– Ради бога! Нет. Только не туда!
Сет пинком распахнул дверь.
Даже без света было совершенно ясно, что пространство комнаты обитаемо. Оно живое, наэлектризованное вихрем и одушевленное чем-то неуловимым для глаза, зато слышимым в свисте урагана. Чем-то едва различимым за нескончаемым шумом.
И, словно просто забрасывая в печь полено, Сет швырнул мистера Шейфера в гостиную. Головой вперед, в темноту. И старик не издал ни звука, ударившись об пол, словно что-то перехватило его в полете. Однако у Сета не было времени поразмыслить о том, что он натворил и что сталось с жертвой, – об этом лучше вовсе не думать. Он сосредоточил внимание на миссис Шейфер, которая застыла в коридоре, глядя на него широко открытыми глазами.
Сет вцепился в нее и поволок по коридору.
– Сюда. Сюда. Входите. Нам сюда, – приговаривал он себе под нос, чтобы заглушить вопли той части сознания, которая приказывала ему остановиться.
Миссис Шейфер тоже не сопротивлялась, просто всхлипывала. Ошеломленная, она даже сама вошла в комнату вслед за мужем – ее потребовалось лишь слегка подтолкнуть. А в комнате уже становилось шумно. В темноте казалось, будто потолок разверзся и тысячи голосов закричали разом. Их обладатели будто не замечали друг друга, однако толпились все вместе в кромешной тьме.
Сет закрыл дверь. Он упал на колени и вцепился в ручку с такой силой, что побелели костяшки пальцев, – главное, чтобы ничего оттуда не просочилось наружу. Ему не хотелось слышать новые звуки, пробивающиеся сквозь вой ветра и бесчисленные крики, которые заполнили комнату.
Когда кто-то тяжело рухнул на пол с другой стороны, Сет в отчаянии едва не отнял пальцы от ручки, чтобы зажать уши, но поборол себя, зная, что обязан держать дверь. Инстинкт самосохранения еще громче заявил о себе, когда из вращения голосов выделилось рычание пса, охраняющего зажатую в зубах кость, – оно прозвучало совсем рядом, там, откуда раньше доносился стук. Когда кто-то попытался повернуть ручку изнутри, Сет отчетливо услышал цоканье когтей по паркетному полу.
Гул и вопли затихли, красный свет погас, все картины прятались под пыльными полотнищами, а мистер Шейфер был мертв. Сет сразу это понял – глаза у старика закатились, оставались видны только белки, рот раскрылся, скрюченные пальцы окоченели, ноги широко раскинулись в стороны. Живой человек не стал бы лежать в такой позе.
Но вот его жена еще шевелилась. Она сгорбилась перед зеркалом, висевшим напротив двери. Стоя на коленях, старуха покачивалась из стороны в сторону и высматривала что-то в глубинах зеркального тоннеля. Губы ее тоже подергивались, но изо рта не вырывалось ни звука.
Сет запер миссис Шейфер в шестнадцатой квартире на случай, если они захотят ее забрать, после чего потащил наверх мерзлую охапку хвороста, в какую превратилось тело ее мужа. Он уложил труп в постель и накрыл простыней до самого подбородка, все это время старательно избегая смотреть ему в лицо. Затем спустился обратно, чтобы вынести то, что осталось от старухи.
Она так и стояла на коленях, только теперь молча раскачивалась взад-вперед. Должно быть, разум покинул ее. Миссис Шейфер даже не пыталась сопротивляться, когда Сет рывком поднял ее на ноги и медленно повел из квартиры к лифту.
– С ней покончено, приятель, – произнес мальчик в капюшоне, который снова возник, когда Сет выводил миссис Шейфер из шестнадцатой квартиры. – Она ничего не расскажет. У нее мозги взорвались, а ему нужен был только ее муж. Не забудь захватить его трость. Отнесешь наверх вместе с теткой. Там, куда попал старикашка, палка ему не понадобится. Ты все правильно сделал, дружище. Наш друг будет доволен.
– Я больше не хочу этого делать. Все кончено. Так ему и передай.
– Нет-нет. Ты нам не указывай. Это мы указываем тебе. Думаю, тебя ждет маленькая награда за твою помощь. Наверное, уже скоро к тебе придет кое-кто посимпатичнее. Не то что эти старые перечницы.
Сет морщился от вони, исходившей от существа в потертой куртке. Ребенок проводил его до квартиры Шейферов. Сет решил поставить старуху на колени перед кроватью. Сиделка навещает их лишь время от времени, зато они каждый вечер выходят прогуляться до ближайшего магазина на Моткомб-стрит. Петр скоро заметит, что Шейферы не показываются, и сейчас же отправится их проведать.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
– Эйприл, прошу тебя, успокойся. Ради себя самой. Ты меня пугаешь. Честное слово, пугаешь.
Майлз облокотился на письменный стол, крепко сцепив пальцы, и попытался заглянуть в сумасшедшие взволнованные глаза Эйприл и как-то успокоить девушку, потому что веки ее трепетали и моргали так часто, словно мысли и идеи лились потоком.
– Я сама себя пугаю. Господи!
Она снова вскочила со стула по другую сторону письменного стола. Не в силах усидеть на месте, Эйприл принялась расхаживать по кабинету искусствоведа. Затем остановилась и обхватила ладонями лицо.
– Я должна, Майлз. Я обязана что-то предпринять. Я не в силах от этого уйти. Люди умирают. Лилиан пыталась им помочь, но они не стали ее слушать.
– Ты представляешь, хотя бы догадываешься, насколько все это противоречит здравому смыслу? То есть ты предполагаешь, будто Хессен до сих пор находится в доме в какой-то… Не знаю даже, как сказать… В каком-то измененном состоянии и убивает одного за другим тех, кто в сороковые сделал с ним что-то нехорошее? Ты только послушай себя! Это же бред!
Погруженная в свои мысли, Эйприл только пожала плечами в ответ. Она уперлась кулаками в туго обтянутые юбкой бедра.
– Мне надо пойти туда ночью. Все происходит по ночам, именно по ночам они в опасности. И кто-то ему помогает, об этом говорил мистер Шейфер до того, как его убили. Убили! Теперь я в этом уверена. Сначала миссис Рот, затем его. И я несу за это ответственность. – Эйприл повернулась к Майлзу, глаза ее блестели от слез. – Разве ты не понимаешь? Я заставила их выговориться, и теперь они мертвы!
Майлз уронил голову на руки и медленно провел длинными пальцами по лицу.
– Не могу поверить, что с твоих прелестных губ слетает подобное. Знаешь, у меня есть приятель, голубой, он уверяет, что все женщины латентные сумасшедшие, но со временем их безумие становится очевидным. Вот сейчас ты служишь живым доказательством его теории.
Эйприл села и всхлипнула, затем утерла глаза платком.
– Я не собиралась плакать… – Не успела она выговорить последнее слово, как горло стиснулось и она зарыдала. – Чертова подводка сейчас размажется.
Майлз обошел письменный стол, подходя к ней.
– Ну-ну. Не принимай все так близко к сердцу. Ты постоянно в таком напряжении. Просто продай эту чертову квартиру и забудь обо всем.
Эйприл высвободилась из его объятий и покачала головой.
– Не могу. Я постоянно думаю о Лилиан. Сколько лет, Майлз! Одна-одинешенька. И эта жуткая тварь постоянно, ночь за ночью, пугала ее. Несчастную старую женщину, которая потеряла единственного возлюбленного. Она так долго страдала без него. И… Я знаю, на что это похоже. Хессен… Я хочу сказать, что тоже его видела.
– Что?
– Ты не тот человек, кому я могу рассказать такое.
– Ну вот! Это же просто несправедливо.
– Не тот. Но я рассказала. Оно… Он был в зеркале, которое я принесла из чулана. И еще на портрете Лилиан и Реджи. И в некоторых других местах. Каждый раз, когда я приходила в дом, Хессен следил за мной. Пытался напугать, чтобы я бежала, как мне кажется. Потому что я подбираюсь к нему все ближе. Он преследует меня, как и всех остальных, которые просто спрятались и дожидались конца Лилиан вела себя не так. Эта смелая женщина на протяжении пятидесяти лет каждый день пыталась бежать. Каждый божий день, Майлз! После того, как Хессен убил ее мужа, заставил его выпрыгнуть из проклятого окна. – Краем глаза Эйприл заметила недоверие и жалость на лице Майлза. – Ты ни разу его не видел. И лучше тебе не видеть его никогда.
Она произнесла последние слова с такой страстью, что сама удивилась, а собеседник отстранился, отодвинулся от нее.
– Еще до знакомства с Бетти Рот и Томом Шейфером я видела эту тварь. В зеркалах и картинах. Я видела Хессена, и рассказы стариков тут ни при чем. Когда я приехала, он снова активизировался, потому что теперь ему кто-то помогает. Так говорил Том Шейфер. Шейфер так же разумен, как ты или я. Он сказал, кто-то в доме теперь помогает Хессену. Убивать, Майлз! Убивать этих испуганных стариков. Хессену удавалось держать Лилиан и всех остальных в доме, терзать их обитателями Вихря, или что он там притащил с собой, но убить их он не мог. До сих пор не мог. Но теперь в Баррингтон-хаус есть кто-то, возможно кто-нибудь из обслуживающего персонала, кто исполняет его приказы. Может, все они. Петр, Джордж, Стивен. Сегодня утром, когда Стивен рассказал мне о Шейферах, я заговорила о странном совпадении. О том, что трое самых старых жильцов умерли вот так, один за другим, и все они знали Хессена. Я рассказала ему о том, что, по мнению Бетти Рот и Тома Шейфера, Хессен до сих пор находится в здании. И Стивен очень смутился, словно его загнали в угол. С тех пор он меня избегает. Там есть еще один портье, которого я ни разу не видела. Он работает только в ночную смену. И кто знает, что он делает по ночам? А что, если за всем этим стоит кто-то из жильцов? Они все могут быть замешаны.
– Тогда иди в полицию.
– Не говори глупостей!
– Так это твой рассказ звучит глупо. Потому что он и есть глупость! Дикая, не подкрепленная фактами чушь. Нельзя же просто так, ни с того ни с сего, обвинять людей в убийстве.
Эйприл развернулась к нему, лицо ее было напряжено и сердито. Майлз вскинул руку, требуя тишины.
– Подожди, дай мне договорить. И миссис Рот, и этому Шейферу было уже за девяносто. За девяносто, Эйприл! Это же факт. Люди в таком возрасте могут умереть в любой момент. И это тоже факт. Твоя двоюродная бабушка долго болела, и ей тоже было больше восьмидесяти лет. Ни в одном случае не нашлось даже намека на насильственную смерть. Это тоже факт. Сердечный приступ, удар, это все естественные причины. Я не сомневаюсь, что все они были знакомы с Хессеном. И что его антиобщественное поведение, его картины, которые, по-видимому, соседи уничтожили, оказали на них сильное влияние. Они так и не смогли забыть ни его, ни его работы. И я даже начинаю приходить к мысли, что они могли убить Хессена и сжечь улики. Но когда они постарели, их разум… Ладно, их воспоминания помутились. И вот тогда тяжесть совершенного преступления, постоянное осознание вины превратились в эту готическую историю.
Эйприл уставилась в пол.
– Но почему они просто не уехали из Баррингтон-хаус? Объясни.
Майлз пожал плечами.
– Этого я не знаю. Богачи часто цепляются друг за друга и твердо уверены, что «мой дом – моя крепость». Только вспомни, как разрастаются нынешние поселения за высокими заборами. Чем больше народу, тем безопаснее.
– Это просто чушь. Ни один из них не смог уйти за пределы квартала на протяжении пятидесяти лет. Пятидесяти лет, Майлз!
Секунду искусствовед молча рассматривал свою коленку, глаза у него были полузакрыты, губы поджаты. Затем он проговорил:
– Ладно, ладно. Давай посмотрим на это дело с противоположной точки зрения. С твоей нынешней позиции. Но я говорю сейчас гипотетически. Не думай, будто я собираюсь поддержать твою теорию…
Эйприл раздраженно отмахнулась:
– Хорошо, хорошо. Давай, говори.
– Давай предположим, чисто теоретически, что Хессен действительно призвал нечто в Баррингтон-хаус, нечто демоническое, посредством ритуала, каким научился у Кроули. Допустим, Вихрь существует где-то внутри дома. Если все обстоит именно так, то что, черт побери, ты сможешь с этим поделать?
Она понятия не имела, что со всем этим делать, но собиралась вернуться в Баррингтон-хаус. Наблюдать. Следить за Стивеном и остальными служащими, которых можно заподозрить в соучастии. И она отыщет доказательства… Как-нибудь. Она даже проникнет в шестнадцатую квартиру, если потребуется, и выяснит, что за чертовщина до сих пор обитает в комнатах. В квартире должно найтись что-то, благодаря чему Хессен существует. Что-нибудь, что муж бабушки и его друзья просмотрели много лет назад. Бетти слышала Хессена незадолго до смерти. Она сказала, все снова стало плохо. Шумы, голоса. Они доносились оттуда, из его гостиной, где все и началось когда-то.
Нечто происходит в квартире художника. Нечто чуждое, что Эйприл не в силах принять, как бы ни размышляла на эту тему. До сих пор. До смерти Бетти и Тома. Никакое это не совпадение. Сразу после смерти Лилиан. Умирают люди, кое-что знавшие о Феликсе Хессене. Которые заставили исчезнуть и его, и его работы. И может быть, есть и другие, до сих пор запертые в этом кошмарном доме. Заточенные. Люди, которым угрожает серьезная опасность. За ними наблюдают, их мучают, как мучили Лилиан и ее друзей, пока не настало время мести, если то была месть, время ответного удара со стороны мертвеца Эйприл просто не может бросить их в такой ситуации. Этот чокнутый сукин сын убил бабушку и ее мужа, ее, Эйприл, кровь и плоть. И может быть, даже сейчас, после смерти, его жертвы все еще заточены внутри здания, как сам Хессен? Разве Лилиан не этого опасалась? Эйприл не может бросить ее там, в чистилище, навсегда. В кошмарном месте, где обитают жуткие существа, нарисованные им.
Но пока Эйприл, погоняемая порывами ветра, уходила все дальше от кабинета Майлза в галерее Тейт, а тьма сгущалась, обволакивая каждое здание и придавая серым камням мрачный оттенок, она внезапно ощутила, как что-то стиснуло ее изнутри, парализовало страхом при одной мысли, что снова придется войти в Баррингтон-хаус – ночью. А вдруг, спрашивала она себя, опираясь на стенку автобусной остановки, чтобы не упасть, вдруг меня тоже заточат в этих стенах?
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
И на следующую ночь Сет дожидался зова, не в силах, несмотря на тепло фойе, унять бесконечную дрожь, предчувствуя момент, когда угрюмый мальчишка в капюшоне появится рядом со стойкой, чтобы сообщить, кто следующий. Кого ему предстоит сопроводить не просто к месту смерти, но к чему-то неизмеримо худшему.
Но придет ли первым ребенок? Или же его опередит полиция, которая захочет спросить дежурного портье, как так получилось, что двое самых старых жильцов дома умерли в одну неделю?
Прошло, наверное, часа два с того момента, как Стивен ушел и оставил его одного. Старший портье дожидался прихода Сета, чтобы сообщить «ужасную, кошмарную новость». Ночью скончался мистер Шейфер, а его жена перенесла нервное потрясение.
– Мне показалось, скорее удар. Наверное, бедняжка лишилась рассудка, увидев, что муж мертв. Они на самом деле были очень близки. Конечно, не все у них в семье шло гладко, мы все знаем об этом, однако они были неразлучны.
На этот раз Стивен даже собирался позвонить Сету в «Зеленого человечка», чтобы выяснить, как получилось, что Сет не заметил миссис Шейфер во время ночного обхода. Утром, около шести часов, ее обнаружила миссис Бенедетти из пятой квартиры. Миссис Шейфер оказалась на площадке первого этажа – похоже, она всю ночь спускалась вниз. Несчастная была в ночной рубашке, она стояла на четвереньках, съежившись перед зеркалом на площадке, словно глядела на что-то у себя над головой. По состоянию миссис Шейфер Стивен заключил, что ее муж, скорее всего, умер после двух часов ночи, позже последнего обхода Сета, а пожилая женщина настолько растерялась, что не сумела позвать на помощь.
– Она в ужасе, совершенно обезумела, – рассказала миссис Бенедетти у стойки, после чего Петр отправился наверх.
Вызвали «скорую помощь», Стивен поднялся к Шейферам, оказалось, их дверь открыта. В большой спальне старший портье обнаружил мистера Шейфера – на том месте, где оставил его Сет.
– Какое у него было лицо! Должно быть, он умирал мучительно, и именно из-за этого помешалась его супруга.
– Возможно, – пробормотал тогда Сет.
Его тело так напряглось, что разум был готов лопнуть, как слишком сильно натянутая резинка.
– Кстати, знаешь, как говорят, Сет? Мертвецы по трое ходят. Невольно задаешься вопросом, кто следующий.
Стивен пытался внести легкомысленную нотку в разговор, из-за которого Сет чувствовал себя настолько неловко, что забывал дышать.
– Может, Лилиан была первой? Тогда Шейфер как раз третий. Кто знает? Но главное, не вешать нос, – прибавил старший портье и улыбнулся, словно пытаясь побороть свою вечную серьезность.
Сошло ли ему с рук и это тоже? Еще слишком рано судить. Но скоро он попадется. Попадется наверняка. Сет чувствовал, что его работа здесь не завершена, однако еще одна смерть во время его смены обязательно вызовет подозрения. А не похоже, чтобы он сумел отвертеться от поручений, которые дает ему нечто сверху, от участия в осуществлении мести, потому что это именно она – смертельная вражда Сет не в силах противиться приказу, когда тот отдан. Но кто же еще оскорбил неупокоившегося гения из шестнадцатой квартиры? Сету остается лишь сидеть и ждать указаний.
Но что станется с ним самим, когда омерзительная работа будет исполнена? Сет задавался этим вопросом, ощущая, как что-то сжимается в животе, вслед за этим его захлестнула волна такой болезненной тревоги, что сердце забилось, словно паровой молот, а голова пошла кругом.
В пугающем предчувствии, что зловещее нечто потребует от него новых услуг, Сет машинально возил углем по бумаге. Он будто подсознательно желал рассказать какую-то историю, чувствуя потребность зафиксировать развитие кошмара, от которого нельзя очнуться. Сет чиркал, штриховал, растирал уголь по альбомному листу, на котором постепенно что-то вырисовывалось.
Не сознавая, что вечер уже прошел, и лишь смутно ощущая боль в мочевом пузыре, который требовал, чтобы его опорожнили, Сет погрузился в себя, туда, где мир приобрел новые очертания. Прежде всего, его больше не тревожили посыльные из «Клариджиз», доставлявшие миссис Рот ужин, ему не звонил Глок, требовавший такси, его не доставала своим вечным занудством миссис Шейфер. Сету позволили заполнять часы и страницы образами мира, который был доступен только его взгляду и еще взгляду того, что наполняло шестнадцатую квартиру.
И вскоре после того, как часы щелкнули, обозначая девять, вовсе не мальчик в капюшоне прервал его безумную работу. Это была симпатичная молодая женщина, которая остановилась перед стойкой в фойе Баррингтон-хаус.
Она была хорошенькая. Даже красивая. Нисколько не измененная. В отличие от созданий с бугристой серой кожей под слоем грима, которых Сет встречал, выходя из дома или изредка отправляясь за покупками в Хакни. Эта женщина была стройная и ухоженная, и двигалась она грациозно. Словно сошедшая с экрана актриса, видение из прошлого.
Сет никогда не встречал ее раньше, однако видел на записях с камер слежения, как она входит через заднюю дверь восточного крыла. Американка. Вроде внучка или еще какая-то родственница той сумасшедшей Лилиан, которая умерла в черном такси. Девушка, на которую облизывался Петр, всегда закатывая глаза при ее упоминании. И теперь Сет понимал почему.
Такая шикарная, в черной кожаной куртке, в плотно сидящей на бедрах юбке-карандаше и на высоких каблуках, волосы уложены, так у кинозвезды сороковых годов. Девушка каждый раз поднимала на камеру большие темные глаза, входя через заднюю дверь, или одна, или с мужчиной. Он неизменно улыбался так, словно знает о тебе кое-что, но не расскажет, опасаясь поставить в неловкое положение.
Однако сегодня американка пришла через главный вход западного крыла, без спутника и прошагала прямо к стойке, чтобы поговорить… С ним? Сет сейчас же опустил глаза на ее новые блестящие кожаные туфли, перевел взгляд на дымчато-темный нейлон, обтягивающий стройные колени. Затем его взгляд прошел вверх, минуя изгиб бедер, до самой бледной шеи и симпатичного вздернутого носа. Как хорошо она пахнет.
Внезапно стало жарко от желания. Это чувство было настолько чуждым и неуместным, что у Сета закружилась голова. Девушки из эскорта Глока заставляли его переживать примерно то же самое, когда их, надушенных и накрашенных, вызывали ублажать круглого директора. Сет уже позабыл, что женское тело может доставлять наслаждение.
Он встал и чтобы поприветствовать ее, как их учили приветствовать всех жильцов и гостей дома, и чтобы еще раз восхититься стройной фигурой, пока ту не заслонила стойка портье.
Хотя девушка улыбалась, она явно нервничала.
– Здравствуйте, – произнесла она красиво очерченным ртом с безукоризненно белыми зубами.
Сет сейчас же съежился и усох, вспомнив, что сам он немытый и нестриженый. Его униформа выглядит просто постыдно. Рубашка грязная, воротничок коричневый и натирает шею. Он не мог вспомнить, когда в последний раз принимал ванну или брился. Или хотя бы задумывался о подобных процедурах.
– Добрый вечер, мисс. Чем могу служить?
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Здесь ее уже довольно давно никто не называл «мисс». Улыбка Эйприл сделалась чуть менее натянутой.
Несмотря на пристальный взгляд и выражение встревоженного изумления на бледном лице, этот портье был моложе и менее уверен в себе, чем остальные. Раньше она его не встречала, но явно произвела на него впечатление – портье все еще откашливался и не мог выдержать ее взгляд. Эйприл много раз видела подобное выражение на лицах мужчин, увлеченных ею.
– Простите, что побеспокоила вас в столь поздний час. Я здесь больше не живу, но днем прихожу, чтобы показывать квартиру агентам по недвижимости. И когда сегодня утром выходила из дома, заметила перед входом карету «скорой помощи». Поэтому решила заглянуть, узнать, не случилось ли чего. Просто происшествие с миссис Рот произвело на меня сильное впечатление. – Эйприл могла бы и дальше рассказывать свою легенду, однако тревога, явственно отразившаяся на лице портье, заставила ее умолкнуть. – Случилось что-то серьезное?
Портье кашлянул.
– Да. Один человек умер.
Еще один человек, хотелось поправить Эйприл.
– Какая жалость. Кто это, кстати?
Он снова кашлянул.
– Он был уже очень стар. Мистер Шейфер, который болел уже много лет.
– О боже! Так значит, «скорая» приезжала за ним? То есть как именно… Когда это случилось? Я ведь буквально только что виделась с ним…
– Прошу вас, присядьте, мисс. – Сет жестом предложил ей опуститься в одно из плетеных кресел перед окнами, выходившими в сад. – Может, принести вам что-нибудь?
– Нет, спасибо. Я просто… Несколько потрясена. После всего, что случилось с миссис Рот. Но как же его жена? Миссис Шейфер? Она здорова?
– Не совсем. Она очень тяжело восприняла его смерть и теперь в больнице.
Эйприл покачала головой.
– Какая жалость. Боже мой, какая же я эгоистка! Должно быть, вам тяжело об этом говорить. Я знаю, что между обслуживающим персоналом и жильцами очень теплые отношения. Стивен говорил, вы становитесь частью семьи, и вот так разом потерять двоих. Примите мои соболезнования.
Когда она произносила эти слова, выражение подвижных глаз снова изменилось. Эйприл показалось, она угадывает в них смущение, даже чувство вины, и портье по-прежнему не смотрел ей в лицо. Еще он болезненно застенчив и, вероятно, разочарован в жизни. Молодому человеку служить ночным портье в таком доме, наверное, тяжко.
Эйприл медленно скрестила ноги, не спеша одернуть подол юбки, поползший вверх по гладкому бедру.
– Прошу вас, и вы присядьте. Расскажите, как это случилось. Может быть, вам станет легче, если вы выговоритесь. Да, я ведь даже толком не представилась. Я Эйприл, двоюродная внучка Лилиан. Лилиан Арчер… Она тоже недавно умерла.
Сет откашлялся. Его взгляд перешел с ее лица на ноги, затем обратно на лицо, потом в пол.
– Сет.
Он опустился в кресло напротив Эйприл. Присел на краешек и несколько раз за минуту успел изменить положение рук и ног.
– Мне кажется, все произошло очень быстро. Для мистера Шейфера. Говорят, сердечный приступ. Меня не было, когда его обнаружили. Я работаю только по ночам. Но вечером, когда я пришел, мне рассказали. Понимаете, мисс…
– Эйприл. Прошу вас, зовите меня Эйприл.
– Эйприл. Многие жильцы дома уже в преклонном возрасте. Конечно, это ужасная потеря, но такое случается очень часто. Я хочу сказать, в этом нет ничего неестественного.
– Да, я слышала. Но не странно ли, что три человека умирают друг за другом в такой короткий промежуток времени? Главное, что все они когда-то дружили. Вы знаете об этом?
Сет быстро оторвал взгляд от своих ботинок, но ничего не ответил.
Эйприл кивнула и снова заговорила:
– Моя двоюродная бабушка писала об этом. И миссис Рот тоже кое-что рассказала мне, и мистер Шейфер. Прямо перед смертью. Понимаете, все они считали, что, живя в доме, подвергаются большой опасности.
Теперь лицо Сета залила смертельная бледность, руки задрожали.
– А вы… – Он замолк и снова откашлялся. – Вы хорошо знали миссис Рот?
– Она помогла мне в одном расследовании, которое касается моей бабушки и Баррингтон-хаус. Ведь Бетти и Лилиан прожили здесь много лет. – Эйприл выдержала паузу, отметив, что Сет нервничает все сильнее.
– Расследовании? – быстро переспросил он, после чего сглотнул комок в горле и подался вперед, как будто опасаясь упустить хоть одно слово.
– Да. Потому что, кажется, очень не многие знают, что в доме Баррингтон-хаус жил один человек искусства.
Сет хмыкнул в ответ, и его лицо так посерело и перекосилось, что на него стало неприятно смотреть.
– Он поселился здесь после Второй мировой войны. Они все были знакомы с ним – миссис Рот, моя бабушка, Шейферы. Он, видите ли, исчез. Вы этого не знали?
Эйприл пристально наблюдала за лицом Сета, поэтому от ее взгляда не утаился ни малейший проблеск узнавания.
– Нет, – промямлил он, после чего собрался с силами и заговорил нормальным голосом: – А как звали этого художника? Я сам учился в школе искусств.
Он сразу же понял, что речь идет о художнике. Его тело и бегающие испуганные глаза выдавали его. Он что-то знает. Он проводит здесь все ночи, слышит, видит, сталкивается с чем угодно. Эйприл содрогнулась, представив, что может бродить по здешним коридорам ночью. Что может выбираться из необитаемой, но все еще живой квартиры. Квартиры, которую миссис Рот купила, чтобы там было тихо, как будто можно купить место преступления. Стивен рассказал, что миссис Рот владеет квартирой и никого не пускает в нее уже пятьдесят лет. Петр с Джорджем просто недоуменно моргали или изумлялись, когда она расспрашивала их о миссис Рот и Шейферах. А вот Стивен окаменел. И теперь Сет дергается.
– Феликс Хессен. – Эйприл внимательно смотрела в лицо портье.
Тот глядел в пустоту, сощурившись, как будто силится вспомнить имя.
– Что-то знакомое. Но я такого художника не знаю.
– Сохранились только его рисунки. И он впал в немилость высшего света из-за своих политических убеждений. Он был фашистом и увлекался странными учениями. Например, оккультизмом. Рисовал трупы и все в этом роде. По-настоящему жуткие вещи. Потом он переехал в этот дом и исчез. Просто испарился из своей квартиры. А вы не знали?
Сет быстро поднялся. Вид у него был такой, как будто его сейчас вырвет. Он потер рот и закрыл глаза, после чего стремительно ушел за стойку, схватил карандаш и бумагу.
– Вы говорите, Феликс Хессен. – Его голос упал до шепота. – Фамилия немецкая вроде бы.
– Он наполовину австриец наполовину швейцарец.
– Невероятно, – пробормотал самому себе Сет, записывая имя в блокнот.
Зубы у него были в ужасных пятнах. Коричневые. Эйприл не знала, что пережил этот молодой человек, но печать неухоженности, меланхолии и внутреннего напряжения вынуждала предположить, что у него на душе лежит тяжкий груз, депрессия. И, да, возможно, имеется некое раздвоение личности. Она узнавала признаки маниакальной одержимости, какие некогда наблюдала у матери и у Тони, своего соседа по квартире.
– Но почему здесь? – не удержалась от вопроса Эйприл.
Сет снова отвлекся и смотрел куда-то в глубь фойе, как будто ее уже не было рядом.
– Простите, что вы сказали?
– Почему вы работаете здесь?
Сет внезапно зарделся.
– Я… Я тоже художник.
Эйприл на несколько секунд ошеломленно застыла.
– Но с чего бы художнику сидеть тут по ночам? Мне казалось, вам нужно естественное освещение и специальная студия.
Он смутился. Кажется, этот вопрос тоже причинял ему неудобство.
– Ну, я здесь только рисую. Ничего особенного, простые наброски. Время от времени. Идеи всякие. Я думал, это будет идеальное место. Ну, вы понимаете, мир и покой, одиночество ночи. Вот поэтому они и искали художника, считая, что работа как раз для него подходящая.
– Они?
– Дом. Правление дома. Я увидел объявление, в котором говорилось, что работа идеально подходит для студента-художника. Но потом… Потом все оказалось не совсем так. К тому же… – Сет снова как будто отвлекся, напуганный и встревоженный.
Эйприл заметила в кожаном кресле за стойкой большие белые листы и коробку с карандашами. Она встала и направилась к конторке.
– Это ваши наброски?
Наверное, она помешала ему своим появлением. Он рисовал, хотя ей по-прежнему было не видно, что именно. Наклонившись над стойкой, она сощурилась и склонила голову набок, чтобы рассмотреть.
Заметив ее интерес к своей работе, Сет схватил папку и прижал рисунки к груди, оставляя Эйприл лишь воспоминание о том, что она увидела мельком. И что в тот же миг ее ошеломило.