ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 27 глава




Струги поплыли к правому берегу. Татары прыгали в воду, а сзади на их головы обрушивались удары сабель и весел. В это время подоспели и ударили в спину крымчакам Гайша, Тимофей Разя, Тимофей Яковлев, Корнилий Яковлев и Иван Разин со своим войском. Вогнали казаки татарское войско в середину реки – и загуляли сабли. Со стругов самопалы били в упор. Войскам Джан-бек Гирея деваться было некуда.

Слезая с раненого коня, Осип Петров сказал: «Драться так драться!» – и, подхватив на берегу реки длинное и крепкое весло от разбитой будары, он пошел вперед.

– Налетывай, татаровье! Принимай подарки калужские и донские!

На него налетели три всадника с кривыми саблями. Петров ударил первого – и конник в рыжем малахае, в расшитом золотом халате, выронив саблю, упал в Дон-реку.

– Аллах! – жалобно закричал он.

Петров развернулся и ударил веслом татарина по голове. Тот, глотая воду, захлебнулся.

Видя гибель товарища, второй татарин проворно вы­скочил из седла и бросился на Петрова с саблей.

– Ах ты пес! – обозлился Осип и снова развернул широкие плечи: – Гей-ну, басурманин! А поклонись-ка ты мне низко в ноженьки! – и ударил бежавшего к нему татарина так, что тот разом переломился и вытянул судорожно кривые ноги.

– Знай русскую землю! – сказал Петров и еще злее замахнулся на третьего всадника.

Разъяренный вид богатыря Петрова устрашил татарина; он спрыгнул с коня и, бросив на землю саблю, закричал:

– Аллах! Ты уже убил мурзу Чембурлы-Гирея, ближнего родственника крымского хана. Пощади же бедного мурзу Диджан-Пазулу-Гирея!

Петров не понял татарских слов, но великодушно указал место, где рубился атаман Татаринов;

– Иди, он рассудит тебя!

Татарин побежал по берегу реки с поднятыми руками, но какой-то казак налетел на него и разрубил саблей голову.

Разъяренный в бою Осип шел по берегу Дона и, раз­махивая веслом, косил татарских наездников налево и направо.

Справа Татаринов кричал:

– Плыви, казаки, в обрат, чтоб ни один не ушел!

Войско поплыло на конях на правый берег. Остатки татар стали выбираться из воды на сожженный берег и убегать к Молочным Водам. Но и на сожженном поле их преследовали казаки, нещадно рубили.

Спасая жизнь свою, татары карабкались на струги, но длинными веслами казаки отталкивали их от бортов. Татарские лохматые шапки плыли по воде, а бритые головы то появлялись, то снова скрывались под водой. Атакованные и припертые к воде татары в полном смятении снова бросались в реку и топили друг друга.

Вниз по реке, к стенам Азова, плыли убитые.

Когда потухли звезды, бой на Дону закончился. Ветер повернул в другую сторону.

Татаринов умылся, испил холодной воды и зашагал, шатаясь, как пьяный, к своей кибитке.

 

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

 

Из-за высокого кургана поднялось солнце. Оно было огромное, красное. Лучи его падали на почерневшие степи и Курганы. Мутноватая вода золотилась в реке. А бниз по Дону все еще плыли трупы людей, верблюдов и лошадей.

Походный атаман, взойдя на берег, снял медный шлем и пригляделся. Опаленные огнем курганы возвышались на степной поверхности, словно черноволосые головы богатырей. Вокруг курганов курились еще не догоревшие клочки сухой травы. Степь вокруг выглядела убогой, оси­ротелой, тихой. Чернели обуглившиеся казачьи зипуны, обгоревшие седла, верблюжьи головы. Всюду валялись обожженные тела и кости. В высоте кружились вороны, степные прожорливые коршуны и хищные ястребы. Для них в степи добычи было много.

Стояла тишина.

Татаринов велел играть в рожок – звать военачальников. Он стоял спиной к кибитке и, кроме походного рожка, ничего не слышал.

Вдруг сзади него, в кибитке, послышалось рыданье. Татаринов насторожился. В кибитке атамана кто-то над­рывно, горько плакал. Татаринов пошел к кибитке, отдернул ковровый полог и увидел три зажженные свечи и старика Черкашенина, костлявыми руками державше­гося за седую голову.

– Ой, дедко, дедко! Почто ж так заливаешься, почто так плачешь?

Дед поглядел воспаленными глазами на Татаринова.

– Что у тебя на душе? – качая головой, спросил атаман.

Дед прошептал:

– Курганы свежие! Казацкие головушки… напрасно полегли!

– В курганах, дедусь, спят храбрейшие донские ка­заки. Казаку на поле брани смерть красна. А по Дону, ты погляди, плывут тысячи поганых басурманов. Разве ты не видел, дед, что степь горит уже ныне на крымской стороне? Огонь уже бежит по берегу до Перекопа. Выхо­дит, не напрасно мы бились с татарами и турками!

– А ты, славный атаман, побитых татар не считай! – глухо сказал старик. – Считай-ка лучше свою потерю. Три тысячи, а то и поболее, легло наших казацких голо­вушек. А казаки ж какие! Господи! Да вон, гляди, свеча горит. Свеча великого донского атамана Ивана Каторжного. Где ж головы такой ты теперь добудешь, Миша? – говорил Черкашенин: губы его дрожали.

Татаринов будто сразу окаменел. В его раскосых глазах, когда он глянул на горящую свечу, застыл ужас.

– Неужто?!

– Сложил свою головушку! – причитал старик. – Не стало на Дону атамана, какой один раз родится за сто лет. А вот, гляди, то горит свеча Васильева Наума – самого смелого добытчика вестей. Сгубил буйную голову возле Миуса-речки. В протоку Крынку влез с конем, а вылезти не смог. В припор ружья убили Васильева татары…

– Верно ли, дед?!

Старик, шатаясь, встал, подошел к одной свече, к другой, к третьей. Очистив нагар ногтем, поправил их.

– А третий кто ж? – тревожно спросил Татаринов, глядя туманными глазами на третью свечу.

– Сгинул и Иван Арадов, – сказал дед, – а в нем была наша надежда. Мне сказывали: его схватили возле стены и поволокли в крепость. Убили, нет ли, – точно еще неведомо, но я уж загодя поставил ему свечку: пощады турки не дадут ему. Хороший был казак!.. И как же мне не плакать? Хотелось мне побывать с тобой, Миша, в Азове. А вижу – уж не бывать тому! Помру в донских степях…

– Сердце мое ты опечалил, дедусь, – тихо сказал Татаринов. – Погибли отважные атаманы. Осиротел наш Дон!.. Но перестань, дед, плакать.

– Да я уже не плачу, Миша. Душа сама заплакала.

И слезы снова брызнули из его старых, ослабевших глаз.

Послышались чьи-то шаги.

– Должно, на совет идут, – сказал Татаринов. – Садись-ка, Черкашенин. Былого не вернуть… Послушаем, что разум нам подскажет.

Первым на совет вошел Петро Матьяш. Увидев щего­леватого запорожца в белой свитке, дед сел подальше к стенке.

– Садись, Петро, и подожди, – пригласил Татаринов.

Сняв свитку, Матьяш неохотно сел на ковер, а саблю положил меж ног. Пистоль торчал за поясам. Шапку с пером Матьяш держал в руках.

Вошел Гайша с разрубленной щекой, кое-как обвязанной платком. Платок пропитался кровью. Гайша сел молча на ковер. Вошел Иван Косой, поклонился и тоже сел. Зипун был в клочьях. От сабель ли, от стрел ли – обе полы его зипуна были разорваны; и на правом плече Косого виден был след сабли… Вошел Осип Петров. На переносье у него виднелась рана. Он устало сел на ковер и расстегнул кафтан. Вскоре вошли Алексей Старой, Тимофей и Иван Разины, Корнилий и Тимофей Яковлевы. Расселись где кто мог.

Татаринов презрительно поглядел на Матьяша, сел на подушку и спросил:

– Ты где ж загулял, казак? Куда девался ты с войском, когда на правый берег татары навалились?

Матьяш молчал. Все ждали его ответа.

Походный атаман, не сводя глаз, снова спросил:

– Где было твое войско, Матьяш? И слыхано ли дело, чтоб дать нам клятву на дружбу и порушить ее начисто?

Матьяш, вперив глаза в ковер, продолжал молчать.

– А позовите-ка сюда Панька Стороженко. Пускай войдет и Нечаев с бумагой и чернильницей.

В кибитку вошел Григорий с походной канцелярией; он внес треножный столик.

– Пиши! – хмуро сказал Татаринов. – Пиши, что Петро Матьяш по трусости своей отсиделся во время боя в камышнике, за низиной Дона.

Дьяк записал.

– Пиши: «По приговору войска и атаманов…»

Петро Матьяш вскочил, напыжился, почувствовав, к чему клонится дело.

– Постой! Не пиши! – прервал он Татаринова. Хитро поглядывая в глаза атамана, сказал: – Мое вийско Запорижске хоть махоньке, да четыре тысьчи осталось цилехеньки. А твого, атамана, вийска було богацько, а куды воно дилось? За тэ ты моей головы и хочешь соби в подарунок? Встривай, Татаринов! Ты що от мене хочешь? Щоб мы, храбрые запорижцы, своим языком цилували стены стой каменюки, из которой триста гармат гуркотило? Несбыточно! Неприбыточно! И дерзновенно! Дерзновенью твоему нема удержу. А я свое вийско Запорижске заберу да возвернусь в Чигирин, а нет – поскачу в Персию. Хиба я можу вийском Запорижским прудыть под Азовом широку ричку Дон? Хиба у вас своих курганив мало? Годи! Я бачив, що ночью робылось!..

Петро Матьяш накинул на плечо белую свитку и хотел было выйти.

– Постой! – сказал Татаринов. – Панька Стороженко дождемся. Послухаем, какую речь он будет молвить от войска Запорожского. Так с Дона-реки у нас не уходят.

В кибитку вошел Панько Стороженко, здоровенный, широкоплечий и длинноусый, поклонился и степенно остановился возле входа.

– Що тут у вас роблится? – спросил он. – Мабуть, Петро Матьяш в Чигирин собрался? Так того, донские казаки и атаманы, не будет! Вийско з вами зостанется. Загнав нас оцей курячий сын в камышник, дак мы чуть коней своих в болоти не потопили. Вси кони у нас в грязюки. А покиль мы выбирались з болота, бой с погаными татарюками и покончали…

Татаринов кивнул дьяку.

– Пиши: «По приговору атаманов и войска… Петро Матьяша за…»

– Постой! – снова торопливо прервал Матьяш. – Ты все же, атамане, хочешь сбрить своей вострой саблей мою добру голову? А ты не торопись. Я, – сказал он неожиданно, – застаюсь с вийском Запорижским. Но тилько нам зараз треба полизти на ту крепость Азов.

Татаринов спросил у атаманов:

– Полезем ли мы теперь на крепость?

Тимофей Разя сказал быстро и решительно:

– Полезем немедля! Дело! Огонь погнало на Крым. Татар мы побили немало. Подмоги Калаш-паше теперь не будет!

Но Корнилий Яковлев не согласился с Разиным:

– На крепость лезть не след. Нам надобно от крепости Азова вовсе отступиться и более не затевать такого несбыточного дела. Тех стен не проломить нам. Атаман Татаринов оплошку сделал, поведя на крепость войско: побило казаков столь много…

Тимофей Яковлев не согласился с братом.

– Коль огня не погнало бы на нашу сторону, – сказал он, – речи свои мы вели бы уже не тут, а в крепости. Вины Татаринова тут нету.

– Какая думка у Гайши? – спросил Татаринов.

– Гайша на все согласен, атаман. Пойдем – пойдем. Не пойдем – не пойдем! Гайша нет только сыта верблуд, сыта джигит. Кочешь, атаман, – пойдем. Не хочешь – не пойдем! А пачему нет здесь Иван Каторжный? Пачему пленный мурза каварыл минэ: чик калава Иван Большой, чик калава Наум Васильев?

Татаринов метнул глазами в ту сторону, где молча сидел Черкашенин.

– Солгал, видно, пленный мурза!

Дед встрепенулся.

– Сумбату-мурзе, – сказал он, – срублю башку, если он солгал…

Ковер откинулся на входе, словно его сорвало ветром. Мелькнул знакомый сафьяновый сапог, кафтан золотой, чалма на голове. Блеснула золотая серьга под левым ухом: Иван Каторжный вошел в кибитку, а вслед за ним – Наум Васильев.

– Все живы ли, здоровы, казаки? – спросил Каторжный, оглядываясь.

Татаринов вскочил, не веря глазам своим.

– Дедко, гляди: Иван пред нами!

– Слыхали мы, что вы татар побили тут немало и в речке потопили, – сказал, здороваясь, Наум Васильев.

Старик Черкашенин обнимал Каторжного и Наума Васильева. Глаза его снова наполнились слезами, на этот раз от переполнявшей его радости. Он быстро потушил свечи и, подойдя к Каторжному, посмотрел в его глаза.

– Да что ж ты, дедко, плачешь? – спросили атаманы в недоумении.

Дед вынул из ножен саблю, с которой никогда не расставался, и молча вышел.

– Мы вам подарки привезли, – сказал Каторжный. – Добыли мы в бою семнадцать бочек пороху! То султан послал порох татарам…

И он рассказал, как проходил горячий бой с татарами на Кагальнике, какие казаки в бою погибли, какие отличились. А Татаринов говорил ему о неудаче, которую постигло войско в боях за крепость.

– Как дрались запорожцы? – спросил походного атамана Наум Васильев.

– Да дела у них еще не было, – сказал Татаринов, – но дело запорожцам найдется вскоре.

– Как дрались туркмены? – спросил Каторжный.

Гайша, улыбаясь, сказал:

– Карашо! Сергень-Мергень награда надо.

– Сотню коней я дам в награду вашему храбрейшему джигиту Сергень-Мергеню. Гайше – две сотни дам, – сказал Татаринов. – Гайша бился насмерть!

– Сыпасиба!.. Сергень-Мергень награда карашо.

– А Паньку Стороженко за честь и славу войска За­порожского, которое наперед послужит правдой, – двадцать коней даю. А был бы ты, атаманушка Петро Матьяш, первым в бою – тебе бы я отдал пятьсот коней, а нет – турскую красавицу… Но ты последним был… Ивану Косому – сорок коней даю. Петрову Осипу – сто коней. Братьям Тимофея Разина – сорок коней. Сыну Тимофея Ивану – десять коней. Васильеву Науму – сто коней. Ивану Каторжному – триста…

– А деду Черкашенину? – спросил Старой.

– Ему дарю арабского коня из войсковой казны.

Дьяк Григорий все записал, как было сказано походным атаманом.

– Другую тысячу, – сказал Татаринов, – раздать по войску! Всем в сборе быть. Будем подкопы рыть под крепость. Рыть землю будем денно и нощно. Бабам в Черкасске рыбу ловить. С купцов, через Облезова, взять хлеб и деньги. На Волге с купеческих да боярских кораблей пошарпать хлеба. Науму Васильеву ехать немедля в Астрахань и продать там персидским купцам дочку Калаш-паши за золото. Купить товары разные. Товары привезти все в целости. «Купцами» станем! Где сила нам не сго­дилась, атаманы, – там хитрость надобна! Ну, атаманы! Гей-гуляй!.. Мы потолкуем вчетвером.

Петро Матьяш, затаив злобу, надел шапку с пером и вышел первый. За ним вышли донские атаманы.

Татаринов, Старой, Васильев и Каторжный держали совет. Татаринов поведал о том, что давно задумал:

– С Дона-реки нам крепости не взять. Брать крепость будем со всех сторон – подкопами. Струги переволокем на море. С моря пойдешь ты, Иван. Конные пойдут по суше. Струги по Дону пойдут с Алешей Старым: опять толкнемся в стены. Наума Васильева пошлем в крепость торговать астраханскими товарами: куницами, лисицами да белками. Без этого не взять Азова. С «товаром» на возах наладим казаков, с полтысячи. Ну, атаманы, дело ли?

Атаманы думали… Татаринов продолжал:

– Коней за Манычем укроем, отпасем. Войско с татарских да с турецких глаз упрячем подалее. Гляди-ка, недель за семь подроем стены. Вот только струги к морю волокчи степями не легко. А волокчи их к морю надо. Брать будем крепость со стен и изнутри.

Поразмыслив, все атаманы согласились с походным атаманом.

– Раз вы согласны все, то… гей-гуляй! – закончил Татаринов любимым возгласом.

В кибитку вошел, тяжело дыша, дед Черкашенин. На ходу вдел в ножны свою окровавленную саблю…

 

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

 

Прошли азовские и черноморские дожди, погасили свирепый огонь в степях. После дождей, по липкой грязной дороге Наум Васильев поехал в Астрахань. В Астрахани первым делом продал персидским купцам турецкую красавицу Давлат. Петро Матьяш поскакал в Астрахань и там стал упрашивать Наума Васильева не продавать турчанку. Но атаман сторговался с купцами, и персид­ский корабль, груженный хлебом, пенькой и невольницами, уже отчалил от пристани. Любимая дочь Калаш-паши поплыла Хвалынским морем к персидскому шаху. Петро Матьяш вернулся к войску злой, не солоно хлебавши. Когда он ехал к войску, по всей дороге, как бы в насмешку над ним, казаки пели:

 

На острове Буйбане казаки живут,

Казаки живут, люди вольные.

Разбивали они на синем море

Бусы-корабли, все легкие лодочки,

Разбили одну лодочку с золотой казной,

Снимали с золотой казной красну девицу,

Красну девицу, раскрасавицу, дочь турецкую.

Начали делить золоту казну шапкой поровну, —

А красавица по жеребию атаманушке не досталася.

«На бою-то я, атаманушка, самый первый был;

На паю, на дуване – я последний стал».

 

Наум Васильев вернулся из Астрахани со всякими товарами и с хлебными запасами. Добыл он еще двенадцать бочек с порохом.

Дознался от персидских купцов Наум тайно, что персидский шах Сафат и посол его Мараткан-шах Мемедов будут жаловать казаков и что Сафат наказывал купцам – всех казаков и атаманов хвалить будто за то, что они головы свои не щадят, а землю русскую берегут. «Тем они и Кизилбашскую землю берегут от недруга. И если впредь казаки будут турские города брать и под меч их клонить, то шах всегда будет через персидских купцов давать казакам товары и делиться порохом, свинцом и се­литрой». Персидский шах, по словам купцов, молится богу и обещает «не оставлять в забвении великой казачьей службы на Дону».

Астраханские купцы расспрашивали Васильева, нельзя ли будет им, когда казаки возьмут Азов-город, беспошлинно сноситься с заморскими купцами и торговать хлебом, пенькой и воском, из-за моря везти к себе шелк, парчу и жемчуг. «Мы бы достали морем товар булгарина и грека… Да мало ли обитает народа по берегу и за морем? Богатства прирастили бы, и вам, казаки, жилось бы куда посытнее и повольготней», – соблазняли они донцов.

Наум Васильев, разумеется, не обещал астраханцам заморских богатств. Он взял у них все то, что они сами дали: двести подвод зерна, двенадцать бочек пороху, сукна на зипуны, курпеи[60]на шапки, сафьян цветной на сапоги и тысячу рублей деньгами.

Московский купец, хитрейший Облезов, дал казакам пять тысяч серебром. Купцы, бывшие в Черкасске, собрали тысячу рублей. Они отдали их «на счастье Алексея Михайловича, сына царского…» «Подай вам бог прибавить вотчину его!» – пожелали купцы.

– Дай вам господь на счастье торговать, – отвечал им атаман Васильев, – а нам бы крепить сильнее Дон да землю русскую.

И даже тот, которому Москва не раз повелевала «до­глядывать», что делается в Черкасске, князь и воевода воронежский Савелий Козловский, тайно прислал на Дон три пуда пороху.

…Поехал на Украину Старой. Ему сопутствовали два верных есаула – Карпов и Порошин. Они держали путь к Богдану Хмельниченко. Богдан встретил казаков очень радушно. Он рассказал Старому, что после подписания мирного договора поляков с турками шляхта сильно притесняет запорожцев.

– А мы тут сабли востро точим. Без сабли не взять нам воли у панов… Вас похваляем, казаки. Подмогу дам. Но та подмога будэ не так велика. Порох и тут горыть мигом. Свинец летить, як в прорву. Но пороху вам, хлопцы, дам четыре бочки! Свынця – дви бочки. И то, скажу, от сердца оторвал. А дило ваше требуе.

Алеша Старой поблагодарил Богдана за эту помощь. Когда Старой собрался в путь, Богдан сказал:

– Начнете рушить крепость Азов – пришлю вам подмогу с моря – пять тысяч запорожцев на легких чайках. Нам с турками теперь вина не пить!

Старой вернулся на Дон скоро. Атаманская кибитка Татаринова кочевала тогда между Донцом и Доном. Там были лучшие пастбища для лошадей.

Войско, разбившись на мелкие ватажки, заметало следы… Шли подготовительные работы. По ночам велись подкопы под стены главных каланчей Азова. Казаки прорывали широкий ров, чтоб, миновав каланчи и крепость, беспрепятственно выйти в море. Ночью выносили из-под каменных стен подкопанную землю и высыпали ее в Дон, а днем, охраняемые сторожевыми наездниками, спали, скрываясь в камышах и на болотах.

Бабы из Черкасска подвозили войску на подводах, на легких стругах и на конях еду, вино и брагу. Вместо атамана у баб была деловитая Ульяна Гнатьевна. Куда ни глянет казак – Ульяну заприметит. То на Дону гребет веслом, то на коне верхом скачет к Татаринову за приказаниями, то по затонам баб с сетями наряжает. Все бабы по берегам Дона пекут, стирают, шьют, скотину режут, мясо сушат для войска. На свой хребет и на цепкие руки казачки навалили столько дел, что даже казаки давались диву. И помощниц у Ульяны было немало: тысячи казачек, и все – переверни весь свет, таких не найдешь. Без ропота, без слез несли они тяжелую работу. Иные бабы и плакали, но горючие слезы их были о тех, которые сложили честно головы. Детвора, что постарше, пасла скотину, – им было что пасти: одних коней у донского казачества было в ту пору тридцать тысяч.

Лазутчикам к кибитке атамана хода не было. Их перехватывали сидевшие в засадах казаки, ловили бабы на дорогах, хватали мальчишки в камышах.

Каким-то неведомым путем к Татаринову пробрался под видом казака ученый болгарин Любен Каравелов. Он рассказал Татаринову, что уж много лет турки разоряют болгар, притесняют и унижают. Любен говорил и плакал. За двести лет турецкого владычества чего только не вынесли болгары; их продавали в Крым татарам, везли их в Турцию, на остров Крит и в Македонию.

– Рассеяли болгар по белу свету, яко пепел, – рассказывал Любен. – Все христиане будут сердцем с вами, степные братья!

Каравелов вызвался строить вместе со стенопроломщиками фортецию, ретраншементы, циркумпалации… Он знал, как строятся апроши, шанцы, как готовиться к осаде крепости. Он знал историю народов, живущих на Балканах, и хотел помочь им сбросить гнет турок.

Старой сказал болгарину:

– Ученый ты человек, Любен. Дело тебе у нас найдется. Иди в Черкасск, в мою землянку, и там живи до времени.

Любен пошел в Черкасск.

Пришел затем в кибитку грузин. Казаки заметили на дороге его войлочную шляпу и привели в кибитку в то самое время, когда в ней обедали атаманы. Грузин снял шляпу и поклонился.

– Садись-ка, добрый человек, – сказали атаманы. – Откуда ты идешь? Куда путь держишь?

Грузин молчал и разглядывал убранство атаманской кибитки. А убранство ее составляли: кувшин с водой возле двери, грузинской работы стол-треножник, на котором Нечаеву приходилось писать указы и приговоры, скамья, четыре ковра из Астрахани, четыре шелковых подушки, четыре шандала для свечей, сабли да ружья.

Грузин присматривался ко всему так, словно он отыскивал свое.

– Ты что-то потерял? – улыбаясь, спросил Татаринов.

– Грузию патирял! Панымаешь? – горячо сказал гру­зин, шагнув вперед. – Была у нас великая страна – Грузия!..

Иван Каторжный ответил:

– Как не знать! Ходили мимо Грузии в своих стругах да чайках.

– Ты панымаешь?.. Кахетия, Имеретия, Карталиния… Самцхе-Саатабаго!

– Не понимаю, – промолвил Старой.

– Зачем нэ панымаешь!.. Всю Имеретию и Саатабаго пожрал один шакал!

– Не понимаю! – проговорил и Татаринов.

– Зачем нэ панымаешь?.. Всю Карталинию и Кахетию пожрал другой шакал!

– Объясни получше, – сказал грузину атаман Каторжный. – Растолкуй!

– Зачем нэ панымаешь? Сафат Сафатович – один шакал! Турецкий Амурат – другой шакал! Два хищных шакала все скушали! Грузины храбро бились, их много полегло, но проклятые шакалы нас одолели.

– Ге! Брат грузин! Все поняли! – воскликнули атаманы. – Загадками ты нас попотчевал. Ты так бы и сказал сразу: персидский шах нещадно вас дерет, а турский султан вас пуще обдирает.

Грузин сказал, улыбнувшись:

– Теперь один шакал грызет другого шакала…

– Тебя-то как величают? – спросили атаманы.

– Георгий Цулубидзе.

– Вот что, Егор: казаки донские взялись все за ружья, да маловато пороху у нас, поисхарчились в битвах, – сказал Татаринов.

Грузин тотчас же заявил:

– Пороху, хотя б немного, пришлем из Грузии… – Он достал из-под полы сосуд с грузинским вином. Старое, доброе вино атаманам понравилось, развеселило их головы, разгорячило кровь.

Выпив вина, атаманы запели песню, а грузин, не зная слов, им подпевал:

 

Как плывут-плывут снарядные стружки.

На них копьями знамена, будто лесом поросли,

На стружках сидят гребцы, удалые молодцы, —

Удалые молодцы, все донские казаки!

 

– А доброе у тебя вино, брат грузин! – сказал Татаринов. – Нет ли у тебя еще такого вина в запасе?

– Вино есть! – ласково сказал грузин. – В Кахетии вина много.

– Кахетия далеко, – сказал Каторжный. – Ты бы нам тут достал такого вина.

Грузин полез в широкие штаны и вытащил оттуда синюю бутылку.

– Когда в Азов приеду, – сказал он, – то привезу вам вина столько, что хватит всем не только пить, а умываться. Не я один – еще Гергибжанидзе сказал: все исповедующие Христову веру грузины, смело сражаясь, нанесли большой урон своим врагам, но не одолели их. Султан и шах поделили Грузию между собой. Панымаешь?

– Как не понять! – сказал Старой.

В дверях кибитки крикнул казак, стороживший вход:

– Гей! Атаманы! Мурзы коней пригнали – четыре табуна, две тысячи! Куда коней девать?

Татаринов вышел, распорядился:

– Нечаев раздаст коней по росписи. Всех остальных коней гоните в табуны!

– Гей! Атаманы! – крикнул другой казак. – Вам жалобу прислал московский дворянин, Чириков Степан.

– От Степки Чирикова писано!

– Давайте жалобу сюда!

Нечаев вошел и, почесывая в затылке, хитро поглядывал на атаманов.

– Читай! – приказал ему Татаринов.

– «Всему Донскому войску…»

– Куда ж «Великое» девалось? – прервал его обиженно Татаринов. – Должно быть, памороки забило жа­лобщику. Читай, как величают!

– «Великого» тут не поставлено, – ответил Григорий.

– Читай, как я тебе сказал: «Великое» – дано государем. Проставишь сам.

– «…Всему Великому Донскому войску, – читал дьяк. – Всем атаманам и войсковому атаману Ивану Каторжному. Московский дворянин, холоп государя, царя всех царств: Владимирского, Московского и Новгородского, царства Казанского, Сибирского и Астраханского и всяких других преславных царств, холоп государя, царя и великого князя, всея Руси самодержца, прежних великих благородных и благоверных и богом венчанных российских государей-царей и от царского благородного племени, блаженные памяти царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси и самодержца, холоп благоцветущей отрасли Михаила Федоровича Романова-Юрьева, сына Федора Никитича Романова…»

– Ну, господи! Понесло! Сколько там у тебя еще всяких титулов поставлено? – вскочив, спросил Татаринов. – Небось «холоп земли Донского войска» не проставил? А надо бы. Читай!

– «…Почто ж вы, атаманы, томите мя, яко разбойника, яко пса свирепого, сковав железами и посадив на цепь? Сижу я в Монастырском восемь недель и погибаю у вас голодной смертью. На просо посадили. Гулять мне не дают. Света не вижу божьего… Привез я вам на Дон царского жалованья… две тысячи рублей. А жалованья того вам… не отдал… Привез на Дон в донской посылке: сто пуд зелья[61], пятьдесят пуд селитры, сто пуд свинцу, сорок пуд серы… Ехал я за послом турским. А вы его убили. А вестей царю я никаких не слал. Великий государь в Москве сидит в неведенье. Отпустите меня с Дона-реки и не терзайте меня, яко волки. Иначе опалы царской вам не миновать…»

– Ишь, загрозился! Опалой царской стращает! Пускай сидит! – сдвигая брови, пробормотал Татаринов. – Гулять пустить его никак нельзя: сбежит! Кормить ве­леть: дать рыбы, мяса, лепешек. Деньги царя пока не брать. А царю за все отпишем сразу после дела.

– Постой, постой, – сказал атаман Каторжный. – А я и позабыл, что при московском дворянине была еще наставительная грамота. Надо ее немедля забрать. Мы ж не ведаем, что сказано в той грамоте. Вот дурьи головы! Пошли-ка, Татаринов, за грамотой к Степану Чирикову. Может, та грамота откроет нам главное.

– Да, эко ротозеи! – сказал и Татаринов. – Эй, Левка! На-конь! Езжай к Степану Чирикову и забери у него царскую наставительную грамоту. А ежли еще какая бумага будет при нем – тоже возьми! Дознайся, кто дал ему чернила и бумагу. Не дьяк ли? Ну, гей-гуляй!

Левка Карпов вскочил на коня и помчался галопом в Монастырское.

Сторожевой казак крикнул:

– Гей! Атаманы! Гонец с Москвы от государя великого царя, с царской грамотой! Боярский сын Иван Рязанцев!

– Пускай войдет!

Вошел гонец. Он поклонился атаманам так низко, как в царских хоромах перед царем.

– Ну, славный боярин, за каким делом пожаловал на Дон-реку? – спросили гонца.

– Ехал я наспех из Москвы, – сказал молодой, румяный боярин. – Ехал я и днем, и ночью, нигде не задерживаясь и часу. А ехал я по царскому указу, к вам, на Дон, за турецким послом Фомой Кантакузиным и за московским дворянином Степаном Чириковым. Государь в большой тревоге, что до сих пор на Москву не прибыл Фома Кантакузин с турецкими грамотами от султана.

Атаманы переглянулись.

– Ехал я к вам через Валуйки, а турецкому послу надобно ехать живо на Воронеж. Государь спрашивает, какая задержка учинилась им и по какой причине? По­чему нет от них вестей? Государь требует немедля отпустить Фому на Москву… А еще государь велит вам отписать ему, что делается у вас на Дону, в Донском войске.

Первым поднялся Татаринов.

– Отпишем. Дьяками мы не бедные, и бумага у нас есть. Тебя же, боярский сын, побережем мы накрепко до тех отписок. Тебя пока свезут к Степану Чирикову – там посиди да отдохни с дороги.

Два казака вошли, связали руки боярскому сыну и повезли в Черкасск.

Следующий гонец был из Азова – от Калаш-паши.

– Новый лазутчик, – сказал Старой. – Позови, да поживее! День пропал.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-07-11 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: