Для того, чтобы в полной мере оценить привлекательность «новых взрослых» как покупателей, следует помнить об одной из важнейших особенностей этого поколения, - особенности, оценить которую как «положительную» или «отрицательную» в смысле поступательного развития социума пока что невозможно. Заключается она в том, что новое поколение является, в отличие от поколения своих родителей, поколением консерваторов, причем консерваторов не вполне привычного толка. К тому возрасту, когда бэби-бумеры уже пережили Вьетнам, Корею, Вудсток и Карибский кризис, «новые взрослые», не знавшие войн, не познали и поколенческих катаклизмов, ведущих к сравнительно масштабному отрицанию прежних ценностей. Вопрос о том, какого масштаба «отрицанием ценностей» следует считать определенную индифферентность к вопросам карьерного роста или семейных ценностей, остается открытым. Однако ценность потребления, и в том числе – чрезмерного потребления, сохранилась «новыми взрослыми» в полном масштабе (хоть и успешно переопределяется другими представителями той же возрастной категории в диапазоне от энвайронменталистов до представителей ряда духовно-религиозных движений). Их интерес к потреблению обусловлен самой сущностью этой социальной группы, ее наиболее важной чертой: сохраненным, благодаря отсутствию резкого разграничения между текущей жизненной фазой и условным детством, эгоцентрическим стремлением к бытовому комфорту, - к тому самому комфорту, который лежит в основе любой буржуазности. Говоря о «новом взрослом» как о потребителе моды, культуры, товаров или услуг, следует в первую очередь помнить именно об этом: «новый взрослый» совершенно буржуазен. Безусловно, это «новая» буржуазность, буржуазность, менее замешанная на иерархической системе статусов и ценностей, - и, благодаря этому, еще более лакомая для рынка: «новый взрослый» готов приобретать дешевое и дорогое, простое и сложное, престижное и маргинальное, любое, - лишь бы оно способствовало увеличению его комфорта и давало ему чувство участия в увлекательной игры.
Целенаправленые маркетинговые усилия, направленные на «новых взрослых», производители начали осуществлять приблизительно в середине девяностых годов, когда уже упоминавшийся хайтек-бум вывел на арену принципиально нового потребителя – недавнего подростка с престижной работой и высокой зарплатой. До этого (и, нередко, по сей день) интересы тогдашних «новых взрослых» виделись большинству маркетологов и критиков скорее временным парадоксом, чем обоснованной тенденцией. Когда британские издатели «Гарри Поттера» в 2003 году выпустили часть тиража со «взрослыми» обложками, чтобы взрослые «не стеснялись читать его в метро», это событие стало не только популярным новостным поводом, но и поводом для целого ряда иронических высказываний: «Вот же есть взрослые, готовые читать детские книги!» Когда годом раньше престижнейшую литературную премию Whitbread Book Of The Year получил «Янтарный телескоп» Филиппа Пулмана, считавшийся книгой для подростков, заголовки новостных лент гласили: «Детский автор выиграл Whitbread!» Сегодня западные книжные магазины относят книги Пуллмана, Роулинг, Марка Хаддона и еще целого ряда авторов к самостоятельной категории «кроссоверов» (англ. crossover – «пересекающий границу») – литературы, предназначенной для читателей всех возрастов. Под кроссоверы отведены целые секции в магазинах, и взрослые покупатели безо всякого стеснения приобретают в них книги как для себя, так и для детей. В Университете Шеффилда (The University of Sheffield) в Великобритании читается курс CrossoverLiterature.
Термин «кроссовер» стремительно распространился из области книготорговли в другие области рынка, породив, в конце концов, «кроссовер-маркетинг», - далеко не единственную, но очень значительную технику продвижения товаров, рассчитанных на «новых взрослых». Вся логика кроссовера заключается в двух составляющих: 1) легитимация вкусов «новых взрослых», априорное признание их права на товары и услуги, прежде считавшиеся прерогативой младшей аудитории, и 2) подача этих товаров и услуг в эстетике «зрелого наива». Сегодня по крайней мере десяток маркетологических компаний западного рынка целенаправленно работают исключительно на «новых взрослых».
Одна из наиболее заметных компаний такого рода c говорящим названием Twentysomething Inc («Двадцатьсчемто»), описывает целевые аудитории, на которые направлены ее усилия, следующим образом: «Поколение Игрек[35] – Поколение Икс[36] - Тинейджеры – Студенты – Взрослоростки[37] - Городская молодежь – Перво-професионалы[38] - Бумеранги[39]- Миллении[40] - Молодые профессионалы – Новые родители[41]»[42]. Однако большинство промоутеров и рекламодателей ограничиваются указанием, что их товар предназначен «как для детей, так и для кидалтов!» В ряде случаев случаев эта логика кроссовер-маркетинга действительно позволяет расширить рамки спроса на предлагаемый товар, - например, посещаемость выставки Kids.Modern, представлявшей интерьерный дизайн и одежду для детей, но упорно напоминавшей «новым взрослым», что эта выставка может заинтересовать и их тоже. Однако у кроссовер-маркетинга есть серьезное ограничение, из-за которого большинство компаний предпочитает работать с этой аудиторией целенаправленно: в отличии от ребенка, «новый взрослый» является зрелым потребителем, подчиняющимся другим социальным паттернам, действующим по другой покупательской стратегии, и, что самое главное, обладающим исключительным покупательским опытом.
Следует помнить, что у нас никогда до сих пор не существовало поколения консьюмеров, которые к столь раннему возрасту обладали бы таким покупательским опытом. Как уже говорилось, на западе «новые взрослые» становились самостоятельными покупателями уже к семи-восьми годам (их родители приобретали такую привилегию только в подростковом возрасте, что в свое время тоже казалось скандально ранним). Таким образом, в свои тридцать лет они оказывались покупателями с более чем двадцатилетним стажем, причем покупателями, отлично сознающими свою ценность для рынка. Как целевая аудитория, «новые взрослые» обладают целым рядом противоречивых характеристик; одни характеристики делают их кажущеся легкой добычей для продавца, другие – кажущеся недоступной. Ключ к пониманию этой аудитории, видимо, заключается в переносе акцента с приобретаемого товара на сам процесс приобретения: новые взрослые – это не то, что они покупают, а то, как они покупают. Ничего принципиально нового здесь не происходит, и изобретать велосипед нет нужды: в основе потребительского поведения «новых взрослых», как и любой другой целевой аудитории, лежит, во-первых, потребность в определенного рода самоощущении и самовосприятиии, а во-вторых, специфика образа жизни и времяпрепровождения. Однако сама структура этих факторов парадоксальна и противоречива, как противоречива сама сущность поколения «новых взрослых» факторов, и противоречивость эта в равной мере сбивает с толку маркетологов и социологов. Важнейшими противоречиями мира «новых взрослых» можно, по всей видимости, считать следующие: 1) стремление к инновациям vs ностальгия по прошлому; 2) эмоциональность vs прагматичность; 3) игра vs серьезность.
Конфликт «инновация vs ностальгия» некоторые бренды, целящие в «новых взрослых», эксплуатируют с виртуозностью, заслуживающей восхищения. В основе свойственной этой прослойке погони за новизной лежат два важных невроза: страх отставания, напрямую связанный у «новых взрослых» с паническим страхом старения, о котором еще пойдет речь, - и погоня за принципом удовольствия, достигаемого, как это прежде было свойственно в основном младшим поколениям, в первую очередь путем поиска и приобретения новых ощущений. Кстати, часто приписываемая «новым взрослым» (и не так уж часто встречающаяся в реальности) гаджетомания, - страстная любовь к техническим новинкам (от англ. gadget), - является превосходным примером проявления именно этих двух качеств «новых взрослых» как консьюмеров, и некоторые компании стремятся поставлять все новые продукты и генерировать все новые тендеции ценой сознательного наступания себе на пятки (так, например, ведет себя компания Gillette, чьи бритвенные принадлежности конкурируют сами с собой). Это стремление к инновации создает еще и дополнительную проблему для компаний-производителей: «новые взрослые» проявляют предельно низкую лояльность к брендам, новизна и качество самого объекта желания для них важнее стоящей за ним марки, а сам принцип постоянной новизны. Однако в то же время поколение «новых взрослых», находящееся к глубоком эмоциональном контакте с собственным детством, проявляет в открытую (случай беспрецедентный) интерес к продуктам, персонажам, телепостановкам и другим вещам, сопровождавшим их детство (занимательно, что причиной для этого интереса может быть страх упустить инновацию: ты не можешь быть «отстающим», любя то, что давно осталось в прошлом). В этой области «новые взрослые» проявляют восхитительную лояльность к брендам. Пример блистательной рыночной эксплуатации конфликта «инновация vs ностальгия» - хлынувший в последние годы на рынок бесконечный поток канцелярских принадлежностей, модных аксессуаров, плюшевых игрушек и предметов интерьера, несущих на себе символику добрых старых мультиков, сошедших с экранов как раз, когда «новые взрослые» перестали быть детьми. Хи-Мэн и Хозяева Вселенной[43], Ши-Ра[44], Мой Маленький Пони[45], Hello Kitty[46] и ее многочисленные друзья, песик Снупи и CareBears[47] в своей новой рыночной инкарнации подчиняются как закону постоянного обновления, - новые фигурки, новые коллекции аксессуаров, новые объекты желания, возникающие ежемесячно, - но при этом позволяют взрослым (естественно, не без доли иронии) вернуться к переживаниям своего детства.
Если здесь мы видим, как для эксплуатации конфликта «инновация vs ностальгия» целенаправленно создается новый сегмент рынка, то для эксплуатации конфликта «эмоциональность vs прагматичность» подход оказывается прямо противоположным: в уже существующие сегменты рынка вливаются товары, дополнительным конкурентным преимуществом которых является эмоциональная ценность. Пример такой «добавочной эмоции» - маленькое круглое отверстие в самом низу упаковочной картонной коробки, позволяющее «дышать» её обитателю - плюшевому медвежонку от Vermont Teddy Bear Company.
Лучшим примером товара, эксплуатирующего третий конфликт - «игра vs серьезность», - можно считать балетки от Bloch, совершенно обыкновенные снаружи, но со смешными изображениями зайчиков на внутренней стельке. Этот идеальный продукт для «нового взрослого» позволяет одновременно развлекаться и выглядеть серьезным. Привнесение элемента игры в сугубо «взрослые» товары почти моментально обеспечивает их успех в среде «новых взрослых». Этим принципом руководствовались создатели торшеров от Moooi, привязав к веревочке-выключателю смешную маленькую игрушку, дизайнеры марки Carlo Luca Della Qurcia, выпустившие мужские запонки с котятами, и маркетологи компании, выпустившие Cadillac Escalade, - внедорожник, рекламная кампания которого, по словам экспертов, «изменила образ кадиллака, превратив его из консервативно-гериатрического в юный и игривый» (не последнюю роль в этом сыграли телеролики, фактически пародирующие привычные рекламы внедорожников).
Отдельные марки, делающие целенаправленные усилия по завоеванию кошельков «новых взрослых», к началу 2000 годов окончательно переняли у некоторых торговых центров и определенного типа бутиков идею о том, что целевую аудиторию легче привлечь в мультибрендовый магазин и обрабатывать совместными усилиями, чем пытаться нападать на нее в одиночку. Концепт-сторы, объединяющие самые разные марки не по принципу близости товарных категорий, а по принципу их привлекательности именно у «новых взрослых», давно стали одной из значительных составляющих западного рыночного пространства (Urban Outfitters, Dylan’s Candy Bar, Tokyocube и Moooi следует, видимо, назвать в первую очередь), а в последние три-четыре года стали завоевывать и Москву (книжный магазин «Республика» и концепт-стор Cara&Co можно считать хорошими примерами). Зачастую в одном концепт-сторе могут быть представлены товары в диапазоне от мебели и музыкальных дисков до одежды и дизайнерских игрушек. Байеры, составляющие ассортимент этих сетей и магазинов, проделывают огромную работу, нередко руководствуясь собственной интуицией как главным компасом, позволяющим отыскать сокровища, которые пойдут у целевой аудитории нарасхват. Помимо соответствия глобальным модным трендам и куда более тонким трендам, существующим в среде «новых взрослых», эти сокровища всегда отличаются наличием скрытого или явного иронического нарушения канона, игрового момента, - аутентичные африканские игрушки с огромными гениталиями здесь соседствуют с курящим Жайцем[48] - коллекционным виниловым зайчиком, держащим в пасти сигарету, изящные крошечные куколки от Lanvin – с желто-черными полосатыми трико от Bernhard Willhelm, а последний выпуск магазина Id и коллекционное издания «Города грехов» - с винтажными платьями фасона baby-doll. Посещение концепт-стора такого рода оказывается для «новых взрослых» не только методом построения собственной идентичности путем выбора созвучных вещей, но и игрой в эту идентичность, более полным погружением в соответствующий сегмент материальной культуры. Moooi и Marimekko оказываются для «новых взрослых» пространством самолегитимации, где они чувствуют себя дома, среди своих, в месте, предназначенном специально для них. Сам дизайн этих магазинов, выполненный в эстетике «взрослого наива» делает их своего рода игровой комнатой для тех, кому за двадцать пять, - что немедленно повышает шаткую лояльность покупателей до довольно значительного уровня.
Важно заметить, что слово «дизайн» стало ключевым в маркетинговом языке общения производителей с «новыми взрослыми». Design-conscious («внимательный к дизайну»), design-store («магазин дизайна»), authentic design («аутентичный дизайн»), designer toys («дизайнерские игрушки»), - в каждом из этих выражений слово «дизайн» имеет иной смысл, но общее пространство этих смыслов вполне поддается обозрению: «дизайн» используется, чтобы подчеркнуть значимость не только прагматического, но и творческого (читай – «игрового») усилия, направленного на создание предлагаемого товара или концепта. Те, кто создает вещи для «новых взрослых», пользуется словами «дизайн» и «дизайнерский», чтобы попытаться сыграть одновременно на всех трех конфликтах, свойственных этой целевой аудитории и описанных выше: «дизайн» означает инновацию даже тогда, когда речь идет о давно знакомой вещи; «дизайн» подразумевает элемент эмоционального, творческого начала даже там, где речь идет о сугубо прикладном объекте; наконец, «дизайн» означает присутствие некоторого игрового элемента, даже если речь идет о совершенно серьезных материях. В этом смысле маркетинговые стратегии, направленные на целевую аудиторию «новых взрослых», - типичные «дизайнерские стратегии»: изобретение инновационной оболочки для продажи прежних товаров, постоянная работа по провоцированию эмоций у одной из самых циничных групп населения и игра в восторженное творчество там, где на самом деле речь идет о просчитывании ходов, ведущих к большим деньгам.
«Новая зрелость» в контексте моды
Безусловно, готовность «новых взрослых» к игре и, в частности, к постмодернистскому обыгрыванию канона, нигде не проявляется с такой ясностью и в таком разнообразии аспектов, как в моде. С учетом верности этой поколенческой группы уже упоминавшимся ценностям консьюмеризма, можно говорить о том, что моде как культурному институту и модной индустрии как институту рыночному не просто не понадобилось кардинально меняться (как это произошло, когда речь шла об их родителях), - благодаря «новым взрослым» эти институты обрели принципиально новые аспекты бытования.
Одна из важнейших черт саморепрезентации «нового взрослого», крайне способствующая удачному союзу «новых взрослых» и модной индустрии, заключается в полном безразличии первых к практике эпатажа. Облик «новых взрослых» может визуально весьма сильно отличаться от облика их сверстников, принадлежащих другим сегментам поколения, - в первую очередь за счет интеграции в повседневный костюм элементов подростковой одежды и аксессуаров, традиционно более броских, чем «взрослая» одежда. Однако при этом «новые взрослые» не являются сознательными революционерами моды (какими были хиппи, модсы, панки…), не чувствуют себя таковыми и не ведут себя, как таковые (что лишний раз подчеркивает различие между эстетикой «взрослого наива» и подлинной подростковой модой). Как любые настоящие буржуа, «новые взрослые» считают свой образ жизни безусловной нормой и не испытывают потребности в борьбе за него (а эта борьба является необходимой составляющей для модных революций). Они носят футболки с собачками-растяпами, которые поют детскую песенку, если нажать им на выпуклый нос-кнопку, просто потому, что им нравится эта футболка, эта собачка и эта песенка.
Ирония и самоирония, о которых подробно говорилось выше в другом контексте, является, безусловно, ключом к пониманию того влияния, которое феномен «новых взрослых» произвел на моду. И не просто ирония, а уже упоминавшаяся «инверсированная» ирония: не когда в серьезный костюм вносится комический элемент, а когда, напротив, костюм в стиле «зрелого наива» конструируется так, чтобы подчеркнуть элемент зрелости. Если считать, что ирония – это противопоставление скрытого смысла явному, то здесь мы наблюдаем, как скрытое и явное в костюмном высказывании меняются местами. Если прежде ироническое высказывание звучало, как «О да, я очень, очень серьезен, как же, как же…» (серьезность – явный смысл, игра – скрытый смысл), то новое звучит как: «О, да я совсем дитя, я наивный-наивый!» (игра – явный смысл, зрелость – скрытый смысл, что возвращает нас к уже рассматривавшейся важной установке эстетики «взрослого наива»: зрелый контент, наивное содержание). Наверное, лучше всего этот тренд можно проиллюстрировать коллекцией «осень-зима 2007/8», сделанной Анной Молинари для марки Blugirl: черно-красно-розовая гамма (не обошлось без влияния подростковой эстетики «эмо»), кукольный силуэт с короткой пышной юбочкой, яркие чулки, крупный горох и горизонтальные черно-красные полосы создавали бы впечатление просто игрового костюма, если бы каждый образ не венчался пышным атласным цветком, - на кепке или непосредственно в волосах, - точь-в-точь таким, которым с тридцатых годов принято оформлять элегантные дамские шляпки. Другой пример – костюм от Emporio Armani (зима-лето 2007/8), в котором силуэт baby-doll достигается за счет пиджака, застегнутого под грудью и расширяющегося к талии, и короткой пышной юбки, выполненных, однако, из плотной серой шерсти и во всем остальном следующих канону делового костюма. Дополняется облик колготами, которые казались бы школьными гольфами на широкой резинке, если бы одна полоска на фронтоне этих гольфов не уходила вверх. Прежде к таким коллекциям или костюмам применяли термин «хулиганский». Однако «новые взрослые», как уже говорилось, воспринимают свой стиль в качестве не требующей оправдания нормы, и слово «хулиганский» в этом контексте давно пропало из модного лексикона.
В плане fashion-иронии дела особенно хорошо обстоят у представителей российских модных марок, в диапазоне от Дениса Симачева до Маши Цигаль (часто упоминающейся в качестве модного флагмана «новых взрослых» и действительно доведшей «взрослый наив» до удивительных стилистических высот) и от Елены Островской до Алены Ахмадуллиной. Причина – в удивительной поколенческой гомогенности российской моды: в силу исторических причин, огромный пласт наших ведущих дизайнеров сам принадлежит к поколению «новых взрослых». Легче перечислить тех отечественных дизайнеров, кто не работает со «взрослым наивом», чем тех, кто работает с ним постоянно или обращается к нему очень часто.
Однако не следует полагать, что «взрослый наив» в моде распространяется только на конкретные коллекции или частные костюмные решения. За последний год этот стиль стал, по всей видимости, одним из доминирующих в мире моды как таковом; «детская тема» витает в воздухе и обнаруживает себя в самых неожиданных местах. Пока дизайнеры демонстрируют, каким образом исходный «наивный материал» становится опорой для «взрослого наива», модные журналы формируют дискурс этого стиля посредством составления и оформления своих материалов. Бернард Вильгельм признается в интервью Hint Fashion Magazine, что иногда вдохновляется «оригинальными детскими рисунками»[49], модели Гальяно выходят на подиум, нарумяненные, как куклы, и с нарумяненными куклами в руках (осень-зима 2007/8), Дольче и Габбана объясняют корреспонденту Harper’s Bazaar, что для опорной точкой для коллекции весна-лето 2007 послужило аниме[50], а Денис Симачев выпускает золотые подвески с персонажами «Ну Погоди!». В то же время ежегодное приложение, посвященное часам и драгоценностям, российский Officiel в 2007 году оформил в стиле комиксов. Vogue в апреле того же года опубликовал большой съемку «Модная Москва», являющийся воплощением «взрослого наива» (огромные банты, дурашливые позы, розовые очки с оправами-звездочками и шапки с заячьими ушами)[51]. Vogue же тремя месяцами позже поставил в номер материал «кукольный домик», где модели изображены в виде бумажных кукол, а к нарядам пририсованы клапанчики; в том же июльском номере – материал «кукольный театр» (платья фасона babydoll, сопровождающиеся комментарием: «…стать той девочкой, что любила играть в куклы и знала – ничего невозможного нет»); в том же (!) номере – материал, озаглавленный «Нежный возраст»: «…все почти как в детстве, только теперь не надо просить маму завязать бантик. Дизайнеры сделали все за нас».[52] В марте 2008 года Harper’s Bazaar делает съемку байера (не дизайнера!) Наташи Гольденберг – не только в розовой юбке с оборочками и высоких голфах, но и в интерьере американского дайнера: на столе два молочных коктейля, сама Наташа ест молочный коктейль ложкой прямо из шейкера. Там же – съемка «Игрушки», воплощение «взрослого наива», вплоть до цветных помпонах на сандалиях, волос, собранных в два хвостика, брелоков-клоунов и исключительной серьезности лица модели[53]. При желании можно довести число примеров до нескольких сотен. Если учитывать, что большинство материалов модного журнала составляется так, чтобы обобщать те или иные предметы одежды или аксессуары в подборки, иллюстрирующие тот или иной тренд, и что одно и то же платье в разных журналах одного месяца может попасть в разные подборки (скажем, «наивное» платье в полосочку может найти себе место и в материале «Детская площадка», и в материале «Друзья в полосочку»), то можно говорить о появлении определенной модной оптики, «заточенной» на «взрослый наив» и выделяющей его в виде сильнейшей стилевой тенденции, заодно двигая эту тенденцию в массы.
Эта оптика, естественно, приобретается не только глянцевыми журналами: сами дизайнеры, безусловно, считывают тренд и, по мере его расширения, идут ему навстречу. По всей видимости, справедливо считать, что есть марки, сознательно создающие некоторые предметы, серии или субколлекции в расчете на «новых взрослых», в то время как другие их коллеги просто впитывают тренд как он есть, позволяя ему если не доминировать в коллекциях, то, по крайней мере, просачиваться на подиум одной-двумя вещами. К произведениям охотников за «новыми взрослыми» можно, скорее всего, причислить белые чемоданы с проступающим на крышке рельефом человеческих ребер, созданные Александром МаккКуином для Samsonite Black Label; серии часов Chopard Happy (Happy Sport, HappyHearts, Happy Beach и т.д.) с мультяшными рыбками и сердечками; серии драгоценностей Dior Diorette, Charms de Dior и Dior Fiancee du Vampire, - эмалированные цветы и бриллиантовые черепа, подвесочки в виде стульчиков, цветочков и коробочек. К примерам просачивания тренда в коллекции другой направленности - красное «детское» платье в горошек от Christian Lacroix (весна-лето 2007), свитер с пингвином от Chanel (осень-зима 2007/8), яркую пластиковую бижутерию от Karl Lagerfeld (весна-лето 2008).
Идеальным примером марки, целенаправленно работающей на «новых взрослых» в секторе роскоши, можно считать Aaron Bacha. Марка производит подвески из золота, платины и бриллиантов в совершенно мультяшной эстетике. Знаменитые «детские туфельки», улыбающихся пчелок, дурацких мишек, божьих коровок влюбленные в марку «новые взрослые» подвешивают по пять-десять штук на золотые и платиновые браслеты-цепочки. В семидесятые годы девочки-подростки носили такие браслетики в школу; новый брелок-подвеска стоил от 50 центов до двух долларов (чистое серебро). Цена брелоков от Bacha начинается с 1600 долларов. Эта марка, в некотором смысле, может рассматриваться как идеальный study case грамотной работы с «новыми взрослыми». Во-первых, принцип «игровая форма – серьезный контент» невозможно выразить лучше, чем создав глазастую и щекастую лягушечку в диснеевском стиле ценой 7750 долларов (золото, черные и белые бриллианты). Во-вторых, Aaron Bacha учитывает совершенно специфическое понимание роскоши у «новых взрослых»: роскошь – это постоянная новизна, а количество брелоков, надетых на один браслет, может быть буквально неограниченным; таким образом, «новому взрослому» всегда есть, чем порадовать себя или ближнего: став покупателем Aaron Bacha однажды, он остается им всегда. Наконец, именно Aaron Bacha прекрасно разрешает три уже упоминавшихся консьюмерских конфликта, существующих у «новых взрослых»: «стремление к инновациям vs ностальгия по прошлому» разрешается путем представления детских и сказочных персонажей в качестве ультрамодного аксессуара; конфликт «эмоциональность vs прагматичность» - созданием сентиментального продукта, служащего отличным финансовым вложением; «игра vs серьезность» - вспомним лягушечку из черных бриллиантов.
Тренд, соответствующий интересам и стилю жизни «новых взрослых», как это бывает всегда, возник гораздо раньше, чем был отрефлексирован модной индустрией и пущен в широкую эксплуатацию. Однако в последнее время можно наблюдать открытые дизайнерские «высказывания», - посредством костюмов, аксессуаров, коллекций, показов, - о том, что преобразившаяся концепция зрелости укоренилась и воспринимается модой вполне сознательно. Остроумный и обаятельный показ зимней коллекции 2008 года от российского дизайнера Кати Мосиной, состоявшийся в ходе последней Russian Fashion Week, можно считать именно таким хорошо артикулированным высказыванием. Ее модели демонстрировали маленькие черные платья и длинные вечерние платья, расхаживая по подиуму в шапочках с огромными, мохнатыми ярко-розовыми помпонами; под мышкой у них были то огромные макеты «трудовых книжек» (тоже ярко-розовые, подчеркнуто ненастоящие), которыми модели хвастались публике. Строгие прически French twist и нарочито серьезные очки входили в явный контраст с игривой кокетливостью девушек и с розовыми бантами на их шеях. Где-то в середине показа по подиуму прошла девочка лет десяти – тоже в черном платье от Кати Мосиной и с огромным ярко-розовым карандашом под мышкой. Прошла так, как будто она ничем не отличалась от всех остальных моделей.