Завершая наше краткое вступление, вернемся к теме времени и истории. Как конечность Dasein и «бесконечность возникновения бытия из небытия» время является, пожалуй, наиболее загадочной характеристикой человеческого опыта. Философ, предпринявший попытку разобраться с этой проблемой самым фундаментальным образом, стал М. Хайдеггер, вынужденный использовать терминологию, пугающую своей неопределенностью. Однако время, или формирование опыта в пространстве - времени, является банальной и очевидной особенностью повседневной жизни людей. Сущность ставящего в тупик и сбивающего с толку характера времени объясняется отчасти отсутствием «соответствия» между нашим беспроблемным овладением непрерывным потоком поведения в пространстве и времени и трудностью его восприятия с философских позиций. Мы не претендуем на объяснение и разрешение этого вопроса - «проблемы Святого Августина». Однако основным интересом социальной теории является, с нашей точки зрения - «проблема порядка», представляемая нами, иначе, чем Парсонсом - объяснение того, как ограничения индивидуального «присутствия» преодлеваются посредством «растягивания»(stretching) социальных отношений в пространстве и времени.
Можно сказать, что протяженность повседневной жизни проявляется аналогично тому, что Леви-Стросс называет «обратимое время». Является ли время «как таковое» обратимым или нет, события и рутина повседневной жизни не связаны с ним односторонним потоком движения. Понятия «социальное воспроизводство», «рекурсивность» и т. п. отражают повторяющийся характер повседневной жизни, общепринятые практики которой формируются в терминах пересечения преходящих (но непрерывно возвращающихся) дней и времен года.
|
|
Повседневная жизнь обладает продолжительностью, течением (или потоком), однако никуда не ведет; само прилагательное «повседневный» и его синонимы указывают на то, что время конституируется многократной повторяемостью. Жизнь индивида, напротив, не только конечна, но и необратима - «существование во имя смерти». «Это смерть, умирать и знать это. Это Черная Вдова, смерть» (Lowell). В данном случае время представляет собой продолжительность существования тела, границу или рубеж присутствия, отличные от «испарения» времени-пространства, свойственного протяженности повседневной деятельности. Нашижизни «прекращаются» в необратимом времени, уходят со смертью организма. Тот факт, что мы говорим о «жизненном цикле», подразумевает наличие повторяющихся элементов и здесь. Однако в действительности жизненный цикл представляет собой понятие, относящееся к преемственности поколений и, таким образом, к третьему измерению темпоральности, обозначенному выше. Это «надиндивидуальная» протяженность долговременного существования институтов, длительная протяженность институционального времени.
Обратимое время институтов является одновременно условием и следствием практик, организованных в непрерывной последовательности повседневной жизни, основной формой существования дуальности структуры. Однако, как мы уже упоминали выше, некорректно утверждать, что рутинные практики обыденной жизни представляют собой «фундамент», на котором во времени и пространстве возводится здание институциональных форм социетальной организации. Скорее, каждая из них участвует в создании другой, а все вместе они формируют действующую личность. Все социальные системы, независимо от того, насколько они могущественны или обширны, одновременно выражают и отображаются в рутине повседневной социальной жизни, опосредуя физические и сенсорные свойства человеческого тела.
|
|
Эти рассуждения весьма значимы для понимания взглядов, изложенных в настоящей книге. Тело представляется нам «локусом» (ключевой точкой) действующей самости, однако, последняя не является только расширением физических свойств и характеристик организма как его «носителя». Построение теории самости предполагает обращение к понятию мотивации (или мы будем это утверждать) и соотнесение мотивации со взаимосвязями между бессознательными и осознанными качествами деятеля. «Самость» не может быть понята вне контекста «истории», рассматриваемой в данном случае как временность (темпоральность) человеческих практик, выраженная во взаимной интерполяции трех обозначенных нами измерений.
Ранее нами было введено в обращение понятие соприсутствия, относящееся к социальной интеграции. Изучение взаимодействия в ситуации соприсутствия является сущностным элементом «заключения в скобки» времени и пространства - условия и результата социальных связей людей. «Системность » достигается здесь главным образом за счет рутинного рефлексивного мониторинга поведения, закрепленного в общественном сознании. Отношения в условиях соприсутствия состоят из того, что Гофман к месту называет взаимодействиями, исчезающими во времени и пространстве. Никто не анализировал взаимодействия так тщательно как Гофман, а посему в ходе нашего повествования мы будем не раз ссылаться на его работы. Значимость исследований Гофмана в немалой степени обусловлена его вниманием к временному и пространственному упорядочению социальной деятельности. Он является одним из немногих социологов, рассматривающих пространственно-временные отношения в качестве основы производства и воспроизводства социальной жизни, вместо того, чтобы трактовать их как некие «границы » социальной деятельности, которые вполне можно оставить «на откуп » «специалистам » - географам и историкам. Вместе с тем, ученые, работающие в номинально обособленной предметной области географии, внесли свой независимый вклад. Так, мы не только предполагаем, что временная география Хагерстранда (с соответствующими критическими исправлениями) предлагает формы анализа значимости теории структурации, но и считаем, что некоторые вовлеченные в рассмотрения идеи прямо дополняют представления Гофмана.
|
|
Как упоминалось ранее, отношения с теми, кто физически отсутствует, предполагает социальные механизмы, отличные от тех, что работают в ситуации соприсутствия. Здесь мы сталкиваемся с рядом основополагающих вопросов, касающихся структурирования институтов. Они представляют собой «боковую ветвь» - особенно в современном мире наших дней, подверженном масштабной экспансии пространственно-временного дистанцирования социальной деятельности. Однако одновременно привлекают внимание к проблеме «истории», поскольку категория «отсутствующие другие » включает и ушедшие поколения, чье «время » может значительно отличаться от времени тех, кто подвергается определенному воздействию последствий собственных действий. Эти вопросы будут рассмотрены нами в заключительных главах.