И он поднял графиню, поставил ее на ноги, взял под руку, а г‑н де Бован поддерживал ее с другой стороны.
– Сударь, – сказал г‑н де Серизи начальнику тюрьмы. – мертвое молчание обо всем этом.
– Будьте спокойны, – отвечал начальник. – Вы приняли правильное решение. Эта дама…
– Это моя жена…
– Ах, простите, граф! Так вот, увидев молодого человека, она, конечно, лишится чувств, и тогда ее можно будет перенести в карету.
– Я так и думал сделать, – сказал граф. – Пошлите кого‑нибудь во двор Арле сказать моим людям, чтобы подали экипаж к решетке; там только моя карета…
– Мы можем его спасти. – твердила графиня, ступавшая, к удивлению своих телохранителей чрезвычайно уверенно и бодро. – Ведь есть средства, которые возвращают к жизни… – И она увлекала за собою двух сановников; крича смотрителю: – Скорей, скорей же!.. Одна секунда стоит жизни трех человек!
Когда двери камеры отперли и графиня увидела Люсьена, который висел, как висело бы на вешалке его платье, она кинулась к нему, хотела обнять его, но упала ничком на плиты камеры, с глухим криком, похожим на хрипение.
Пять минут спустя карета графа увозила ее в их особняк; она лежала, вытянувшись на подушках, граф стоял подле нее на коленях. Граф де Бован отправился за врачом, чтобы тот оказал графине первую помощь.
Начальник Консьержери осматривал наружную решетку калитки и говорил писарю: «Тут все было предусмотрено! Прутья железные, кованые…Ведь они были испробованы, немало денег на это ухлопали, а прут оказался с окалиной!..»
Генеральный прокурор, вернувшись к себе в кабинет, был вынужден дать своему секретарю новые распоряжения.
К счастью, Массоль еще не пришел.
Несколько мгновений спустя после отъезда г‑на Гранвиля, поспешившего отправиться к г‑ну де Серизи, Массоль явился к своему собрату Шаржбефу в канцелярию генерального прокурора.
|
|
– Любезный друг, – сказал ему молодой секретарь, – сделайте одолжение, поместите то, что я вам сейчас продиктую, в завтрашнем номере вашей газеты, в отделе судебной хроники. Заголовок придумайте сами. Записывайте!
И он продиктовал:
«Установлено, что девица Эстер добровольно покончила с собою.
Полное алиби господина Люсьена де Рюбампре, его невиновность заставляют сожалеть об его аресте, тем более что в то самое время, когда судебный следователь отдавал приказ о его освобождении, молодой человек скоропостижно скончался».
– Излишне напоминать вам, сударь, – сказал молодой адвокат Массолю, – что вы должны хранить в строжайшей тайне эту маленькую услугу, о которой вас просят.
– Раз вы оказываете мне честь своим доверием, – отвечал Массоль, – я позволю себе сделать одно замечание. Заметка вызовет толки, оскорбительные для правосудия…
– Правосудие сумеет этим пренебречь, – возразил молодой атташе прокуратуры с высокомерием будущего судьи, получившего воспитание у г‑на де Гранвиля.
– Простите, дорогой мэтр, но ведь можно двумя фразами избегнуть беды.
И адвокат написал следующее:
«Судебные мероприятия не имеют никакого касательства к этому прискорбному событию. Вскрытие, произведенное немедленно, показало, что смерть вызвана болезнью сердца в последней стадии. Нет причины предполагать, что господин Люсьен де Рюбампре был потрясен своим арестом, ибо смерть тогда наступила бы гораздо раньше. Мы считаем себя вправе утверждать, что этот достойный сожаления молодой человек не только не был огорчен своим арестом, но даже шутил по этому поводу, уверяя лиц, сопровождавших его из Фонтенебло в Париж, что, как только он предстанет перед судебными властями, сразу же будет установлена его невиновность».
|
|
– Не означает ли это спасти все?.. – спросил адвокат‑журналист.
– Вы правы.
– Завтра генеральный прокурор выразит вам за это свою признательность, – тонко заметил Массоль.
Итак, как мы видим, величайшие события жизни излагаются в парижской хронике происшествий более или менее правдоподобно. Это касается и множества других фактов, гораздо более значительных, чем этот.
Быть может, большинство читателей, как люди взыскательные, не сочтут смерть Эстер и Люсьена завершением этого очерка; быть может, судьба Жака Коллена, Азии, Европы и Паккара, несмотря на мерзость их жизни, возбудила достаточный интерес к себе, чтобы читатель желал узнать, каков был их конец. Поэтому следующее, последнее, действие нашей драмы дополнит картину нравов, изображенную в этом очерке, и приведет к развязке этот запутанный клубок интриг, переплетенных с жизнью Люсьена, выведя на сцену рядом с самыми высокопоставленными особами несколько гнусных героев каторги.
ЧАСТЬ IV