Как нудно капает вода из крана на кухне! Костик стучал пальцами по клавиатуре и раздражался от монотонных ударов капель о раковину. «Джибоб спокоен и гармоничен, – напоминал он себе. – Настоящему джибобу всё пофиг, его не может вывести из себя никто и ничто». От этих мыслей Костик раздражался ещё сильнее. Наконец он не выдержал, встал, нашёл в инструментах отца нужный ключ и завинтил подтекающий кран.
Послышался шум в прихожей. Через минуту в кухню вошёл брат.
– Чего такой мрачный сидишь, будто лягуху съел? – Антон открыл холодильник и с нескрываемым интересом принялся изучать его содержимое.
– Да вот, кран починил, – упавшим голосом промямлил Костик.
– Ну и молодец. Мужик в доме растёт, предки будут в восторге.
– Не иронизируй.
– Так что с рожей-то, братец?
Костик вздохнул так тяжело, будто совершил что-то непоправимое, и ему полагается за это по меньшей мере каторга.
– Антон, скажи, тебя раздражает что-нибудь?
Антон поставил чайник и начал колдовать над сооружением бутерброда.
– Ну, кое-кто из политиков, сам знаешь. Ещё этот, как его… говорун с НТВ. И, вообще, все, кто треплется, что-то бесят последнее время.
– Нет, я не про это, – Костик сосредоточенно смотрел на жующего брата. – Мелочи в быту тебя раздражают?
– Мужика мелочи раздражать не должны. Усеки. Это женская фишка: психовать по ерунде.
Костик помрачнел ещё больше.
– Братец, что тебя беспокоит?
– Понимаешь, Антох… Психовать из-за важного, глобального…. Это, наверное, нормально, да? Вот переход в новую школу, например…
Костик умолчал, что в последнее время к «важному» прибавился ещё один пункт – спартакиада, на которую он не едет по причине джибобства, а к «глобальному» – Алиса.
|
|
– А из-за ерунды? – Антон выключил чайник и достал заварку.
– Кран…
Костик уловил на себе вопросительный взгляд брата.
– Ну, кран капал, понимаешь. Это самая, что ни на есть, мелочь. Мельче не бывает. Раздражало сильно, просто бесило. А я ведь джибоб, меня это трогать никак не должно. Джибобы – они по природе своей непоко…
-…лебимые, – закончил Антон. – То есть, гармоничные, хочешь сказать.
– Верно!
– Ну, братишка, ты же не йог какой-нибудь, не буддийский монах, чтобы тебя земное не трогало. Не бери в голову.
Антон с наслаждением отпил из чашки глоток ароматного чая.
– Да, не буддийский монах… – грустно вымолвил Костик. – Но всё равно, для джибоба это плохо.
– Плохо то, что ты об этом думаешь, – усмехнулся Антон. – Ну, взбесило тебя что-то, нормально это для живого человеческого существа. Устранил проблему и забыл. Разберись со своей головой! Событие копейки не стоит, а ты всё мусолишь его, варишься в собственном соку. Вот это должно настораживать. Вымети хлам из башки, и жить тебе гораздо легче станет. И раздражаться по пустякам прекратишь.
Костик задумался. Какой всё-таки Антон мудрый! А ведь всего на три с половиной года старше. И ведь ничего нового-то не сказал, велосипед не изобрёл. Эх, ему бы так! Вышел бы тогда из него самый настоящий идеолог нового движения!
Костик помолчал, глядя на брата, и твёрдо решил поработать со своей головой, привести мысли в порядок, причесать эмоции. И начать это делать прямо сегодня, сейчас. Вот только съест бутерброд, а то уж больно Антоха аппетитно жуёт, и начнёт.
* * *
|
|
За завтраком родители смотрели на него с беспокойством.
– Сынок, ты что-то неважно выглядишь. Не заболел? – мама настороженно пощупала его лоб.
Костик увернулся от маминой руки.
– Ма, всё нормально! Мало спал просто.
– А почему? – встревоженная мама заглядывала в глаза. – Что-то болит?
Она бросила на отца укоряющий взгляд: мол, ты же врач, посмотри, что с ребёнком.
Отец понял её без слов, сложил газету.
– Подойди сюда, покажи горло.
– Да что вы, в самом деле! – вспылил было Костик, но, вспомнив, что «мелочи» его теперь не волнуют, тихо добавил: – Контроша на носу, готовился, всё в порядке.
Натягивая куртку в прихожей, он увидел в зеркале чужое усталое лицо. М-да! То ещё зрелище! Физиономия бледная, синюшные мешки под глазами, да ещё следы драки с Кабаном. Ну ничего, скоро каникулы, можно будет отоспаться.
* * *
– Рымник, что с тобой? Тебе нездоровится?
И эта туда же!
Белла Борисовна что-то быстро писала в журнале, через каждые несколько слов поднимая глаза на Костика, так что, казалось, они бегают туда-сюда – от журнала к нему и обратно, будто это игра такая.
– Всё нормально. Недосып.
– Я ещё на уроке заметила, ты какой-то вялый…
Она отложила ручку и с приятным чувством завершённого дела хлопнула ладонью по журналу.
– Тэ-э-кс! Константин, скажи-ка мне, мой юный друг… – «юный друг» в её исполнении всегда звучало немного издевательски. – Что тебя подвигло отказаться от поездки на школьную Спартакиаду?
Костик в это утро соображал медленнее обычного. «Что тебя подвигло…» Так может выразиться только учительница русского языка. Только Бебела. Поди, объясни ей!
|
|
– Ничего не подвигло, Белла Борисовна.
Бебела выдержала многозначительную мхатовскую паузу. Костик пожал плечами и краем глаза взглянул на список учеников с порядковыми номерами, напечатанный как будто специально для этого случая крупным жирным шрифтом. Около фамилии Рымник значилось «двадцать восемь», и рядом стоял большой знак вопроса с круглой лебединой шеей, выведенный синими чернилами. Под номером три числилась Алиса Авдеева и красовался жирный плюс.
– Почему ты не хочешь ехать? – Бебела встала, тяжело отодвинув стул, подошла к Костику и, взяв его за локоть, участливо заглянула в глаза. – Ты не поладил с кем-то из учеников?
Алиса Авдеева и жирный плюс. Костик через стол смотрел за эту запись, как на что-то судьбоносное. Буквы «А» в перевёрнутом виде напоминали «V» – знак «Виктория», «Победа». Алиса едет в Финляндию! Фантазия мгновенно обрисовала десяток возможных и невозможных ситуаций.
…Вечер. Они вдвоём сидят на скамейке в тихом парке и разговаривают…
…Пошёл дождь. Костик укрывает Алису своей курткой, она робко прижимается к его плечу…
…Их никто не зовёт, о них все забыли, где-то басами гремит музыка, и они абсолютно одни….
– Вовсе нет, Белла Борисовна. Я ни с кем не враждую.
– Тогда объясни мне. За места в командах обычно драка идёт. Все хотят поехать.
«Конечно! Финка, да ещё на спонсорские деньги!» – подумал Костик.
– Мне сообщили, что у тебя там какие-то убеждения. Константин, я волнуюсь!
Белла Борисовна шумно задышала полной грудью, показывая, как она волнуется. Брошь на блузе плавно поднималась и опускалась. – Рымник, это не секта? Отвечай мне, только быстро и честно! Что ещё за убеждения?
Костик не без усилий высвободил руку из её цепких пальцев и попытался принять как можно более непринуждённый вид.
– Отнюдь, Белла Борисовна, – он вовремя вспомнил, что на словечки типа «отнюдь» она была падка и таяла от них, как пломбир на солнцепёке. – Вас дезинформировали.
Он сделал многозначительную паузу и, откашлявшись, продолжил:
– Я против сект. Они разрушают душу. И сердце.
Бебела зачем-то оглядела его всего целиком, как будто он поменял наружность. Костик снова посмотрел на перевёрнутую запись. Алиса Авдеева. Номер три.
– Белла Борисовна, это какой-то мисандерстэндинг…
– Выражайся, пожалуйста, по-русски.
– Ой, простите! – он хлопнул себя по губам. – В смысле, недоразумение. Правда-правда! Одноклассники дофантазировали то, чего нет. А попасть на Спартакиаду для меня честь. Право, огромная честь. Взываю к вашему снисходительному благоразумию в этом весьма щепетильном вопросе и лелею надежду на….
Костик старался произносить слова со сценическим серьёзом, как учили когда-то в драмкружке. Даже этот текст он выудил из какой-то роли.
– А почему ты со мной разговариваешь, как со старомодной чопорной дамой? – перебила его Белла Борисовна. – От меня что, нафталином веет?
Она подхватила журнал, открыла дверь в коридор, кивнула ему – выходи, мол. Озадаченный Костик, погасив улыбку, молча вышел из класса.
– С другими я бы так не возилась. Тебе повезло – мало ещё успел нагрешить в нашей школе! Репутацию пока не испортил, – Белла Борисовна захлопнула журнал. – Так я тебя оставляю в списке?
– Конечно! – Костик едва сдерживал радость.
– И пойдём-ка, дружок, в медкабинет. Больно вид у тебя загробный сегодня.
Отвертеться было нереально. Флегматичная горбоносая медсестра измерила ему давление, точно старичку, сунула градусник подмышку, сонно задала пару-тройку вопросов о здоровье – точнее, прочитала их из положенной по такому случаю анкеты – и безучастно подытожила: температура тридцать восемь и два, слизистая воспалена, сейчас же домой и немедленно вызвать участкового врача. Не спеша написала на бумажке освобождение от уроков и, вяло предложив позвонить родителям, чтобы его, болезного, забрали из школы, так же вяло удовлетворилась отказом. В норме он, в норме, сам дойдёт, не инвалид.
* * *
Две недели, съевшие долгожданные весенние каникулы, Костик провёл, словно в ватном коконе. Высокой температуры он совсем не чувствовал, лежал в кровати, спал по двенадцать часов, просыпался уставшим, мокрым от пота, как будто бредил в лихорадке всю ночь. Мама хлопотала над ним, отец корил себя за то, что он, врач, прозевал первые признаки гриппа у собственного ребёнка, приходил рано с работы, подолгу сидел с сыном, лично проверял пустые вмятины на упаковке таблеток: съедено ли подобающее количество. Костик ненавидел лекарства – выдавливал очередную белую шайбочку в положенное время, прятал под язык и выплёвывал в раковину, если родители не наблюдали за ним. Единственным спасением для самого себя он считал слово «спать» и покорно проваливался в вязкое вакуумное забытьё. Снов, однако, не видел или же забывал их сразу, как только открывал глаза.
Эти две недели пролетели, точно один день. Длинный такой день с тяжёлым «тихим часом» между завтраком и ужином.
Мелочи его теперь почти совсем не беспокоили, грипп даровал долгожданное безразличие. А, может быть, и не было этих мелочей, откуда ж им взяться: дрёма, еда, обильное питьё, походы в туалет и снова дрёма. Жизнь, как у котов, по принципу: «спать надоело жрать» – в зависимости от времени суток запятая ставится в разных местах.
Алису он, конечно, вспоминал. Но её образ вносил дискомфорт в томную зыбучесть привычных незначительных мыслей, отвлекал от спасительного сна. Несколько раз дозванивалась Кэт. Именно дозванивалась, потому что его надо было вылавливать в редкие часы бодрствования. Болтать с ней ему нравилось, а новости об одноклассниках и школе казались такими микроскопическими и третьестепенными, что Костик решил: когда-нибудь он станет настоящим философом и запатентует рецепт пофигизма. А суть этого рецепта вот в чём: заболейте гриппом или чем другим, чтобы нос заложило до темени, дайте насморочному похмелью завладеть мозгом целиком и вместо лекарств пропишите себе двойную дозу сна.
Во время одного такого разговора Кэт сообщила, что класс передаёт ему искренние приветы. И что всем его не хватает. И что Рымника даже цитируют. Костик ответил «угу», сделал серьёзное лицо. Новоявленный мессия, рассказать Антохе – умрёт со смеху! Не хватает им!
В глубине души ещё оставалась обида на Кэт за то, что она чуть было не лишила его спартакиады. Трезвонила ведь налево и направо, что, мол, не смейте предлагать ему такое безобразие – джибобы не соревнуются! Поймала его на им же выстроенных правилах. Чуть было не отняла возможность поехать туда, где будет Алиса… Но Костик будет великодушен, он простит подружку, пиявку и лягушку. Всё пустое, суета. А мелочи его теперь не касаются. Он ведь джибоб.
Болезнь уходила вместе с последними каникулярными днями: синхронно, в ногу. Родители радовались: конечно, жаль каникул, «детство есть детство», как любила повторять мама, но всё же грипп очень удачно совпал с неделей отдыха – не будет пропусков в школе. Девятый класс всё-таки. По мере выздоровления сон, от которого Костик уже порядком устал, «сдувался», влезал в свои нормальные рамки – с одиннадцати вечера до восьми утра, и вместе с бодрствованием вернулись почти увядшие повседневные мысли: учёба, джибобство, спартакиада в Финляндии. Всё нормально. Да просто отлично!
* * *
Одноклассники встретили его приветливо. У половины из них были банданы на левой руке. Костик счёл это хорошим знаком, однако про себя подумал: «Слизали, бандерлоги». Он вспомнил, как совсем недавно входил в этот класс с испариной на спине, ожидая, что чуть-чуть оступится и станет изгоем. Чего он боялся? Мирные же особи!
Одна такая «мирная особь» с фингалом под глазом и ссадиной на брови влетела на всех парах в класс и заорала:
– Следующего урока не будет. Химичка заболела!
Поднялся гул, грохот отодвигаемых стульев, но расслабиться не удалось: в класс вошла завуч и торжественно, как на собрании в актовом зале, молвила:
– К нам в школу пришли психологи. Хотели задержать вас после уроков, но раз уж в расписании сдвоенный пропадает, дружным строем, по три человека, кого назову, в мой кабинет, будьте любезны.
Первыми вызвали девочек. Вернулись они с постными лицами и, закатывая глаза к потолку, вяло поведали: «Ничего особенного. Вопросы тупые задают».
– Эксперименты на детях, – усмехнулась Кэт.
Она попала во вторую группу. По возвращении молча села рядом с Костиком.
– Ну! Не томи! – не выдержал он.
– Да чего-то не понять. Представляешь, ни один вопрос толком не запомнила. Гипноз, что ли, применяют?
– Так уж и ни один?
– Доб, не приставай. Помню, тётка какие-то слова говорила, и все, как на подбор, на букву «П».
– Приплыли…
– Во-во! «Приплыли» тоже на «П», кстати. «Приоритеты», «подростковая психология», «первенство», «подмена»…
– Чего-чего? – не понял Костик.
– Не мучай меня. Отвечала честно. Сдала все пароли и явки.
– А зачем они этот опрос проводят?
Кэт хлопнула себя ладошкой по лбу.
– Вот самое главное-то и не спросила! Выводы, наверное, какие-нибудь делают. Кто шизоидный циклоид, а кто циклоидный шизоид. Третьего не дано. Ну все, пойду позвоню отцу, дела семейные…
Кэт подхватила сумку и вышла из класса.
Минут через двадцать вернулась Лена Приходько, загадочно подмигнула Костику и села с ним рядом. Он отметил, что у Лены сегодня необычно горят глаза. Что-то было в ней, что-то особенное… Русалочья бледность лица в обрамлении тёмно-каштановых волос, огромные глаза болотного цвета, аккуратный носик. Костик снова вспомнил, что в первый день в школе мысленно назвал её «Фея Тьмы». Жаль, что он не умеет сходу разбираться в людях. «Фея Тьмы» – неправильное определение. Уж больно много трогательного, детского в её чертах. Но если в глаза заглянуть – даже не по себе становится – там такое, что оставляет много, очень много вопросов.
– Доб… – Лена осторожно посмотрела на Костика.
Ему польстило, что она назвала его «Доб».
– Лена… – с такой же интонацией произнёс он.
– О тебе спрашивали, представляешь?
– Обо мне? – оторопел Костик.
– Ну, они хотят знать наше понимание лидерства. Видимо, кто-то из предыдущих тебя слил.
– Я – лидер? – искренне удивился Костик.
– Ну там тётка про скрытых лидеров спрашивала. Про авторитетов в классе.
– Хм-м. А кто ж тогда Кабан?
– Он открытый лидер.
Костик почесал макушку и осторожно повернул голову в сторону Кирилла Кабанова.
– Лен, я у вас тут без году неделя.
– Так это психологиню больше всего и интересует. Как, каким образом новичок стал авторитетом.
– Да какой же я авторитет-то? – не переставал удивляться Костик.
Лена повесила на плечо сумку и направилась к двери.
– Кокетничаешь, как девчонка, а ещё джибоб!
Что-то неуловимо изменилось в классе за время его болезни и каникул. Наэлектризованное пространство было почти материально, он кожей ощущал его. Неоднородность, «инакость» всего окружающего, всех предметов и даже фраз, которыми перекидывались одноклассники, отдавалась в желудке соусной остротой. Мутировали, товарищи дети? Несомненно. Костик нутром чуял, что мутация эта необратима.
Озадаченного Костика завуч пригласила на беседу последним. Он чувствовал подвох, но с волнением справился легко. Женщина лет сорока в строгом синем костюме, с копной крашеных морковных волос, собранных наверх в воронье гнездо, в больших очках с сильными диоптриями, делавшими глаза малюсенькими, сидела за столом завуча и смотрела на Костика, как на подопытную мышь.
– Позвольте поинтересоваться целью беседы, – учтиво произнёс Костик.
Женщина помолчала и, тяжело вздохнув, сказала:
– Самоопределение подростка.
И ещё раз вздохнула, как будто она крепостная и хозяин-помещик заставил её ходить по школам и выведывать глупости.
«Самоопределение подростка. Это как?» – спросил себя Костик.
– Это так, – словно прочитав его мысли, ответила психологиня. – Беседуем. Определяем болевые точки подросткового коллектива. Помогаем учителям. Родителям. Ну, и ученикам, в первую очередь.
Костику показалось, что она хотела добавить «работа такая», но сдержалась.
– Садитесь, Константин. Я – Ольга Олеговна, профессиональный психолог, специалист по тинейджерам.
Костик отметил, что «Ольга Олеговна» – какое-то неправильное, синтетическое словосочетание, как будто нарочно придуманное для плохого фильма с неверным выбором актёров – точнее, актрисы. И то, что она назвала подростков тинейджерами, ему не понравилось. Это вышло у неё как-то деланно, неестественно.
Ольга Олеговна открыла тетрадь, достала бумажные карточки и минуту в полной тишине изучала записи. Костик тоже молчал, елозил на стуле, разглядывал голубые жилки на её мраморных руках, носки своих ботинок, разноцветные бумажки на столе завуча.
– Я прошу ответить на несколько вопросов.
«А что, у меня есть выбор?» – про себя усмехнулся Костик.
– Я прошу ЧЕСТНО ответить, – продолжала психологиня.
«Выбор всегда есть», – подсказала Костику та часть мозга, которую он назначил ответственной за «важное».
Ольга Олеговна принялась гонять Костика по опроснику, смысл которого был ему абсолютно непонятен. Какой цвет ему ближе? Какая из геометрических фигур вызывает тревогу? (Он хотел сказать «круг, потому что жирный», но решил, что нагнетать обстановку – себе же во вред.); какой из двух вариантов он бы выбрал – и дальше перечень пар совершенно противоположных понятий, каких – Костик даже не запомнил. Что изображено на картинке? Чего не хватает в ряду нарисованных символов? Как бы он назвал по-другому треугольник? Какой он стакан – гранёный или круглый?
То есть, каким он, живой человек Костя Рымник, себя ощущает стаканом. Это очень важно. Самоопределение подростка!
После вопроса о стакане Костик украдкой взглянул на часы. Некоторые его одноклассники возвращались из «пыточной» довольно скоро, другие – долго не появлялись, и он, похоже, был из числа последних. Чем-то, и правда, заинтересовал.
Ольга Олеговна методично записывала ответы «интервьюируемого объекта» в тетрадь. Костик чувствовал её скрытое любопытство и недоумение: она не находила его каким-то особенным мальчиком. Вероятно, все его слова о треугольниках и стаканах сообщали ей, профессионалу: он – самая обыкновенная посредственность. Она подолгу зависала взглядом на его физиономии и силилась понять, почему о нём говорят и учителя, и ученики.
– Ладно, Константин, закончим официальную часть. На вопрос о стакане можете не отвечать.
Она встала из-за стола и подошла к Костику. Ему стало немного не по себе.
– Вы счастливы?
Ох, как он не любил такие вопросы! Особенно от посторонних дамочек. Ольга Олеговна продолжала смотреть на него так, как будто хотела просверлить дырку. Песенка была когда-то такая про ёжика: «шёл и насвистывал дырочкой в правом боку». Вот и Костик выйдет после беседы в коридор, насвистывая дырочкой, просверлённой живодёркой.
– Счастлив? Ну, я не знаю…
– Ваши одноклассники считают вас счастливым человеком.
– Это ещё почему? – искренне удивился Костик.
– Вы видели Главного джибоба.
Она произнесла это легко, даже не подглядывая в тетрадку, а Костик ведь мог поклясться – ещё полтора часа назад она и слова-то такого не знала.
– Джибоба? – он сузил глаза. – А кто это?
Сверлящий взгляд сквозь очки, точно пуля – через череп, навылет.
– Не притворяйтесь, Константин. Мы оба устали. Давайте закончим разговор, раз уже подошли к сути. Я провела много бесед сегодня. Ваши одноклассники считают вас во-первых, счастливым – а я как раз исследую подростковое счастье, – во вторых…
Она говорила мудрёно, но гладко. Значит, он всё-таки подопытная мышь! Какой это, интересно, козёл или козлица заявили, что Костик и есть образец счастья?
– И в-четвёртых… вас очень уважают сверстники.
Это было приятной новостью. Он было задумался, но психологиня снова зыркнула на него, и у Костика заиндевело на душе.
– Ольга Олеговна, счастье – понятие сугубо индивидуальное.
Она улыбнулась.
– Конечно, это всё субкультура… джибобы…
– А вы что-нибудь знаете о джибобах? – стараясь придать голосу равнодушные нотки, спросил Костик.
Ему показалось, что она засмеялась. Не открывая рта. Лицо как-то исказилось, глазки, и без того маленькие от диоптрий, сложились в щёлочки, точно у китайца.
– О джибобах? Ну конечно, знаю! И получше всех ваших сверстников!
– Откуда же?
– Тоже мне, тайное общество! – Ольга Олеговна снова села за стол. – Не забывайте, молодой человек, я профессионал и в молодежных движениях разбираюсь.
– Но… – оторопел Костик, – оно… движение… очень-очень новое…
– И никакое не новое, давно уже существует. Кто-то из моих коллег даже диссертацию защитил.
– Диссертацию? По джибобству?
– Вас это удивляет, потому что вы молоды. А все темы, связанные с субкультурами и их возникновением, давно изучены.
Костик смотрел на неё и еле сдерживался, чтобы не выкрикнуть прямо в лицо учёной даме: «Но ведь это я придумал я, я, я!»
– Извините, – он сжимал и разжимал пальцы, что всегда помогало ему сосредоточиться. – Я в этом… м-м-м… движении… недавно. А можно спросить вас, как знатока…
Она умело отвечала на вопросы, обходя самую суть. Упомянула бандану, даже симпатию к лосям, ловко ввернула непонятную Костику теорию цикличности, центростремительной силы и Главного джибоба, коснулась сублимации свободы и постулата «делаю, что хочу». Костик пытался запомнить каждое слово, чтобы потом рассказать маме. Мама – тоже психолог, она поможет разобраться. Но, как он ни старался, большая часть услышанного метеором пронеслась из одного уха в другое, так и не осев в мозгах. Закончила Ольга Олеговна свою речь неожиданно, на полуслове и, снова театрально помолчав, добавила:
– Я-то как раз очень хорошо понимаю, почему половина вашего класса отказалась от Спартакиады в Финляндии. И параллельный класс тоже поддержал.
Вот это был удар! Костик не только ушам своим не поверил, он вообще начал сомневаться в том, что всё происходит с ним наяву.
– Ольга Олеговна, простите за тупость. А почему ребята отказались?
– Лукавите, молодой человек. Вы отлично знаете. Разве не вы первый и отказались? Я прекрасно осведомлена, что вы как раз и есть, с позволения сказать, своего рода староста джибобов. Староста – не совсем удачное определение, но это чтобы вам понятно было. Скрытый лидер. Бунтарь. Школьники хотят быть похожими именно на вас. Вы очень хорошо всё продумали.
Костик наблюдал, как пляшут отсветы лампы в её больших очках. Психологиня напоминала ему какого-то персонажа, он силился вспомнить, кого именно, но так и не смог. Сегодня был обычный день, ничего странного в поведении одноклассников он не заметил. Нэш с Савёхой подрались немного, Потехин не к месту умничал на литературе, Хомяк прогулял алгебру, чем сильно расстроил Юльхен, Бебела носилась со списками на Спартакиаду. Стоп! Списки! Костик краем глаза видел эти листки – все исчирканные с многочисленными пометками. Подумал ещё тогда: опять решают, кто достоин, кто нет.
– Есть ещё ко мне вопросы? – напряжённо спросил он.
Психологиня поправила своё «воронье гнездо».
– Никаких. Вы свободны.
«Я и так знаю, что свободен», – подумал Костик и вышел в коридор.
На уроке биологии, оглядывая своих «бандерлогов», он ещё раз отметил, что никакого особого пиетета к нему как к лидеру, о чём вещала учёная дама, не было. Всё вроде по-прежнему, и всё не так. Как будто в калейдоскопе сменилось одно маленькое стёклышко, и картинка «поплыла». Или он ещё спит тягучим ватным сном? Одноклассники-мутанты… Сидят, царапают ручками в тетрадях. Джибобы? Отказались от Спартакиады? Наврала, небось, психологиня. За реакцией хотела понаблюдать. Правильно Кэт говорит: опыты на детях.
Перед уроком физкультуры он не выдержал и спросил напрямую:
– Пацаны, вы что, правда от Финки отказались?
Ответом ему было многозначительное молчание.
Потом Потехин сказал:
– Ну, не все, конечно. Лохи поедут.
Что, что произошло, пока его не было? Мир перевернулся? Спартакиада, на которую ещё две недели назад хотели отправиться все без исключения! Костик оглядел раздевалку: мало сегодня народу – прогуливают или выцарапали освобождение у врача. Кабана снова нет.
Перед построением в зале Костик шепнул Потехину:
– Пашка, а чего не едут-то?
– Придуриваешься? – удивился Потехин.
– Нет, правда!
Гарри Поттер почесал взъерошенную макушку и, покосившись на отвернувшегося физрука, сказал:
– Ну, мы это… Тоже джибобы. Джибобы не соревнуются. Сам же говорил.
– Джибобы делают, что хотят, – возразил Костик.
– Не совсем. Джибобы ещё себя испытывают. Искушением.
Костик повернулся к Потехину всем корпусом.
– Да ты-то, ты-то откуда это взял?
Пашка почесался ухом о худое плечо и равнодушно ответил:
– А ты думаешь, ты один всё знаешь? Что ты круче всех? Фигли. Ты отличаешься от нас только тем, что видел Главного джибоба. Хотя, конечно, не ты один. Вы там, в твоей бывшей школе, много о себе возомнили. Но наши тоже не пальцем деланы.
Костик внимательно оглядел Потехина. Типичный середнячок, какие есть чуть ли не в каждом классе, шея цыплячья с круглым шариком кадыка, воробьиного цвета волосики, очки эти дурацкие… И вот, на тебе! Гарри Поттер – джибоб! Стоит, пялится на брусья, думает, что знает о джибобах больше Костика.
– Пашка, а Кабан тоже не едет?
– Не-а.
– Неужели и он джибоб?
– Кабана из списка за поведение вычеркнули. А Савёха и Нэш из солидарности отказались.
Костик облегчённо вздохнул.
* * *
В кабинете завуча собрались приглашённые психологи: две дамы серьёзного вида и молодой сутулый мужчина в желтоватом гобеленовом пиджаке, сливавшемся с обивкой Алевтининого дивана. Сама Алевтина Юрьевна на «симпозиуме» не присутствовала, любезно уступив «специалистам по тинейджерам» свой кабинет.
– Коллеги, это у нас девятнадцатая по счёту школа. Вы слышали что-нибудь об этих… не к ночи будь помянутых… джибобах? – спросил мужчина, перебирая карточки с записями.
– В общем-то, скорее да, чем нет, – ответила Ольга Олеговна, поглядывая на соратников.
– А вы, Тамара Вадимовна? – мужчина повернулся к пожилой даме с коротким ёжиком седых волос.
– Нас на вшивость проверяли, – отозвалась та. – Нет никакой субкультуры. Я, конечно, привыкла, что разговаривают со мной, как с доисторическим динозавром, но чтобы так сплочённо, заговорщицки…
– Молодёжь как молодёжь. Если позволите, я возьму тему этой новой субкультуры в свой реферат.
Ольга Олеговна ревниво хмыкнула:
– Аркадий Аркадьевич! Но я уже начала работать по ней.
– Когда же, позвольте полюбопытствовать, Ольга Олеговна?
– Да утром ещё черновые тезисы набросала. И ведь именно ко мне в группу попал их лидер, всю душу вынул, но ценнейшую информацию дал. Согласитесь, справедливо, если я возьмусь эту тему освещать.
Они ещё поспорили с минуту. Наконец, седая дама, громко кашлянув, заявила:
– Не спорьте, не спорьте, коллеги! Я уже позвонила на кафедру. Мне поручили доклад.
– Тамара Вадимовна, вы же сказали, что нет никакой субкультуры, – удивлённо произнёс мужчина.
– Сегодня нет. Завтра, поверьте моему опыту, будет. Цепная реакция. Что-то мне подсказывает, что джибобы пришли надолго. Как рыжие тараканы. Вот увидите… – дама поправила съехавшие на нос очки.
Троица помолчала немного, читая карточки с записями.
– Что школе в отчёте напишем? – наконец подал голос Аркадий Аркадьевич.
– Как обычно, – спокойно ответила старшая дама-психолог. – Беспокоиться пока не о чем. Болевые точки определены. Детям нужны забота и понимание. Главное – суицидных мотивов не выявлено.
– А про новое движение?
– Поосторожничаем пока с информацией. Проверю по своим каналам, тогда и с учителями поговорим.
– Всё-таки вы что-то не договариваете, Тамара Вадимовна. Признайтесь, пришли сегодня уже подготовленная, с полным багажом информации о джибобах!
– Возможно-возможно, – загадочно ответила седая дама и одарила коллег интригующей улыбкой.
* * *
– Рымник, что значит «вычёркивайте»? Ты издеваешься над нами?
Белла Борисовна негодующе смотрела на Костика поверх очков. Юлия Генриховна перелистывала распечатки, водила тонким пальчиком по строчкам. «Бебела и Юльхен. Что они понимают?» – думал Костик. Разве объяснишь им, что не может он взять и спустить в унитаз идею, которая, похоже, уже оперилась, точно птенец, и зажила своей жизнью, готовая выпорхнуть из гнезда в любой момент.
Хорош же он будет! «Продвинутые» останутся в городе, потому что поверили, приняли за чистую монету созданную им философию джибобства, а он отправится на спартакиаду тешить свои амбиции и пускать слюни возле недоступной красотки. Как не вспомнить Антохины слова: «Целостней надо быть, братец, целостней!»
– Если нам не считаешь нужным объяснять, расскажи Максиму Петровичу.
Костик перевёл взгляд на грузного персонажа, сидевшего на хлипком для его комплекции стуле и украдкой пялящегося на ноги Юльхен. Тот сильно смахивал на Доктора Хауса, только откормленного, обрюзгшего, в нелепом коричневом костюме-тройке.
Представитель РОНО Максим Петрович приходил в школу часто. За один только март Костик видел его два раза. При упоминании своего имени он выпрямился, прокашлялся, будто именно ему предстояло держать долгую объяснительную речь, и напряжённо взглянул на Костика, склонив голову набок, как смышлёная овчарка. Костик сделал шаг к нему и, тоже повернув голову вбок – зеркально с ним, – вежливо спросил:
– Вам действительно нужны мои объяснения?
Доктор Хаус кивнул.
– Я не считаю возможным, чтобы… – начал было Костик, но остановился на полуслове, будто подавившись острой рыбной косточкой.
– Костя, ты же разумный мальчик! – выдохнула Бебела.
Разумный мальчик. Из её уст это прозвучало как-то снисходительно. Разумный – так говорят о выдрессированных комнатных собачках, приносящих хозяину тапочки, о цирковых пудельках, перепрыгивающих в чехарде через спины друг друга, о хомячке, затаскивающем вату в самодельную тряпичную норку; наконец, о грудном ребёнке, цепкой крохотной лапкой хватающем протянутую ему ложку. «Ах, какой разумный карапуз!» И все ритуально умиляются.
– Идти на поводу у толпы, – поддержала Бебелу Юльхен, – это, по меньшей мере, глупо. И не очень-то солидно для личности, если ты, конечно, хочешь ею быть. Меняешь решение по поводу поездки уже второй раз.
«Да что они все знают о моей личности!» – негодовал Костик. – «Идти на поводу у толпы… Это толпа идёт на поводу у меня!»
Нет, не дождутся! Он не будет разумным пёсиком!
– Многоуважаемые педагоги, – громко, с выражением произнёс Костик. – Я понимаю – отчёты и протоколы, куда от них денешься! Вам необходимо вписать причину отказа ученика Рымника в ваши документы. Так и напишите: «Отказ. По причине дебилизма». В РОНО поймут.
Он бросил взгляд на Максима Петровича, который оторвался наконец от созерцания ног Юльхен и с живым интересом уставился на новоявленного дебила. Костик подарил педагогу козырную улыбку. Он – джибоб. Он не должен никому ничего объяснять.
Глава 9. В ПОИСКАХ Г. Д.
Свою фамилию Лена ненавидела. Приходько – что может быть паршивей? И примитивней. Все её некрасивые подружки в школе и балетной студии, как сговорились – носили фамилии звучные, приятно ласкающие слух и оставляющие послевкусие чего-то изысканного, недоступного, высшего: Оболенская, Вересаева, Рождественская, Рубинова. А она – Приходько. Даже страшненькая соседка Вика Веснянская – и та умудрилась заполучить от пропойцы-отца такую восхитительную, дарящую тонкий аромат весеннего букета фамилию. Захочешь, а кличку не придумаешь: не зацепиться. От «Приходько» веяло безденежьем, маршрутками, тоской спальных районов, пахнущей хлоркой половой тряпкой, которой школьная уборщица баба Валя собирала грязную воду и отжимала в ведро. Когда в твоё ухо впервые входит корявое слово «Приходько», воображение и впрямь рисует баб-Валины обветренные, жилистые руки, приземистую фигуру с низким широким тазом, толстый угреватый нос и короткую мясистую бычью шею. Плебс. У династии Приходько нет шансов улучшить породу.
Лена с удивлением обнаружила в Интернете, что огромное количество людей носит её фамилию и даже создаёт группы однофамильцев, регулярно устраиваются какие-то чаепития-посиделки. Это было выше её понимания. Встречаться с себе подобными «приходьками» – ну уж увольте! В одном только Лондоне «приходек» проживает по меньшей мере тридцать. Английские привидения, по данным британских учёных, вырождаются через четыреста лет. Приходьки не выродятся никогда. Зацепились, как репей за бегущую собаку, осели на всех континентах – ни выполоть, ни вытравить. Цепкое семя.
Лена искренне не понимала, почему её мать после развода с недотёпой-отцом вернула себе девичью фамилию Калачёва, а дочке оставила отцовскую.
«Так надо, девонька. Он же всё-таки отец. Любит тебя. Как будем смотреть ему в глаза, если у дочери его фамилию отнимем? Для него это будет предательством». Лена пыталась протестовать, объясняла матери, что «смотреть в глаза» – понятие иллюзорное, так как папенькины глаза после развода в их доме не появлялись совсем. Ушёл, словно сгинул, обозначив своё эфемерное присутствие в Лениной жизни лишь скудным ежемесячным переводом на мамину банковскую карточку. Но мать оставалась непреклонной. Калачёва – фамилия тоже, скажем, не Князева и не Разумовская, но Лене казалось: всё, что не «Приходько», то бесспорно, в разы лучше.
Как-то по глупости она поделилась своими мыслями с Ритой Носовой.
– Не парься, – флегматично хмыкнула Рита. – Помнишь, меня иногда раньше Носухой звали? Я сделала вид, что так и должно быть. Все успокоились и отвяли.
С Ритиной ли подачи или нет, но одноклассники очень быстро сообразили, что Лена комплексует из-за своей фамилии. И стали рифмовать её по поводу и без повода. Когда она входила в класс, какой-нибудь остряк обязательно щебетал: «О, пришла Приходько. А теперь развернулась и ушла Уходько».
Лена бесилась. Годам к двенадцати она научилась владеть собой и не реагировать, если слышала что-то в свой адрес. Помогала в этом её великая способность молчать больше пяти минут, которую она, впрочем, долго тренировала. А к тринадцати годам Лена похорошела. Мальчишки чувствовали её особую притягательность, но образ, за которым она пряталась – тёмные длинные волосы, бледное мраморное лицо, исключительная разборчивость в выборе круга общения, – всё это охлаждало пыл одноклассников. Её называли чаще просто «Ленка» или «Ленчик». Речёвка «Приходько-Уходько» как-то незаметно исчезла из словарного запаса сверстников, будто таковой и не было.
Но Лена о ней не забыла.