Последним, что вспомнилось Бонду, когда его разбудил трезвон телефона, было видение Тиффани, наклонившейся над ним в постели, целующей его и говорившей: «Нельзя спать на левом боку, мой дорогой. Сердце может остановиться. Повернись на другой бок, пожалуйста». Он послушно перевернулся и, услышав, как, щелкнув, закрылась за ней дверь каюты, сразу же опять заснул под мерный шорох волн и плавное покачивание корабля.
Но вот раздался требовательный звонок телефона. Бонд выругался и открыл глаза. Телефон продолжал звонить в темноте каюты. Бонд взял трубку и услышал голос оператора:
— Извините, что побеспокоил вас, сэр. Но только что поступила на ваше имя зашифрованная телеграмма с грифом «очень срочно». Мне вам ее продиктовать или передать с посыльным?
— Пришлите, пожалуйста, ее мне в каюту, — сказал Бонд. — И спасибо, что разбудили.
Черт бы побрал эту телеграмму! Красота, жар и возбуждение ночи страстной любви были грубо отодвинуты в сторону. Бонд поднялся с постели, включил свет и тряся головой, чтобы прогнать сон, пошел принимать душ.
Он целую минуту просто стоял под обжигающими тело струями холодной воды, потом растерся мокрым полотенцем, вытерся, одел рубашку и брюки, так и валявшиеся на полу.
В дверь постучали, он взял листок с телеграммой, уселся за письменный стол, закурил и принялся за работу, тяжело вздохнув. Но по мере того, как цифры превращались в слова, а слова выстраивались во фразы, взгляд его помрачнел, а по коже побежали мурашки.
Подписал телеграмму начштаба. В ней говорилось:
«Первое. Негласный обыск в бюро Сэя выявил текст радиограммы с борта „КЭ“ в адрес „АВС“, подписанный „Уинтер“, где говорится, что вас с Кейс засекли на борту, и запрашиваются инструкции. Ответ в адрес Уинтера содержит приказ о ликвидации Кейс за награду в двадцать тысяч долларов. Второе. Считаем, что „АВС“ — это и есть Руфус Б. Сэй, поскольку его инициалы во французском алфавите практически совпадают с этой аббревиатурой. Третье. Видимо, обеспокоенный внешними признаками расследования, Сэй вчера вылетел в Париж и сейчас, согласно сведениям „Интериона“, находится в Дакаре. Это подтверждает наше мнение о том, что алмазы поступают из шахт „Сьерра-Леоне“ и оттуда переправляются во Французскую Гвинею. Под серьезным подозрением находятся сотрудники зубного кабинета компании „Сьерра интернэшнл“. Ведется наблюдение. Четвертое. Самолет ВВС ожидает вас в Боскомбе для немедленного вылета завтра вечером в Сьерра-Леоне. Подпись».
Бонд сидел как парализованный.
Значит кто-то из банды Спэнгов здесь, рядом с ними. Кто? Где?
Он схватил телефонную трубку.
— Каюту мисс Кейс, пожалуйста.
Он услышал щелчок и длинный гудок телефонного аппарата, стоявшего в ее каюте рядом с кроватью. Как и у него. Второй гудок. Третий. Ну, еще один, на всякий случай. Он бросил трубку, выскочил в коридор и ворвался в каюту Тиффани. Никого. Пусто. Постель не разобрана. Свет не потушен. Но у двери на полу лежала ее сумочка и высыпавшееся из нее содержимое. Она заходила в каюту. Кто-то ждал ее, притаившись за дверью. И, наверное, оглушил ее. А потом? Что потом?!
Иллюминаторы задраены. Он заглянул в ванную. Пусто.
Бонд стоял, замерев, посередине каюты и пытался мыслить логически. Что бы сделал на месте бандита он, Бонд? Прежде, чем убить жертву, он бы допросил ее. Вытянул бы из нее все, что она знает, все, что ей говорили, выяснил бы все о ее спутнике. Допрашивал бы ее у себя в каюте, чтобы никто случайно не помешал. Если бы кто-то встретил его, несущего жертву на руках, в коридоре, для объяснения достаточно было бы подмигнуть и покачать головой от досады. «Шампанского сегодня было многовато. Нет, спасибо, я уж сам справлюсь». Но где эта каюта? И осталось ли у него еще время, чтобы спасти Тиффани?
Коридор был пуст.
На бегу Бонд взглянул на часы. Три часа ночи. Ушла она от него где-то после двух. Может быть, позвонить на капитанский мостик? Поднять тревогу? Нет. Бесконечные объяснения, подозрения, задержки... «Ну что вы, сэр. Вряд ли такое возможно, сэр». Утешения... «Конечно, сэр. Мы сделаем все необходимое, сэр». Вежливый тон какого-нибудь старшего помощника, прикидывающего, пьяный ли перед ним или обманутый любовник? А, может быть, и просто жулик, пытающийся задержать корабль, чтобы выиграть «нижнее поле»?
Нижнее поле! Человек за бортом! Корабль задержан!
Бонд вбежал в свою каюту и схватил «Список пассажиров». Ну конечно же. Уинтер. Вот он. Каюта А—49. Палубой ниже. Мозг защелкал как арифмометр. Уинтер. Уинт и Кид. Двое убийц. Люди в капюшонах. Опять взгляд на список. Киттеридж А—49. Опять. Беловолосый и толстяк на самолете, в котором он летел в Штаты. «Группа крови». Они следили за Тиффани. И слова Лейтера: «Он ненавидит путешествия». И еще: «Когда-нибудь эта бородавка ему аукнется». Бородавка на пальце, держащем пистолет, направленный на жокея. И слова Тиффани: «...он все время сосет большой палец!» Два человека в салоне, пытающиеся превратить жизнь другого человека в звонкую монету. Все продумано. Женщина за бортом. Анонимный звонок на вахту, если никто не заметит. Судно останавливается, поворачивает, начинаются поиски. А убийцы прикарманивают еще три тысячи фунтов.
Уинт и Кид. Убийцы из Детройта.
Перед глазами Бонда мелькали картины событий последних дней, пока он открывал свой атташе-кейс, автоматическими движениями доставал из тайника глушитель, а из шкафа — «беретту», проверял обойму, навинчивал глушитель, прикидывал шансы и планировал свои действия.
Затем он взял план расположения кают и, натягивая носки, нашел то, что ему было нужно. Каюта А—49. Прямо под ним. Успеет ли он сбить замок и прикончить их обоих прежде, чем они опомнятся. Нет, не успеет. К тому же, они наверняка закрыли дверь еще и на засов. Позвать на помощь кого-нибудь из экипажа, если ему удастся убедить их, что Тиффани в смертельной опасности? Нет. Пока они будут ломать дверь, приговаривая «Извините, сэр. Простите, сэр», бандиты выбросят девушку в иллюминатор и будут с невинным видом читать книжки или играть в карты. «Что это вы, черт побери, делаете»?
Бонд сунул пистолет за пояс и распахнул один из двух иллюминаторов своей каюты. Он просунул в него голову и плечи, и убедившись, что сможет пролезть, наклонился вниз. Там, прямо под ним приглушенно светились два желтоватых круга. Далеко до них? Метра три. Море абсолютно спокойно, ни ветерка, и к тому же этот борт весь в тени. Заметят его с мостика? Открыт ли хотя бы один из иллюминаторов той каюты?
Бонд сорвал с кровати простыни. Ему пришлось разорвать их пополам, чтобы получить необходимые три метра длины. Морской узел — самый надежный. Если все пройдет нормально, решил Бонд, он заберет из А—49 их простыни, целые. А пропажа — пусть над этим поломает голову стюард. Ну, а если... Тогда все равно.
Бонд проверил простыни на прочность. Должны выдержать. Привязывая один конец вокруг открытого внутрь люка иллюминатора, Бонд посмотрел на часы. С момента вручения ему шифровки прошло уже целых двенадцать минут. Неужели так много? Он сжал зубы. Он сбросил второй конец импровизированной веревки наружу, вылез по ней из иллюминатора и начал спуск.
Ни о чем не думать. Не смотреть вниз. Не смотреть вверх. Не обращать внимания на узлы. Медленно, выверенными движениями. Только с помощью рук.
Поднялся легкий ветерок, слегка раскачивавший его под испещренным черными заклепками бортом, а где-то далеко внизу теперь были отчетливо слышны шумы океана. Где-то наверху ветер был сильнее, он гудел в проводах и снастях быстро плывущего лайнера, а еще выше покачивались яркие звезды на черном небе.
Выдержат ли эти проклятые — ой, нет, нет — эти замечательные простыни? Не потеряет ли он равновесие? Хватит ли сил в руках? Не думать. Не думать об этом. Не думать об огромном корабле, о голодном океане, о болтах и заклепках, готовых впиться в тело. Я — мальчик, который спускается на обычной веревке с обычной яблони. Это очень просто и совсем не опасно: ведь в крайнем случае можно и спрыгнуть на мягкую землю и траву, там, внизу...
Бонд запретил себе думать. Он обратил все внимание на руки, методично перехватывающие скрученные простыни, и на ноги, которые должны были уже скоро нащупать верхний край иллюминатора каюты А—49.
Вот он. Пальцы правой ноги уперлись во внешний ободок. Не торопиться. Не торопиться. Ощупать ногой в одном носке всю верхнюю часть иллюминатора. Есть! Он открыт! Пальцы уткнулись в мягкую ткань: занавески задвинуты. Теперь можно спускаться дальше. Теперь уже почти все позади...
Еще немного, и вот он уже может опираться рукой на край рамы и хотя бы чуть-чуть уменьшить нагрузку на натянувшуюся струной веревку. И дать отдых сначала одной руке. Потом другой. Теперь осталось сгруппироваться, подтянуться на руках и нырнуть в люк, навстречу неизвестности...
Он прислушался, уставившись немигающими глазами на круг колеблющейся ткани, пытаясь забыть, что висит на водой, что под ним — несколько десятков метров пустоты, стараясь дышать равномерно и унять колотившееся в груди сердце.
Внутри кто-то что-то говорил. Мужской голос. А потом — крик девушки:
— Нет!!!
Звук пощечины. Громкий, как пистолетный выстрел. Он ударил Бонда как бич, подхлестнул его, заставил без подготовки нырнуть в иллюминатор.
Пролетая сквозь него, Бонд успел подумать, что не знает, на что налетит внутри, и прикрыл левой рукой голову, выхватывая правой «беретту».
Он «приземлился» на стоявший у стены чемодан. Резкий кульбит вперед, и он уже на ногах, на середине каюты, лицом к иллюминаторам, пригнувшись, сжав до боли в суставах рукоять пистолета и сцепив зубы.
Мгновенно оценил ситуацию, большой черный пистолет в его руке замер точно по центру между двумя мужчинами.
— Вот и все, — сказал Бонд, медленно выпрямляясь.
Это была простая констатация факта. И черный зрачок его пистолета как бы подтверждал его право констатировать факты. Об этом же говорили и его холодные как лед глаза.
— Тебя-то кто сюда звал? — спросил толстяк. — Тебе здесь нечего делать.
Он прекрасно владел собой. Ни паники. Ни намека на удивление.
— Нам как раз не хватало четвертого для игры в карты.
Толстяк в рубашке сидел боком на тумбочке, и его маленькие глазки сверкали злобой. Перед ним, спиной к Бонду, на стуле сидела Тиффани Кейс. Из одежды на ней были только узенькие светло-бежевые трусики. Ее колени были зажаты коленями толстяка. Бледное лицо с отчетливым красным отпечатком ладони было повернуто к Бонду. Глаза как у загнанного зверя, рот приоткрыт в изумлении.
Беловолосый лежал на постели. Сейчас он поднялся, опершись на левый локоть, а его правая рука застыла на пол-пути к висевшей на левом боку кобуре с пистолетом. Он без всякого любопытства смотрел на Бонда, а тонкие губы приоткрылись в ничего не выражающей улыбке «как щель почтового ящика». Изо рта у него торчала, похожая на язычок змеи, длинная зубочистка.
«Беретта» была все так же направлена между толстяком и беловолосым. Когда Бонд заговорил, голос его был ровным и уверенным.
— Тиффани, — как можно отчетливее сказал он. — Встань на колени и отползи, нагнув голову как можно ниже, на середину каюты.
Бонд не смотрел на нее, переводя взгляд с одной мишени на другую.
— Я здесь, Джеймс. — Голос, полный надежды и восхищения.
— Встань и иди в ванную. Запри дверь. Ляг в ванну и лежи там, не двигаясь.
Он краем глаза проследил, как она прошла в ванную комнату, и услышал, как щелкнула дверь. Теперь пули ее не достанут, и ей не придется видеть то, что произойдет.
Три метра отделяли одного бандита от другого, и Бонд подумал, что если они успеют выхватить оружие, то ему придется плохо. В тот же момент, как сам он выстрелит в одного из них, второй успеет выстрелить в него. Пока его пистолет молчал, под угрозой смерти были они оба. Но как только раздастся первый выстрел, один из них еще будет жив.
— Сорок восемь, шестьдесят пять, восемьдесят шесть.
Одна из разновидностей комбинаций в американском футболе. Комбинаций, десятки которых они наверняка репетировали друг с другом сотни раз. Выкрикнув эти слова, толстяк распростерся на полу, а его правая рука метнулась к поясу брюк.
В тот же миг человек на постели развернулся и головой вперед бросился рыбкой в направлении Бонда, превратившись сразу в очень небольшую мишень. Его рука уже достигла кобуры...
Пистолет Бонда бесшумно плюнул огнем. Пуля вошла точно в лоб, у самой кромки белых волос. Рука мертвеца конвульсивно нажала на спуск, и пуля из его пистолета безобидно вспорола матрас.
Толстяк взвизгнул. Прямо на него смотрел казавшийся ему огромным черный зрачок «беретты», которой была безразлична его дальнейшая судьба и которая лишь выбирала, в какой именно сантиметр потного лба всадить пулю.
А пистолет самого толстяка все еще был лишь на уровне расставленных колен Бонда, и пуля из него попала бы не в Бонда, а в выкрашенную белой краской стену каюты.
— Брось оружие.
Пистолет с глухим стуком упал на ковер.
— Встать.
Толстяк поднялся на ноги и смотрел на Бонда так, как туберкулезный больной, только что откашлявшись, смотрит на свой платок, опасаясь самого худшего.
— Сядь на стул.
Не надежда ли мелькнула в глазах толстяка? Бонд не позволил себе расслабиться.
Толстяк медленно повернулся. Он вытянул руки над головой, хотя Бонд и не говорил ему поднять их, сделал два шага к стулу и опять медленно повернулся, как будто собираясь сесть.
Он стоял лицом к Бонду, и когда начал опускаться на стул, руки его вполне естественно опустились, не менее естественно двинулись за спину, как бы нащупывая стол, но правая рука зашла за спину гораздо глубже левой. И в ту же секунду эта правая рука метнулась вперед, распрямилась как пружина, и в воздухе сверкнуло лезвие брошенного ножа как белый язычок пламени. «Беретта» ответила красным пламенем.
Бесшумная пуля и бесшумный клинок пронеслись друг мимо друга, и зрачки двух направивших их людей расширились от боли, когда они достигли каждый своей цели.
Но зрачки толстяка так и остались расширенными, глаза закатились, и он, схватившись за левую часть груди, упал навзничь на стоявший сзади стул. Раздался треск ломающегося дерева, глухой стук упавшего тела. И тишина.
Бонд отсутствующим взглядом посмотрел на торчавшую из складок его рубашки, запутавшуюся в них рукоятку ножа, и сделал два шага к открытому иллюминатору. Несколько секунд он стоял неподвижно, уставившись на море и небо. Он глубоко вдыхал свежий воздух и слушал прекрасные звуки, издаваемые Океаном Жизни, который все еще принадлежал ему и Тиффани, но был уже чужим для двух убийц из Детройта. Наконец, преодолев охватившее его оцепенение, он не глядя вытащил нож из складок рубашки и бросил его в иллюминатор. Потом, по-прежнему глядя на океанские волны, он поставил «беретту» на предохранитель, почувствовав, что рука как-будто налилась свинцом, и снова засунул ее за пояс.
Неохотно он оторвался от созерцания океанского простора и повернулся. В каюте был полный разгром, и он, повинуясь какому-то внутреннему чувству, вытер ладони о брюки. Затем, аккуратно перешагивая через то, что лежало на полу, Бонд подошел к двери в ванную и усталым, лишенным эмоциональной окраски голосом произнес:
— Это я, Тиффани.
Ему никто не ответил, и он открыл дверь ванной комнаты. Она и не могла ответить, так как ничего не слышала. Она лежала в пустой ванне лицом вниз, зажав уши руками. И даже когда он взял ее на руки и поцеловал в щеку, она не до конца осознала, что происходит, и судорожно прижалась к нему, проводя пальцами по его лицу и груди, чтобы убедиться, что это действительно он.
Бонд невольно дернулся, когда ее пальцы задели рану на боку, и она отпрянула, посмотрела ему в глаза, а потом — на свои пальцы в крови и на его ставшую алой от крови рубашку.
— Боже мой, ты ранен, — произнесла она и, забыв о только что пережитом кошмаре, сорвала с него рубашку, промыла рану и забинтовала ее полосами полотенца, разрезанного опасной бритвой, принадлежавшей одному из убитых.
Она ни о чем не спрашивала, пока Бонд собирал ее брошенную на пол одежду и давал ей указания: одеться и не выходить из ванной, пока он не приведет каюту в порядок и не протрет все предметы, где могли остаться отпечатки их пальцев.
Она просто стояла и смотрела на него сияющими от счастья и слез глазами. Она ничего не сказала и после того, как Бонд поцеловал ее в губы.
Бонд улыбнулся ей, вышел из ванной, закрыл за собой дверь и принялся за дело. Каждое движение его было рассчитано, но он поминутно останавливался, чтобы взглянуть на ту или иную деталь каюты глазами полицейских детективов, которые поднимутся на борт корабля в Саутгемптоне.
Сначала он завернул тяжелую пепельницу в свою окровавленную рубашку и, размахнувшись, швырнул ее в волны, как можно дальше от корабля. Пиджаки двух мужчин он оставил висеть на крючках на двери каюты, но вынул из их карманов носовые платки, обмотал ими руки и обыскал стенные шкафы. Найдя в одном из них чистые рубашки беловолосого, он выбрал одну из них и одел на себя. Затем, заскрипев зубами от боли, Бонд приподнял толстяка, снял с него рубашку, подошел к иллюминатору, вынул «беретту», прижал ее к тому месту на рубашке, где уже была дырочка от пули, и выстрелил еще раз. Теперь на рубашке были видны следы пороха, способные заронить в умы детективов версию о самоубийстве. Он надел рубашку на мертвеца, тщательно вытер платком «беретту» и вложил ее в правую руку толстяка так, чтобы его указательный палец лежал на спусковом крючке.
После этого он взял с вешалки пиджак Кида, одел его на его владельца, подтащил беловолосого к иллюминатору, поднатужился и вытолкнул труп.
Бонд протер иллюминатор и, переводя дыхание, еще раз осмотрел каюту. Подумав, он подошел к карточному столику, стоявшему у стенки и сохранившему все атрибуты незаконченной игры, опрокинул его, опять подошел к толстяку, достал у него из кармана пачку банкнот и бросил ее рядом с рассыпавшимися на полу картами.
Вроде бы все соответствует. Конечно, не совсем понятно, как оказалась пуля в матрасе Кида, но можно подумать, что первый выстрел толстяка не попал в цель. «Беретта» выстрелила три раза, и на полу можно было отыскать как раз три гильзы. Две пули вполне могли застрять в теле Кида, теперь уже унесенного волнами Атлантики. Надо было еще забрать две простыни из этой каюты. Их исчезновение может показаться странным, но почему бы не предположить, что толстяк запеленал в них тело жертвы, прежде чем вытолкнуть его через иллюминатор. Это можно приписать взвинченности Уинта, которая якобы, и заставила его потом, после большого карточного проигрыша, застрелить партнера и застрелиться самому.
Во всяком случае, подумал Бонд, так будет представляться ситуация до тех пор, пока на борту не появится полиция. Но к тому времени и он, и Тиффани уже сойдут на берег и исчезнут. Единственный оставленный им след — это «беретта», но на ней, как, впрочем, и на всех других видах огнестрельного оружия, принадлежащих Службе, не было номера, и выйти на владельца было невозможно.
Бонд вздохнул и пожал плечами. Теперь — взять простыни, отвести Тиффани к нему в каюту так, чтобы никто не видел, отвязать и выбросить в море веревку из простынь, запасные обоймы и пустую кобуру, а потом — спать, спать и спать, прижавшись к телу любимой девушки, которая будет рядом всегда.
Всегда?
Повернувшись, чтобы идти в ванную, Бонд встретился взглядом с потухшими глазами мертвеца.
И в этих глазах бывшего человека с группой крови, знание о которой уже ничем ему не поможет, Бонд прочитал немой упрек: «Ничто не вечно, мистер. Только смерть приходит навсегда. Ничто не вечно, кроме того, что ты сделал со мной...»
Конец цепочки
В корнях огромного куста терновника, стоявшего на границе трех американских государств, больше уже не было скорпиона. Контрабандисту не на что было теперь переключить свое внимание, разве что на бесконечные вереницы рабочих муравьев, снующих между насыпанными муравьями-солдатами «брустверами» в три сантиметра высотой.
Было жарко и душно, и человек, сидящий в тени куста, сгорал от нетерпения, чувствуя себя не в своей тарелке. Он пришел на это место встречи в последний раз. Это уж точно. Придется им подыскивать себе кого-нибудь другого. Сам он, конечно, будет честен до конца. Скажет, чтобы больше они на него не рассчитывали, и даже назовет причину: у него в кабинете появился новый помощник, который что-то подозрительно мало понимает в зубной хирургии. Конечно же, этот «помощник» приставлен следить за ним. Может, кто-то из его ребят уже попался? Может, кто-то уже дал показания против него?
Контрабандист сменил положение. Где же этот чертов вертолет? Он взял комок сухой земли и бросил его в муравьев. Муравьи засуетились, их движение стало хаотичным. Но вот уже бросились на помощь муравьи-солдаты и стали быстро-быстро уничтожать комок земли. Через несколько минут от него не осталось и следа.
Человек снял ботинок и хлопнул им по колонне муравьев. Новое замешательство. Но муравьи тут же набросились на своих погибших собратьев, жадно сожрали их, путь опять был свободен, и черные ручейки потекли с прежней стремительностью.
Человек выругался и надел ботинок. Черные твари! Он им сейчас покажет! Приподнявшись и прикрыв рукой лицо от шипов терновника, он начал топтать муравьев и в запальчивости даже выскочил из-под куста. Теперь им надолго хватит, чем заняться!
Он вдруг сразу забыл о муравьях и прочих черных тварях и стал напряженно прислушиваться, повернувшись на север. Слава богу! Он отправился за фонариками и за пакетом с алмазами, которые как всегда лежали в сумке с инструментами.
В километре от него спрятанная в кустах большая тарелка радиолокатора уже давно засекла движущуюся точку. Оператор, продолжая называть параметры движения цели стоявшим у военного грузовика трем мужчинам, сказал:
— Пятьдесят километров. Скорость — двести. Высота — триста метров.
Бонд посмотрел на часы.
— Кажется время встречи — полночь в полнолуние, — сказал он. И добавил: — И он опаздывает на десять минут.
— Похоже на то, сэр, — ответил ему офицер из гарнизона Фритауна, стоявший рядом. Он повернулся к третьему:
— Капрал. Позаботьтесь, чтобы металл не проглядывал сквозь камуфляжную сетку. А то луна его сразу высветит.
Грузовик стоял под прикрытием кустов на проселочной дороге, ведущей через равнину к деревушке Телебалу во Французской Гвинее. Несколько часов назад они спустились на нем в долину, как только локатор засек шум от мотоцикла зубного врача. Они ехали, не включая фар, и остановились сразу же, когда остановился мотоцикл, и когда его владелец мог бы обнаружить их приближение. Они накинули камуфляжную сетку на грузовик со стоявшими в его кузове локатором и спаренным зенитным пулеметом «бофор». Так они и стояли, не зная, что ожидать: другой мотоцикл, всадника на лошади, джип, самолет?
Но теперь уже был отчетливо слышен отдаленный шум в небе.
— Это вертолет, — сказал Бонд. — Больше ни на что не похоже. Приготовьтесь снять сетку сразу же после того, как он сядет. Может быть, надо будет дать предупредительную очередь. А громкоговоритель включен?
— Так точно, сэр, — ответил другой капрал, следивший за экраном локатора.
— Цель приближается очень быстро. Через минуту он уже будет виден. Видите, там зажглись огоньки, сэр? Должно быть там он и приземлится.
Бонд увидел четыре слабых столбика света и стал вглядываться в темноту африканской ночи.
Итак, вот он — последний член банды. Или первый? Человек, которого он впервые увидел в Хэттон-гардене. Главарь банды Спэнгов, которая так высоко котировалась в Вашингтоне. Единственный (кроме безобидного «Тенистого»), с которым Бонду еще не пришлось встречаться в смертельной схватке. И убивать. Он вспомнил драку в салуне «Розовая подвязка». Или почти убивать... Он вообще не хотел убивать этих людей. М. дал ему задание только все разузнать про них. Но они, по очереди, пытались убить его самого или его друзей. Единственным их методом было насилие. И они прибегали к нему без колебаний. Насилие и жестокость — вот их единственный метод. В Лас-Вегасе двое из «шевроле» стреляли в него и ранили Эрни Курео. Двое из «ягуара» чуть не убили Эрни и первыми начали стрелять в него. Серафимо Спэнг сначала отдал приказ пытать Бонда до полусмерти, а потом пытался застрелить их с Тиффани, а когда это не удалось — раздавить паровозом. Уинт и Кид поработали и над жокеем Беллом, и над Бондом, и над Тиффани. Из этих семи человек он убил пятерых. Убил не потому, что получал от этого удовольствие, а потому, что кто-то должен был это сделать рано или поздно. На его стороне было везение и три друга — Феликс, Эрни и Тиффани. И бандитам пришлось умереть.
Теперь уже летит сюда последний, человек, отдавший приказ о том, чтобы убили Бонда и Тиффани, человек, который по словам М. наладил сбыт алмазов, организовал всю цепочку и несколько лет руководил ею.
В разговоре по телефону М. был очень краток и довольно резок. Он позвонил в Боскомби, на базе ВВС, где Бонд уже практически садился в «канберру», чтобы лететь во Фритаун. Ему пришлось говорить с М. из кабинета командующего базой под свист и рев самолетных двигателей за окном.
— Рад, что ты вернулся благополучно.
— Благодарю вас, сэр.
— О каком это двойном убийстве на «Куин Элизабет» пишут газеты? — в голосе М. чувствовалось нечто большее, нежели простое подозрение.
— Это о двух убийцах, членах банды, сэр. Они путешествовали под фамилиями Уинтера и Киттериджа. Палубный стюард сказал мне, что они поссорились за игрой в карты.
— И что, стюарду можно поверить?
— Вполне, сэр. Довольно правдоподобная версия, сэр.
Пауза.
А что думает по этому поводу полиция?
— Не знаю, сэр. Они меня не спрашивали, сэр.
— Я поговорю с Вэллансом.
— Да, сэр, — сказал Бонд. Он знал, что значила в устах М. эта фраза: если этих двоих убил Бонд, все будет дальше делаться так, что ни имя Бонда, ни название службы в ходе расследования упоминаться не будут.
— В любом случае, — продолжал М., — это были мелкие сошки. А вот Джек Спэнг или Руфус Сей или «АВС» или как он там себя еще называет, — это другое дело. Я хочу, чтобы ты занялся им самим. Насколько понимаю, он возвращается сейчас к началу цепочки. Консервирует ее. И видимо, убивает по дороге: устраняет разомкнувшиеся звенья. В конце цепочки — зубной врач. Попробуй взять их обоих. Последние дни с врачом бок о бок работал «2084», и во Фритауне считают, что все совершенно ясно. Но дело есть дело. Его надо закрыть, а тебе вернуться, чтобы приняться за настоящую работу. А то ерунда какая-то. Мне с самого начала все не нравилось. Везения больше, чем продуманных действий, по крайней мере.
— Да, сэр, — сказал Бонд.
— А что с этой девицей, с Кейс? — спросил М. — Я тут говорил с Вэллансом. Так он сказал, что ему не хотелось бы возбуждать против нее дело, если, конечно, ты не будешь настаивать.
Не показалось ли Бонду, что голос М. стал чуть-чуть слишком равнодушным? Бонд быстро сказал:
— Она мне очень помогла, сэр. — И чтобы избежать вопросов, тут же добавил: — Может быть вы подождете с решением до того, как я представлю полный отчет?
— Где же она в настоящий момент?
Трубка в руке Бонда стала влажной от пота.
— Она сейчас едет в Лондон, сэр. На взятом напрокат «даймлере». Она будет жить в моей квартире. В отдельной комнате, разумеется, сэр. У меня прекрасная домоправительница. Она за ней присмотрит, пока я не вернусь. Уверен, что все будет хорошо.
Бонд достал платок и вытер вспотевший лоб.
— Ну, разумеется, разумеется, — сказал М. без тени иронии.
— Хорошо. Желаю удачи.
Пауза.
— Осторожнее там. И, — голос как-будто неожиданно охрип, — не думай, что я расстроен тем, как ты вел себя до сих пор. Несколько превысил полномочия, конечно, но в целом оказал достойный отпор всем этим... До свидания, Джеймс.
— До свидания, сэр.
Бонд вышел на улицу и остановился, глядя в небо, подумал, что хорошо, когда рядом с тобой и М., и Тиффани, хорошо, когда дело подходит к концу, и, в надежде, что все закончится быстро и просто и что скоро он будет опять дома, направился к трапу.
Контрабандист стоял и ждал с фонариком в руке. Вот он, вертолет. Опять со стороны луны и опять со страшным шумом. Еще одна неприятная встреча, от которой он бы с радостью избавился.
Вертолет спускался все ниже, и наконец, завис метрах в семи над головой. Из кабины высунулась рука с фонариком и просигналила букву "А". С земли заморгал другой фонарик: "В" и... "С". Лопасти распрямились, и огромное железное насекомое опустилось на землю.
Пыль улеглась. Контрабандист наблюдал за пилотом, спускающимся по маленькой лесенке. На летчике был шлем и летные очки. Странно. И ростом он был, пожалуй, повыше немца. Контрабандист испугался. Кто же это? Он медленно направился к вертолету.
— Принес? — из-за стекол очков на него смотрели холодные глаза. Летчик повернул немного голову, и глаза стали не видны. В свете луны матовые стекла очков превратились в два блестящих светлых круга. Черный кожаный шлем казался сделанным из железа.
— Принес, — нервно сказал контрабандист. — А где немец?
— Он больше не прилетит, — ответил пилот. Блеск очков слепил зубного врача. — Я — «АВС», и я прекращаю деятельность цепочки.
Он говорил с американским акцентом. Голос звучал решительно и веско.
— Ах, вот как.
Контрабандист сунул руку за пазуху, извлек влажный от пота бумажный пакет и протянул его пилоту, как трубку мира.
— Помоги мне залить бензин.
Это был приказ начальника подчиненному, и привыкший беспрекословно повиноваться начальству врач бросился помогать изо всех сил.
Работали они молча. Но вот работа закончена, и они оба опять стоят у трапа. Контрабандист напряженно думал: говорить или нет? Наконец, он заговорил, стараясь, чтобы его голос звучал как голос равноправного партнера, того, кто знает, как обстоит дело, и может контролировать ситуацию.
— Я все обдумал и, боюсь...
Он внезапно замолк, и рот его стал открываться в крике.
Пилот выстрелил три раза. Врач-контрабандист вскрикнул, упал лицом в пыль, дернулся и замер.
— Не двигаться! — загремел над равниной усиленный громкоговорителем металлический голос. — Вы окружены!
Раздался звук заработавшего мотора.
Пилот не стал дожидаться дальнейших указаний. Он взлетел по лесенке в кабину, захлопнул дверцу и нажал стартер. Мотор взревел, лопасти винтов медленно набирали скорость, пока не превратились в два сверкающих серебром круга. Вертолет рывком поднялся в воздух и стал быстро набирать высоту.
На земле резко затормозил грузовик, и Бонд моментально оказался в седле перед расчехленными «бофорами».
— Вверх! — бросил он сидевшему у колес поворота и высоты капралу, переключая селектор на «одиночный огонь». — Влево — десять!
— Я буду подавать трассирующие, — сказал стоявший рядом с Бондом офицер, держащий в руках две обоймы с пятью окрашенными в желтый цвет снарядами.
Бонд поставил ноги на гашетки. Вертолет был сейчас прямо в центре прицела.
— Аккуратно, — тихо сказал Бонд.
Выстрел, и трассирующий снаряд ушел в темное небо.
— Ниже и левее.
Капрал орудовал колесами прицела.
Выстрел.
Снаряд прошел над поднимающимся все выше вертолетом. Бонд переключил селектор на «огонь очередями». Движение это он проделал неохотно. Теперь вертолет обречен. Он опять должен убивать...
Пять выстрелов слились в один.
Небо озарилось разрывами. Вертолет продолжал подниматься, но теперь он уже разворачивался на север.
Хвостовой винт вдруг вспыхнул желтым пламенем, и до них докатилось эхо взрыва.
— Попали, — сказал офицер. Он поднял бинокль ночного видения.
— Хвост как отрезало, — продолжал он, перейдя на взволнованный шепот. — Боже! Кабина вертится волчком. Пилоту сейчас не сладко...
— Надо еще стрелять? — спросил Бонд, держа вертолет на прицеле.
— Нет, сэр, — сказал офицер. — Хотелось бы, конечно, взять его живьем. Но, похоже, что... да, он уже не в состоянии управлять машиной. Пошел вниз. Видимо, что-то произошло с основными винтами. Падает.
Бонд поднял голову и, прикрыв от света луны глаза ладонью, посмотрел вверх.
Да. Падает. Всего лишь в трехстах метрах над их головами вертолет беспомощно вращался, теряя высоту, скрежеща металлом и описывая круги.
В нем был Джек Спэнг. Человек, отдавший приказ убить Бонда. Отдавший приказ убить Тиффани. Человек, которого Бонд видел всего несколько минут в его кабинете в Хаттэн-гардене. Руфус Б. Сэй. Совладелец «Бриллиантового дома». Вице-президент европейского филиала. Человек, привыкший играть в теннис в Саннингдейле и раз в месяц ездить в Париж. «Образцовым гражданином» назвал его М. Мистер Спэнг из банды Спэнгов, только что хладнокровно застреливший человека — последнего из скольких?
Бонд попытался представить себе, что происходит сейчас в тесной кабине вертолета: Спэнг, одной рукой держась за какую-нибудь скобу, судорожно вертит рукоятки и дергает рычаги, видя, как стрелка альтиметра неумолимо приближается к нулю. В глазах — ужас, а пакет с алмазами на сто тысяч фунтов — лишь ненужный дополнительный груз, и пистолет, который с детства давал ощущение силы, — уже ничем не может помочь.
— Он падает прямо на куст, — крикнул капрал, пытаясь перекричать рев вертолетных винтов.
— Теперь ему конец, — сказал капитан самому себе.
Они услышали, как в последний раз натужно взвыл двигатель, и, затаив дыхание, следили, как разрезая винтами воздух, вертолет накренился вниз и устремился по небольшой дуге прямо на терновый куст, и рухнул прямо на него.
Не успело утихнуть эхо от падения вертолета, как из самой глубины куста послышался глухой удар, и в небо, на мгновение затмив луну и озарив ярко-оранжевым светом всю равнину, взметнулся столб огня и дыма.
Первым заговорил капитан.
— Ух, — произнес он с чувством. Потом опустил бинокль и повернулся к Бонду. — Ну, что, сэр, — сказал он уже совершенно спокойно. — Дело сделано. Боюсь только, что раньше утра нам к обломкам не подобраться. А до того, как можно будет начать ковыряться в них, и еще несколько часов пройдет. А как только мы начнем — сюда принесутся французские пограничники. Мы-то с ними, слава богу, всегда поладим, а вот губернатору придется вволю повыкручиваться, объясняя в Дакаре, что к чему.
Капитан явно думал уже о той кипе бумаг, которые ему предстоит написать. Столь радужная перспектива заставила его вспомнить об усталости. Того, что и как произошло за сегодняшний день, для него — и так предостаточно. Поэтому не было удивительно, что он спросил:
— Вы не возражаете, если мы пока подремлем?
— Валяйте, — сказал Бонд и посмотрел на часы. — Лучше заберитесь под грузовик, а то солнце взойдет уже часа через четыре. Я совсем не устал, так что послежу, не начнет ли огонь распространяться.
Офицер с любопытством посмотрел на молчаливого загадочного человека, неожиданно прибывшего неизвестно откуда на территорию протектората в сопровождении телеграмм и звонков: «оказывать полное содействие в любое время дня и ночи». Если уж даже сейчас не вздремнуть... Но Фритауну лучше в эти дела не лезть. Пусть ими Лондон занимается. Там им виднее.
— Спасибо, сэр, — сказал капитан и спрыгнул с грузовика.
Бонд медленно снял ноги с пулеметных гашеток и откинулся на жесткую спинку сиденья. Автоматически, не спуская глаз с горящего куста, его руки полезли в карманы полинявшей армейской рубашки, позаимствованной у одного из офицеров гарнизонной роты, за зажигалкой и сигаретами. Он вытащил сигарету, закурил и сунул портсигар и зажигалку обратно в карман.
Итак, алмазной цепочке конец. Перевернута последняя страница. Он глубоко затянулся и выдохнул дым сквозь сжатые зубы. Шесть-ноль в его пользу. Шесть трупов. Партия сделана.
Бонд протянул руку и вытер покрытый испариной лоб, отбросив прилипшие к нему волосы. Зарево высветило его суровое лицо и отразилось в усталых глазах.
Вот <