Я вошел в троллейбус, сел на свободное место, достал из кармана газету и погрузился в текст. Некоторое время спустя, почувствовав чей-то пристальный взгляд, я поднял глаза и увидел сидящего напротив мужчину. Его лицо показалось мне знакомым. Мы явно виделись, причем совсем недавно. Но где? Похоже, что и он мучительно искал ответ на этот вопрос,
– Здравствуйте, – сказал я на всякий случай.
– Добрый день, – радостно подхватил он. – Как дела?
– Идут помаленьку. А у вас?
– Тьфу-тьфу, не сглазить, пока все в порядке.
Мы одновременно замолчали, доброжелательно разглядывая друг друга. Говорить было решительно не о чем, но и прервать начавшуюся беседу казалось неприличным.
И тут я вспомнил, где мы встречались. Это произошло на одном дне рождения, куда я попал совершенно случайно. Судя по всему, его появление тоже не относилось к разряду запланированных. Во всяком случае, новорожденный, имя которого начисто вылетело у меня из головы, тихо спросил у жены, показав вилкой в его сторону:
– Ты не знаешь, что это там за тип в клетчатой рубашке?
– Наташка привела, – не разжимая губ, ответила жена. – А это кто? – в свою очередь поинтересовалась она, покосившись на меня.
– Кажется, с Цыплаковыми пришел.
– Дождутся у меня твои Цыплаковы. А заодно и Наташка.
– Что делать, – вздохнул виновник торжества, – не гнать же их теперь.
В тот вечер мы вступали с ним в контакт дважды. В первый раз я передал ему салат из тертой моркови, во второй – стряхнул пепел на его пиджак. И вот теперь судьба столкнула нас вновь.
Молчание между тем становилось невыносимым.
– Что ни говорите, а приятный парень Николай, – неожиданно для себя выпалил я, каким-то чудом вспомнив имя хозяина.
– Николай – мужик что надо, – с энтузиазмом поддержал он, – умница, прекрасный товарищ.
– Пользуется уважением в коллективе, – подбросил я полено в костер вновь разгоревшейся беседы.
– В каком коллективе? – осторожно переспросил он, пытаясь исподволь выяснить степень моей осведомленности.
– В любом, – не растерялся я. – В какой бы коллектив судьба ни забросила нашего друга Николая, он немедленно начинает пользоваться там уважением.
– А любовью?
– Любовью он не пользуется. Во всяком случае, в личных интересах. Но это не означает, что Николая не любят. Его любят за отвагу, доброту иѕ как это, – пощелкал я в воздухе пальцами, почувствовав, что полено догорает.
– Душевную щедрость, – подсказал он, – Николай – человек необычайно щедрой души,
– Щедр до безрассудства, – поддержал я, вспомнив, как Николай подкладывал мне в тарелку заливного окуня. – Готов отдать всего себя буквально первому встречному.
– А как вы думаете, Николай принципиален?
Он явно пытался переложить тяжесть беседы на мои плечи. Но не тут-то было.
– Принципиален ли Николай? – задумчиво переспросил я. – А почему, позвольте узнать, вы задали мне этот вопрос? У вас есть основания для сомнений?
– Ни малейших. Просто мне хотелось, чтобы вы на каком-либо примере ярко проиллюстрировали эту черту его характера.
– Пожалуйста. Однажды я встретил Николая в очереди за квасом и попросил пропустить меня вперед. Он с негодованием отклонил мое предложение. На недоуменный вопрос „почему?“, он с гордостью ответил: „Из принципа!“.
– В этом весь Николай, – восхищенно прошептал мой собеседник. – Вы, кстати, когда выходите?
– Через три остановки.
– Однако. А я через четыре. Итак, на чем мы закончили?
– Если мне не изменяет память, речь шла о принципиальности Николая. Попытайтесь вспомнить, чем еще вам дорог этот человек.
– Он в совершенстве владеет рядом европейских языков.
– Например?
– Английским, французским, немецким со словарем, кажется, итальянским. Впрочем, насчет последнего я не уверен.
– А вам не кажется, что он много курит? – обеспокоено спросил я.
– Честно говоря, это его увлечение внушает мне серьезные опасения. А вам?
– Разумеется, – с жаром согласился я. – Николая срочно нужно спасать. Любой ценой.
– Завтра же позвоню ему и скажу, чтобы бросал.
– Я сделаю это сегодня же. Извините, – вздохнул я, – но мне нужно выходить. Было приятно вновь встретиться с вами.
– Мне тоже. Как все-таки здорово, когда у твоих друзей такие замечательные друзья.
Мы тепло пожали друг другу руки, и я вышел.
Провожая взглядом обогнавший меня троллейбус, я увидел в окне своего недавнего собеседника. На его лице было написано облегчение. Вероятно, он думал о Николае. Я погрозил троллейбусу кулаком и зашагал к дому.
1985
Сцена у фонтана
Однажды я гулял по парку, и ко мне подошел какой-то дядя с фотоаппаратом на шее. На голове у него была белая шапочка с козырьком, а на рукаве – повязка с надписью „фото“.
– Хочешь сфотографироваться? – спросил меня дядя.
– Не знаю, – сказал я.
– Как это не знаешь? Такой хороший мальчик, а не знает, хочет ли он сфотографироваться. Вот я, когда был маленьким, очень любил сниматься. Ну-ка давай я тебя щелкну на память о нашей встрече, а потом ты скажешь мне свой адрес, и я вышлю тебе снимки по почте. Знаешь, как мама с папой обрадуются.
Я подумал, что маме с папой действительно может быть приятно. Они у меня такие вещи любят.
– Ладно, – говорю, – куда мне встать?
Дядя поставил меня спиной к фонтану и отошел на несколько шагов.
– Стой смирно и смотри в объектив, – сказал он, – сейчас вылетит птичка.
– Не вылетит, – сказал я.
– Это еще почему? – удивился дядя.
– Потому что там впереди линза.
– Ишь ты, – сказал дядя, – акселерат, понимаешь. Ладно, тогда просто так смотри. Только не шевелись.
– Не шевелиться я не могу. Это будет неестественно. Вы лучше выдержку поменьше поставьте.
– Чего-о?
– Выдержку. При этой освещенности должно хватить.
– С тобой никакой выдержки не хватит, – сказал дядя, но выдержку все-таки перевел.
– Готов? – спросил он.
– Я-то готов, а вот вы, по-моему, нет. Диафрагму нужно приоткрыть. На одно деление.
Дядя достал из кармана большой платок и вытер лоб. Потом перевел диафрагму.
– Можно?
– Что-то мне по свету не нравится. Рисунка как-то не чувствуется. Вы немножко правей встаньте, а я на вас развернусь.
– Он еще мне будет указывать, где стоять, – возмутился дядя. – Я на этом месте стоял, еще когда твоя мамка под стол пешком бегала. Молод еще, понимаешь!
Он полез в карман, достал из жестяной коробочки какую-то белую таблетку и положил под язык. Потом встал на то место, которое я ему показал.
– Ну теперь-то можно?
– На фоне фонтана? – спросил я. – Может вы туда еще кадку с фикусом поставите? Так теперь даже на рынках не снимают. Ракурс нужно искать. Выразительную точку.
– Стар я уже твои точки искать. Семья у меня. Внуки тебе ровесники. Ладно, говори, где тебя снимать, только побыстрее. У меня план двести рублей в день, а я с тобой тут уже на триста наговорил.
– Давайте я спрячусь за дерево, потом вы меня позовете, я высунусь, и тут вы меня снимете.
– Надоели мне твои фокусы, – сказал дядя, – прячься где хочешь.
Потом он записал мой адрес и говорит:
– Слушай, а ты не торопишься?
– Нет.
– Тогда, может, ты меня щелкнешь разок? Сколько лет работаю, хоть бы раз кто снял.
– Давайте, – говорю.
– Только, пожалуйста, без этих ракурсов. По-нашему, по-простому. Эх, жаль, фикуса нет. Ничего, к следующему сезону пробьем.
Он встал к фонтану руки по швам, развернул плечи, надул живот и, вытаращив глаза, крикнул:
– Давай!
Я нажал на спуск, и тут вдруг из аппарата вылетела птичка. Честное слово! А может, просто воробей в это время пролетал.
Я не знаю.
1983