Фэнцзе остановилась в дверях, но Баочай, случайно повернув голову, заметила ее, торопливо вскочила и пригласила сесть. Баоюй тоже приподнялся и повторил приглашение.
Баочай строго сказала Шэюэ:
– Ты что, не видела, как вошла вторая госпожа? Почему не предупредила?
– Вторая госпожа сделала мне знак молчать, – улыбаясь, ответила Шэюэ.
– Ты почему не собираешься? – спросила Фэнцзе у Баоюя. – Не хочешь ехать? Взрослый, а ведешь себя как ребенок! Не видал, как причесываются? Целыми днями вы вместе, неужели еще не нагляделся? И как ты не боишься, что служанки станут над тобой смеяться?
Она хихикнула и, в упор глядя на Баоюя, причмокнула губами. Баоюю стало неудобно, но особого значения намекам Фэнцзе он не придал. Зато Баочай смутилась и покраснела.
Сижэнь, которая в это время принесла чай, сделала вид, будто ничего не слышала.
– Не обращай на нас внимания, вторая сестрица, – сказала Фэнцзе, подымаясь с места и принимая чай, – скорее одевайся!
Баоюй бросился помогать жене.
– Шел бы ты лучше вперед, – сказала юноше Фэнцзе. – Разве мужья ожидают жен?
– Мне не очень нравится мой халат, – проговорил Баоюй, – он куда хуже, чем плащ из павлиньего пуха, который бабушка подарила мне в позапрошлом году.
– Почему же ты его не наденешь? – решила поддразнить юношу Фэнцзе.
– Рано еще.
Тут Фэнцзе вспомнила историю с плащом и пожалела, что завела о нем разговор. Баочай принадлежала к семье Ван и приходилась ей родственницей, так что ее можно было не стесняться, но здесь находились служанки, и Фэнцзе стало неловко.
– Вы ничего не знаете, вторая госпожа, – вмешалась в разговор Сижэнь. – Он этот плащ никогда не наденет!
– Почему? – удивилась Фэнцзе.
– Скажу вам прямо, вторая госпожа: у нашего господина какие‑то странности, – отвечала Сижэнь. – Когда‑то старая госпожа подарила Баоюю плащ, это было в день рождения его второго дяди, но он прожег его в первый же раз, как надел. Я в то время уехала домой ухаживать за больной матерью, но слышала, что Цинвэнь, хоть и расхворалась, за ночь починила плащ, и старая госпожа ничего не заметила. Как‑то, еще в прошлом году, господин Баоюй шел в школу, день выдался холодный, и я велела Бэймину взять с собой плащ. Но Баоюй заявил, что больше никогда его не наденет, и приказал убрать подальше.
– Бедная девочка! – вскричала тут Фэнцзе. – Как мне ее жаль! Она была так красива, и руки золотые, только уж слишком остра на язык! И надо же было, чтобы наша госпожа, наслушавшись сплетен, так жестоко с ней обошлась! Кстати, я давно хотела сказать. Однажды на кухне я видела дочку тетушку Лю – зовут ее, кажется, Уэр, – вылитая Цинвэнь! Я сразу подумала, что хорошо бы отдать ее в услужение Баоюю, на место Сяохун, которую я взяла к себе. Поговорила с ее матерью. Та дала согласие. А тут Пинъэр мне говорит, что госпожа распорядилась не определять к Баоюю служанок, хоть чем‑то похожих на Цинвэнь. Пришлось мне отказаться от своего намерения. Но сейчас, когда второй господин Баоюй женат, бояться нечего! Я непременно ее пришлю… Не знаю только, что скажет на это сам второй господин! Если он до сих пор тоскует по Цинвэнь, пусть смотрит на Уэр, ему будет легче…
Баоюй собрался было уходить, но, услышав о Цинвэнь, стал сам не свой.
– А что он может сказать? – вмешалась Сижэнь. – Он давно взял бы ее, если бы матушка разрешила.
– В таком случае завтра же пришлю сюда Уэр, – заявила Фэнцзе. – Если госпожа будет недовольна, все возьму на себя.
Баоюй не мог скрыть своей радости и тут же побежал к матушке Цзя. Между тем Баочай уже оделась. Глядя, с какой любовью относится Баочай к мужу, Фэнцзе невольно вспомнила, что произошло нынче между нею и Цзя Лянем, и обида вспыхнула с новой силой.
– Пойдем к госпоже, – сказала она Баочай, стараясь ничем не выдать своих страданий.
Войдя к матушке Цзя, они услышали, как Баоюй сказал, что собирается ехать к дяде.
– Вот и хорошо, – сказала матушка Цзя, – только смотри не пей лишнего и поскорее возвращайся! Ты ведь еще не совсем здоров!
Едва Баоюй вышел во двор, как вдруг снова вернулся и что‑то шепнул на ухо Баочай.
– Ладно, идите скорее, – с улыбкой сказала Баочай и продолжала болтать с матушкой Цзя и Фэнцзе. Вдруг вошла Цювэнь и доложила:
– Второй господин Баоюй через Бэймина велел передать, что просит вторую госпожу Баочай выйти.
– Баоюй что‑то забыл? – спросила девушку Баочай.
– Бэймин сказал девочке‑служанке, что второй господин Баоюй просит госпожу Баочай скорее выйти, если же она раздумала ехать, пусть не стоит на ветру, не то простудится.
Матушка Цзя, а за ней и все остальные рассмеялись.
Баочай густо покраснела и, повернувшись к Цювэнь, тихонько произнесла:
– Ну и дура! Стоило из‑за этого бежать сломя голову!
Цювэнь, давясь от смеха, вышла и велела девочке‑служанке хорошенько отругать Бэймина. Однако Бэймин отмахнулся от нее и убежал, крикнув на ходу:
– Ради этого я сошел с коня и вернулся. Ведь если бы не передал, досталось бы мне от второго господина. Передал – меня все равно ругают!
Девочка‑служанка, смеясь, убежала в дом и передала эти слова матушке Цзя.
– Иди, – сказала матушка Цзя, обращаясь к Баочай, – не волнуй его!
У Баочай не проходило чувство неловкости, а тут еще Фэнцзе стала ее поддразнивать, и ей ничего не оставалось, как уйти.
Пришла монахиня Даляо из кумирни Осыпающей цветами[65]. Она справилась о здоровье матушки Цзя, поклонилась Фэнцзе и села пить чай.
– Почему ты так долго не приходила? – спросила матушка Цзя.
– Много дел было, – отвечала монахиня. – Нас навещали знатные женщины. Завтра снова приедут. Хотят совершить доброе дело. Может, и вы заглянете? Развлечетесь немного.
– А что за доброе дело, о котором вы упомянули? – осведомилась матушка Цзя.
– В позапрошлом месяце в доме вдовы его превосходительства господина Ван Цзытэна появились оборотни, – отвечала Даляо, – а однажды ночью госпоже привиделся покойный супруг. После этого она приехала к нам и сказала, что собирается воскурить благовония перед статуей бодхисаттвы, Осыпающего цветами, а также устроить обед и заказать сорокадевятидневные молебствия, дабы испросить спокойствия для всех членов семьи, помочь умершим вознестись на Небо, а живым – обрести счастье. Теперь вы понимаете, почему я никак не могла прийти справиться о вашем здоровье, почтенная госпожа!
Надо сказать, что до вчерашнего вечера Фэнцзе, пока не увидела привидение, не была суеверной. Но сейчас ее душу охватили сомнения, и она обратилась к монахине:
– Кто этот бодхисаттва, Осыпающий цветами? Каким образом он избавляет людей от наваждений и изгоняет нечистую силу?
Даляо поняла, что молодая женщина все приняла всерьез, и сказала:
– Раз уж вы задали мне такой вопрос, госпожа, я вам объясню. Бодхисаттва, Осыпающий цветами, творит чудеса. Он родился в стране великого дерева бодхи под западным небом Индии. Отец с матерью рубили хворост, продавали, тем и кормились. Бодхисаттва появился на свет с тремя рогами, четырьмя глазами, руками чуть ли не до земли и восьми чи ростом. Родители подумали, что это оборотень, отнесли его за ледяные горы и там бросили. Подобрала бодхисаттву старая обезьяна, познавшая великую истину. Выйдя как‑то на поиски пищи, она заметила младенца, а над ним облако пара. Все тигры и волки в страхе попрятались. И поняла обезьяна, что младенец этот необыкновенный. Унесла обезьяна младенца к себе в пещеру, вскармливать стала. Мудрым оказался бодхисаттва, умел рассуждать о прозрении, и они с обезьяной изо дня в день беседовали о таинствах буддийской веры. Через тысячу лет на гору посыпались сверху цветы, и бодхисаттва вознесся на Небо. До сих пор на той горе сохранилось место, где велись святые беседы и сыпались с неба цветы. Если обратиться к бодхисаттве с мольбой, он явит мудрость и избавит от страданий. За это люди построили в честь бодхисаттвы храм и делают ему подношения.
– А где доказательства, что бодхисаттва и в самом деле может помочь? – спросила Фэнцзе.
– Опять вы сомневаетесь, – промолвила Даляо. – А где доказательства, что бодхисаттва вообще существует? Одного‑двух обмануть можно, но ведь в бодхисаттву верят мудрецы с древности и поныне. Сами подумайте, госпожа: из века в век бодхисаттва воскуривает благовония, хранит государство и оберегает народ, творит чудеса, как же в него не верить?
Слова монахини показались Фэнцзе справедливыми и разумными.
– В таком случае, – заявила она, – я завтра же приеду и попробую помолиться. Есть у нас в храме гадательные пластинки? Вытащу наугад любую и, если сомнения мои развеются, навсегда уверую в могущество бодхисаттвы.
– Гадательные пластинки у нас чудодейственные! – заверила ее Даляо. – Приходите, госпожа, погадаете и убедитесь!
– А по‑моему, надо дождаться первого дня нового месяца, – произнесла матушка Цзя. – Тогда гадать лучше.
Выпив чай, Даляо пошла к госпоже Ван справиться о здоровье, а затем удалилась. Но об этом мы рассказывать не будем.
Между тем Фэнцзе насилу дождалась первого дня нового месяца. С самого утра велела подать коляску и в сопровождении Пинъэр, нескольких слуг и служанок отправилась в кумирню Осыпающей цветами.
Монашки встретили ее и провели в келью. Выпив чаю, Фэнцзе вымыла руки, прошла в храм и воскурила благовония.
Желания молиться у Фэнцзе не было, она лишь отвесила земной поклон перед изображением бодхисаттвы, взяла стакан с гадательными пластинками, мысленно попросила ниспослать ей здоровье и избавить от наваждения и трижды встряхнула стакан. Из стакана на пол упала пластинка. Фэнцзе еще раз поклонилась, подняла пластинку и прочла надпись на ней: «Пластинка тридцать третья предвещает великое счастье».
Даляо раскрыла гадательную книгу и нашла место с толкованием тридцать третьей пластинки, где говорилось: «Ван Сифэн в парчовых одеждах возвратится в родные места».
Фэнцзе была ошеломлена и спросила у монахини:
– Неужели в древности жил кто‑то, носивший имя Ван Сифэн?
– Госпожа, вы же сведущи в событиях древности и современности, – отвечала монахиня, – неужели не слышали о рассказе «Ван Сифэн домогается чиновничьей должности»?
– В позапрошлом году рассказчица Ли упоминала о нем, – сказала стоявшая рядом жена Чжоу Жуя. – Но мы запретили ей пересказывать эту историю из уважения к вашему имени.
– Ах да! – воскликнула Фэнцзе. – Совсем забыла. – И она принялась читать дальше:
Двадцать лет миновало,
Как рассталась с родной стороной[66].
А теперь ты в парчовой одежде,
Может быть, и вернешься домой?
Сто расцветших цветов облетает,
Трудный мед добывает пчела, –
Для кого она сил не жалеет
И кому она сладость дала?
Дальний путник придет,
Поздно весть принесет.
Распри сменит согласье.
Будут свадьба и счастье![67]
Фэнцзе не до конца поняла смысл строк, и Даляо ей пояснила:
– Вам предстоит великая радость, госпожа, недаром выпала эта пластинка. Вам до сих пор не приходилось бывать в Нанкине! Но может быть, господин Цзя Чжэн захочет взять семью к себе, и тогда по пути вы сможете заехать на родину. Вот как следует толковать «в парчовых одеждах возвратится в родные места».
Монахиня написала предсказание на листке и отдала девочке‑служанке. Фэнцзе и верила и не верила.
Даляо накрыла на стол. Мясных блюд, разумеется, не было, и Фэнцзе, едва прикоснувшись к еде, отставила чашку, дала монахине денег на благовония и собралась уходить. Даляо не стала ее удерживать.
Возвратившись домой, Фэнцзе первым долгом навестила матушку Цзя и госпожу Ван и рассказала им о гадании. Женщины в один голос воскликнули:
– Может быть, у Цзя Чжэна и в самом деле есть такое намерение?! Это было бы замечательно!
Фэнцзе наконец уверовала в предсказание, но это уже к делу не относится.
А сейчас вернемся к Баоюю. Встав после полуденного сна, он не увидел рядом Баочай, но только было хотел спросить о ней у служанок, как Баочай сама появилась на пороге.
– Где ты была? – спросил юноша. – Я заждался.
– Ходила узнавать о гадании сестры Фэнцзе, – отвечала Баочай и пересказала ему то, что было написано на пластинке, заметив при этом: – Предсказание все считают счастливым, но мне кажется, выражение «в парчовых одеждах возвратится в родные места» таит в себе еще какой‑то смысл. Поживем – увидим!
– Вечно ты сомневаешься! – вскричал Баоюй. – В предсказаниях святых ищешь зловещий смысл! Ведь все знают, что фраза «в парчовых одеждах возвратится в родные места» благопожелательная. С чего же ты взяла, что в ней кроется еще и другой смысл?
Баочай не успела ответить – за ней пришла служанка госпожи Ван.
Если хотите узнать, в чем было дело, прочтите следующую главу.
Глава сто вторая
На дворец Нинго обрушиваются болезни и беды;
из сада Роскошных зрелищ с помощью заклинаний изгоняют нечистую силу
Итак, госпожа Ван послала служанку за Баочай и, когда та явилась, сказала:
– Скоро свадьба Таньчунь, и ты должна наставить сестру. К тому же ты еще и жена ее брата. Таньчунь умница и поймет тебя с полуслова. Я слышала, Баоюя до слез расстроило замужество Таньчунь. Постарайся его утешить. Увы! Я все время хвораю, да и Фэнцзе нездорова. Ты должна понимать, что в доме необходим порядок. Жалость жалостью, а давать поблажки прислуге нельзя. Недалек тот час, когда все хозяйственные дела в доме лягут на твои плечи.
Баочай слушала и почтительно поддакивала.
– Есть у меня еще одно дело, – продолжала госпожа Ван. – Вчера Фэнцзе привела ко мне дочку старухи Лю и сказала, что хочет определить ее к вам служанкой.
– Да, Пинъэр привела ее нынче к нам. Сказала, что это Фэнцзе распорядилась, – быстро проговорила Баочай.
– Я знаю, – кивнула госпожа Ван, – и решила, что причин отказывать ей никаких нет. Правда, девочка показалась мне не слишком скромной. Когда‑то я прогнала подобных ей служанок из комнат Баоюя, своим коварством они не уступали лисицам‑оборотням. Ты хорошо об этом знала и переехала из сада жить к себе домой. Но сейчас, благодаря тебе, я уверена, ничего подобного не случится. Только прошу тебя быть повнимательней! Из всех служанок лишь на одну Сижэнь можно положиться.
Баочай пообещала, произнесла несколько вежливых фраз и ушла. А после обеда навестила Таньчунь и напутствовала ее на прощанье теплыми, ласковыми словами. Но об этом мы рассказывать не будем.
На следующий день Таньчунь должна была уехать и пришла попрощаться с Баоюем. С тоскливым чувством слушал юноша речи Таньчунь о предназначении и высоком долге, тяжело было расставаться с девушкой. Но потом вдруг печаль его сменилась радостью, словно он избавился от заблуждений и прозрел.
Попрощавшись и с остальными родственниками, Таньчунь села в паланкин и отправилась в далекий путь.
После кончины Юаньчунь сад Роскошных зрелищ постепенно приходил в запустение. Баоюй женился, Дайюй умерла, Ши Сянъюнь уехала, Ли Вань, Таньчунь и Сичунь переселились в свои комнаты. Только в ясные дни и лунные вечера они, как и прежде, встречались в саду, смеялись, шутили.
Потом уехала Таньчунь, Баоюй, равнодушный ко всему, вообще не выходил из дому. И в саду стало пустынно и безлюдно. Заглядывали сюда лишь те, кто присматривал за садом.
Проводив Таньчунь, госпожа Ю довольно поздно возвращалась домой. Она не стала дожидаться, пока подадут коляску, и решила пройти пешком через садовую калитку, служившую в прошлые годы ближайшим проходом из дворца Нинго во дворец Жунго. Все как будто было на месте – и террасы и беседки, но госпожа Ю испытывала безотчетный страх. Дома оказалось, что у нее жар. Два дня госпожа Ю крепилась, но потом слегла. Днем ей бывало легче, а по ночам все тело горело и она бредила.
Врач определил у больной простуду и на ее почве боли в желудке и бред[68]. Заверил, что ничего опасного нет и госпожа Ю скоро поправится.
Однако лекарства не помогали, а вскоре у больной начались приступы безумия.
Цзя Чжэнь позвал сына и приказал:
– Разузнай, есть ли поблизости хорошие доктора, и пригласи сразу нескольких!
– Врач, который к нам приходил, считается самым лучшим, – отвечал Цзя Жун. – Мне кажется, болезнь матери лекарствами не вылечишь.
– Вздор! – рассердился Цзя Чжэнь. – Может быть, по‑твоему, ее вовсе лечить не нужно?
– Речь не о том, что не надо лечить, – возразил Цзя Жун. – Но должен вам сказать, что недавно матушка возвращалась из дворца Жунго через сад. А как только пришла домой, у нее появился жар – не иначе, как там она повстречалась с оборотнем. За городом, я слышал, живет человек по имени Мао Баньсянь, уроженец юга, прекрасный гадатель. Надо, пожалуй, его пригласить. Если нагадает что‑нибудь путное, сделаем все, как он скажет; если же и это не поможет – пригласим доктора.
Цзя Чжэнь тотчас велел привезти гадателя.
Цзя Жун принял Мао Баньсяня в кабинете и угостил чаем.
– Значит, это вы меня пригласили?! – сказал тот. – Позвольте тогда спросить, о чем я должен гадать?
– Мать тяжело заболела, – отвечал Цзя Жун, – просим вас погадать о ее дальнейшей судьбе.
– В таком случае дайте мне чистой воды вымыть руки, – приказал гадатель, – и принесите столик с курильницей – я вытащу из стакана гадательную пластинку.
Когда все необходимые приготовления были сделаны, Мао Баньсянь вытащил из‑за пазухи стакан с гадательными пластинками, подошел к столику, совершил низкий поклон и, встряхнув стакан, произнес:
– Почтительно кланяюсь Небу и Земле, взываю к сокрытым силам природы, дабы они помогли сделать правильное предсказание, а добрые духи его исполнили. Настоящим верующий из рода Цзя, по причине болезни своей матери, почтительно обращается с просьбой к четырем мудрецам – Фуси, Вэнь‑вану, Чжоу‑гуну и Кун‑цзы, чтобы они обратили к нему свои милостивые взоры. Прошу вас, великие мудрецы, пошлите мне силу проникнуть в глубокие тайны судьбы, узнать, что ждет больную – счастье или несчастье. Но прежде пошлите триграммы, кои позволят сделать верное предсказание.
Он вытряхнул из стакана на блюдо пластинку.
– Первая триграмма – «цзяо»!
Он снова тряхнул стакан и объявил, что выпала триграмма «дань». Третьей триграммой снова оказалась «цзяо».
Собрав гадательные пластинки, Мао Баньсянь произнес:
– Итак, триграммы, говорящие о превращениях, объявлены, теперь прошу послать мне триграммы, по коим возможно предсказывать счастье и несчастье и составить гексаграмму.
Он снова вытащил три пластинки, и на всех оказались триграммы «дань».
Собрав пластинки, Мао Баньсянь сказал:
– Садитесь, садитесь, пожалуйста! Позвольте мне подумать, что в конце концов получилось. В целом гексаграмма указывает, что «счастье еще не пришло». Триграмма, относящаяся к человеку, который гадает, то есть к вам, выпала третьей, и предвещает она, что вы, брат, лишитесь богатства. Но сейчас вы гадаете о судьбе матери, поэтому нужно обращаться к первой триграмме. А она показывает, что ваши родители повстречали какого‑то злого духа. Пятая триграмма тоже связана со злым духом, а это значит, что у вашей матушки серьезная болезнь. Нет‑нет! Ничего дурного не случится, так как стихия воды под первым циклическим знаком «цзы» и двенадцатым циклическим знаком «хай» скована, в действие вступила стихия дерева под третьим циклическим знаком «инь», и под ее влиянием возник огонь. Триграмму, относящуюся к человеку, на которого гадают, можно истолковать в том смысле, что сын или внук все же победят злого духа. Через два дня злой дух из стихии воды под циклическим знаком «цзы» будет изгнан, и в день, обозначаемый одиннадцатым циклическим знаком «сюй», ваша матушка поправится. Только в триграмме, относящейся к отцу, есть измененное изображение злого духа, а это значит, что вашему батюшке грозит неприятность. Триграмма же, относящаяся к вам, предвещает несчастье, страшнее ограбления. Оно случится в день, когда будет процветать стихия воды, а стихия земли придет в упадок.
Мао Баньсянь умолк и принялся теребить бородку.
Сначала рассуждения гадателя показались Цзя Жуну нелепыми до смешного. Но уверенный тон предсказателя его смутил. Испугавшись за судьбу отца, Цзя Жун с тревогой спросил гадателя:
– О том, что произошло, вы сказали совершенно точно, но все же, чем больна моя мать?
– Судя по гексаграмме, болезнь вашей матушки вызвана борьбой стихии воды со стихией огня, а это значит, что в ее теле соединились жар и холод. Если же хотите знать поточнее, чем она больна, придется погадать по книге «Взаимодействие стихий», – гадание на стеблях травы ничего не даст.
– И вы знакомы со всеми этими видами гаданий? – поинтересовался Цзя Жун.
– Немного знаком.
Цзя Жун попросил предсказателя погадать и сообщил ему гороскоп матери.
Мао Баньсянь нарисовал круг, расставил символы духов и начал гадать. Оказалось, что на циклический знак «сюй» приходится дух белого тигра, и тогда гадатель сказал:
– Гадание говорит о «рассеянии души разума». Белый тигр – злой дух, но в периоды общего процветания творить зла не может. Когда же властвовать начинает дух смерти, белый тигр насылает на людей ужасные беды. При встрече с ним душа разума в страхе бежит и стремится рассеяться. Получившееся у нас сочетание символов указывает, что душа разума улетела прочь из тела, остались печаль и сомнения. Если речь идет о болезни, то здесь можно предсказать смертельный исход, в отношении же судебной тяжбы – проигрыш дела. Обычно тигр появляется на закате солнца, из этого можно заключить, что болезнь возникла незадолго до наступления вечера. В толкованиях на подобное сочетание знаков сказано: «У всякого, кому при гадании выпало такое сочетание знаков, в жилище водится оборотень тигра или же его подобие». Гадай вы о своем батюшке, я опять‑таки сказал бы, что и ему грозит опасность. Об этом говорит сочетание знаков «тигр» и «солнце», ибо тигр при солнце причиняет зло мужчинам, а при луне – женщинам. Одним словом, гадание предвещает несчастье.
Не дослушав гадателя до конца, Цзя Жун побледнел от страха.
– Вы все верно сказали, учитель, – промолвил он, – только мне кажется, что это гадание не очень согласуется с первым. Хотелось бы все же знать, грозит нам опасность?
– Не торопитесь, – остановил его Мао Баньсянь, – позвольте мне еще раз внимательно посмотреть!
Гадатель опустил голову, долго бормотал что‑то себе под нос и вдруг воскликнул:
– Все кончится благополучно, есть спасительная звезда! Гадание показывает, что добрый дух, которого вы видите над циклическим знаком «сы», принесет вам спасение. О таком сочетании знаков сказано: «Душа разума рассеивается, а душа тела возвращается». Горе у вас сменится радостью. Ничего опасного не случится, надо только быть начеку!
Цзя Жун уплатил гадателю, проводил его, а затем обо всем подробно рассказал отцу. В частности и о том, что болезнь госпожи Ю, согласно гаданию, началась под вечер после встречи с духом белого тигра.
– Ты как раз и говорил, что третьего дня вечером мать возвращалась домой через сад, – произнес Цзя Чжэнь. – Тогда, видимо, она и столкнулась с тигром? То же самое произошло и со второй тетушкой Фэнцзе – она заболела, возвратившись из сада! Сама она ничего не видела, но служанки, бывшие с нею, утверждали, будто видели на горке лохматое чудовище с огромными, как фонари, глазами, оно даже разговаривало с Фэнцзе и сильно ее напугало.
– Как же, помню! – воскликнул Цзя Жун. – Еще я слышал, как Бэймин рассказывал, будто Цинвэнь после смерти стала духом‑хранителем лотосов, растущих в саду, а когда умирала барышня Линь Дайюй, откуда‑то доносилась музыка. Дайюй наверняка стала духом‑покровителем цветов. Плохо дело, если в нашем саду завелось столько привидений! Прежде, когда там было много людей и преобладала сила «света», они не могли причинить вреда; но сейчас сад обезлюдел, и, видимо, матушка, проходя по саду, растоптала какой‑нибудь цветок, чем вызвала недовольство его духа‑хранителя, или же повстречалась с нечистой силой. Предсказание, надобно сказать, точное.
– А не говорил гадатель, грозит нам какая‑нибудь опасность? – спросил Цзя Чжэнь.
– Судя по его словам, матушка должна выздороветь в день, обозначаемый циклическим знаком «сюй», – ответил Цзя Жун. – Но он предупредил, что выздоровление может наступить и на два дня раньше, и на два дня позже.
– А что за причина? – спросил Цзя Чжэнь.
– Думаю, никакой, но абсолютно точное определение срока обычно вызывает недоверие, и гадатель решил сказать приблизительно.
На этом разговор прервался, так как из внутренней комнаты послышался голос:
– Госпожа рвется в сад, служанки не могут с ней справиться.
Цзя Чжэнь и Цзя Жун бросились во внутреннюю комнату, чтобы успокоить госпожу Ю, но та металась в бреду и кричала:
– Та, что в красном, зовет меня! Та, что в зеленом, – прогоняет!
Было и смешно и страшно слушать эти вопли.
Цзя Чжэнь приказал служанкам купить жертвенных денег и сжечь в саду. Ночью госпожа Ю пропотела, и ей стало полегче. Когда же наступил день под циклическим знаком «сюй», она почувствовала себя почти здоровой.
Молва о случившемся быстро распространилась: она передавалась из уст в уста, и в конце концов не только во дворцах Нинго и Жунго, но и далеко за их пределами узнали, что в саду Роскошных зрелищ появилась нечистая сила. Напуганные слухами, люди, которые присматривали за садом, перестали ухаживать за цветами и деревьями, поливать их и собирать плоды. Боялись выходить вечером в сад, и теперь в нем хозяйничали одичавшие звери и птицы. Даже днем люди боялись появляться в саду в одиночку, ходили группами, да еще с оружием.
Спустя некоторое время заболел Цзя Чжэнь. Он не приглашал врачей, но когда ему становилось легче, сжигал в саду жертвенные бумажные деньги и давал обеты; если же состояние ухудшалось, молился звездам и кланялся Ковшу.
Поправился Цзя Чжэнь – заболел Цзя Жун.
Целых несколько месяцев обитатели дворцов жили в страхе и тревоге; распространилась молва, будто все травы и деревья в саду – оборотни.
Доходы от сада больше не поступали, и жалованье слугам пришлось выплачивать из общей казны, а это в еще большей мере подрывало и без того пошатнувшееся благосостояние владельцев дворца Жунго. Присматривавшие за садом уже не мечтали ни о каких выгодах, единственным их желанием было поскорее оттуда уйти. Они сами распускали слухи о страшных оборотнях, чтобы оправдать свой уход. Ворота сада были накрепко заперты. В величественных башнях и высоких покоях, в украшенных рубинами павильонах и на отделанных яшмой террасах поселились птицы и животные.
А сейчас расскажем о двоюродном брате Цинвэнь, которого звали У Гуй. Он жил прямо у входа в сад Роскошных зрелищ.
После смерти Цинвэнь жена У Гуя, прослышав о том, что девушка стала духом‑покровителем цветов, по вечерам не отваживалась выходить из дому.
Однажды У Гуй отправился за покупками и долго не возвращался. Жена в это время болела. Пока мужа не было дома, женщина по ошибке приняла не то лекарство, и, придя домой, У Гуй нашел ее мертвой. Соседи недолюбливали жену У Гуя за распущенность и стали говорить, что это оборотень утащил ее душу.
Слухи достигли ушей матушки Цзя и очень ее взволновали. Она велела еще нескольким служанкам поселиться в доме у Баоюя, а слугам приказала по ночам ходить дозором по дворцу и отбивать стражи. Одни рассказывали Баоюю, будто видели краснолицего оборотня, другие уверяли, что им повстречалась красавица девушка, и юноша, слушая их, дрожал от страха.
К счастью, Баочай была не из робких и пригрозила поколотить служанок, если будут болтать всякий вздор. Разговоры прекратились, но обитателям дворца по‑прежнему мерещились духи. Число сторожей было увеличено, а следовательно, возросли расходы.
Один лишь Цзя Шэ ничему не верил.
– Такой прекрасный сад! Откуда там взяться духам? – говорил он.
И однажды в ясный солнечный день отправился туда в сопровождении нескольких вооруженных слуг. Его пытались отговорить от опасной затеи, но он и слушать не хотел.
Запущенный и мрачный, сад производил гнетущее впечатление. Но Цзя Шэ упорно шел вперед, и слуги, дрожа от страха, следовали за ним. Больше всех трусил один, совсем юный. Его била дрожь. Вдруг он услышал шорох в кустах, оглянулся, заметил что‑то пестрое и яркое и, вопя от ужаса, повалился на землю.
Когда же Цзя Шэ осведомился, в чем дело, слуга рассказал:
– Я только что видел оборотня с желтым лицом и красной бородой, в зеленой одежде, он побежал в грот за рощицей!
– Кто еще видел? – спросил Цзя Шэ, сам струсив порядком.
Нашлись слуги, не желавшие, как говорится, плыть против течения.
– Мы видели! – воскликнули они в один голос – Только не осмелились вас тревожить.
Цзя Шэ не решился идти дальше. На обратном пути он строго‑настрого наказал слугам ничего не рассказывать домашним, если будут спрашивать. Сам поверил в то, что в саду водится нечистая сила, и, чтобы избавиться от нее, решил пригласить даосов, состоявших на государственной службе.
Слуги же, видя, как Цзя Шэ струсил, вопреки его приказу молчать, принялись рассказывать всякие небылицы, так что те, кто их слушал, лишь диву давались.