Я остановил экипаж на заднем дворе трактира «Перекрещенные ключи» – окна его были темны – и стал ждать. Я надеялся, что здесь, во мраке, в стороне от дороги, меня не настигнут. Ждать пришлось недолго. Минут через пять‑десять вдали раздался топот копыт, гулко разносившийся в ночном воздухе. Он делался всё громче. Погоня приближалась.
И вот по пустым улицам галопом пронеслись мои недруги. Стук копыт выбивал эхо из мостовой, но недвижные, безглазые здания никак не ответили на внезапную смуту. Всадники исчезли так же быстро, как и появились, и деревня вновь погрузилась в благословенную тишину. Похоже, уловка сработала, однако я понимал: этот небольшой успех ещё не повод терять бдительность. Нужно убедиться, что нас с пособниками дьявола разделяют многие мили, а уж там делать следующий шаг. Нервы мои были на пределе, терпение – на исходе, но я прождал ещё полчаса и только потом двинулся дальше.
Скоро небо начало светлеть, на востоке появились первые красноватые сполохи. Тёмные силуэты деревьев и изгородей обретали цвет, прорисовывались чётче. Я не знал, что на уме у моих преследователей, но прекрасно понимал, что, добравшись до городских окраин, где дорога начинала ветвиться, они либо прекратят погоню, либо разобьются на группы. И в том и в другом случае шансы на благополучный исход возрастали. Я понял, что, возможно, мы и вовсе разминёмся. Даже позволил себе улыбнуться – впервые за эти долгие часы.
Мои надежды оправдались. Больше я в то утро не видел подручных баронессы. По счастью, остаток пути прошёл без происшествий и, честно говоря, практически не отразился в моей памяти. После всех ужасов и трудов минувшей ночи я был измучен и нравственно, и физически, поэтому ехал по улицам пробуждающегося города как автомат, с притуплёнными, заторможенными чувствами. Разнокалиберные, разномастные здания проплывали мимо будто в тумане, глаза отказывались фокусироваться.
Я понимал: преследователи ждут, что я вернусь на Бейкер‑стрит, понимал и то, что сейчас во всем Лондоне для меня и моего одурманенного спутника нет адреса опаснее. Вернуться в дом 221‑b – значит немедленно попасть в ловушку. У меня оставалась только одна альтернатива.
Открыв мне дверь, Элис Меллор так и ахнула, глаза её расширились от ужаса. От усталости я не сразу сообразил, что перед ней предстал не почтенный Джон Уотсон, давний её приятель, а перепачканный, оборванный и вконец опустившийся матрос, заросший дневной щетиной. По счастью, через несколько секунд она узнала меня в этом странном обличии, хотя с лица её не сошло изумлённое выражение, которое, как мне показалось, подсветила ласковая улыбка. А потом из неё водопадом полились вопросы.
– После, – ответил я резче, чем хотелось, и обернулся на стоявший снаружи экипаж. – Я приехал не один.
С помощью Элис я перенёс бесчувственного Шерлока Холмса с заднего сиденья экипажа в опрятную, уютную гостиную и уложил в большое откидное кресло‑лонгшез. С помощью чашки крепкого чая попытался прочистить голову, чтобы связно рассказать о наших приключениях. Элис села напротив, и я начал рассказ. Он захватил её полностью, и по мере развития сюжета на лице её отражалось всё большее изумление. Когда я закончил, она несколько секунд помолчала, потом поднялась, подошла к окну и выглянула на улицу.
– Как всё это странно, Джон, – проговорила она наконец. Я понял, что напугал и смутил её своим рассказом. – Если уж они сумели одолеть мистера Холмса… – Она покачала головой. – Что бы это могло значить?
– Не знаю. Какой‑то дьявольский замысел. Некоторые его фрагменты мне ясны, но общая картина не складывается. Только Шерлок Холмс и может поведать нам истину.
– Холмс? – переспросила Элис, поворачиваясь к моему другу, лежавшему без движения. – Да что он нам сейчас поведает? В нём жизнь едва теплится. Да, ты сказал, что эти люди промыли ему мозги. И он перешёл на их сторону…
– Вот только не добровольно. В этом я убеждён. Лишь нечто совершенно противоестественное может заставить Холмса так поступить.
– Противоестественное? Но что?
Я встал на колени рядом со своим другом и оттянул ему веки – на меня, а точнее, мимо меня глянули затуманенные, неподвижные серые глаза.
– Кажется, я знаю, в чём дело, и даже знаю, кто может нам помочь.
– Ты бы пояснил, что имеешь в виду, Джон.
Через два часа я двигался в сторону театра «Вудгрин эмпориум» в южной части Лондона. Я успел принять ванну и побриться, а Элис одолжила мне один из костюмов мужа – сидел он не идеально, и всё же выглядел я в нём презентабельнее, чем в матросской одежде, в которой явился к ней в Куртфилд‑Гарденс. Поначалу мне не хотелось оставлять Элис с Холмсом наедине. А если он придёт в себя и надумает сбежать? Это будет настоящей катастрофой. Однако Элис заверила меня, что справится.
– У меня есть пузырёк с хлороформом, – сказала она. – Замечу, что мистер Холмс приходит в себя, – приложу ему смоченный тампон к лицу.
До Вудгрин я добрался подземкой. Рассудил, что, если за мной надумают следить, в людном месте делать это будет сложнее. При этом мне всё‑таки представлялось, что противникам нашим вряд ли известно моё местонахождение, однако в свете того, что случилось за последние сутки, я относился с подозрением даже к собственной тени.
Театр «Эмпориум» находился совсем рядом с Вудгрин и выстроен был в стиле, обычном для провинциальных увеселительных заведений: экстравагантный фасад с тонкими палладианскими колоннами, увешанный афишами с рекламой номеров, которые дают на этой неделе. Мне показалась странной сама мысль, что всего несколько дней назад – в вечер встречи со Стэмфордом – мы с Шерлоком Холмсом сидели здесь в партере и наслаждались спектаклем, понятия не имея о том, какая страшная тень скоро омрачит наши жизни.
Я прошёл вдоль стены к артистическому входу. Шагнул внутрь, и путь мне тут же преградил серолицый, тощий как шест тип. Он пулей выскочил из крошечной будки слева от двери. Спутанные волосы торчали во все стороны, а водянистые голубые глазки сверкали от возмущения.
– Эй, приятель, чего надо?
– Мне нужно повидать Великого Сальвини.
– Да что вы говорите? А договорённость имеется?
– Собственно, нет…
– Тогда прошу прощения. Мистер Сальвини без договорённости не принимает. Он сейчас отдыхает в гримёрке. Днём у него спектакль, и он просил его не беспокоить. Вы небось газетчик?
– Нет.
– Ну, ежели вы наладились за автографом…
– Я из полиции, дело крайней важности, – рявкнул я, отпихивая напыщенного болвана и направляясь в тускло освещённый коридор, там, по моим понятиям, должны были находиться гримёрные.
К моему удивлению, страж за мной не последовал. Вместо этого он просипел гнусаво:
– Из полиции, да? Ну, сейчас разберёмся!
В дальнем конце коридора находилась зелёная дверь с надписью «Великий Сальвини», выведенной белым мелом. Я постучал.
– Кто там? – глухо спросили изнутри.
Я открыл дверь и вошёл.
Комнатка была тесной и неприбранной. Там стояли большое зеркало, туалетный стол, гардероб, вешалка для одежды, на которой болталось несколько крикливых нарядов, узкая кровать. Почти всё оставшееся пространство занимала корзина с реквизитом. Хозяин возлежал на кровати. Глаза его были прикрыты чёрной маской – при моём появлении он её сорвал.
– Как это понимать? Вы кто такой, сэр? – вскричал он. – Как вы смеете прерывать мои размышления?
– Я пришёл просить о великодушии, сэр. Меня зовут доктор Джон Уотсон, я друг Шерлока Холмса…
Продолжать мне не пришлось. При упоминании имени Холмса глаза Сальвини распахнулись от любопытства.
– Шерлок Холмс, сыщик. А вы… вы его биограф.
Я кивнул.
– Страшно интересно. С удовольствием познакомлюсь со столь необычайным человеком. Какой изумительный материал!
Он ухмыльнулся, отодвинул стул от туалетного столика и жестом предложил мне сесть. Был он гибок и подвижен, ростом куда меньше, чем казалось при взгляде из зала, с кукольными, женственными чертами лица и неестественно блестящими тёмными глазами. Опустившись обратно на кровать, он устроился на краешке и вытаращился на меня с нескрываемым любопытством.
– О великодушии?
– Как мне кажется, мой друг подвергся глубокому гипнотическому воздействию, изменившему его личность.
– Вот как? – Сальвини покачал головой. – Вряд ли. Такой человек, как Шерлок Холмс, сыщик, мыслитель, обладатель острейшего ума и сильной воли, легко одолеет попытки изменить его личность. Даже самый сильный гипнотизёр не в состоянии внушить пациенту то, что противоречит его внутреннему этическому и нравственному кодексу.
– Как мне представляется, перед сеансом гипноза ему дали наркотик.
– Наркотик! – Человечек залился краской от ярости. – Это же шарлатанство! Ни один уважающий себя гипнотизёр не станет пользоваться наркотиками. Гипноз – это искусство, основанное на силе разума и внушении. Это поединок двух умов. Пользоваться наркотиками – это подлость, это против всяких правил!
Пока он изливал свои чувства, лицо его делалось всё багровее.
– Человек, загипнотизировавший Холмса, лишён нравственных устоев и способен на всё для достижения своих целей.
– Это преступник?
– Хуже того. Я не могу сейчас вдаваться в подробности, и вам придётся поверить мне на слово. Положение слишком щекотливое, а время не терпит…
Сальвини замахал руками.
– Дорогой сэр, я вовсе не собираюсь вас компрометировать. И уж всяко не хочу ничего из вас вытягивать, однако, чтобы вернуть вашего друга к нормальному состоянию, мне потребуются некоторые сведения. А вы ведь именно этого от меня хотите, да?
– Так вы можете нам помочь? – спросил я, чувствуя прилив доброго расположения к человечку с удивительными глазами.
– Ну конечно. Для меня особая честь – помочь одному из величайших наших современников. – Сальвини посмотрел на серебряные часы, которые вытащил из жилетного кармана. – У меня сегодня дневной спектакль. Однако выступаю я во втором отделении. А это значит, что на ближайшие четыре часа я в вашем распоряжении.
– Тогда поехали, – сказал я, вскакивая и направляясь к дверям. – Я отвезу вас к Шерлоку Холмсу, а по дороге сообщу все необходимые сведения – которые, правда, весьма скудны.
Когда мы выходили из театра, страж высунулся из своей будки.
– Приветствую, мистер Сальвини! – воскликнул он фамильярно, потом заметил меня и добавил: – Так он и правда из полиции?
Сальвини бросил на стража испепеляющий взгляд:
– Он из куда более высоких кругов.
По дороге я изложил Сальвини подправленную, сокращённую версию событий, которые заставили меня искать его помощи. Из моего рассказа вытекало, что по ходу одного важного расследования Холмс был похищен своими противниками и подвергся внушению, в результате чего добровольно перешёл на их сторону. И вот вместо высоконравственного, законопослушного человека перед нами оказался преступник. Я почти уверен, что эта жуткая трансформация – результат гипнотического воздействия и умелого использования наркотиков. С тонкого лица Сальвини не сходило выражение напряжённого внимания. Когда я закончил, он задумчиво кивнул и с тихим вздохом откинулся на спинку сиденья.
– Поглядим.
Ограничившись одним этим словом, он молчал до самого конца нашей поездки.
Оказалось, что в Куртфилд‑Гарденс ничего практически не изменилась. Я представил Сальвини и Элис друг другу, после чего она проводила его в гостиную, где Холмс так и лежал в кресле. Он слегка изменил позу, но был по‑прежнему погружён в глубокий сон.
Сальвини встал с ним рядом на колени, пощупал пульс.
– Замедленный, – проговорил он чуть слышно, явно обращаясь не к нам, а к самому себе. Потом он с невероятной нежностью провёл пальцами по лбу моего друга. – Погружение очень глубокое, друг Уотсон. Непросто будет вернуть его обратно.
– Но вы ведь сможете? Сможете, да? – В голосе моём явственно прозвучало отчаяние, вызвавшее у Сальвини улыбку.
– Постараюсь, – ответил он деловито. – Мне понадобится тазик с холодной водой, губка и нюхательные соли.
Элис тут же бросилась за всем этим. Сальвини же тем временем сбросил сюртук и принялся расхаживать по комнате, опустив голову на грудь и нахмурившись.
Когда Элис принесла воду и соли, он приступил к делу. Прежде всего он обтёр лицо Холмса ледяной водой. Друг мой пошевелился, лицевые мускулы дрогнули, однако глаза даже не приоткрылись. Сальвини минут пять омывал ему лицо холодной водой, и при каждом новом движении губки Холмс реагировал всё отчётливее. Потом Сальвини сунул ему под нос нюхательную соль. Результат был впечатляющий. Холмс закашлялся – тело его сотрясалось, руки дёргались. И тогда Сальвини встряхнул его и во весь голос выкрикнул его имя:
– Шерлок Холмс!
Веки Холмса дрогнули и почти открылись, а потом он вновь безвольно опустился на подушки. Сальвини повторил ту же процедуру три‑четыре раза. И каждый раз друг мой всё явственнее всплывал на поверхность. И вот, когда Холмс в очередной раз зашёлся кашлем, Сальвини выплеснул воду прямо ему в лицо. После чего несколько раз со всей силы ударил его по щекам.
Возмущённо вскрикнув, Холмс резко вдохнул, тело его напряглось. А потом он открыл глаза.
Глава двенадцатая
УГРОЗА
Шерлок Холмс резко сел и с явной тревогой принялся оглядываться в незнакомом месте. Двигался он как марионетка в руках у неумелого кукловода: руки и ноги неловко, нелепо дёргались, будто их ему только что прикрепили заново. Он явно ничего не понимал. Беспомощно сморщившись, он повернулся ко мне и посмотрел на меня пустым взглядом, не узнавая. Было ясно: он не просто не сознаёт, где находится, но плохо понимает, кто он такой. Сальвини мягко опустил руки Холмсу на плечи и снова заставил его лечь.
– Шерлок Холмс, Шерлок Холмс, Шерлок Холмс, – выпевал Сальвини, глядя в непонимающие глаза сыщика. – Пора возвращаться, Шерлок Холмс, пора возвращаться из тьмы к свету. Доверьтесь мне, и вы вновь станете самим собой. Посмотрите мне в глаза, вслушайтесь в мой голос. Не двигайтесь. Не сопротивляйтесь. Расслабьтесь, Шерлок Холмс. Вы понимаете меня?
Холмс неуверенно кивнул.
– Сейчас вы закроете глаза и немного поспите. Пока вы спите, к вам вернётся сознание того, кто вы такой. Шерлок Холмс, сыщик. Шерлок Холмс с Бейкер‑стрит. Шерлок Холмс, друг доктора Уотсона. Шерлок Холмс, враг злодеев и преступников. А теперь спать. Спать.
Холмс послушно и незамедлительно закрыл глаза.
Сальвини поднялся.
– Пусть передохнет полчаса, а потом я попытаюсь распутать его мысли.
– Но он и так уже проспал восемь с лишним часов, – запротестовал я.
Гипнотизёр высокомерно улыбнулся.
– Разумеется. Вот только, доктор Уотсон, то был злокозненный сон. Он спал, оставаясь под воздействием наркотиков и внушения, сделанного нашим врагом. Сознание его должно пройти через чистилище, прежде чем я заставлю его вернуться обратно. Во сне он должен освободиться от внушения, исказившего образ его мыслей и действий. Нам предстоит поединок, и я неминуемо проиграю, если не дам Холмсу возможности отбросить всё, что ему внушили.
– Простите, – покаялся я. – Я вовсе не собирался ставить под вопрос вашу компетентность. Просто мне так не терпится, чтобы мой друг снова стал собой.
– Я понимаю. Знаете, доктор, мне кажется, что вам и самому не вредно было бы поспать. Вы совершенно измотаны.
– Да, верно. Я со всеми этими тревогами об этом забыл, – сознался я, и на меня вдруг навалилась непомерная усталость.
– Мистер Сальвини прав, Джон, – вмешалась Элис, подходя и опуская руку мне на рукав. – Ты сейчас просто упадёшь от усталости. Пойдём, я уложу тебя в гостевой спальне. Тебе надо отдохнуть, а то какая от тебя помощь мистеру Холмсу.
Она повела меня прочь, послушного, как ягнёнок. Сил сопротивляться не осталось. Через пять минут я уже лежал на мягкой перине, и мир потихоньку уплывал прочь.
– Идёмте, старина, дичь на крыле.
Это сновидение было порождено глубоким сном, и в нём мне привиделись огромные крысы, а с ними – баронесса, Стэмфорд и Шерлок Холмс. И вот он стоял рядом, нагнувшись над моей постелью, и лицо его расплывалось, дробилось, будто подёрнутое водной рябью. Оно казалось бледнее и измождённее обычного, однако взгляд обрёл прежнюю остроту и пристальность. Там, в моём сне, он потряс меня за плечо, пытаясь разбудить:
– Уотсон, не время отдыхать. За работу.
– Холмс, – пробормотал я, не просыпаясь.
– Да, я здесь, – проговорил он и встряхнул меня ещё сильнее.
Дёрнувшись, я рывком вернулся к реальности. Инстинктивно сел, и челюсть моя упала: и наяву передо мной стоял Шерлок Холмс, стоял и улыбался.
– Холмс! – хрипло пробормотал я, протирая глаза, дабы убедиться, что не сплю. – Силы небесные! Это правда вы?
– Тот же прежний, разве чуть‑чуть потрёпанный. – Он слабо кивнул.
– И вы… вы в порядке?
– Не стану лгать, будто никогда не чувствовал себя лучше, однако дела идут на лад – благодаря вам и этому джентльмену. – Он указал на смутный силуэт в дверном проёме.
Сальвини сделал шаг вперёд и поклонился.
– Ваш друг вернулся к вам, доктор Уотсон, – произнёс он с улыбкой. – Мысли его ещё некоторое время будут слегка путаться, однако уверяю вас, тот, кто сейчас стоит перед вами, и есть ваш старый друг – как внешне, так и внутренне.
Я изумлённо покачал головой.
– Вы совершили чудо! – воскликнул я.
– Я прибег к своему искусству, – торжественно проговорил Сальвини. – Что же, я бы с удовольствием остался и продолжил нашу беседу, однако я опаздываю на представление и вынужден откланяться. Если вам ещё когда понадобятся мои услуги, прошу либо в театр, либо ко мне в отель.
Он вручил Холмсу свою карточку.
– Спасибо.
– И ещё, – добавил человечек, делая шаг к двери, – хочу вас попросить: когда вы завершите это расследование, приходите в театр посмотреть моё выступление, а потом мы все вместе поужинаем.
– Уж такую‑то малость мы для вас точно сделаем, синьор Сальвини, – сказал Холмс. – Мы с Уотсоном с радостью выполним вашу просьбу.
Как приятно было вновь услышать его знакомый, полный внутренней уверенности голос. Да, Сальвини воистину сотворил чудо.
Все мы обменялись рукопожатием, и я ещё раз горячо поблагодарил Сальвини за помощь. После чего гипнотизёр отбыл обратно в Вудгрин, на спектакль в театре «Эмпориум».
Мы вместе с Элис вернулись в гостиную; я дотронулся до руки Холмса.
– Нам многое нужно обсудить, вы многое должны мне рассказать, – проговорил я настойчиво.
Холмс кивнул.
– Приключение было исключительное. В наших анналах нет ничего подобного.
– Если верить вашим словам, всё закончено, – сказала Элис, и на лице её отразилась тревога.
Холмс безрадостно улыбнулся.
– Вовсе ничего не закончено, и действовать нужно без промедления. Когда вы заступаете на дежурство в Барте?
Элис, похоже, озадачил этот вопрос.
– Сегодня вечером. А что?
– Карсуэл. Вы должны, как и обычно, выйти на работу. Самое главное, чтобы вы не вызвали у него никаких подозрений. Если он догадается, что вы как‑то связаны с нами, жизни вашей будет грош цена.
– В таком случае, – вмешался я, – Элис нельзя возвращаться в лечебницу, это смертельно опасно.
Холмс покачал головой.
– У Карсуэла нет никаких оснований предполагать, что миссис Каллахан как‑то связана с его противниками, а в данный момент, поскольку меня вырвали из его когтей, у него и у его шайки и так хватает забот. Так что Карсуэла мы надёжно отвлекли.
– Мне кажется, мистер Холмс прав, – вставила Элис.
– Мне понятна ваша логика, при этом мне не по себе от одной мысли, что ты окажешься рядом с Карсуэлом.
– Он лишь мелкая шестерёнка в механизме, созданном баронессой. Если миссис Каллахан будет вести себя естественно, бояться ей нечего.
– Баронесса! А я про неё и забыла! – воскликнула Элис, нахмурившись. – Ты ведь рассказал мне всё в самых общих чертах, Джон. Я так и не поняла, кто она такая и что ею движет.
Я грустно покачал головой.
– В самых общих чертах я рассказывал оттого, что и сам плохо понимаю, что к чему. У Холмса в руках больше фрагментов головоломки.
Мой друг кивнул.
– Верно, но даже я не могу пока составить общую картину. Одно ясно: если наши противники узнают, что я пришёл в себя, всем нам грозит смертельная опасность.
– Охотно вам верю. – Я содрогнулся, вспомнив прекрасную и смертоносную баронессу Дюбейк.
Элис обречённо вздохнула.
– Ради всего святого, да объясните же мне, наконец, что происходит! Хочется мне того или нет, но я, похоже, впуталась в это ваше расследование, а стало быть, тоже подвергаюсь опасности.
– Ты совершенно права, вот только Холмс сможет объяснить лучше, чем я.
– Попробую, как смогу, – ответил Холмс с усталым вздохом. – Только сначала не дадите ли мне стакан воды? – Он провёл худой рукой по виску и на миг прикрыл глаза. Было видно, что он всё ещё очень слаб и не оправился от последствий тяжёлого гипноза.
Элис ласково кивнула.
– Мне кажется, вам обоим, джентльмены, не повредит чашка горячего чая и что‑нибудь более основательное к ней. У вас уже вон сколько времени и крошки во рту не было. Так ведь?
Мы подтвердили её догадку.
– Тогда садитесь, – распорядилась она тоном строгой сиделки. – Пойду поищу в кладовке еды: хлеба, сыра, холодной говядины и пикулей.
И вот минут пятнадцать спустя мы с Холмсом наслаждались первой за очень долгое время трапезой. После всех испытаний и тревог нам она показалась пиршеством, хотя еда и была незатейливой. Подцепив на вилку последний ломтик сыра и закинув его в рот, я вновь ощутил себя прежним человеком. Судя по выражению лица Холмса и по тому, что на его запавших щеках появился бледный румянец, было видно, что и на него пища оказала целительное действие.
– Итак, мистер Холмс, я доставила вам хлеб насущный. Не доставите ли вы мне объяснение?
Мой друг провёл по губам салфеткой и улыбнулся.
– Постараюсь, однако это может оказаться непросто.
В моём распоряжении далеко не все подробности, и некоторые фрагменты общей картины по‑прежнему в тумане, однако я постараюсь изложить то, что знаю, как можно последовательнее.
Он глотнул ещё чаю. закурил трубку и откинулся на спинку стула.
– Это заговор с целью оказать давление на британское правительство – проговорил он просто неспокойно.
Слова были не слишком выразительны, но стоявший за ними смысл поразил меня в самое сердце, подобно ледяному клинку кинжала. Я лишился дара речи Элис испуганно вскрикнула и чуть не выронила чашку и блюдце.
– Вдохновителем этого плана является баронесса Эммуска Дюбейк. Она вынашивала его много лет. Она невероятно умна. Изучала медицину на самом высшем уровне, а ещё, идя по стопам Менделя исследовала передачу наследственных признаков у животных. А кроме того, эта сильная, волевая женщина обладает недюжинными способностями к внушению. Уотсон уже знает, что это она меня загипнотизировала. Могла бы убить, что было несложно, но вместо этого подчинила себе мой мозг, дабы использовать в своих целях. Она полагала, что если я окажусь на стороне врага, препон для воплощения их замыслов не останется Баронесса и так уже богата а эта затея должна была приумножить её состояние. Кроме того, она крайне властолюбива. Ей необходимо подчинять, повелевать. Вы ведь видели, как ей нравится манипулировать людьми, Уотсон.
– Но что это за план? – воскликнула Элис. – Как, Господи прости, эта женщина может оказывать давление на британское правительство? Это звучит совершенно немыслимо!
Холмс отреагировал на её горячую речь слабой улыбкой.
– То, что это совершенно немыслимо, способно лишь раззадорить баронессу. Она долго жила на острове Суматра, где водятся самые крупные и самые свирепые крысы на Земле. Поставив ряд экспериментов, она вывела новую породу, эту гигантскую крысу размером с собаку. Вывела самку, которая может после инъекции производить себе подобных. Ей не нужен самец. План баронессы состоит в том, чтобы выпустить этих тварей на Лондон, если британское правительство не выполнит её условий.
– Господь всемогущий! – не удержался я.
– И это ещё не предел её жестокости. Согласно её плану, крысы должны быть переносчиками бубонной чумы. Если выпустить в Лондон стаю таких крыс, через несколько недель в городе и его окрестностях вспыхнет эпидемия. Она станет повторением Великой чумы тысяча шестьсот шестьдесят пятого года. – Холмс умолк, а потом добавил негромко: – И мне кажется, что этого ей хочется даже больше, чем денег.
– Тогда правительство просто обязано заплатить ей, сколько попросит! – воскликнула, побледнев, Элис.
– Если до этого дойдёт, оно так и поступит. Как мне представляется, пока баронесса ещё не вступала в переговоры с правительством. План находится – вернее, находился – на самой ранней стадии. Подозреваю, что после нашего побега они будут действовать стремительнее. Заражённый труп сбросили в Темзу, дабы привлечь внимание властей к потенциальной опасности, – вскорости должно появиться и второе тело.
Мне вспомнился жуткий труп, который мы с Холмсом осматривали в морге Скотленд‑Ярда; видение было столь ярким и отталкивающим, что я не смог не поморщиться.
– Итак, баронесса собирается нагнать страху и паники, потом поставить власти в известность о серьёзности своих намерений, а после этого выдвинуть требования.
– Трудно в это поверить. Просто какая‑то страшная сказка, а эта ваша баронесса – злая ведьма, – проговорила Элис.
– Именно так, – подтвердил Холмс. – Как я уже сказал, наш побег несколько спутал им карты. Теперь они должны будут переместить куда‑нибудь крысиную матку с причала Христофора и убраться из Кресент‑лодж. А значит, мы выгадали бесценное время.
– И каков будет наш первый шаг? – спросил я настойчиво.
Этот вопрос, похоже, озадачил моего друга. Он нахмурился и покачал головой, будто приводя мысли в порядок. Сердце у меня упало. Судя по всему, Холмс ещё не до конца оправился от пережитого, ум его не обрёл былой остроты. Сальвини же сказал: «Мысли его ещё некоторое время будут слегка путаться». Долго ли, гадал я. А потом в голову мне пришла ужасная мысль, что, может быть, это непоправимо, что Холмс навеки лишился своего бесценного дара. Я скрипнул зубами и отбросил эту мысль. Не хотелось даже и думать об этом. Я знал, что если кто и может спасти нас от страшной опасности, кинувшей чёрную тень на наши жизни, так только Шерлок Холмс. Если интеллект его искалечен, мы обречены.
Я повторил вопрос ещё настойчивее:
– И каков будет наш первый шаг?
Холмс сжал губы и сузил глаза:
– А мне казалось, это самоочевидно.
Глава тринадцатая
ВОЕННЫЙ СОВЕТ
Шерлок Холмс когда‑то назвал клуб «Диоген» самым чудным в Лондоне. В этом заведении с удобством проводили время самые необщительные и «антиклубные» жители нашей столицы. Членам клуба строжайшим образом воспрещалось обращать друг на друга какое‑либо внимание. Для внешнего мира то было отделанное дубовыми панелями пристанище для состоятельных городских отшельников, которые искали в его тихих стенах спасения от суеты. Это, по большому счёту, было правдой. Одним из завсегдатаев клуба был брат моего друга Майкрофт Холмс, который занимал столь видное положение в правительственных кругах, что, полагаю, в критических обстоятельствах суждения его значили даже больше, чем мнение премьер‑министра. Майкрофт обладал феноменальным интеллектом, и, оглядываясь на прошедшие годы, я готов признать, что в конце девятнадцатого столетия Британская империя не достигла бы столь удивительных высот, лишись она его влияния и руководства. А значит, клуб «Диоген» был местом куда более важным и значительным, чем обычное пристанище коротающих досуг вне дома джентльменов. В некотором смысле он являлся придатком кабинета министров.
В это необычайное заведение мы и отправились, покинув Куртфилд‑Гарденс. Осенний день уже угасал, на Лондон опускались сумерки. Зажглись газовые рожки, жители огромного города спешили по своим делам, даже и не подозревая о том, какая страшная тень нависла над их существованием.
Холмс проигнорировал два первых встретившихся нам кэба и остановил только третий.
– На самом деле я полагаю, что наши противники понятия не имеют, где мы находимся, – пробормотал он, залезая в экипаж, – но лучше уж перестраховаться. Это мой давний принцип, Уотсон: никогда не следует недооценивать соперника. При таком отношении к делу вас если и ждут сюрпризы, то исключительно приятные.
Эти слова он произнёс своим привычным, внушительным и твёрдым тоном, и всё же у меня не было твёрдой уверенности, что друг мой полностью оправился. Его недомолвки, его колебания сильно меня тревожили.
Тем не менее во время поездки в кэбе он вёл себя вполне спокойно и вновь заговорил о странной истории, в которую нас всех затянуло:
– Во время своего плена я собрал довольно много отрывочных сведений, Уотсон, – какие‑то напрямую, какие‑то косвенно. Так, например, я выяснил, как Стэмфорда залучили в прислужники баронессы. Он, увы, пил и пристрастился к азартным играм. Врачебная деятельность не оправдала его надежд, от расстройства он приналёг на спиртное и играл в карты на большие деньги, в результате запутался в долгах. Выручил его Карсуэл. Он предложил Стэмфорду финансовую помощь – в обмен на всевозможные услуги.