1 Пример взят из работы Т.Р. Левицкой и Л.М. Фитерман «Теория и практика перевода с английского языка на русский", М., Изд-вo лит. на иностр. яз., 1963, с. 92—93.
Вот пример подобного рода ошибки, допущенной переводчицей повести Горького «Детство» М. Уэттлин:
…— Берите гусиного сала, чистейшего, столовую ложку, чайную сулемы, три капли веских ртути, (гл. V)
"…take a tablespoon of goose fat — the very purest – a teaspoon of bichloride of mercury, and three drops of mercury…"
Референциальное значение английского bichloride of mercury то же, что и русского сулема; однако последнее по стилистической характеристике является нейтральным, в то время как bichloride of mercury — специальный научный термин, совершенно неуместный в устах необразованной женщины — бабушки Горького. Здесь следовало бы употребить менее специальное sublimate; да и mercury — слово тоже достаточно книжное — можно было бы заменить на quicksilver.
Использование в переводе прагматически «маркированной» лексики вместо нейтральной допустимо лишь как прием так называемой компенсации, который играет немаловажную роль в передаче прагматических значений при переводе. Дело в том, что эти значения качественно отличаются от значений референциальных еще в одном отношении: эти последние принадлежат именно данной лексической единице, в то время как значения прагматические, хотя они и выражаются в тех или иных лексических единицах, характеризуют, по сути дела, не столько эти сами единицы, сколько весь текст, в котором данные единицы употребляются. Такие значения, как «стилистическая характеристика», «регистр» и «эмоциональная окраска», свойственны не тем или иным изолированным словам и выражениям в составе текста, но всему данному тексту, всему речевому произведению в целом. Поэтому в структуре текста на ПЯ они могут быть выражены иными средствами и в других местах текста, нежели в тексте на ИЯ. Ср. также сказанное в § 4, 3 первой главы. В этом и заключается сущность приема компенсации, о котором идет речь.
Чтобы пояснить это положение, рассмотрим следующий пример:
It cost him damn near four thousand bucks. He's got a lot of dough, now. (J. Salinger, The Catcher in the Rye, I)
Выложил за нее чуть ли не четыре тысячи. Денег у него теперь куча.
И английский текст, и его русский перевод стилистически маркированы как обиходно-разговорные, принадлежащие к фамильярному регистру. Однако конкретные показатели этого в тексте на ИЯ и тексте на ПЯ не совпадают – стилистическая и регистровая характеристика английского текста выражена в словах damn, bucks, dough, в то время как в тексте перевода она содержится не в эквивалентах этих английских слов (по референциальным значениям), а совсем в других словах — выложил, куча. Существенно, стало быть, не то, что переводчик выражает прагматические значения, присущие тем или иным изолированным элементам исходного текста (этого часто и нельзя добиться), а то, что им сохранена общая стилистическая, регистровая и эмоциональная характеристика всего данного текста в целом. Это еще раз подтверждает положение, высказанное в главе 1, согласно которому переводчик имеет дело не с отдельными языковыми единицами, а с конкретными речевыми произведениями и стремится не к эквивалентности тех или иных лексических (или грамматических) единиц, взятых в отрыве от контекста всего произведения, а к эквивалентности всего текста на ПЯ всему тексту на ИЯ, как единому целому.
Подробнее о приеме компенсации при переводе см. ниже, в главе 5.
Другим способом передачи прагматических значений в тех случаях, когда исходная лексика не имеет прямых прагматических соответствий в ПЯ, является (как и при передаче значений референциальных) применение описательного перевода. Он основан на том, что и любом языке существуют слова, обозначающие по своему лексическому значению эмоциональное отношение говорящего к тем или иным предметам или явлениям — положительное или отрицательное. Про такие слова можно сказать, что они имеют только прагматическое (эмоционально-оценочное) значение и не имеют значения референциального. Сюда относятся такие слова английского языка, как darling, dear и др., имеющие значение положительной эмоциональной оценки и, с другой стороны, damned, bloody и др., выражающие отрицательное эмоциональное отношение к тому или иному предмету или лицу. Ср., например, следующее предложение из той же повести Дж. Сэлинджера: "...you could hear his goddam footsteps coming right towards the room" (Ch. 6), где определение goddam не передает, конечно, никаких качеств или признаков, реально свойственных самому обозначаемому
словом footsteps денотату, а лишь выражает отрицательное отношение говорящего к лицу, которому принадлежат эти footsteps (в русском переводе мы читаем: «...Было слышно, как он, мерзавец, подходит к нашей комнате»; и видим, что та же самая эмоциональная окраска содержится в другом слове — существительном мерзавец). Наличие в английском языке подобных слов дает возможность выразить описательно эмоциональные значения, придаваемые словам русского языка так называемыми «ласкательными» и «уничижительными» суффиксами (в русской грамматической традиции они называются «суффиксами субъективной оценки»). Ср. следующий пример:
Любовь Андреевна: … Шкафик мой родной… Столик мой. (А. Чехов, Вишневый сад, I)
My darling old cupboard! My dear little table! (Plays, by A. Chekhov, N.Y., 1935)
Разумеется, этим приемом, как и другими, следует пользоваться осмотрительно; так, вряд ли можно признать удачной передачу в том же переводе чеховской пьесы русского мужичок как little peasant. Правда, такое употребление little для передачи эмоциональной окраски русских слов, содержащих «ласкательные» суффиксы, стало уже традицией; однако передача русских слов батюшка и матушка, характерных для разговорной речи XVIII — XIX вв., как little father и little mother для англичан, не знающих русского языка, звучит комично.
Описательным переводом можно пользоваться и для передачи других прагматических значений. Так, регистровую характеристику русского глагола дрыхнуть на английский язык можно передать при помощи выражения to sleep like a log, где добавление к нейтральному глаголу sleep оборота like a log переводит все словосочетание в фамильярный регистр.
§ 30. С рассматриваемой проблемой передачи прагматических значений тесно связан вопрос о передаче при переводе метафорических значений слов. Как известно, эти значения часто возникают в результате метафорического переноса названия с одного предмета на другой, основанного на эмоционально-оценочной характеристике данного слова. Исходным пунктом такого переноса нередко служат эмоционально окрашенные сравнительные обороты, такие, как русские хитер как лиса, глуп как осел, труслив как
заяц и пр. Такого рода обороты возникают на основе свойственного всем народам приписывания животным (и неодушевленным предметам) человеческих черт и качеств, которые затем как бы «обратно» переносятся на человека.
Следует, однако, иметь в виду, что не у всех народов одним и тем же животным приписываются одинаковые качества; в этой связи «внутренняя форма» такого рода сравнений в разных языках может быть различной. Так, приведенным выше русским сравнениям в английском языке соответствуют аналогичные по «внутренней форме» выражения sly as a fox, stupid as an ass, timid as a hare (rabbit). Но русское выражение упрям как осел переводится как obstinate as a mule, поскольку для англичанина «символом» упрямства является не осел, а мул (животное, в России малоизвестное). Ср. также: глуп как пробка — stupid as an ass, пьян как сапожник — drunk as a fiddler (as a lord), спать как убитый - to sleep like a rock (a log), слепой как крот — blind as a bat (as a beetle) и т.д. В ряде случаев для названий некоторых качеств в одном из сопоставляемых языков вообще нет сравнительных оборотов, в то время как в другом языке такие существуют. Так, в английском языке есть устойчивые сравнения busy as a bee (beaver), bold as brass, dead as a doornail; в русском же языке соответствующие прилагательные занятой, наглый, мертвый в сравнительных оборотах не употребляются.
В этих случаях могут возникнуть затруднения при переводе, особенно тогда, когда признак, по которому проводится сравнение, в современном языке уже не ощущается (то есть мотивированность сравнения потеряна). Напомним в этой связи известное место в «Рождественской песне» Ч. Диккенса:
Old Marley was as dead as a doornail. Mind! I don't mean to say that I know, of my own knowledge, what there is particularly dead about a doornail. I might have been inclined, myself, to regard a coffin-nail as the deadest piece of ironmongery in the trade.
В русском переводе (Т. Озерской) мы читаем: Старик Марли был мертв, как гвоздь в притолоке. Но такой поговорки в русском языке нет, и у читателя остается чувство непонимания. В данном случае такая потеря неизбежна.
Следующим этапом метафоризации значения слова является употребление второго компонента сравнительного оборота (существительного) вне этого оборота для обозначения
самого лица или предмета, в котором усматривается сходство с данным компонентом. Так, хитрого человека можно назвать лисой, глупого — ослом, а трусливого — зайцем. Вэтом случае на основе эмоционально-оценочного значения слова происходит сдвиг в его референциальном значении — название переносится на другой предмет и у слова возникает метафорическое значение.
Опять-таки не во всех языках такие метафорические значения слов совпадают. Так, английское rat означает 'труса', русское же крыса метафорически не употребляется. Русское жук означает нечестного человека, жулика; гусь — ненадежного, плутоватого человека; паук — кровопийцу-эксплуататора. В английском же языке соответствующие существительные beetle, goose, spider метафорических значений вообще не имеют (русское выражение Хорош гусь! переводится на английский как There's a good one!). В других языках те же самые существительные могут иметь иные метафорические значения; так, для узбеков паук — символ хитрости (в узбекском фольклоре паук выступает в роли хитреца). В русском языке свинья обозначает нечистоплотного, неопрятного человека (или же употребляется как бранное слово с общей отрицательной эмоциональной окрашенностью), в китайском же языке соответствующее слово обозначает порочного, похотливого человека1 и т. д. Все эти моменты должны обязательно учитываться при переводе.
§ 31. К прагматическому значению слова примыкает также то, что принято называть его коннотацией. Под коннотацией имеются в виду те дополнительные ассоциации, которые слово вызывает в сознании носителей данного языка. Коннотацию, видимо, не следует считать в собственном смысле компонентом семантической структуры слова (то есть частью его значения); тем не менее ее роль в эмоционально окрашенной речи, особенно в таком жанре, как лирическая поэзия, иногда весьма велика.
Слова с одним и тем же референциальным значением нередко имеют неодинаковую коннотацию в разных языках, то есть вызывают у членов разных языковых коллективе различные ассоциации (или не вызывают никаких ассоциаций). Так, слово черемуха вызывает у русского человека воспоминание о весне, природе и пр., в то время как английское bird cherry, имеющее то же самое референциальное зна-
1 См. С. Д. Кацнельсон. Указ, соч., с. 73.
чсние, для англичанина или американца остается только названием малоизвестного растения и не вызывает никаких эмоций (черемуха, как известно, часто упоминается в русской поэзии, но не играет никакой роли в поэзии англоязычной). Напротив, для русского остролист и омела – всего лишь экзотические ботанические термины; для англичанина же их эквиваленты holly и mistletoe — символы рождества поскольку в этот день принято украшать комнаты ветвями этих растений (подобно тому, как для нас елка – символ новогоднего, а некогда — рождественского праздника). Поэтому для русского читателя остается непонятной аллюзия, содержащаяся в той же «Рождественской песне» Диккенса:
"If I could work my will," said Scrooge indignantly, "every idiot who goes about with 'Merry Christmas' on his lips should be boiled with his own pudding, and buried with a stake of holly through his heart!"
В русском переводе к словам я бы такого олуха… сварил бы живьем вместе с начинкой для святочного пудинга, а в могилу ему вогнал кол из остролиста пришлось дать сноску и разъяснить в комментарии, что остролист стал в Англии символом рождества. Обратим также внимание, что к слову пудинг пришлось добавить определение святочный, так как не всякому русскому читателю известно, что в Англии на рождество принято готовить пудинг.
Не всегда коннотация носит эмоционально-образный характер. Часто она выражается в «причислении» одного и того же понятия к разным классам явлений в силу неодинаковой функции, которую данные понятия выполняют в жизни и быту разных народов. Так, для русского отруби – корм для скота, для англичанина же bran – блюдо, которое принято подавать на завтрак. Русское драчена – блюдо народной кухни и ассоциируется с крестьянским бытом, в то время как идентичное ему английское custard – широко распространенный вид десерта, столь же обычный, как и наш компот, или кисель (для этого последнего в английской кухне и, соответственно, в английском языке вообще нет эквивалента). Для нас сметана — повседневный продукт питания и почти обязательная добавка ко многим видам супов, для англичанина же sour cream — это скисшиеся сливки, тоесть, по сути дела, испорченный продукт и т. п.
Рассмотрение проблемы коннотации вплотную подводит нас к вопросу о прагматическом аспекте перевода в широком смысле слова, к которому мы и переходим.
3. Прагматический аспект перевода
§ 32. Выше (см. § 27) было отмечено, что понятие прагматики не сводится исключительно к понятию прагматического значения языковых единиц — оно гораздо шире и включает в себя все вопросы, связанные с различной степенью понимания участниками коммуникативного процесса тех или иных знаков или сообщений и с различной их трактовкой в зависимости от лингвистического и экстралингвистического опыта участников коммуникации. В §§ 7-8 указывалось, что экстралингвистический опыт (то, что иногда называется «фоновыми знаниями»—background knowledge) участников коммуникативного акта в значительной мере определяет собой понимание ими языковых и речевых единиц, чему были даны конкретные примеры. В настоящем разделе мы рассмотрим вопрос о том, как эти факторы влияют на процесс перевода и на выбор переводческого соответствия тем или иным единицам ИЯ.
Как было сказано в отмеченном разделе главы 1, вполне обычной является ситуация, при которой экстралингвистическая информация, имеющаяся в распоряжении носителей ИЯ и ПЯ, не совпадает — то есть «фоновые знания» людей, говорящих на ИЯ и на ПЯ, оказываются различными. В результате этого многое, понятное и очевидное для носителей ИЯ, оказывается малопонятным или вообще непонятным для носителей ПЯ (и наоборот). Переводчик, естественно, не может не учитывать этого в своей деятельности — даже самый «точный» перевод не достигает цели, если он остается непонятным для тех, кому он предназначен. Поэтому учет прагматического фактора является необходимым условием достижения полной переводческой адекватности.
При этом необходимо иметь в виду и то обстоятельство, что не все виды переводимых материалов в одинаковой степени требуют учета прагматического фактора. Так, известный теоретик перевода А. Нойберт1 делит все виды переводимых материалов на четыре группы в зависимости от того, какую роль играют в них прагматические моменты: 1) научая литература, которая в одинаковой степени ориентирована на носителей как ИЯ, так и ПЯ, — степень понимания её одинакова, в целом, у людей, говорящих на разных языках, так как она рассчитана на специалистов, сведущих
1 См. А. Neubert. Pragmatische Aspekte der Űbersetzung. Beihefte zur Zeitschrift, "Fremdsprachen", II, Leipzig, 1968, SS. 30-31.
в данной области знаний; 2) материалы местной прессы и некоторые другие тексты, рассчитанные на «внутреннего потребителя»; хотя их содержание не всегда легко доступно для понимания иноязычного читателя, практически они переводятся на другие языки крайне редко и проблемы учёта при их переводе прагматического фактора, как правило не возникает; 3) художественная литература, предназначенная, в первую очередь, людям, которым данный язык является родным, однако она часто переводится на иностранные языки и поэтому представляет собой для переводчика особые трудности в прагматическом плане; 4) материалы внешнеполитической пропаганды и реклама товаров, идущих на экспорт, — при их переводе учет прагматического фактора играет решающую роль.
§ 33. В целом, отвлекаясь от конкретных видов переводимого материала, следует отметить, что наиболее важен учет прагматического аспекта при передаче тех разрядов лексики, которые чаще всего относятся к числу безэквивалентных (см. § 24), а именно, имен собственных, географических наименований и названий разного рода культурно-бытовых реалий. Так, переводя на русский язык географические названия типа американских Massachusetts, Oklahoma, Virginia, канадских Alberta, Manitoba или английских Middlesex, Surrey и пр., следует, как правило, добавлять штат Массачусетс, Оклахома, Вирджиния (или Виргиния), провинция Альберта, Манитоба, графство Миддлсекс, Саррей и пр.,1 поскольку русскому читателю в большинстве случаев неизвестно, что именно обозначают эти наименования. Таким образом, информация, содержащаяся в исходном тексте имплицитно (то есть известная носителю ИЯ как часть его «фоновых знаний»), в тексте перевода будет выражена эксплицитно. Ср.:
"Where you girls from?" I asked her again… "Seattle, Washington …" (J. Salinger, The Catcher in the Rye, 10)
— Откуда вы приехали? — Из Сиэтла, штат Вашингтон.
Ср. также при переводе с русского на английский:
Более доходной статьей, чем ветошничество, было воровство дров и теса в лесных складах по берегу Оки или на Песках. (М. Горький, Детство, гл. XIII)
1 См. А.Д. Швейцер. Перевод и лингвистика, с. 245
But I found that the profits from junk dealing were less than from stealing boards from the lumberyards on the bank of the Oka River or on the Sands.
Любому русскому читателю хорошо известно, что Ока – это название реки; однако эта информация не предполагается обязательно известной для англоязычного читателя, поэтому в тексте перевода добавлено слово river.
Вообще добавления, несущие в себе такого рода информацию, которая предполагается известной носителям ИЯ, но не ПЯ, являются обычным приемом перевода, цель которого — добиться максимально полного понимания переведенного текста носителями ПЯ. Интересный и показательный пример такого рода добавления дает В.Н. Комиссаров в своей работе «Слово о переводе» (с. 150):
It was Friday and soon they'd go out and get drunk. (J. Brain, Room at the Top)
Была пятница, день получки, вскоре эти люди выйдут на улицу и напьются, (пер. Т. Кудрявцевой и Т. Озерской)
Слова, добавленные в переводе, оказалось необходимым ввести туда потому, что русскому читателю, как правило, неизвестно то, что знает каждый англичанин: зарплата в Англии выдается еженедельно, по пятницам (накануне «уикенда»).
Приведем еще два примера таких добавлений, необходимость которых обусловлена прагматическими факторами:
…for dessert you got Brown Betty, which nobody ate… (J. Salinger, The Catcher in the Rye, Ch. 5)
…на сладкое — «рыжую Бетти», пудинг с патокой, только его никто не ел…
Гаев: Я человек восьмидесятых годов (А. Чехов, Вишневый сад)
I'm a good Liberal, a man of the eighties.
В первом примере добавление раскрывает смысл непонятного для русского читателя названия рыжая Бетти. Во втором оно необходимо для характеристики Гаева –человека эпохи, когда процветал прекраснодушный либерализм, мирно уживавшийся с жесточайшей политической реакцией (коннотация, хорошо известная русскому зрителю — современнику Чехова).
В других случаях, напротив, учет прагматического фактора выражается в опущении тех или иных слов в переводе. Ср. следующий пример:
…There were pills and medicine all over the place and everything smelled like Vicks' Nose Drops. (J. Salinger, The Catcher in the Rye, Ch. 2)
…Везде стояли какие-то пузырьки, пилюли, все пахло каплями от насморка.
Здесь в переводе опущено Vicks — фирменное название капель, ничего не говорящее русскому читателю. Хотя это и ведет к незначительной потере информации, для данного контекста эта информация несущественна и ею вполне можно пренебречь.
Пожалуй, еще чаще, чем добавления и опущения, в практике перевода применяются замены как средство сообщения читателю, владеющему ПЯ, той или иной информации, непосредственно не выраженной в подлиннике, но, тем не менее, понятной читателю — носителю ПЯ. Возьмем для примера следующий отрывок из книги американского историка и журналиста У. Ширера "The Rise and Fall of the Third Reich":
…The jubilant Prime Minister faced a large crowd that pressed into Downing Street. After listening to shouts of 'Good old Neville'…, Chamberlain spoke a few words from a second-storey window in Number 10. (Ch. 12)
Любому англичанину хорошо известно, что именно помещается в доме № 10 по улице Даунинг-стрит в Лондоне. Русский читатель, однако, этого может не знать; поэтому в русском переводе следует сказать: Чемберлен произнес несколько слов из окна на втором этаже своей резиденции'
Аналогичную замену произвели переводчики АПН, переводя на английский язык предложение Он ушёл в армию 22 июня 1941 года как On the day when Germany attacked Russia, he joined the army.1 Дата, памятная для каждого советского человека, может ничего не сказан, англоязычному читателю и требует раскрытия в переводе, поскольку в
1 Пример взят из канд. дисс. Л.Л. Черняховской «Перестройка речевой структуры для передачи компонентов смыслового членения высказывания при переводе с русского языка на английский". (М., 1971), где широко использованы материалы переводов, выполненных в АПН.
данном случае важно подчеркнуть, что человек, о котором идет речь, ушел в армию в первый же день войны.
Часто такого рода замена носит характер генерализации, то есть замены слова с конкретным значением словом с более общим, но зато более понятным для носителя ИЯ значением. Ср. нижеследующий пример:
Сядем на вокзале обедать и она требует самое дорогое и на чай лакеям дает по рублю. (А. Чехов, Вишневый сад, 1)
We sit down to dinner at a station and she orders, insists on the most expensive things and gives the waiters double tips. (tr. by S. Young)
Английскому или американскому зрителю или читателю может быть неизвестна, какова реальная стоимость русского рубля, поэтому в переводе вместо указания конкретной суммы (что в данном случае не играет роли) отмечается непомерно щедрый характер чаевых, которые давала Раневская. (В другом переводе той же пьесы стоит: gives the waiters a florin each, что вполне приемлемо, учитывая, что речь идет о пребывании Раневских за границей.)
Вот примеры генерализации при переводе с английского языка на русский:
...a 'swept' yard that was never swept — where johnson grass and rabbit-tobacco grew in abundance. (H. Lee, To Kill a Mockingbird, I)
...«чистый» двор, который никогда не подметался и весь зарос сорной травой. (пер. Н. Галь и Р. Облонской)
The temperature was an easy ninety, he said, (ib., 18)
Жара невыносимая, сказал он.
В первом примере в подлиннике даны названия сорняков, известные жителям южных штатов, где происходит действие повести. Русскому читателю, однако, вряд ли известны такие растения, как «джонсонова трава» и «кроличий табак», поэтому переводчики прибегают здесь к генерализации, тем более, что существенным в данном контексте является не то, какими именно растениями зарос двор, а то, что он зарос сорняками, то есть что за ним никто не ухаживал. В другом контексте (напр., в тексте пособия по ботанике) такого рода генерализация была бы недопустимой и ненужной.
Во втором примере ninety значит 'девяносто градусов Фаренгейту'. Однако система Фаренгейта в нашей стране малоизвестна. Заменить ее в данном случае на систему
Цельсия нельзя, так как эта система неупотребительна в США, где происходит действие повести. Переводчики и здесь прибегли к приему генерализации, ибо, опять-таки в данном контексте важно не точное указание температуры, а то, что стояла сильная жара.
Генерализация часто выражается в замене имени собственного (нередко фирменного названия) именем нарицательным, дающим родовое название для данного предмета, Сравните:
I could see my mother going in Spaulding's... (J. Salinger, The Catcher in the Rye, 7)
Я представил себе, как мама пошла в спортивный магазин …
I lit a cigarette and got all dressed and then I packed these two Gladstones I have, (ib., 7)
Я закурил, оделся, потом сложил оба свои чемодана.
Вы, матушка, в Печёры, к Асафу-схимнику сходите…, (М. Горький, Детство, V)
You'd better go to Asaf-the-Recluse at the abbey, my good woman.
Наряду с генерализацией, учет прагматического фактора в переводе иногда выражается в применении прямо противоположного приема, а именно конкретизации, то есть замены слова с общим значением словом или словами с более узким, конкретным значением, раскрывающими суть данного явления. Рассмотрим следующий пример:
The British people are still profoundly divided on the issue of joining Europe. (из газет)
Русскому читателю может быть неясным, в каком смысле здесь употреблено слово Europe; жителю Великобритании, однако, знакомому с политической обстановкой в своей стране в канун 1973 г., смысл выражения joining Europe понятен без разъяснений. Учитывая это, данное предложение следует переводить на русский язык:
В английском народе до сих пор существуют глубокие разногласия по вопросу о вступлении Англии в европейский «Общий рынок».
Наконец, в ряде случаев для разъяснения тех или иных явлений, реалий и пр., понятных читателю на ИЯ, но малоизвестных или неизвестных читателю на ПЯ, переводчик вынужден прибегать к помощи комментария. Так, в пьесе
Чехова «Вишневый сад» Епиходов спрашивает своего собеседника: «Вы читали Бокля?». В английском переводе к данному месту текста сделана сноска, в которой сказано: "Buckle's 'History of Civilization' is better known in Russia than here. To have read it is a sort of cachet of popular erudition…". Ср. также пример из Диккенса, приведенный выше, в § 31.
Как можно судить по приведенным нами примерам, учет прагматического фактора при переводе требует от переводчика хорошего знания самих предметов и ситуаций, описываемых в исходном тексте, то есть глубоких экстралингвистических знаний. Это лишний раз свидетельствует в пользу того, что осуществление перевода в принципе немыслимо без участия экстралингвистических факторов.
С другой стороны, применение указанных выше переводческих приемов требует от переводчика «чувства меры», так как злоупотребление разного рода заменами в процессе перевода может привести к смысловому или стилистическому искажению подлинника. Переводчик должен разъяснить читателю непонятные или незнакомые ему явления и понятия, но он ни в коем случае не должен подменять их знакомыми, привычными читателю на ПЯ явлениями и понятиями. В противном случае перевод может вылиться в сознательное или бессознательное искажение подлинника, выражающееся в «перенесении» описываемых в нем ситуаций в привычную для носителей ПЯ обстановку –то, что в истории русского перевода XVIII-XIX вв. называлось «склонением на русский лад».
В такую ошибку часто впадал известный переводчик середины XIX в. Иринарх Введенский, который в своих переводах Диккенса и Теккерея заменял английские реалии русскими (в его переводах изобилуют такие «русизмы», как извозчик, приказчик, бекеша, писарь, ямщик и пр.,).1 В данном случае мы имеем дело с прямой противоположностью тому злоупотреблению переводческой транскрипцией, о котором шла речь в § 25; однако это другая крайность, которой следует избегать в переводе, так как понятность перевода не должна достигаться ценой его вульгаризации. В такую же ошибку впадали и многочисленные переводчики «Слова о полку Игореве» на современный русский язык, Которые, стремясь «приблизить» это произведение к совре-