Больше всего поразило Баоюя то, что на месте Сюэянь рядом с невестой стояла Инъэр. Все происходящее казалось юноше кошмарным сном. К нему подбежали служанки, усадили, взяли из рук у него фонарь. Баоюй тупо смотрел в одну точку, не произнося ни слова. Матушка Цзя опасалась, как бы юноше не стало хуже, и окликнула его, стараясь отвлечь от мрачных мыслей.
Фэнцзе и госпожа Ю поспешили увести Баоюя во внутренние покои. Баочай, тоже подавленная, все время молчала.
Баоюй, словно очнувшись, тихонько подозвал Сижэнь и спросил:
– Где я? Не сон ли все это?
– У тебя нынче счастливый день, – отвечала девушка. – Какой же это сон? Не болтай глупостей! Отец услышит!
– А что за красавица сидит там в комнате? – с опаской осведомился Баоюй, указывая пальцем на дверь.
Сижэнь зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться, и после длительной паузы ответила:
– Это – твоя жена, теперь ее надо называть второй госпожой.
Служанки отвернулись, стараясь скрыть улыбки.
– Ну и дура же ты! – вспылил Баоюй. – Ты мне скажи, кто она, эта «вторая госпожа»?
– Барышня Баочай.
– А барышня Дайюй?
– Отец решил женить тебя на барышне Баочай, – проговорила Сижэнь, – а ты болтаешь о барышне Дайюй.
– Но ведь здесь только что была барышня Дайюй, а с нею – Сюэянь, я видел ее собственными глазами, – не унимался Баоюй. – А ты говоришь, барышни Дайюй здесь нет… Вы что, шутить со мной вздумали?!
– Хватит болтать! Услышит барышня Баочай, обидится, – шепнула на ухо юноше Сижэнь. – И бабушка на тебя будет сердиться!
В голове Баоюя снова все перепуталось, события нынешней ночи повергли его в смятение, и он стал громко требовать, чтобы тотчас же привели Линь Дайюй. Никакие уговоры не помогали. Баоюй ничего не соображал, тем более что говорили все тихо, опасаясь, как бы не услышала Баочай.
Поняв, что у Баоюя новый приступ болезни, матушка Цзя приказала воскурить благовония для успокоения его души, а самого его отвести спать.
В доме наступила мертвая тишина.
Через некоторое время Баоюй забылся тяжелым сном, а матушка Цзя, немного успокоившись, решила посмотреть, что будет утром. Она лишь попросила Фэнцзе убедить Баочай лечь отдохнуть.
Баочай, напустив на себя равнодушный вид, как была, в платье, легла на постель.
Цзя Чжэну не положено было входить в покои новобрачных. Он не представлял себе, что там происходит, и только радовался, что церемония уже позади. Следующий день был счастливым для отъезда, и Цзя Чжэну предстояло отправиться в путь. Поэтому он решил лечь спать – ведь с утра надо было попрощаться со всеми и принять пожелания счастливого пути.
Матушка Цзя, увидев, что Баоюй уснул, возвратилась к себе.
Едва встав наутро с постели, Цзя Чжэн первым долгом совершил поклонение в кумирне предков, после чего пришел прощаться с матушкой Цзя.
– Я уезжаю в дальние края, – сказал он, – и прежде всего хотел бы попросить вас, матушка, заботиться о своем здоровье. Обо мне не беспокойтесь – как только прибуду к месту службы, сразу пришлю письмо и поклон. Баоюя вы женили по своему желанию, так не оставляйте мальчика советами и наставлениями!
Чтобы Цзя Чжэн в пути не беспокоился, матушка Цзя скрыла от него новый приступ болезни Баоюя, только сказала:
– Вообще говоря, Баоюю следовало бы тебя проводить. Однако он еще не оправился от болезни, к тому же накануне утомился, да и вообще может схватить простуду. Вот я и спрашиваю тебя: если хочешь, я велю ему тебя проводить, но если он тебе дорог, пусть просто поклонится тебе на прощание.
– Зачем ему меня провожать? – возразил Цзя Чжэн. – Пусть лучше по‑настоящему примется за учебу, это и будет для меня радостью.
Слова сына успокоили матушку Цзя, она велела Цзя Чжэну сесть, а сама позвала Юаньян и приказала:
– Позови Баоюя, и пусть с ним придет Сижэнь…
Юаньян ушла, и через некоторое время явился Баоюй. Он был ко всему безучастен и поклонился отцу, лишь когда напомнили. Однако все радовались, что ведет он себя как будто нормально и не огорчает Цзя Чжэна.
Цзя Чжэн дал сыну несколько наставлений, после чего велел служанкам увести его, а сам отправился в покои госпожи Ван и настоятельно ей советовал поучать сына.
– Ни в коем случае не позволяй ему своевольничать, – говорил он. – В будущем году состоятся провинциальные экзамены, он непременно должен принять в них участие.
Госпожа Ван внимательно выслушала мужа, ни в чем ему не переча, когда же Цзя Чжэн умолк, приказала привести Баочай, чтобы та поклонилась свекру и совершила церемонии, положенные молодой жене во время проводов родных.
Родственники по женской линии проводили Цзя Чжэна до ворот и возвратились домой. Цзя Чжэнь и другие младшие родственники по мужской линии проводили Цзя Чжэна до первой станции в десяти ли от города и после прощального пира расстались с ним.
О том, как Цзя Чжэн совершал путь к месту службы, мы рассказывать не будем. Что же до Баоюя, то он с этих пор окончательно лишился рассудка и перестал есть.
Если хотите узнать о дальнейшей судьбе юноши, прочтите следующую главу.
Глава девяносто восьмая
Душа многострадальной Пурпурной жемчужины возвращается на небо Избавления от печалей;
слезы больного душой чудесного камня орошают землю Томления в разлуке
После отъезда отца Баоюй ощутил слабость, голова закружилась, и он впал в забытье. Каких только докторов к нему не приглашали, каких лекарств не прописывали – все тщетно. Он никого не узнавал; если его поднимали с постели, послушно садился. И тогда казалось, что он здоров.
На девятый день после брачной церемонии по обычаю полагалось навестить тетушку Сюэ. Не сделать этого – она оскорбится. Но как быть с Баоюем? Рассказать, что его обманули? Но и так уже из‑за этого он заболел. А Баочай? Какие слова ей говорить в утешение? Уж лучше бы тетушка Сюэ сама к ним пришла.
Поразмыслив, матушка Цзя решила посоветоваться с госпожой Ван и Фэнцзе.
– По‑моему, – сказала она, – Баоюя и Баочай можно отнести в паланкинах к тетушке Сюэ. Вреда Баоюю от этого никакого не будет. А потом тетушку Сюэ пригласить к нам, пусть утешит Баочай, заодно посоветуемся, как вылечить Баоюя.
Госпожа Ван поддакнула и велела приготовить все необходимое.
Баочай не смела ослушаться старших, а Баоюй делал все, что ему велели, как заводной. Баочай хорошо понимала, от чего заболел Баоюй, досадовала на мать за столь опрометчивый шаг, но молчала – теперь уже ничего не изменишь.
Видя, в каком состоянии Баоюй, тетушка Сюэ раскаивалась, что дала согласие на брак.
Родные с ног сбились, приглашая самых знаменитых врачей, но никто не мог определить причину болезни.
Но вот за городом, в старой полуразрушенной кумирне, нашли бедного лекаря по фамилии Би, по прозвищу Чжиань. Он осмотрел больного и заявил, что причина болезни кроется в быстрой смене настроений – от радости к горю, что усугубляется нерегулярным приемом пищи. Все это и привело к застою крови.
Лекарь приготовил лекарство, под вечер Баоюй принял его, к концу второй стражи понемногу пришел в себя и попросил пить.
Лишь после этого матушка Цзя и госпожа Ван успокоились, и матушка Цзя повела тетушку Сюэ и Баочай к себе отдыхать.
Баоюй был уверен, что долго не проживет, и когда все разошлись, схватил за руку Сижэнь и, еле сдерживая рыдания, проговорил:
– Скажи, каким образом попала сюда сестра Баочай? Я хорошо помню, что батюшка выбрал мне в жены сестрицу Дайюй! Зачем же сестра Баочай ее прогнала? Я сам хотел ее об этом спросить, но побоялся. Слышишь, как плачет сестрица Линь?
– Барышня Линь больна, – заметила Сижэнь, не решаясь сказать Баоюю правду.
– В таком случае я пойду к ней, – заявил юноша, порываясь встать с постели. Но не хватило сил, уже несколько дней он не прикасался к пище. – Я скоро умру! – обливаясь слезами, проговорил Баоюй. – И сестрица Дайюй тоже. Поэтому передай бабушке мое заветное желание: поместить нас в одну комнату, чтобы мы могли умереть вместе. И гробы наши пусть стоят рядом. Если же суждено нам остаться в живых, пусть лечат нас вместе. Ради нашей с тобой многолетней дружбы сделай то, о чем я прошу, не обмани меня!
Эти слова взволновали Сижэнь, причинили ей боль.
В этот момент в комнату вошли Баочай и Инъэр. Баочай слышала последние слова Баоюя и строго сказала:
– Вместо того чтобы печься о своем здоровье, ты занимаешься болтовней! Старая госпожа всю душу в тебя вложила. Сколько страдала, как заботилась о тебе! Ей за восемьдесят. А ты бы хоть раз ее порадовал! Тогда она знала бы, что все это не напрасно. О матушке твоей я уж не говорю! Всю кровь своего сердца она тебе отдала. Воспитывала, растила. Каково будет ей, если ты умрешь в начале жизненного пути, оставив ее на старости лет без всякой опоры?.. Как бы ни была несчастна моя судьба, я сделаю все, чтобы ты выжил! Подумай над моими словами, и ты поймешь, что и Небо этого не допустит. Лежи спокойно, пройдет наваждение, наступит гармония сил света и тьмы, и, я уверена, ты поправишься!
Баоюй молча выслушал Баочай и вдруг засмеялся.
– Мы так давно с тобой не беседовали! Никак не пойму, кому ты это все говоришь?
– Скажу тебе правду, – призналась Баочай. – Сестрица Линь умерла в один из тех дней, когда ты лежал без сознания!
– Умерла?! – вскричал Баоюй, привстав на постели. – Не может быть!
– Да, умерла! – повторила Баочай. – Неужто я стала бы лгать, желая навлечь на нее несчастье?! Старая госпожа и твоя мать, зная, как вы были дружны, не стали тебе об этом рассказывать, опасаясь, как бы ты не лишил себя жизни!
Из груди Баоюя вырвался горестный вопль, и он ничком упал на кровать. В глазах потемнело, мысли путались…
Неожиданно он увидел, что попал в какое‑то незнакомое место. Неподалеку брел человек, и Баоюй ему крикнул:
– Позвольте спросить, где я нахожусь?
– На дороге, ведущей в загробное судилище, – последовал ответ. – Зачем ты сюда явился? Годы твоего земного существования еще не истекли!
– Я узнал о смерти моей близкой подруги и пришел ее навестить, – отвечал Баоюй, – но сбился с дороги.
– Кто она, твоя подруга? – спросил человек.
– Линь Дайюй из Гусу.
– Линь Дайюй при жизни не была такой, как все люди, – с холодной усмешкой проговорил человек, – а после смерти не уподобилась остальным духам. У нее нет душ[59], как же ты можешь ее навестить? У всякого человека душа разума и душа тела в полной гармонии. Они сливаются перед его рождением и разлучаются после смерти. Простого смертного и то не отыщешь в загробном мире, что же говорить о Линь Дайюй?! Уходи‑ка ты отсюда побыстрее!
Эти слова повергли Баоюя в смятение, он долго стоял, озадаченно глядя перед собой, а затем промолвил, набравшись смелости:
– Если вы говорите, что после смерти душа исчезает, зачем тогда загробное судилище?
– Загробное судилище лишь для тех, кто считает, что оно существует, – усмехнулся человек. – Мысль о нем предостерегает людей от грехов. Недаром говорят, что Небо гневается на людей за их глупость: если они нарушают свой долг и правила поведения; если лишают себя жизни до истечения положенного им срока; если предаются разврату, творят зло и губят себя без причины. Вот и ты сейчас губишь себя, разыскивая Дайюй. Она удалилась в «область Небесных грез, мира Великой пустоты», и если ты хочешь увидеть ее, сделай все, чтобы излечиться. Лишь в этом случае в назначенное время вы сможете встретиться. Если же ты будешь жить не по правилам и покончишь с собой, попадешь в загробное судилище, где встретишься только с родными. О Дайюй не мечтай!
Сказав это, человек вынул из рукава камень и с силой бросил в грудь Баоюя.
Баоюй испугался, ему захотелось поскорее вернуться домой, и было досадно, что он сбился с пути. Так он и стоял, переминаясь с ноги на ногу, когда вдруг услышал, что его кто‑то зовет. Открыв глаза, Баоюй увидел перед собой матушку Цзя, госпожу Ван, Баочай и Сижэнь. Они звали его, заливаясь слезами.
Баоюй бросил взгляд на красный фонарь на столе, на луну, ярко светившую в окно, и на душе стало легко и спокойно. Он вспомнил случившееся и понял, что это сон. Все его тело покрылось холодным потом, из груди вырвался тяжелый вздох.
Баочай была уверена, что Баоюй болеет из‑за Дайюй, а не из‑за утерянной яшмы, и, несмотря на все запреты, рассказала юноше о ее кончине. Пусть сразу переживет все несчастья, думала девушка, может быть, тогда к нему возвратится рассудок, и легче будет его лечить.
Матушка Цзя, не догадываясь о намерениях Баочай, считала поступок ее опрометчивым, и лишь когда Баоюй очнулся, перестала волноваться и велела пригласить лекаря, чтобы еще раз осмотрел больного.
Доктор проверил пульс и вскричал:
– Удивительно! Пульс стал глубоким и спокойным, а подавленность прошла. Пусть завтра примет успокаивающее, и, надо надеяться, дело пойдет на поправку.
После ухода доктора все разошлись успокоенные.
Сижэнь считала, что лучше бы Баоюю ни о чем не знать, и сердилась на Баочай, но выражать недовольство вслух не осмеливалась.
– Вы слишком поторопились, барышня! – говорила Инъэр, на что Баочай отвечала:
– Ничего ты не смыслишь! Я знаю, что делаю!
Баочай, как уже говорилось выше, считала, что сильное потрясение пойдет ему лишь на пользу.
И вот настал день, когда Баоюй проснулся совершенно здоровым. Только воспоминания о Дайюй выводили его из состояния равновесия.
Сижэнь как могла утешала его:
– Барышня Баочай ласкова и добра, потому отец и выбрал ее, а не барышню Линь. К тому же барышня Линь тяжело болела и в любой момент могла умереть. Но, зная твой беспокойный характер, бабушка не стала тебе ничего говорить и позвала Сюэянь, чтобы ввести тебя в заблуждение.
Баоюй опять расстроился, даже заплакал. Ему снова захотелось умереть, но тут на память пришли слова, услышанные во сне, к тому же он боялся огорчить бабушку и мать и подумал: «Все равно, Дайюй нет в живых, а из остальных мне больше всех нравилась Баочай». Баоюй тешил себя мыслью, что брак с Баочай предопределен самой судьбой: у него – яшма, у Баочай – золото.
Баочай видела, что уговоры ее на Баоюя подействовали, и перестала тревожиться. Совершив перед матушкой Цзя и госпожой Ван положенные обряды, Баочай стала думать, как бы развлечь Баоюя, рассеять его печальные мысли.
Баоюй не вставал с постели, и присутствие Баочай лишь нагоняло на него тоску. Баочай же всячески старалась утешить его.
– Для тебя главное – вылечиться, – говорила она. – Ведь мы теперь с тобой муж и жена и век должны прожить вместе.
Баоюю нелегко было с этой мыслью смириться, но приходилось терпеть. Матушка Цзя, госпожа Ван, тетушка Сюэ ни на минуту не оставляли его, сменяя друг друга, а по ночам матушка Цзя присылала служанок, и Баоюю оставалось лишь покориться судьбе и лечиться.
Баочай была добра и ласкова с ним, и постепенно горячую любовь к Дайюй он перенес на молодую жену. Но об этом речь впереди.
В тот день, когда состоялась церемония, Дайюй потеряла сознание, дыхание в груди еле теплилось, и Ли Вань и Цзыцзюань не отходили от девушки и все время плакали. К вечеру Дайюй пришла в себя, глазами дала понять, что ей хочется пить. Цзыцзюань поспешила налить в чашку грушевого отвара с корицей и ложечкой влила в рот больной. Дайюй снова закрыла глаза и некоторое время лежала неподвижно.
Ли Вань знала, что это последний проблеск жизни, и, подумав, что еще полдня девушка протянет, ушла к себе сделать некоторые распоряжения по хозяйству.
Вскоре Дайюй снова открыла глаза, схватила Цзыцзюань за руку и, собравшись с силами, проговорила:
– Я скоро умру!.. А надеялась, что мы всегда будем вместе… Мне и в голову не приходило, что я…
Она умолкла, часто задышала и закрыла глаза, не выпуская руки Цзыцзюань из своей.
У Цзыцзюань мелькнула было надежда, но после долгого молчания Дайюй сказала:
– Сестра! У меня совсем нет родных, я одна в целом свете. Уж ты попроси, чтобы меня похоронили на юге, в родных местах!
От этих слов Цзыцзюань похолодела и велела позвать Ли Вань, но в это время пришла Таньчунь.
– Третья барышня! – воскликнула Цзыцзюань. – Вы поглядите на барышню Линь!
Из глаз служанки покатились слезы. Таньчунь подошла к постели, пощупала руку Дайюй – она была холодной. Глаза стали тусклыми, неживыми.
Как раз в это время пришла Ли Вань. Никто из троих слова не проронил. Служанки принялись обмывать Дайюй, но та вдруг рванулась и закричала:
– Баоюй! Баоюй! У тебя… – умолкла и покрылась холодным потом.
Цзыцзюань бросилась к девушке, чтобы поддержать, но тело Дайюй обмякло и стало холодеть, глаза закатились.
Таньчунь и Ли Вань приказали причесать и обрядить Дайюй.
По ветру рассеялся
Чистой души аромат.
Печаль в третью стражу
Ушла в дали дальние грез…
Дыхание Дайюй оборвалось в тот момент, когда Баочай в паланкине принесли в дом Баоюя.
Служанки не переставая плакали, но больше всех горевали Ли Вань и Таньчунь – они очень любили девушку.
Надо сказать, что дом, отведенный для молодых, находился далеко от павильона Реки Сяосян, и оттуда ничего не могло быть слышно. Но вдруг откуда‑то донеслись звуки музыки. Все смолкли, стали прислушиваться – вокруг стояла тишина.
Таньчунь и Ли Вань, выйдя со двора, снова прислушались. Нигде ни звука, только ветер шелестел в бамбуковых зарослях да луна бросала свои лучи на каменную ограду.
Позвали жену Линь Чжисяо, попросили распорядиться обрядить покойницу, а утром доложить Фэнцзе.
Поначалу Фэнцзе не стала сообщать матушке Цзя о смерти Дайюй, боялась, как бы та от расстройства не заболела. В доме и без того хватало хлопот – Баоюй болел, Цзя Чжэну предстояло отправиться в путь. Да и мало ли было других забот.
Фэнцзе пошла в павильон Реки Сяосян и тоже всплакнула. Затем она поздоровалась с Ли Вань и Таньчунь и, узнав, что все необходимые приготовления сделаны, сказала:
– Вот и хорошо. Но почему мне сразу не сообщили и заставили волноваться?
– Как же вам сообщить, ведь вы были на проводах старого господина?! – проговорила Таньчунь.
– Нашли бы возможность! – вскричала Фэнцзе. – Впрочем, ладно, мне еще нужно пойти к Баоюю, этому «несчастью» нашего дома! Там хлопот хватит! А старой госпоже придется доложить, хотя смерть девочки, боюсь, будет для нее тяжелым ударом.
– В таком случае действуй по обстоятельствам, – промолвила Ли Вань, – выбери удобный момент и скажи.
Фэнцзе быстро вышла из комнаты. Она пришла к Баоюю как раз в тот момент, когда там был доктор, и услышала, что юноша идет на поправку. Воспользовавшись тем, что матушка Цзя и госпожа Ван немного успокоились, Фэнцзе потихоньку сообщила им о смерти Дайюй. Матушка Цзя едва не подскочила от испуга и запричитала:
– Это я виновата! Я ее сгубила. – Из глаз старой госпожи полились слезы. – Но и девочка натворила глупостей.
Матушка Цзя собралась было пойти оплакать Дайюй, но побоялась оставить Баоюя.
– Незачем вам ходить туда, почтенная госпожа, – стали отговаривать ее госпожа Ван и остальные, превозмогая скорбь. – Думайте о своем здоровье!
Тогда матушка Цзя велела пойти к Дайюй госпоже Ван.
– Иди к ней, – напутствовала она госпожу Ван, – и от моего имени обратись к ее душе с такими словами: «Мне тебя очень жаль, но отлучиться от внука я не могу, он мне роднее тебя. И если с ним случится несчастье, что я скажу его отцу?»
Она снова заплакала, и госпоже Ван пришлось ее утешать:
– Барышня Дайюй была вашей любимицей, почтенная госпожа, но судьба судила ей раннюю смерть. Нам ничего не остается, как устроить похороны, достойные людей нашего звания, и тем самым выразить ей нашу любовь и хоть немного успокоить ее душу и душу ее матери.
Матушка Цзя так убивалась, так плакала, что Фэнцзе пришлось пойти на хитрость и передать через служанку, что ее зовет Баоюй.
Матушка Цзя сразу вытерла слезы и промолвила:
– Опять что‑нибудь случилось?
– Нет, ничего, – поспешила ее успокоить Фэнцзе. – Просто он о вас вспомнил.
Опираясь на руку Чжэньчжу, матушка Цзя торопливыми шагами направилась в комнату Баоюя. За нею последовала Фэнцзе. На полпути им повстречалась госпожа Ван, возвращавшаяся из павильона Реки Сяосян, и ее рассказ снова расстроил матушку Цзя. Но, торопясь к Баоюю, она сдержала слезы, сказав лишь:
– Я надеюсь на вас, а сама туда не пойду. Мне тяжело ее видеть! Сделайте все как полагается.
Госпожа Ван и Фэнцзе обещали, и матушка Цзя пошла дальше. Придя к Баоюю, она спросила:
– Ты зачем меня звал?
– Хотел попросить вас, бабушка, чтобы не отпускали сестрицу Дайюй хотя бы ради меня, вы одна можете это сделать, – с улыбкой произнес Баоюй. – Она вчера мне сказала, что собирается уезжать на юг.
– Хорошо, хорошо, – обещала матушка Цзя, – не волнуйся!
Сижэнь помогла Баоюю лечь.
От него старая госпожа пошла к Баочай. Следует заметить, что со дня свадьбы еще не прошло девяти дней, и Баочай не полагалось появляться на людях, поэтому при встрече с кем‑нибудь она смущалась.
Увидев матушку Цзя всю в слезах, она бросилась к ней, распорядилась подать чай, но матушка Цзя знаком велела ей сесть.
– Говорят, сестрица Линь заболела? – спросила Баочай. – Как она себя чувствует? Лучше?
У матушки Цзя из глаз покатились слезы.
– Дитя мое! – воскликнула она. – Сейчас я тебе все расскажу, только Баоюю ни слова. Немало тебе пришлось вынести из‑за сестрицы Дайюй. Но сейчас ты жена Баоюя, и я могу рассказать тебе все без утайки. Уже третий день, как сестрицы Дайюй нет в живых; она умерла в тот час, когда тебя в паланкине принесли в наш дом. Баоюй ее очень любил, и в этом причина его болезни. Да ты и сама это знаешь – ведь прежде жила в саду.
Баочай покраснела, но при мысли, что Дайюй умерла, не могла удержаться от слез. Поговорив с ней немного, матушка Цзя удалилась.
Весть о смерти Дайюй не шла у Баочай из головы. Она не знала, как поступить, боясь совершить опрометчивый шаг. Однако на девятый день, побывав у матери, Баочай решилась и открыла Баоюю всю правду. Как она и надеялась, юноше стало легче, и теперь в разговорах с ним не нужна была прежняя осторожность.
И все же рассудок Баоюя все еще был помрачен, и он без конца твердил, что хочет поплакать над гробом Дайюй.
Матушка Цзя уговаривала внука выбросить из головы глупые мысли, однако горе утраты ухудшило его состояние.
Доктор определил у Баоюя душевное расстройство и заявил, что лекарства помогут в том случае, если как‑нибудь развеять его тоску.
Тогда Баоюй потребовал, чтобы его немедля пустили в павильон Реки Сяосян. Пришлось матушке Цзя согласиться. Она велела служанкам отнести туда Баоюя на плетеном бамбуковом стуле, а сама вместе с госпожой Ван отправилась вперед.
У гроба Дайюй матушка Цзя выплакала все слезы, и Фэнцзе то и дело приходилось ее утешать. Плакала и госпожа Ван.
Ли Вань пригласила матушку Цзя и госпожу Ван во внутренние покои отдохнуть.
Баоюй, едва переступив порог, разразился горестными воплями, подумав о том, что обитательницы павильона уже нет в живых. А сколько раз он бывал здесь! Как близки они были с Дайюй, но смерть разлучила их.
Все принялись утешать Баоюя. Только напрасно. Он так рыдал, что пришлось его увести.
Остальные тоже скорбели, и больше всех – Баочай.
Баоюй требовал, чтобы позвали Цзыцзюань. Он хотел расспросить ее, что барышня говорила перед смертью. Цзыцзюань последнее время не питала к Баоюю никаких добрых чувств, но видя, как он убивается, смягчилась немного. Да и вообще не посмела при господах грубить и все рассказала: как барышня Линь заболела вторично, как сожгла платок и стихи, что говорила перед смертью. Баоюй рыдал до полного исступления, пока не перехватило дыхание.
Воспользовавшись моментом, Таньчунь напомнила, что Дайюй просила похоронить ее на юге. Повздыхав еще и поплакав, все решили, что пора расходиться, только Баоюй не хотел покидать павильон, насилу его уговорили.
Треволнения не прошли даром для матушки Цзя. Вернувшись домой, она ощутила недомогание, все тело горело, голова кружилась. И, несмотря на тревогу о Баоюе, ей пришлось лечь.
У госпожи Ван разболелось сердце. Вернувшись домой, она тотчас же и послала Цайюнь помогать Сижэнь.
– Если Баоюю станет хуже, – наказывала она служанке, – немедленно сообщи нам!
Баочай знала, что не так‑то легко будет увести Баоюя из жилища Дайюй, и даже не пыталась его уговаривать, лишь отпускала по его адресу всякие колкости. Опасаясь огорчить ее, Баоюй согласился уйти, а на следующий день почувствовал себя лучше. И хотя был еще очень слаб, душевная боль прошла. С этих пор дело пошло на поправку.
Матушка Цзя, к счастью, не заболела, только у госпожи Ван никак не проходили сердечные боли.
Что же до тетушки Сюэ, то она радовалась, видя, что Баоюй выздоравливает. Но об этом речь пойдет ниже.
Как‑то раз матушка Цзя позвала к себе тетушку Сюэ и сказала:
– Это вы с Баочай спасли Баоюя. Сейчас ему лучше, а вот дочь вашу мы обидели. Срок траура по государыне миновал, поэтому самое время сейчас сыграть настоящую свадьбу. Прошу вас, выберите счастливый день.
– Зачем же я буду его выбирать, почтенная госпожа? – удивилась тетушка Сюэ. – Вы все прекрасно устроили! Дочь моя, разумеется, не красавица, зато умна. И к тому же добра и покладиста. Вы сами это хорошо знаете. Единственное, чего я желаю, чтобы они с Баоюем жили в мире и согласии и больше не заставляли старших волноваться. Так что день для церемонии назначьте сами! Родственников уведомлять не будем?
– Конечно будем, – не раздумывая ответила матушка Цзя. – В жизни наших детей это большое событие, так отчего родственникам не повеселиться несколько дней! Да и мы сами на радостях выпьем вина! Напрасно, что ли, я, старая, хлопотала?
Слушая матушку Цзя, тетушка Сюэ радовалась, однако не преминула напомнить о приданом.
– Ведь мы не чужие, а теперь стали совсем близкими родственниками, – промолвила матушка Цзя, – зачем же так торопиться с приданым? Необходимых вещей у вашей дочери полна комната, а чего не хватает, можете прислать, – скажем, вещи, любимые Баочай с детства. Баочай не так мнительна, как была моя внучка Дайюй. Будь у Дайюй другой характер, она не умерла бы так рано!
На глаза тетушке навернулись слезы. В этот момент вошла Фэнцзе и с улыбкой спросила:
– Бабушка, тетушка, что вас так опечалило?
– Мы только что опять вспомнили сестрицу Дайюй, – ответила тетушка Сюэ.
– А вы не расстраивайтесь, – вновь улыбнулась Фэнцзе. – Сейчас я вам расскажу что‑то забавное.
Матушка Цзя вытерла слезы, и на устах ее заиграла улыбка.
– Опять хочешь над кем‑нибудь посмеяться! Что ж, говори, мы послушаем! Но если окажется не смешно, берегись!
Еще не раскрыв рта, Фэнцзе развела руками и стала корчиться от смеха.
Если хотите узнать, что рассказала Фэнцзе, прочтите следующую главу.
Глава девяносто девятая
Цепляющиеся за чиновничьи должности подлые рабы сговариваются нарушить закон;
читающий правительственный вестник старый господин испытывает тревогу
Итак, Фэнцзе пообещала рассказать забавную историю, чтобы отвлечь матушку Цзя и тетушку Сюэ от грустных мыслей, но, не успев рта раскрыть, сама расхохоталась.
– Не догадываетесь, о ком я собираюсь вам рассказать? – спросила она. – О наших молодоженах!
– Что же именно ты хочешь о них рассказать? – удивилась матушка Цзя.
– Один сидит так, другой стоит эдак, – начала Фэнцзе, изображая все в лицах, – этот повернется, другой отвернется, один…
– Говори толком, – одернула ее матушка Цзя, еле сдерживая смех. – Небось придумала все! Захотелось над ними подшутить!
– Рассказывай, нечего изображать, – произнесла тетушка Сюэ.
– Прохожу я мимо комнаты Баоюя, а там кто‑то смеется, – продолжала Фэнцзе. – Подкралась я незаметно к окну, проделала дырку в оконной бумаге. Смотрю – сестрица Баочай сидит на кане, а брат Баоюй стоит перед нею, дергает за рукав и говорит: «Сестра Баочай! Почему ты все время молчишь? Хоть слово скажи, и я сразу поправлюсь!» А сестрица Баочай и смотреть на него не хочет, все дальше отодвигается. Взобрался Баоюй на кан, дернул ее за платье, а Баочай его дернула, не удержался Баоюй – ведь пока он еще слабый после болезни – и повалился прямо на сестрицу. Баочай покраснела и говорит: «Ты совсем обнаглел».
Матушка Цзя и тетушка Сюэ покатились со смеху.
– Тогда Баоюй поднялся, – продолжала Фэнцзе, – и сказал: «Вот спасибо! Наконец‑то вырвал у тебя слово!»
– Баочай как‑то странно себя ведет, – заметила тетушка Сюэ. – Ведь они – супруги, отчего ж не разговаривают, не шутят друг с другом? Неужели Баоюй не видел, как держится с тобой второй старший брат Цзя Лянь?!
– Зачем вы так говорите? – краснея, промолвила Фэнцзе. – Я рассказала все это в шутку, чтобы развлечь вас, а вы, тетушка, меня же начали высмеивать.
– Вот и хорошо, что они перестали стесняться друг друга, – с улыбкой заметила матушка Цзя. – Муж с женой должны жить в согласии. Баочай – умница, с уважением относится к старшим. Одно огорчает: Баоюй еще не совсем выздоровел. Но судя по тому, что ты рассказываешь, рассудок к нему возвращается. Ну‑ка посмеши нас еще!