судьбу войны. Армия готов была постепенно охвачена с флангов, разбита и, когда солнце зашло, обратилась в бегство. Сам Тотила, смертельно раненный, бежал с остатками войска, но через несколько часов умер.
Теперь у готов не оставалось никаких надежд на победу, но они не сдались, а, единодушно провозгласив преемником Тотилы одного из его лучших полководцев, Тею, продолжили борьбу. Тем временем Нарсес продолжил наступление на юг, и города один за другим открывали ворота перед завоевателями. Сам Рим пал после короткой осады, уже в пятый раз сменив хозяина за время правления Юстиниана, но старый евнух, не думая останавливаться, продолжал продвигаться вперед. Как он слышал, Тотила оставил огромные богатства, составлявшие резерв казны, в Кумах на берегу Неаполитанского залива. Нарсес был полон решимости наложить руку на сокровища, пока их не расхитили. Тея же, в свою очередь, хотел остановить его, и в конце октября в долине Сарно, всего в двух-трех километрах от давно забытых Помпей, оба войска сошлись в последний раз. Тею убило метко пущенным дротиком, но даже после того как его голову насадили на копье и подняли для всеобщего обозрения, бой не прекратился: его люди сражались до вечера следующего дня. По условиям последовавшего затем соглашения готы обязывались покинуть Италию и не вести войн против империи. По крайней мере наиболее честолюбивая мечта Юстиниана теперь наконец сбылась.