Https://vk.com/tihay_opusgka
Спасибо, что читаете книгу в нашей бесплатной электронной библиотеке.
Приятного чтения!
Мигель Де Сервантес Сааведра
Дон Кихот. Часть первая
Библиотека всемирной литературы – 37
Аннотация
БВЛ – Серия 1. Книга 37. Роман классика испанской литературы Мигеля де Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» – одно из самых гениальных произведений эпохи Возрождения – рассказывает о приключениях бедного дворянина Алонсо Кихано, который вообразил себя рыцарем Дон Кихотом и вместе с верным оруженосцем Санчо Пансой отправился в поход против зла и несправедливости на земле.
Мигель де Сервантес Сааведра
«Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский»
О СЕРВАНТЕСЕ
СЕРВАНТЕС
(1547–1616)
Тысяча шестьсот пятый год был исключительно счастливым для культуры Испании. Ни в политическом, ни в экономическом отношении новый год не отличался от ряда предшествовавших ему годов и не сулил ничего особенно счастливого испанскому народу. Правда, империя Карла V, где «солнце никогда не закатывалось», по‑прежнему была мировой державой, но все сильнее разъедал ее изнутри устрашающий по своим размерам экономический кризис, все последствия которого Испании довелось оценить в следующем столетии. В 1605 году Испания вела с переменным успехом войну на море и на суше, стремясь во что бы то ни стало сохранить и по возможности расширить свои и без того необъятные владения в Европе, в Америке, в Азии и Африке, где в результате присоединения Португалии к Испании отошли по договору 1581 года все португальские колонии.
Первые годы нового столетия и царствования Филиппа III (сына и наследника Филиппа II, умершего в 1598 году) прошли под знаком кровавых побед Амбросьо Спинолы над восставшими против испанского деспотизма жителями Фландрии и военных успехов в Германии. На океанах шла в ряде случаев успешная для Испании борьба за власть в колониях с главными ее соперницами – Англией, Францией и Голландией. Но ни одно из этих событий не могло сравниться по важности последствий с событием, на первый взгляд весьма скромным и незначительным. В начале января 1605 года в мадридских книжных лавках появился роман писателя, скорее пользовавшегося известностью за свои страдания в алжирском плену, чем литературной славой, человека уже пожилого, к тому же инвалида. Именно этот роман – мы имеем в виду; «Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского» – был той книгой, с которой, по замечательному выражению В. Г. Белинского, «началась новая эра искусства нашего, новейшего искусства»[1]. С момента появления книги прошло более трех с половиной столетий. Давно отгремели битвы того времени, участником или свидетелем которых был великий испанец, сошли в могилу короли, полководцы и политики, а роман Сервантеса, как и все остальное его творчество, продолжает жить своей полнокровной жизнью, несмотря на все попытки врагов передового человечества очернить его, свести на нет его огромную прогрессивную силу. А. М. Горький сказал об этом романе, что он принадлежит к числу тех произведений, которые предстают перед нами как «изумительно обработанные в образе и слове сгустки мысли, чувства, крови и горьких жгучих слез мира сего»[2].
|
|
Кем же был гениальный творец бессмертной «повести о костлявом, тощем, взбалмошном сыне, полном самых неожиданных мыслей, доселе никому не приходивших в голову», а также замечательных по богатству мыслей и чувств «Назидательных новелл», живых и остроумных «Интермедий», пастушеского романа «Галатея» и фантастической «Северной истории» – «Странствий Персилеса и Сихизмунды», а также исполненной патриотического пафоса трагедии «Нумансия», ряда стихотворных комедий, поэмы «Путешествие на Парнас» и многих стихотворений? Из каких элементов складывалась его творческая культура? Как родились в нем те «изумительно обработанные в образе и слове сгустки мысли, чувства, крови и горьких жгучих слез мира сего», о которых говорит А. М. Горький?
|
|
Эпоха, в которую жил Сервантес, была исключительно бурной. Великий писатель прожил шестьдесят восемь лет. Он помнил последние годы царствования Карла V, был свидетелем и непосредственным участником событий царствования Филиппа И и первых восемнадцати лет правления Филиппа III В истории Испании эта эпоха была ознаменована постепенной утратой мирового господства. Филипп III, наследовав своему отцу, еще владел территорией, составлявшей одну пятую часть мира, с населением в шестьдесят миллионов человек. Однако эта колоссальная монархия была колоссом на глиняных ногах. Государства, неизмеримо меньшие по своим размерам – Англия, Франция, Голландия,– не только удачно отражали нападения Испании, но и вели против нее наступательные войны. С другой стороны, XVI столетие было тем временем, когда в Испании освободились народные силы, в течение ряда веков уходившие на так называемую «реконкисту» – отвоевание страны у мавров, и это привело страну к пышному, хотя и кратковременному расцвету.
|
|
В области искусства эта эпоха была ознаменована появлением в Испании плеяды замечательных писателей, художников, ученых. Недаром вторую Головину XVI века и XVII век, когда жили и творили Сервантес, Лопе де Вега, Кальдерон, Тирсо де Молина, Кеведо, Гонгора, Греко, Веласкес, Мурильо,– мы вспоминаем здесь только самые громкие имена,–принято называть «Золотым веком». И действительно, этот век был для испанской культуры «золотым», несмотря на все ужасы инквизиции и деспотизм властей.
Но высвобождение могучих народных сил, давшее ослепительную по яркости вспышку, было сравнительно недолгим; вскоре наступил катастрофический спад. «Это было время,– говорит К. Маркс,– когда Васко Нуньес Бальбоа водрузил знамя Кастилии на берегах Дарьена, Кортес – в Мексике, Писарро – в Перу; это было время, когда влияние Испании безраздельно господствовало в Европе, когда пылкое воображение иберийцев ослепляли блестящие видения Эльдорадо, рыцарских подвигов и всемирной монархии». Но одновременно с этим «в Испании аристократия приходила в упадок, не потеряв своих самых вредных привилегий, а города утратили свою средневековую мощь, не получив современного значения... Таким образом, абсолютная монархия в Испании, имеющая лишь чисто внешнее сходство с абсолютными монархиями Европы, вообще дрлж‑на быть приравнена к азиатским формам правления. Испания, подобно Турции, осталась скоплением дурно управляемых республик с номинальным сувереном во главе»[3]. Всемирная испанская монархия с ее владениями на севере в Нидерландах, на юге на побережье Африки, на востоке в Италии, с ее необъятными и сказочными по своему богатству рудниками за океаном в Сакатекасе, Гуанаксуато и Потоси в конечном итоге была обречена на гибель. Бредовая мечта о создании испанской мировой монархии, способной утвердиться навсегда или, по крайней мере, на длительное время, уже в конце XVI века сама опровергла себя. Однако действия, направленные на создание этой мировой монархии, не только истощили народные силы, но и вконец их подорвали. Непрерывный приток благородных металлов, золота и особенно серебра из американских колоний привел к обесцениванию денег и к забросу рудников, имевшихся в самой Испании, к утрате интереса к занятию ремеслами и такими важными отраслями средневековой промышленности, как выработка шерстяных и шелковых тканей. В застой и упадок пришли земледелие и скотоводство. Изгнание из страны евреев и потомков мавров – морисков, составлявших, бесспорно, один из наиболее трудолюбивых элементов населения, усилило катастрофическое обнищание и обезлюдение страны. Этому же способствовала в огромной степени великодержавная политика Карла V и Филиппа II. Мировая монархия с ее бесконечными войнами требовала постоянного притока новых контингентов в армию и флот и увеличения налогов, заменивших собою прежние феодальные повинности; сбор налогов привел к появлению в государственном аппарате хищных чиновников, напоминавших своей прожорливостью саранчу. Разорение и обнищание в первую очередь коснулись тех двух сословных групп населения, которые были главной силой при отвоевании страны у мавров,–крестьян и дворянства. Последнее с утратой своих земель и своего влияния выродилось в класс безземельных «идальго», уступив свое место быстро возникшему придворному дворянству с его королевскими любимцами, фаворитами, людьми, в большинстве своем случайно оказавшимися у власти и думавшими главным образом о своем личном обогащении. Золото, серебро и другие ценные металлы, поступавшие из колоний, шли на ведение дорогостоящих войн, на содержание огромного чиновничьего аппарата и обогащали короля и его приближенных. Все это привело к крайнему обнищанию большей части населения, численность которого к концу XVI столетия снизилась на два миллиона человек (вместо прежних десяти – восемь).
Громадные и зачастую бесполезные денежные траты двора принуждали обращаться за помощью к иностранным капиталистам, вроде немецкого банкира Фуггера и генуэзцев, в руки которых постепенно переходили важнейшие отрасли народного хозяйства. Но обращение к иностранным кредиторам, в свою очередь, возлагало новые тяготы на плечи трудового населения и еще более осложняло и без того запутанное положение.
К концу XVI столетия в Испании уже явно обнаружились все признаки экономического упадка, в дальнейшем приведшего к упадку и политическому распаду мировой монархии Карла V и Филиппа II и к утрате господствующего положения, которое занимала Испания в Западной Европе.
Обнищание народных масс и обезлюдение страны, застой в торговых и промышленных делах, полная запущенность земледелия и скотоводства, непомерное налоговое бремя – все это должно было вызвать и вызвало в стране социальный сдвиг большой силы. В недрах народа произошло перемещение слоев. Довольно скоро выявились две основные группы среди тех, кого экономический кризис, голод и нищета принуждали искать новые средства существования. Более жизнеспособные, волевые люди находили применение своим силам за океанами, в армии, где в лучшем случае им удавалось обеспечить себе сносную жизнь. Однако таких счастливцев было немного. Гораздо значительнее было число тех, кто, не находя заработка, бродяжничал или нищенствовал. Тяжелый экономический кризис создал особый тип «авентуреро» – авантюристов, живших главным образом за счет своих ближних. Число бродяг и профессиональных нищих, по данным эпохи, в конце XVI века достигло в Испании чудовищной цифры в полтораста тысяч человек (мужчин, женщин и детей).
Другую группу составляли монахи и иные приверженцы католической религии. Как велико было число людей второй группы, красноречиво говорят такие данные эпохи: в 1570 году в Испании насчитывалось более семисот тысяч лиц духовного звания (из них одних монахов и монахинь четыреста тысяч человек).
Вполне естественно, что в условиях тягчайшего застоя и оскудения в толще народной зарождалось чувство безысходного отчаяния. Правда, народ не безмолвствовал. То тут, то там вспыхивали восстания, принимавшие порою характер широких движений, подавляемых правительственными силами (примерами могут служить восстания в Каталонии, Португалии, Бискайе и в итальянских владениях Испании в первой половине XVII столетия). Однако безвыходность положения и отчаяние, постепенно овладевавшее все более широкими кругами населения, своим прямым последствием имели не усиление активности, а, наоборот, отход от жизни. Этим, а не чванливым отказом обедневших дворян заниматься ремеслами или каким‑либо производительным трудом – что, впрочем, также имело место – объяснялись апатия, праздность и лень, которые иностранные современники считали характерными для испанского национального характера. В свою очередь, отчаяние, пустившее глубокие корни в самую гущу народа, приводило к усилению в нем мистических настроений, к спорам о предопределении и свободе воли, к религиозному фанатизму, к восприятию мира как чего‑то временного, преходящего, как некоего сновидения. «Жизнь есть сон» – так называется замечательная драма великого испанского драматурга XVII столетия Педро Кальдерона де ла Барки. Король и двор могли жить своей сытой, привольной жизнью, а голодный, обнищавший народ продолжал все глубже погружаться в стихию равнодушия, из которой его ^способны были вывести ни утрата Испанией господства на морях, перешедшего в руки ее счастливых соперниц, ни постоянные поражения на суше, лишившие ее к концу XVII столетия почти всех ее завоеваний. От всего великолепия предшествовавшей эпохи, от блеска ее и шума, от пестрой галереи сменявших друг друга деятелей остались одни воспоминания, перешедшие в область истории, и сейчас мы глядим на них сквозь «дым столетий». Но зато вечный, непреходящий блеск излучают замечательные произведения искусства, созданные в эту эпоху гением испанского народа, и среди них одно из первых, если не самое первое место принадлежит Сервантесу и его замечательному роману.
Бурной и тревожной, полной непрерывных взлетов и падений была жизнь испанцев того времени. Но вряд ли среди всех тех жизней, память о которых в форме биографий дошла до нас, найдется подобная жизни Сервантеса. Судьба как будто сознательно ополчилась против великого человека с самого его рождения. Начать с того, что нужда в самом своем неприглядном виде преследовала писателя с его появления на свет и до могилы. Сам Сервантес в своей поэме «Путешествие на Парнас» говорит о себе как о человеке, измученном проклятой нищетою. На вопрос одного кавалера из свиты французского посла о Сервантесе лиценциат Маркее Торрес, только что подписавший в качестве цензора разрешение к печати второй части «Дон Кихота», вынужден был ответить, что «он старик, солдат, идальго, бедняк». На это один из кавалеров, восторженно говоривших о творчестве Сервантеса, «о том уважении, которым пользуются во Франции и в сопредельных королевствах его творения», в недоумении воскликнул: «Значит, такого человека Испания йе обогатила и не содержит на государственный счет?» – «Тут,– продолжает свою запись этого характерного разговора, происшедшего 27 февраля 1615 года, то есть немногим более чем за год до смерти писателя, Маркес Торрес,– вмешался другой кавалер, высказавший остроумную мысль: «Если заставляет его писать нужда, дай бог, чтобы он никогда не жил в достатке, ибо своими творениями, будучи сам бедным, он обогащает весь мир». Лиценциат мог бы ответить на заданные ему вопросы словами: государство не только не обеспечило писателя, но и самый его роман был начат или, по крайней мере, задуман в королевской тюрьме в Севилье в 1602 году. Это было третье по счету тюремное заключение писателя.
Удары судьбы один за другим обрушивались на Сервантеса. Рана, полученная им в морской битве при Лепанто 7 октября 1570 года, сделала его инвалидом. Захват пиратами галеры «Солнце», на которой Сервантес в 1575 году возвращался на родину, привел его к пятилетнему ужасному плену в Алжире. Сама слава пришла к Сервантесу, лишь когда ему исполнилось шестьдесят лет (до этого Сервантес говорил о себе как
о писателе, который «одержал в стихах меньше побед, чем па его голову сыплется бед»). Беды, «сыпавшиеся на его голову», не озлобили его, не ожесточили его сердце; до конца своей многострадальной жизни он сохранял ясность ума, остроту творческого взгляда, любовь к людям, удивительное беззлобие и жизнелюбие, которыми дышит посвящение последнего его романа – «Странствий Персилеса и Сихизмуиды», написанное, когда он уже «занес ногу в стремя» смерти, на другой день после совершения церковного обряда соборования. В гениальном испанце как бы нашли себе живое воплощение все положительные свойства чудесной души испанского народа: его доброта, здравый, насмешливый ум, чувство собственного достоинства, непреклонность в борьбе, душевная стойкость, то «врожденное верное чувство всего великого и благородного», которое Н. Г. Чернышевский считал характерным для испанского народа, сумевшего сохранить это чувство «в продолжение этих темных времен своей истории»[4].
Мигель де Сервантес Сааведра родился, как это устанавливается на основании записи о его крещении в одной из церквей г, Алькала‑де‑Энарес, 29 сентября 1547 года. Его родителями были вольнопрактикующий лекарь Родриго де Сервантес и Леонора де Кортинас. Писатель был четвертым ребенком в семье, где, кроме него, было трое мальчиков и три девочки.
По отцу Сервантес принадлежал к старинной, но ко времени рождения писателя пришедшей в упадок дворянской семье, на примере которой можно без труда проследить историю обеднения испанского дворянства и роста так называемой «идальгии» – дворян, «лишенных состояния, сеньорий, права юрисдикции и высоких общественных постов». Если дед писателя Хуан занимал довольно видное положение в Андалусии, был одно время старшим алькальдом города Кордовы и обладал известным состоянием, то отец Сервантеса Родриго, страдавший глухотой, не занимал никаких судебных и административных постов и не пошел дальше вольнопрактикующего лекаря, то есть был человеком даже с точки зрения «идальгии» совсем незначительным. К кругу бедных дворян принадлежала и мать писателя.
Нужда, упорно преследовавшая писателя в течение всей его жизни, свила себе гнездо в его семье, стояла у его колыбели. Родриго де Сервантес в поисках заработка был вынужден переезжать с места на место. Семья следовала за ним. Судя по тем героическим усилиям, которые родители Сервантеса затратили на то, чтобы собрать необходимую сумму для выкупа Мигеля и его младшего брата Родриго из алжирской неволи, семья была дружной и крепкой.
Переезды имели для маленького Мигеля и свою положительную сторону. Он уже в детстве познакомился с подлинной, а не показной жизнью испанского народа, с оскудением того низового слоя дворянства, к которому по рождению принадлежал он сам и из среды которого он взял своего Дон Кихота. Недаром, став уже писателем, в одной из своих комедий он написал: «Быть бедняком присуще идальго».
Странствующий лекарь Родриго де Сервантес в поисках работы объехал с семьей ряд испанских городов и сел, пока наконец не поселился в 1551 году в Вальядолиде, тогдашней официальной столице королевства. Но и здесь он прожил недолго. Не прошло и года, как Родриго был арестован за неуплату долга местному ростовщику; в результате ареста и без того скудное имущество семьи было продано с торгов. Снова началась бродяжническая жизнь, приведшая Сервантеса сперва в Кордову, затем возвратившая его в Вальядолид, оттуда перебросившая в Мадрид и, наконец, в Севилью. К вальядолидскому периоду относятся школьные годы Мигеля. Десятилетним подростком поступил он в коллегию иезуитов, где оставался четыре года (1557–1561). Свое образование Мигель завершил в Мадриде у одного из лучших по тому времени испанских педагогов, гуманиста Хуана Лопеса де Ойоса, ставшего несколько позднее его крестным отцом в литературе, =
К концу шестидесятых годов XVI столетия семья Сервантесов, как это показывают документы, собранные о юности писателя учеными‑сервантистами, вступила. в полосу окончательного ‑разорения. В связи с этим Мигелю и его младшему брату Родриго пришлось подумать о том, чтобы самим зарабатывать хлеб, избрав одну из трех возможностей, открывавшихся перед испанскими дворянами средней руки,– искать счастья в церкви, при дворе или в армии. Мигель, воспользовавшись рекомендацией своего учителя Хуана Лопеса де Ойоса, провозгласившего его «своим дорогим и любимым учеником», избрал вторую возможность. Он поступил на службу к чрезвычайному послу папы Пия Пятого, монсеньеру Джулио Аквавива‑и‑Арагону, приехавшему в 1568 году в Мадрид для принесения соболезнования в связи со смертью наследника испанского престола дона Карлоса и для разрешения некоторых спорных вопросов, существовавших между Испанией и Ватиканом. Вместе с послом Сервантес покинул Мадрид и в начале 1569 года прибыл в Рим. При Аквавиве он занимал должность камерария (ключника), то есть приближенного лица. Причины, побудившие Сервантеса покинуть Испанию, до сих пор полностью не выяснены. В литературе о Сервантесе есть даже указание, что его отъезд был вызван приказом об аресте некоего Мигеля де Сервантеса в связи с тем, что он будто бы убил на поединке одного испанского дворянина. Навряд ли Аквавива принял бы на службу – несмотря на то, что поединки с кровавым исходом в Испании и во всей Западной Европе были в то время делом обычным,–человека, об аресте которого был издан приказ. Но каковы бы ни были поводы к отъезду, основной и главной причиной, несомненно, было бедственное положение семьи Сервантесов, вынуждавшее ее искать какого‑либо исхода, а также непреодолимый дух «бродяжничества», жажда приключений, свойственные значительной части испанской молодежи того времени и заставлявшие ее искать счастья за пределами родины, в рядах испанской армии во Фландрии и в Италии или в колониях за океаном.
На службе у Аквавивы, ставшего с весны 1570 года кардиналом, Сервантес провел около года. Заручившись необходимыми бумагами о незапятнанности своего испанского происхождения (или, как говорили в то время, «о чистоте крови»), Сервантес во второй половине 1570 года поступил в испанскую армию, расквартированную в Италии, в полк Мигеля де Монкады. Покидая службу у Аквавивы, Сервантес, по‑видимому, следовал патриотическому порыву, стремлению принять участие в отражении турецкой агрессии, все шире развертывавшейся в районе Средиземного моря.
Пять лет, проведенных Сервантесом в рядах испанских войск в Италии, были очень важным периодом в его жизни. Они дали ему возможность посетить крупнейшие итальянские города – кроме Рима, он побывал в Милане, Болонье, Венеции, Палермо – и основательно познакомиться с укладом итальянской жизни. Не менее важным, чем тесное соприкосновение с жизнью Италии XVI века, с бытом ее городов, было для Сервантеса и знакомство с богатой итальянской культурой, особенно с литературой. Длительное пребывание Сервантеса в Италии позволило ему не только овладеть итальянским языком, но и расширить гуманитарные познания, приобретенные им в мадридской школе. К основательному знакомству с античной литературой и мифологией Сервантес присоединил широкое знакомство со всем лучшим, что создало итальянское Возрождение как в литературе, так и в области философии,– с поэзией Данте, Петрарки, Ариосто и их наследников, с «Декамероном» Боккаччо, с итальянской новеллой и пастушеским романом, с неоплатониками. Конечно, это знакомство осуществилось не сразу,– оно продолжалось в течение всего творческого пути писателя, постоянно расширяясь и обогащаясь. Хотя Сервантес и называл себя полушутя «талантом, в науке не искушенным», он был, по собственному его признанию, страстным читателем. Эта самооценка подтверждается обилием имен писателей, на которых всегда кстати ссылается Сервантес. Наряду с величайшими представителями античной литературы – Гомером, Вергилием, Горацием, Овидием н другими, а также упомянутыми выше писателями итальянского Возрождения, в перечне фигурируют персонажи Священного писания и восточной (арабской) письменности. Если мы дополним этот перечень указанием, что на мировоззрение Сервантеса оказали влияние идеи Эразма Роттердамского и что он был замечательным знатоком национальной испанской литературы, народной поэзии (романсов) и вообще национального фольклора, то мы получим приблизительное представление о тех элементах, из которых слагалась духовная культура этого «не искушенного в науке» человека. В истории же ее формирования очень важную и благодетельную роль сыграли именно пять лет, проведенные им на военной службе в Италии.
Седьмого октября 1571 года произошла знаменитая морская битва при Лепанто, когда соединенный флот Священной лиги (Испании, папы и Венеции) под командованием выдающегося полководца того времени дона Хуана Австрийского поражением, нанесенным турецкой эскадре, положил конец экспансии Турции в восточной части Средиземного моря. В тот день Сервантес болел лихорадкой, но потребовал, чтобы ему разрешили участвовать в бою: до нас дошли, благодаря свидетельству одного из его товарищей, произнесенные им слова: «Предпочитаю, даже будучи больным и в жару, сражаться, как это и подобает доброму солдату... а не прятаться под защитой палубы». Просьба Сервантеса была удовлетворена: во главе двенадцати солдат он охранял во время боя лодочный трап и получил три огнестрельные раны: две в грудь и одну в предплечье. Эта последняя рана оказалась роковой: Сервантес с тех пор уже не владел левой рукой, как он сам говорил, «к вящей славе правой». Тяжелые ранения привели писателя в госпиталь в Мессине, откуда он вышел только в конце апреля 1572 года. Но и увечье не побудило его оставить военную службу. Зачисленный в полк Лопе де Фигероа, военачальника талантливого и известного своей суровостью, Сервантес провел некоторое время на острове Корфу, где был расквартирован полк.
2 октября 1572 года он участвовал в морской битве при Наварине, а в следующем году вошел в состав экспедиционного корпуса, направленного под начальством дона Хуана Австрийского в Северную Африку для укрепления крепостей Голеты и Туниса. В 1573 году полк Сервантеса был возвращен в Италию для несения гарнизонной службы сперва в Сардинии, а несколько позднее (в 1574 г.) в Неаполе. 20 сентября 1575 года писатель вместе со своим братом Родриго, служившим также в армии, на борту галеры «Солнце» отбыл из Неаполя в Испанию.
Возвращаясь на родину, Сервантес запасся рекомендательными письмами на имя короля Филиппа II. Имена лиц, его рекомендовавших, дона Хуана Австрийского и вице‑короля Неаполя, герцога де Сесы, звучали очень внушительно. К тому же письма, насколько мы можем судить об этом по тому впечатлению, которое они произвели в годы алжирского плена Сервантеса, были составлены в самых лестных для него выражениях. Не менее красноречивыми, чем письма, были раны, полученные Сервантесом в боях. «Шрамы на лице и на груди солдата – это звезды, указывающие всем остальным, как вознестись к небу почета и похвал заслуженных»,– так Сервантес говорит о своих ранах в предисловии ко второй части «Дон Кихота», вышедшей в свет через сорок лет после неудавшейся в 1575 году поездки писателя на родину.
Все то, на что рассчитывал Сервантес для улучшения своего положения, роковым образом обратилось против него в Алжире, куда вместе со своим братом он был доставлен пиратами, захватившими галеру. Рекомендательные письма вызвали у его первого хозяина, грека‑ренегата Дели Мами, и у правителя Алжира Гассана Паши преувеличенное представление о его богатстве и знатности происхождения. Прямым следствием этого было назначение непомерно высокого размера выкупа в пятьсот золотых эскудо и содержание в особо тяжелых условиях (с железным кольцом на шее н в цепях), чтобы сделать пленника более сговорчивым. Но письма имели и свою положительную сторону: они спасли
Сервантеса от смерти. В ожидании богатого выкупа алжирские хозяева, хотя и обрекли его на жестокие условия плена, все‑таки старались сохранить ему жизнь.
За пять лет, проведенных Сервантесом в плену, в полном блеске проявились высокие качества его души: его свободолюбие, умение см о‑» треть опасности в глаза, огромная сила воли, предприимчивость. Там же выявились и другие ценные его свойства – доброта, благородство, чувство товарищества, чувство долга. Организатор трех неудачных попыток к бегству, Сервантес всегда принимал на себя всю ответственность, хотя и мог поплатиться за это мучительной смертью. Своей смелостью он внушил уважение даже такому палачу и истязателю, каким был Гассан Паша. Находясь в условиях жесточайшей неволи, Сервантес не только не терял веру в возможность избавления, но и поддерживал эту веру в других... Сервантесу пришлось ждать годы, пока семья ценой полного разорения сумела скопить необходимую сумму для его выкупа. Наконец 19 сентября 1580 года Сервантес был освобожден и 24 октября покинул Алжир, чтобы ступить через несколько дней на родную земли.
Пять лет, проведенных писателем в неволе, еще в большей степени, чем военная служба, наложили отпечаток на всю его жизнь и на все его мировоззрение. «Алжирская» тема вошла в его творчество, облекаясь то в форму повестей, то вставных эпизодов («История пленника» – XXXIX, XL и XLI главы первой части «Дон Кихота») или, наконец, комедий. Но еще важнее тот факт, что именно пребывание в условиях жесточайшей неволи, тоска по горячо любимой родине, страстное желание вырваться на свободу, тягостная зависимость от выкупных денег – все это вместе взятое, должно было укрепить в Сервантесе и довести до наивысшего накала жившие и без того в его душе любовь к родине, к свободе и ненависть к власти золота, от которого зависела судьба стольких людей.
Родина встретила Сервантеса неласково. Уже с первых шагов он смог убедиться, что он, заслуженный ветеран, участник Лепантской битвы, на родине никому не нужен и всеми, кроме своих близких, забыт. Семью он тоже нашел в состоянии весьма плачевном. Отец его окончательно оглох и в связи с этим вынужден был отказаться от врачебной практики (он умер в 1585 г.). Главой семьи до конца своей жизни сделался Мигель. Вместо более или менее обеспеченной и спокойной жизни. на которую Сервантес мог рассчитывать, возвращаясь на родину в 1575 году, ему пришлось сразу же начать поиски работы. Неизбежная спутница писателя – нужда опять наложила на него свою руку. Перед Сервантесом открылись две возможности: вернуться на военную службу или зарабатывать на жизнь литературным трудом. Сервантес вступил на первый путь, суливший большие возможности.
Восьмидесятые годы XVI столетия в политической жизни Испании были отмечены присоединением к Испании в 1581 году Португалии и дальнейшим усилением борьбы за владычество на морях. Эта борьба привела Испанию в 1588 году к катастрофе – гибели в водах Ла‑Манша и Северного моря огромного флота, готовившегося к нападению на Англию. Флот этот, носивший горделивое название «Непобедимой Армады», был на пути застигнут и рассеян бурей. Но само по себе освоение территории Португалии и ее колоний, а также подготовка хотя и провалившейся, по все же грандиозной по своим размерам попытки захвата Англии открывали широкое поле деятельности для предприимчивых людей, а именно таким и был Сервантес. Вернувшись на военное поприще, он сперва пробовал найти себе применение в Португалии. В 1581 году в качестве военного курьера ездил в Северную Африку, в Оран, и некоторое время состоял при ставке герцога Альбы в Томаре. Однако, по‑видимому разочаровавшись в военной службе, которая не принесла ему материального благополучия, Сервантес окончательно от нее отказался. Приходилось искать другой, более надежный источник существования. Между тем материальное положение семьи за это время не только не улучшилось, но становилось с каждым годом все тяжелее, тем более что семья пополнилась внебрачной дочерью Сервантеса, Исавелыо де Сааведра. Не помог подняться семье и брак Мигеля (1584) с уроженкой городка Эскивьяс, девятнадцатилетной Каталиной де Саласар‑и‑Паласьос, принесшей ему очень маленькое приданое. Будущее не сулило писателю и его семье ничего радостного. Заработок Сервантеса был, по‑видимому, в эти годы случайным. В 1587 году, покинув на время семью в Эскивьясе, он стал искать счастья на стороне и с этой целью перебрался па юг страны, в Апдалусию, которая благодаря своим оживленным торговым связям с американскими колониями открывала широкие возможности для частной инициативы. Следующие по времени пятнадцать лет Сервантес прожил в Севилье, крупном торговом центре и наиболее богатом городе Андалусии.
Счастье на первых порах как будто улыбнулось писателю. В связи с безумным предприятием по захвату английского побережья, которое занимало тогда все мысли королевского правительства и являлось основной его заботой, Андалусия в восьмидесятых годах XVI столетия была главным районом, откуда шли поставки на армию и флот, и притом в огромных для того времени размерах. Совершенно естественно, что самый размах продовольственных операций требовал большого обслуживающего их аппарата. Осенью 1587 года Сервантесу удалось получить место комиссара по срочным заготовкам для «Непобедимой Армады» в городах и селах, расположенных в окрестностях Севильн.
Поставки на армию в основном производились путем реквизиции излишка продуктов у населения. Для людей с нечистой совестью, для «рыцарей легкой наживы» поставки были средством быстрого обогащения. Но там, где другие продовольственные комиссары наживали взятками, хищениями и т. п. целые состояния, Сервантес терпел одни неудачи. Он предпочитал жить на скудное жалованье, которое выплачивалось к тому же весьма нерегулярно. Нежелание Сервантеса идти на сделки с совестью едва не кончилось для него трагически: добросовестное выполнение комиссарских обязанностей вовлекло его в спор с церковным управлением в городке Эсихе и грозило ему отлучением от церкви, а это, в свою очередь, могло привести его в застенки инквизиции. К тому же Сервантес при всем его большом и трезвом уме не отличался аккуратностью. Небрежность в отчетах вела к столкновениям с органами финансового контроля, к обвинениям в незаконных реквизициях. в утайке денег. Одно из таких столкновений закончилось для Сервантеса заключением, правда, кратковременным, в тюрьму города Кастро‑дель‑Рио (1592). Таким образом, служба в продовольственном ведомстве пе только не улучшила материального положения Сервантеса и его семьи, по‑прежнему жившей в Мадриде, по, наоборот, еще более осложнила его и ухудшила.
Новое назначение на место сборщика налоговых недоимок в королевстве Гранады, состоявшееся в середине 159‑4 года, явилось для Сервантеса источником новых бедствий. Съездив в Мадрид и обеспечив себя денежным поручительством, Сервантес приступил к сбору недоимок и уже в августе того же года смог передать севильскому банкиру Симону Фрейрс де Лима для перевода в Мадрид сумму в семь тысяч четыреста реалов. И именно здесь Сервантеса постигла очередная неудача, по своим размерам превзошедшая все остальные. Банкир объявил себя банкротом. и хотя казначейству и удалось взыскать с него врученную Сервантесом сумму, однако дело этим не кончилось. Несмотря на то, что Сервантес сдал в законном порядке казначейству весь остаток собранных им недоимок, казначейство, обвинив его в сокрытии, предъявило ему значительный по своим размерам иск. А так как Сервантес не смог привести доказательства своей невиновности и уплатить по иску, то он был в сентябре 1597 года посажен в Севильскую королевскую тюрьму, в которой и просидел около трех месяцев. Новое тюремное заключение все по тому же делу о сокрытии сумм постигло его и в 1602 году. Однако власти на этом не успокоились. В ноябре 1608 года, то есть через десять – одиннадцать лет после предъявления иска, они снова вызвали Сервантеса для дачи показаний. Это все, что дала королевская власть «заслуженному ветерану войны», проливавшему за нее кровь на полях сражений и честно исполнявшему возложенные на него тяжелые обязанности по реквизиции и сбору недоимок.
В 1604 году Сервантес расстался с Севильей и поселился во временной столице Испании – городе Вальядолиде, куда затем переехали члены его семьи (за исключением жены, продолжавшей жить в Эскивьясе). К этому времени семья Сервантеса уменьшилась – во Фландрии погиб его младший брат и товарищ по алжирскому плену Родриго – и состояла теперь из двух его сестер, Андреи и Мадалены, внебрачной дочери Исавели де Сааведра и племянницы Костансы Овандо. Материальное положение семьи продолжало оставаться бедственным.