– Привет тебе, Фалес Аргивинянин, мудрый ученик мой, сидевший одесную
БОГА! – возгласил он. – Благодарю тебя за великий крест ожидания, принесенный
тобою мне от Него, НЕИЗРЕЧЕННОГО!!! Да будет воля ЕГО!
И я, Фалес Аргивинянин, покинул без сожаления Учителя, ибо что ббыло в нем мне,
носившему великий холод предвидения в душе своей!!!
Я отплыл в Элладу и там, в тиши святилища Гелиоса, громко воззвал к богине
Палладе, и она, Лучезарная, пришла ко мне, Фалесу Аргивинянину, в ночной тиши
прохладной рощи, у корней священного платана.
– Я слышала зов мудрого сына Эллады, любезный сердцу моему, – сказала богиня, –
что нужно тебе, сын мудрости, от матери твоей? И вновь я повторил ей все, что было со
мной. Задумчиво слушала меня мудрая Паллада, и вот ее материнская рука была на
холодном челе моем.
– И ты, Аргивинянин, пришел ко мне сказать, что отрекаешься от меня? – сказала она.
– Да будет так! Тебе, сидевшему одесную БОГА, не место у ног моих. Но, Аргивинянин! Кто
знает, не встретишь ли ты и моей части там, когда исполнится страшное предвидение твое?
Не мелькнут ли тебе мои очи под густым покрывалом еврейской женщины? Кто знает,
Аргивинянин! Велика холодная воля твоя, сын Эллады, но ведь мы, небожители, знаем все
больше тебя. Ты оставил Клодия у ног Неизреченного, но почем ты знаешь, что я не сидела у
этих ног ранее его, тогда еще, когда заря жизни не занималась над нашей планетой?
Посмотри, Аргивинянин! – и Мудрая указала мне на Млечный Путь. – Сколько садов
Магдалы разбросаны по Палестинам небесным? Почему я не могла быть когда-нибудь
скромной Марией в них? Подумай, Аргивинянин, времени у тебя хватит, любимый, мудрый
мой, сын любимой мною Эллады, сидевший одесную Бога. Вот я принимаю отречение твое,
зреющее в сердце твоем. Воистину ты не можешь не идти за ним, но никогда не пойдешь с
теми, кто идет за ним. И богиня слегка коснулась рукой розы, данной мне в саду Магдалы, и
снова расцвела роза, и воскресшая любовь горячей волной хлынула в грудь мою, но,
встретив великий холод предвидения, остановилась...
7Ушла богиня, и я остался один со своими думами под священной тенью платана, я
порвал связи с мудростью, порвал связи с богами. Осталось порвать последнюю связь –
связь с человечеством. И я, Фалес Аргивинянин, спокойно пошел к этой последней цели.
И вот я снова пришел в Палестину. Тут под покрывалом знатного араба я встретил того,
кто мудро некогда правил Расой Черных, и вместе с тем, чье имя Молчание, поклонялся
младенцу Иисусу. Он не удивился, что я не отдал ему, Великому, должного поклонения, ибо
перед ним раскрыты все тайны. Его взор, спокойно следивший за пением манвантар, с
участием покоился на мне.
– Аргивинянин, – сказал он. – Я вижу тебя идущим по чужой стезе. Ты, сохранивший
навеки Маяк Вечности на челе своем, еще встретишься со мной в безднах, и мы поработаем с
тобой во имя того, одесную которого сидел ты в скромном саду Магдалы...
Друг Эмпидиокл! Повторить ли тебе то, что уже знаешь ты о величайшем
предательстве, когда-либо бывшем в безднах мироздания, о величайшем преступлении – о
распятии человечеством своего БОГА. Нет, я не буду тебе повторять этого. Скажу только,
что у подножия креста был я, Фалес Аргивинянин, вместе с правителем Черной Расы, и на
нас с несказанной любовью покоился предсмертный взор распятого БОГА. И этот взор
растопил холод моего познания и снял оковы льда с моего сердца, но не изменил решения
моей мудрости.
И в том саду, где был погребен он и воскрес, я встретил скромную иудейскую
женщину, из-под покрывала которой на меня глянули очи богини Афины Паллады. Имя ее
было Мария. Еще другое имя сообщил мне молодой Иоанн, ученик распятого, но уста мои
хранят тайну этого имени. И видел я того ученика, который так грубо со мной разговаривал в
саду Магдалы. Он бежал, весь облитый потом, с выпученными глазами от ужаса и с пеной у
рта. Он рычал, как дикий зверь. И, увидя меня, простерся ниц и завопил:
– О, мудрый господин! Помоги мне, ибо я предал Его, и муки всего мира терзают
сердце мое!
И я, Фалес Аргивинянин, молча подал ему веревку и указал на близстоящее дерево.
Он завизжал и, схватив веревку, кинулся к дереву. И я спокойно смотрел, как в лице иудея
этого принимало смерть все ненавистное мне человечество... Ученики Распятого просили
меня остаться с ними, но я, Фалес Аргивинянин, покинул их и пошел к тому, чье имя –
Молчание, сказав ему:
– Царь и Отец! Вот я, Фалес Аргивинянин, сын свободной Эллады, посвященный
высшей ступени Фиванского святилища, потомок божественной династии города Золотых
Врат, отрекаюсь ныне от тебя, Царя и Отца, я отрекаюсь от человечества. Моя мудрость мне
открыла, что владыка воздушной стихии принимает мой дух. Отпусти меня. Царь и Отец! –
И он отпустил меня, ибо на то было благословение Распятого. Много лет спустя я встретил
на пути моего полета комок человеческого света. То был товарищ мой – Клодий. Он с
восторгом рассказал мне, как был распят на кресте во имя Иисуса, и как на земле были
замучены мать его и сестры, и как он, Клодий Македонянин, сам помогал им идти на
мучения... Тогда уже не было холода спокойствия в моем стихийном сердце, и я ответил ему:
– Привет тебе, Клодий Македонянин, мудрый человек, мудрый ученик человеческой
мудрости и дитя любви человеческой! Да как же мне, бедному стихийному духу, не
приветствовать тебя, свет Человеческий, за то, что ты, предав на распятие Бога своего,
возомнил служить ему тем, что предал на распятие и мучение мать свою и сестер своих!!! О
человечество, жалкое и жестоковыйное в самом стремлении своем служить Распятому им
Спасителю своему! О, дети змеи, как можете вы быть птенцами голубиными! – И гремящий,
и гордый своей отчужденностью от проклятого человечества, я, Фалес Аргивинянин, в вихре
бурь промчался мимо. А жалкий комок человеческого света испуганно крестил мне вослед
спину. Крести, крести! Неужели ты думаешь, что Маяк Вечности, горящий на моем челе, не
чище твоего креста, который ты запятнал великим предательством?! Нет, я получил его, не