Вот письмо на родину, продиктованное мне мальчиком нашей экспедиции
Курдюковым. Оно не заслуживает забвения. Я переписал его, не приукрашивая,
и передаю дословно, в согласии с истиной.
"Любезная мама Евдокия Федоровна. В первых строках сего письма спешу
вас уведомить, что, благодаря господа, я есть жив и здоров, чего желаю от
вас слыхать то же самое. А также нижающе вам кланяюсь от бела лица до
сырой земли..."
(Следует перечисление родственников, крестных, кумовьев. Опустим это.
Перейдем ко второму абзацу.)
"Любезная мама Евдокия Федоровна Курдюкова. Спешу вам написать, что я
нахожусь в красной Конной армии товарища Буденного, а также тут находится
ваш кум Никон Васильич, который есть в настоящее время красный герой. Они
взяли меня к себе, в экспедицию Политотдела, где мы развозим на позиции
литературу и газеты - Московские Известия ЦИК, Московская Правда и родную
беспощадную газету Красный кавалерист, которую всякий боец на передовой
позиции желает прочитать, и опосля этого он с геройским духом рубает
подлую шляхту, и я живу при Никон Васильиче очень великолепно.
Любезная мама Евдокия Федоровна. Пришлите чего можете от вашей
силы-возможности. Просю вас заколоть рябого кабанчика и сделать мне
посылку в Политотдел товарища Буденного, получить Василию Курдюкову.
Каждые сутки я ложусь отдыхать не евши и безо всякой одежды, так что дюже
холодно. Напишите мне письмо за моего Степу, живой он или нет, просю вас
досматривайте до него и напишите мне за него - засекается он еще или
перестал, а также насчет чесотки в передних ногах, подковали его или нет?
Просю вас, любезная мама Евдокия Федоровна, обмывайте ему беспременно
передние ноги с мылом, которое я оставил за образами, а если папаша мыло
истребили, так купите в Краснодаре, и бог вас не оставит. Могу вам описать
также, что здеся страна совсем бедная, мужики со своими конями хоронятся
от наших красных орлов по лесам, пшеницы, видать, мало и она ужасно
мелкая, мы с нее смеемся. Хозяева сеют рожь и то же самое овес. На палках
здесь растет хмель, так что выходит очень аккуратно; из него гонют
самогон.
Во-вторых строках сего письма спешу вам описать за папашу, что они
порубали брата Федора Тимофеича Курдюкова тому назад с год времени. Наша
красная бригада товарища Павличенки наступала на город Ростов, когда в
наших рядах произошла измена. А папаша были в тое время у Деникина за
командира роты. Которые люди их видали, - то говорили, что они носили на
себе медали, как при старом режиме. И по случаю той измены, всех нас
побрали в плен и брат Федор Тимофеич попались папаше на глаза. И папаша
начали Федю резать, говоря - шкура, красная собака, сукин сын и разно, и
резали до темноты, пока брат Федор Тимофеич не кончился. Я написал тогда
до вас письмо, как ваш Федя лежит без креста. Но папаша пымали меня с
письмом и говорили: вы - материны дети, вы - ейный корень, потаскухин, я
вашу матку брюхатил и буду брюхатить, моя жизнь погибшая, изведу я за
правду свое семя, и еще разно. Я принимал от них страдания как спаситель
Иисус Христос. Только вскорости я от папаши убег и прибился до своей части
товарища Павличенки. И наша бригада получила приказание идти в город
Воронеж пополняться, и мы получили там пополнение, а также коней, сумки,
наганы, и все, что до нас принадлежало. За Воронеж могу вам описать,
любезная мама Евдокия Федоровна, что это городок очень великолепный, будет
поболе Краснодара, люди в ем очень красивые, речка способная до купанья.
Давали нам хлеба по два фунта в день, мяса полфунта и сахару подходяще,
так что вставши пили сладкий чай, то же самое вечеряли и про голод забыли,
а в обед я ходил к брату Семен Тимофеичу за блинами или гусятиной и апосля
этого лягал отдыхать. В тое время Семен Тимофеича, за его отчаянность весь
полк желал иметь за командира и от товарища Буденного вышло такое
приказание, и он получил двух коней, справную одежу, телегу для барахла
отдельно и орден Красного Знамени, а я при ем считался братом. Таперича
какой сосед вас начнет забижать - то Семен Тимофеич может его вполне
зарезать. Потом мы начали гнать генерала Деникина, порезали их тыщи и
загнали в Черное море, но только папаши нигде не было видать, и Семен
Тимофеич их разыскивали по всех позициях, потому что они очень скучали за
братом Федей. Но только, любезная мама, как вы знаете за папашу и за его
упорный характер, так он что сделал - нахально покрасил себе бороду с
рыжей на вороную и находился в городе Майкопе, в вольной одеже, так что
никто из жителей не знали, что он есть самый что ни на есть стражник при
старом режиме. Но только правда - она себе окажет, кум ваш Никон Васильич
случаем увидал его в хате у жителя и написал до Семен Тимофеича письмо. Мы
посидали на коней и пробегли двести верст - я, брат Сенька и желающие
ребята из станицы.
И что же мы увидали в городе Майкопе? Мы увидали, что тыл никак не
сочувствует фронту и в ем повсюду измена и полно жидов, как при старом
режиме. И Семен Тимофеич в городе Майкопе с жидами здорово спорился,
которые не выпущали от себя папашу и засадили его в тюрьму под замок,
говоря - пришел приказ не рубать пленных, мы сами его будем судить, не
серчайте, он свое получит. Но только Семен Тимофеич свое взял и доказал,
что он есть командир полка и имеет от товарища Буденного все ордена
Красного Знамени, и грозился всех порубать, которые спорятся за папашину
личность и не выдают ее, а также грозились ребята со станицы. Но только
Семен Тимофеич папашу получили, и они стали папашу плетить и выстроили во
дворе всех бойцов, как принадлежит к военному порядку. И тогда Сенька
плеснул папаше Тимофей Родионычу воды на бороду, и с бороды потекла
краска. И Сенька спросил Тимофей Родионыча:
- Хорошо вам, папаша, в моих руках?
- Нет, - сказал папаша, - худо мне.
Тогда Сенька спросил:
- А Феде, когда вы его резали, хорошо было в ваших руках?
- Нет, - сказал папаша, - худо было Феде.
Тогда Сенька спросил:
- А думали вы, папаша, что и вам худо будет?
- Нет, - сказал папаша, - не думал я, что мне худо будет.
Тогда Сенька поворотился к народу и сказал:
- А я так думаю, что если попадусь я к вашим, то не будет мне пощады. А
теперь, папаша, мы будем вас кончать...
И Тимофей Родионыч зачал нахально ругать Сеньку по матушке и в
богородицу и бить Сеньку по морде, и Семен Тимофеич услали меня со двора,
так что я не могу, любезная мама Евдокия Федоровна, описать вам за то, как
кончали папашу, потому я был усланный со двора.
Опосля этого мы получили стоянку в городе в Новороссийском. За этот
город можно рассказать, что за ним никакой суши больше нет, а одна вода.
Черное море, и мы там оставались до самого мая, когда выступили на
польский фронт и треплем шляхту почем зря...
Остаюсь ваш любезный сын Василий Тимофеич Курдюков. Мамка, доглядайте
до Степки, и бог вас не оставит".
Вот письмо Курдюкова, ни в одном слове не измененное. Когда я кончил,
он взял исписанный листок и спрятал его за пазуху, на голое тело.
- Курдюков, - спросил я мальчика, - злой у тебя был отец?
- Отец у меня был кобель, - ответил он угрюмо.
- А мать лучше?
- Мать подходящая. Если желаешь - вот наша фамилия...
Он протянул мне сломанную фотографию. На ней был изображен Тимофей
Курдюков, плечистый стражник в форменном картузе и с расчесанной бородой,
недвижный, скуластый, со сверкающим взглядом бесцветных и бессмысленных
глаз. Рядом с ним, в бамбуковом креслице, сидела крохотная крестьянка в
выпущенной кофте, с чахлыми светлыми и застенчивыми чертами лица. А у
стены, у этого жалкого провинциального фотографического фона, с цветами и
голубями, высились два парня - чудовищно огромные, тупые, широколицые,
лупоглазые, застывшие, как на ученье, два брата Курдюковых - Федор и
Семен.