(«Эти ступени… Они меня в могилу сведут…» — Старого сыщика ножом пронзает воспоминание: «Господи! Вспомнил! Комната 18 на верхнем этаже…») Мы уже стояли в пыльном коридоре, ведущем к трем комнатам, которые, очевидно, являлись частью большого чердака. Комнаты были разделены перегородками и перекрыты сверху. Над ними находились стропила и крыша дома.
— Вот комната 18.
На двери напротив лестничной площадки был грубо намалеван черной краской номер “18”. Дверь была заперта. Я вынес связку ключей, которую мне дал агент по продаже недвижимости. Мальчик взял ее у меня из рук и открыл дверь. Окно было заколочено досками, комната — сырая и затхлая. На штукатурке клочьями висели розовые обои. Там стояла медная кровать, ржавые пружины протыкали матрас; черный платяной шкаф с зеркалом, с умывальника у окна краны были сняты, наружу торчали проржавевшие трубы. Я стоял перед зеркалом, пытаясь представить себе жильца, который обитал здесь в давние времена. Мальчик подошел и встал рядом. Могло показаться, что от его прикосновения я вздрогнул, как будто отсутствующий жилец положил мне на плечо неторопливую холодную руку…
— Парень, который здесь жил, был такой. — Мальчик подбоченился одной рукой и, семеня ногами, подошел к умывальнику. Он проделал пантомиму тщательного причесывания. Отвернувшись от умывальника, он подошел к чулану. — Повесил себя здесь. — Он открыл дверь в чулан. Потолок до чулана не доходил. Подняв голову, я увидел стропила. Мальчик высунул язык и свесил голову набок. Подняв согнутую в локте руку, он хохотнул… (сдавленный смешок в темной комнате, помните?)
— А другие комнаты?
— Идемте, мистер. Я вам покажу. Знаю этот дом… изрядно гиблое место. Увидите.
|
|
Он повел меня за собой по коридору.
— Это комната 23. — “23” красной краской. На первый взгляд номер 23 почти ничем не отличался от номера 18… клочья обоев с красно-зелеными узорами, которые подействовали на меня отталкивающе, белая эмаль на остове кровати облупилась, обнажая ржавое железо. Стена над кроватью обуглилась, и за черные кроватные пружины зацепились остатки обгоревшего матраса…
— Человек, который здесь жить, много нить. — Мальчик показал жестом. — Принимать пилюля. — Он проглотил пригоршню фантомных пилюль. — Однажды ночью загореться матрас. Он просыпаться, все сгорело внизу вот досюда. — Мальчик провел рукой чуть ниже пояса. — Это, — он коснулся своих гениталий, — сгорело. Ноги такие. — Он жестом показал на почерневшие пружины.
— Он сразу умер?
Мальчик покачал головой.
— Три дня кричать. Крик, когда он сначала проснуться, — я слыхать его там, внизу. — Он жестом показал в сторону реки. Мы стояли перед третьей дверью… “16” сепией.
— А что случилось с шестнадцатым? Мальчик бесстрастно взглянул на меня.
— Не знаю, сейчас увидим.
Из комнаты до меня донеслись голоса и смех.
— Да ведь там кто-то есть.
— Мои друзья.
— Что они делают?
Мальчик пожал плечами.
— Кажется, развлекаются друг с другом.
Он открыл дверь. Комната 16, похоже, была в куда лучшем состоянии, чем две предыдущие: голубые обои со сценами морских сражений, на окне — выцветшие желтые занавески. Умывальник с краном забрызган свежей мочой. Я обернулся и посмотрел на кровать. Два мальчика целовались там нагишом на странный звериный манер, оскалив зубы. Казалось, они не подозревают о нашем присутствии. Перед третьей дверью один из мальчиков помочился. Я обернулся и посмотрел на сепиевую кровать. Нагой мальчик коснулся своих гениталий, оскалив зубы…
|
|
— Они ушли, мои друзья.
Развлекаются перед третьим мальчиком. Один мальчик уже взобрался на другого, стоящего на четвереньках. Мальчики превратились в собак и принялись скулить, эти звуки зашевелились у меня в глотке… (неторопливый холодный шепот, а слова некогда были моими…) Мальчик дернул меня за рубашку:
— Раздевайтесь, мистер, а то не успеем. Осталось мало времени.
Он повесил свою рубашку на зеркало шкафа. Сбросив башмаки, он спустил брюки и трусы.
— У-у-у-у, мистер. — Он жестом изобразил самолет, круто взмывающий вверх. Я следил за его движениями и стоял там нагишом, но кто был этот “я”? Худой мальчишка был похож на меня. Печальный юный образ выходит из фильма, источая свежую росу… мальчишка осязаем, я мог бы дотронуться — почти…
— Пойдете со мной дрочить в кино двадцатых годов?
скулеж, оскаленные зубы, разбрызганные капли… в комнате пузырьки оранжевого света… издалека я разглядел мальчишек… худой мальчишка был похож на меня… сперма на матрасе… мальчишеский ремень… я мог бы дотронуться…
— Вы почти добрались. Пойдете со мной в кино. У-у-у-у, мистер, пузырьки света!
голубые обои плещутся вокруг босых ног, на полу арахисовая скорлупа… издалека — мальчишеский ремень… худой мальчишка одевается и бежит вниз по лестнице… здесь очень холодно и всегда темнее… мальчишки бегут к утесу… один мальчишка оборачивается и машет рукой в сторону дома… мальчишка, которым я был, с поднятой рукой… он умел спускаться с утеса…
|
|
— Осторожно! Берегись!
без языка, без глотки гляжу на выступ, который сейчас рухнет… мальчишка падает… кустарник и трава брызжут на его лицо росой… подножие утеса, подвернув под себя ногу, — мальчишка, которым я был и больше никогда не буду, все дальше и дальше, пятнышко белизны, казалось, впитавшее остатки света гибнущей звезды, и вдруг я потерял его… очень далеко… там было холодно, ну, а теперь будет темнее… мальчишки удаляются, убегая все дальше… утес… мальчишка… пятнышко проворной белизны, похоже, показавшее всем прочим, как свет покинул гибнущую звезду… у подножия утеса я потерял его… мальчишка падает… кустарник и трава… роса издалека брызжет на мой фильм… свет покинул потемневшую звезду… высокий голубой утес… я потерял его давным-давно… там умиравшего… свет погас… мой фильм кончается…
«Мне нужно Центральное Отопление! Секс в одежде, на улице американский дождь! Если вы, юнцы на площадке для гольфа, испоганите еще одну монтанскую ленту, уделите внимание детскому сексу на походных постельных принадлежностях — их запах достигает Калифорнии сквозь идиотский закат у Входа Стояка, 23! Могли бы стать такими же, каким стал я, послушайте… старый педик без солнечных лучей… Я — Режиссер… Вы же давно меня знаете… мистер, оставьте денег на сигареты…»
Глава 13
Где Твое Место
В беду я попал, когда они решили, что я наделен администраторскими способностями… Начинается все так: один здоровенный белобрысый бурильщик из Далласа берет меня из резерва рабочей силы на место мальчика-слуги в свое сборное бунгало с кондиционированием воздуха… С виду-то он крепкий, но как только мы обнажаемся вплоть до стадиончика с разметкой для игры в шарики у него под брюхом, он и давай орать благим матом: «Проеби меня до самого дерьма!..» Я дрючу его, как подлюгу, причем от души… Тут из Нью-Йорка приезжает один приятель, бурильщик, и говорит: «Вот парнишка, о котором я тебе рассказывал»… а его приятель жует свою сигару, внимательно оглядывает меня с ног до головы и говорит: «Что ты там делаешь с этими обезьянами? Почему бы тебе не перебраться сюда, в правление, где твое место?» — И он бросает на меня долгий и скользкий взгляд — приятель работает в телеграфном агентстве “Трак”… «Мы новости не сообщаем, мы их пишем». И не успел я и глазом моргнуть, как они уже втиснули меня в серый фланелевый костюм и послали в одно вашингтонское заведение учиться тому, как пишутся сообщения о событиях, которые еще не произошли… Чует мое сердце, это майянское дельце с машиной “IBM”, и я не хочу, чтобы меня застали врасплох в сером фланелевом костюме, когда поднимется шухер… Вот я и действую заодно с Подсознательным Малым, который является техником-сержантом и имеет особую манеру общаться. А он долго там стоит и жует табак — наша слабость… Чем ты там занимаешься?.. Бей, твою мать, сюда… Знаешь, что они имеют в виду, если, к примеру, берутся за дело?.. Расстегнутая рубаха, мнимые чувственные образы, вызывающие в памяти скользкие термины старого джаза — пятьдесят на пятьдесят… Расцелуй всю их мишень… сборные пункты в Дэнни Дивере… ныне они уже контролируют сральник всего мира… попросту вводят печальноглазых юношей, а машина их обработает… после чего — небеса Минро… всем их яйцам конец… Эти офицеры тараторят, входя в гомик-бар, даже не знают, на какие кнопки нажимать… («Бегаешь с этими обезьянами? Почему бы тебе не перебраться через лужайку?») И он ставит мне долгий и скользкий приличный средний балл, серый фланелевый костюм, и я — Дэнни Дивер в бабском наряде, пишущий: «сообщения готовы, сэр». Спрятанные мертвецы тараторят: «Это майянское дельце»… толстая сигара и длинная белая ночная рубашка… Неплатежный ответ прост, как Доклады Правления, фальсифицируемые тысячу лет… Сформулируй оправдания, а машина их обработает… Просроченная закладная действует тысячу лет, пережевывая один и тот же довод… Я, Секуин, усовершенствовал это искусство во времена династии Тан… Другими словами, машина “IBM” контролирует мысль, ощущение и мнимые чувственные образы… подсознательная шалость… Эти офицеры даже не знают, на какие кнопки нажимать… Все, что вы вводите в машину на подсознательном уровне, машина обработает… Вот мы и вводим “демонтируй себя”, и полномочий хватает лишь на ответ: «Мистер Авторитетный в Ю-Йорке, Онолулу, Ариже, Име, Остоне… Могли бы стать такими же, каким стал я, послушайте…»
Мы собираем в кучу писателей всех времен и записываем радиопрограммы, кинофонограммы, песни с телевидения и музыкальных автоматов, все слова мира взбалтываются в бетономешалке и выливаются в сигнал сопротивления: «Вызываем партизан всех наций… Отрезать словесные линии… Сместить языковые понятия… Освободить входы и выходы… Отрезонировать “туристов”… Гибнет слово… Гибнет фото… Ворваться в Серую Комнату».
Вот меня и вызывает Окружной Инспектор и принимается донимать старой белой сентиментальщиной:
«Ну, чувак, что ты там делаешь с этими ниггерами и обезьянами? Почему бы тебе не образумиться и не начать поступать как белый человек?.. В конце концов, они всего лишь скоты… Да ты и сам это знаешь… Противно смотреть, как способный молодой человек забредает не на ту дорожку… Конечно, рано или поздно это случается с каждым из нас… Но ведь человек, который приступил к изобретению дерьмолы, двадцать пять лет назад сидел именно там, где сейчас сидишь ты, и я говорил ему то же самое… Ну что ж, он образумился, что намерен сделать и ты… Да, сэр, эта дерьмола в сочетании с обезьяньей диетой… Нам остается лишь нажать кнопку, и около сотни миллионов подонков смоет в канализацию с зеленой раковой мочой… Ведь это важно, верно?.. А любой, в ком течет кровь белого человека, хочет участвовать в чем-то важном… От своей крови не откажешься, чувак… Ты белый, белый, белый… А от “Трака” не уйдешь… Идти попросту некуда».
Ничего более гнусного мне отродясь выслушивать не приходилось… любая девица от этого о своих калориях позабудет… Короче, я ухожу, и поднимается шухер…
Глава 14
Уранский Уилли
Уранский Уилли, Тяжелометаллический Малый, известный также как Уилли Крыса… Он научил уму-разуму лохов.
«Это война на истребление… Клетку за клеткой отвоевывайте экраны разума Земли… души, прогнившие от оргазменного наркотика… Плоть, дрожащую от Печей… пленники Земли, выходите… Штурмуйте студию».
Его план предусматривал тотальное разоблачение… Везде и всюду научить уму-разуму лохов, продемонстрировать им шарлатанский механизм… Взять штурмом Студию Реальности и вновь захватить Вселенную… План менялся и уточнялся по мере того, как поступали донесения от электрических патрулей, обнюхивавших и сотрясавших улицы земли… Пленка Реальности ослабевала и прогибалась, как перемычка под давлением… жженый металлический запах межпланетной войны на чувствительных полуденных улицах, простреливаемых стеклянными залпами вражеской зенитной артиллерии.
«Гибнет фото… Гибнет слово… Задействовать партизан всех наций… Привести в боевую готовность Оргазменно-Лучевые Установки… Готенберг, Швеция… Координаты: 8 2 7 6… Захватить Студию… Захватить Управленческие Книги… Захватить Карликов Смерти… Вышки, открыть огонь».
Пилот К9 поймал на экране грошовой аркады изображение синдикатного убийцы и держал его в поле зрения… И вот он оказался уже у него за спиной, в нем, стал им…
Изображение распалось на части в фотовспышке тотального опознавания… на экране другое изображение… Держал в поле зрения… в голове запах горящего металла…
«Пилот К9, вы отрезаны… Назад… Назад… Назад, пока весь этот ебучий сральник не взлетел на воздух… Немедленно возвращайтесь на базу… Возвращайтесь на базу по музыкальному лучу… Держитесь подальше от зенитного огня времени… Все пилоты, возвращайтесь на базу по флейтам Пана».
Оценить убытки было невозможно… Книги правления уничтожены… Личный состав противника истреблен… Сигнал тотального сопротивления на короткой волне Земли.
«Вызываем партизан всей нации… Сместить языковые понятия… Отрезать словесные линии… Отрезонировать “туристов”… Освободить входы и выходы… Гибнет фото… Гибнет слово… Ворваться в Серую Комнату».
Белая улица… полуденная телеграфная лента… вспыхивает призывный луч… полностью пожираемый крабом… Карл ворвался в серую комнату… магнитофон искажал луч одобрения… экраны щита управления: полностью пожираемый крабом… гибнет слово… На Белой улице вспыхивает ночной прибор… с высокой точностью воспроизводит район… гибнет крабовое слово… ворваться в серую комнату…
Преодолев кордон пыли, Карл вошел в серую комнату, битком набитую погребальными урнами, магнитофон искажал, неторопливая словесная пыль покрывала его тело, падая в пространство между мирами…
Пограничный город… полуденная телеграфная лента… гибнет слово… стружки электрикалов[72]… ворваться в серую комнату… гибнет фото… спуститься в настоящее время и там расследовать цель… далекий город — это Красная Столовая гора… песком по железу проносится битва… пожертвовать партизанами и мятежниками всех наций… азартная битва… атаковать с произвольными интервалами… расследовать цель… пожертвовать партизанами всех наций… открыть огонь по жреческому воплю о роде человеческом… он никогда не путается с Железными Клешнями… исследовать далекий город…
Садовые жрецы вопят:
— Die Джунгли и Цветы подпрыгивают, они не могут — город?
— Предметные связи!
— Химические сады в ржаво-дерьмовых народах!
— Город может стать и плодотворным стартовым барьером.
— Tengo, мы останавливать конусы стартового барьера!
— Soy Время! Tengo[73]связи!
Послеполуденная телеграфная лента телеграфирует азартных врагов города… он — пустота, изрезанная, как песчаные запруды… улицы с пламенеющими вратами… предметные связи пусты… пожертвовать партизанами… пожертвовать Железными Клешнями… связи отрезаны в голубых глазах свистящего жреца…
Глава 15
Гонги Насилия
Война полов расколола планету на два вооруженных лагеря — прямо посередине один от другого отделяет пограничная линия… И я видел все: полковников-лесбиянок в зеленой облегающей униформе, юных адъютантов и директивы относительно Сексуального Противника, поступающие из размножающихся ведомств.
На пограничной линии расположен рынок детей и спермы, представители полов встречаются, чтобы обмениваться основным товаром, известным как “собственность”… еще не рожденная собственность демонстрируется с помощью проектора времени. Когда на экране аукциона мелькает чистое юное лицо, обезумевшие гомики всех наций орут: «Куколка! Куколка! Куколка!» и разрывают друг друга в клочья леопардовыми когтями и разбитыми бутылками… шумовые эффекты табачного аукциона… Песчаными бурями проносятся мятежи, усеивающие рынок отрубленными конечностями и подпрыгивающими головами.
Как правило, биологические родители владельцами “собственности” не являются. Они действуют согласно приказам отсутствующих хозяев, расставляя указанные знаки препинания в уже написанном сценарии жизни… Между откупщиками собственности и сценаристами снуют легионы курьеров, посредников, советчиков, агентов, брокеров — лица, безумные от целеустремленности, ошибки и неразбериха всеобщи… К примеру, покупатель обладает первоклассной “собственностью” и отвратным, второразрядным сценарием жизни…
— А ну-ка, поебись с моим жизненным сценарием, дешевая низкопробная сука!
Любители чужого добра и времени повсеместно меняют временную позицию “собственности”…
— И оставил меня там без “запасной куртки” и “грейхаунда” — путешествовать не в чем, а моя “собственность” в Панаме 1910 года… Без моей “собственности” я даже не ощущаю себя человеком… Как я могу ощущать, лишившись пальцев?
“Собственность” может быть заброшена в будущее и продана в любом столетии… жизнь собственности, заброшенной вперед, мягко говоря, тяжела: в любое время дня и ночи вваливаются ядовитые вирусные агенты: «Мы всего лишь зашли навестить друзей, популяцию патрулей»… Чужаки из захолустья, размахивающие оплаченными заявками, агенты, разыскивающие пропажу, сборщики налогов, любители чужого добра: “Другая половина” собственности «принадлежит нам».
— Даже не знаю… Я здесь просто работаю… Техник-сержант.
— Вы не видели Незапирающийся Город?
Красные столовые горы, изрезанные ветрами времени… переплетение мостов, лестниц, подвесных лесов, канатных дорог, эскалаторов и чертовых колес, утопающее в синих глубинах… Случайные обитатели этого лишенного фантомной охраны места живут в железных кабинках. Непрерывное движение по рельсам, щелкают, открываясь и закрываясь, ворота… жужжание, голубые искры и непрерывные аварии… (Целые площади и ярусы города погружаются в бездонную пустоту…) Поворотные балки конструкций и синие блики на спокойных, сосредоточенных лицах юных рабочих… Масса народу опускается в город в самодельных планерах и ракетах… С выцветших фиолетовых фотографий снижаются воздушные шары… По суше до города можно добраться по системе прорубленных в камне тропинок, висячих мостов и лестниц, хитроумно заминированных, карты неточны, проводники исчезают… (Мимо, сверкая бляхой, с криком проносится падающий бюрократ в синих очках: «Soy de la policia, senores… Tengo connectiones.»[74]) Гамаки, качели, балконы над пустотой… химические сады в ржавых корытах… С высоких джунглей на город опускаются цветы, семена и легкий туман… Песчаными бурями проносятся битвы, на железных улицах остаются изувеченные тела, головы, подпрыгивая, уносятся в пустоту, руки сжимают банкноты, оставшиеся после азартных битв… Жрецы вопят, призывая к человеческим жертвоприношениям, собирают партизан, чтобы приступить к неописуемым ритуалам, и в конце концов их уничтожает противодавление… Бдительные всех направлений вешают каждого, кого в состоянии одолеть… Рабочие набрасываются на прохожего с паяльными лампами и отбойными молотками… Они высовывают руки из люков и железными клешнями затаскивают прохожих вниз… Мятежники всех наций штурмуют город в шквале огнеметов и коктейлей Молотова… Часовые, расставленные повсюду на вышках, с произвольными интервалами открывают огонь по толпе… Полиция никогда не путается с настоящим временем, расследование, весьма удаленное от города, ведется только до или после события — полицейские врываются в первое попавшееся кафе и поливают посетителей пулеметным огнем… Город вибрирует от неугомонной целеустремленности, безумцы убивают сквозь стеклянные стены… Малейшее колебание — и появляются стаи мошенников, проводников, шлюх, попрошаек, сценаристов, посредников, курсирующих в поисках добычи и лязгающих зубами, как пробудившиеся акулы…
(Мимо со зловещим железным скрежетом проносится поезд подземки.)
Рынок охраняют Монгольские Лучники — прямо на срединной линии между сексуальными давлениями, — испускающие волну ненависти, которая во вспышке света дезинтегрирует нарушителей… Расставленные повсюду на стенах и вышках, в зависающих автожирах, эти страшные лучники снижают воздействующее на них давление, лишь уничтожая нарушителя… Взгляды экранированных глаз, трепеща, пробегают по городу, точно вынюхивающие нарушения электрические псы…
Напоминаю Правлению о неприятном случае с Черным Полем, который покупал детей с семенем многоножки… Когда обман раскрылся, весь выводок многоножек уже оказался на городских улицах и все обыватели вооружились огнеметами… Так вот, на примере дела Черного Поля видно, что происходит, когда полностью отсутствует чувство гражданской ответственности…
По причине Синтетики это являлось переходным периодом, и все разводили в своих биде ту или иную отвратительную жизненную форму для битвы с Сексуальным Противником… В результате получались не во всех отношениях разумные люди, но Синтетика постоянно сходила с конвейера, и мы получали кое-какие чертовски интересные образцы в виде тяжелометаллических голубых уродцев с практически нулевым обменом веществ, которые срут раз в столетие, после чего возникают шлаковая куча и проблема удаления отходов в худшей своей разновидности, дельта сточных вод до разрисованных небес под оранжевыми газовыми вспышками, острова мусора, где зеленые мальчики-девочки ухаживают за человеческими головами в химических садах, терминальные города под металлическими словесными осадками, подобными холодному расплавленному припою на стенах и улицах, брызжущие слюной калеки с фосфоресцирующими металлическими протезами… Вот мы и решили, что тяжелометаллические голубые мальчики — не во всех отношениях приемлемый проект.
Я видел все… Даже объединение млекопитающих и растений, которые кормятся дерьмом друг друга в предопределенном симбиозе и достигли той стадии, когда одна группа срет только чистым углекислым газом, вдыхаемым другой, которая срет кислородом… Это единственный способ выжить… Сами понимаете, у них была высокоразвитая культура с жизненными формами от насекомых до растений, вьющихся стеблей, жгучих половых волос… В конце концов этот вопрос было поручено решить отделу “Такого-Не-Бывает”.
«Коли на то пошло, ретроактивная амнезия встречается и вне любого экрана разума в округе… Долго вы еще намерены выступать с этим старым затасканным номером? На улице выводок многоножки, странные существа, дремлющие в раковой опухоли, иерархические объединения, питающиеся дерьмом… Ну вот что, ради всех ваших придурковатых богов, хватит шляться с этим балаганом по свету, пора его закрывать».
Расставленные повсюду на уличных углах невменяемые идиоты выражают щебетаньем сверхзвуковое одобрение, произнося лозунги, хихикая, танцуя, мастурбируя в окнах, издавая звуки пулеметной стрельбы и полицейских свистков: «А ты, Мертвая Рука, вытягивающая Людей-Растений, выбирайся из этой навозной кучи… Мимо инспектора ты на своих старых мочковатых корнях не прошмыгнешь».
А невменяемые идиоты, расставленные повсюду, выкрикивают хором: «Химические сады в ржаво-дерьмовых народах!»
— Все из времени — в пространство! Навсегда выходите из слова-времени “the” — “это”. Навсегда выходите из слова-тела “thee” — “тебя”. Бояться нечего. В пространстве нет ничего. Нет слова “бояться”. Нет слова “в пространстве”[75].
А невменяемые идиоты орут: «Выходите из своего дурацкого тела, безымянные задницы!!»
А были и такие, кто думал, будто Эй Джей из-за идиотского поведения этой собственности потерял чувство собственного достоинства, но Он сказал:
— Такими я их и хочу видеть. Никаких побочных продуктов. Какая польза может быть от размышлений? Взгляните хотя бы туда — (еще один тяжелометадлический мальчик провалился сквозь земную кору, и мы сделали несколько хороших снимков…) — одна из задумок Шефера. Я же предупреждал.
Его невменяемые идиоты щебетали, хихикали и спускали на него с маленьких качелей и, хватая зубами кусочки пищи с его тарелки, восклицали: «Голубые в непотребном состоянии! Обнаруживается типичный признак!»
— Все из времени — в пространство!
— Привет, я — некий Джонни, голый астронавт.
— Не беспокойтесь, граждане Аннексии… Явитесь в Ближайший Профилактический Пункт на Хлорофилловую Обработку… Мы превращается в Растительное Государство… Чрезвычайная мера против Тяжелометаллической Опасности… Отправляйтесь к “Ближнему” своему… Вас встретит хладнокровный, компетентный человек, который развеет в фотосинтезе все ваши страхи… Призываю всех граждан Аннексии… Явиться на Обработку в “Зеленую Эмблему”.
— Граждане Гравитации, мы окончательно превращаемся в Тяжелый Металл. Нашему Тяжелометаллическому Государству грозит Углеродная Чума Людей-Растений… Явитесь в ближайший Металлизационный Пункт. Металлизироваться — одно удовольствие, — вещает некий популярный телерадиодеятель, который ныне навек запечатлен в хохмах из металла. — Не верьте клеветническим слухам, будто бы наши металлические побочные продукты превратят планету в шлаковую кучу. Да хоть бы и так — разве это хуже навозной кучи? Тяжелый Металл — вот наша программа, и мы готовы ее выполнить…
Холодная тяжелая жидкость отстоялась в его позвоночном столбе, 70 тонн на квадратный дюйм… прохладные глыбы СОС… (Сплошной Обезмолвивающей Синевы)… под воздействием тяжелого времени… Можно ли что-то сделать с Металлическими Людьми Урана?.. Тяжел его ответ в однообразном ассортименте катастроф: «Никому не под силу побороть привычку к СОС… 70 тонн на квадратный дюйм… поймите, кора с самого начала… Искореженный Металлической Оз землетрясений — вот многотонный фокус этого джанка… неожиданная юная энергия… я встал и принялся отплясывать… знаю, в конце концов успокоят… Это все, что мне нужно… Я встал и принялся отплясывать катастрофы…»
Гонги насилия, да еще какого… Покажу вам кое-что… обезумевшая машина… «Сместить отрезать спутать словесные линии… Гибнет слово… Гибнет фото…»
— Я сказал, с начальника полиции заживо содрали шкуру в Багдаде, а не в Вашингтоне, округ Колумбия.
— Швейцария замораживает все иностранные вклады.
— Иностранные вклады?
— Что?.. Британский премьер-министр убит во время правого переворота?
— Кретин безмозглый, ты же ликвидировал Комиссара.
— Терминальный электрический голос кокса… Вся камышовая дверь за пределами возбужденных… Пока, Сталин… Век экипажей, пока…
По дороге с воплями несутся зрители… Электронный мозг содрогается в голубом, розовом и хлорофилловом оргазмах, выплевывая деньги, напечатанные на рулонах туалетной бумаги, презервативы, наполненные мороженым, котексные гамбургеры… Полицейские досье всех стран разлетаются в струях костяной муки, в воздухе со свистом носятся садовый инвентарь и вертела, протыкающие зрителей… помятые матерчатые тела на вымерших азотистых улицах старой съемочной площадки… На Ю-Йорк, Онолулу, Ариж, Им, Остон мягко опускаются серые светящиеся хлопья… звенящие звуки страха с сиренных вышек… Пан, Бог Паники, на безлюдных улицах извлекает из флейты унылые ноты, а обезумевшая машина времени поднимает ураган годов и столетий… ветер в пыльных кабинетах и архивах… Управленческие Книги разбросаны по мусорным кучам земли… книги-символы всесильного правления, которое от рождения до смерти контролировало мысль, чувство и движение планеты железными клешнями наслаждения и боли… Вся структура реальности взлетела на воздух в неслышных взрывах… бумажная луна, кисейные деревья и громадные просветы в черно-серебристом небе, когда рухнул мировой покров…
Биологический фильм взлетел на воздух… град динозавров… «Это иногда бывает… всего лишь старый циркач»… Над игрой властвует смерть, столь многие актеры, здания и звезды выложили площадку для гольфа гладкими клочками финансов, летние дни, босые ноги, ждущие в комнате дождевого запаха болезни, Швейцария, Панама, пулеметы в Багдаде, возникающие на пишущей машинке, клочки финансов на вечернем ветру, липовые акции, Буэнос-Айрес, мистер Мартин улыбается, в последней человеческой мансарде обитают былые имена, ждущие старую мелодию.
В кинотеатре двадцатых годов в Восточном Сент-Луисе я встретил Джонни Тягу… Его лицо покрывали пласты заживших и полузаживших боевых шрамов… Стоя там, под светящимися кинохлопьями, он сказал:
— Хочу подыскать себе комнату в хорошем районе…
Капитан Кларк приветствует вас на борту этого напоенного истомой рая призрачных небес и светлячковых вечеров, музыка на площадке для гольфа эхом отдается в высоких прохладных углах столовой, легкий ветерок шевелит пламя свечей на столе. Был апрельский день. Вскоре какой-то продавец газет сказал ему, что кончилась война, — печаль в его глазах, солнечный свет, пробивающийся сквозь деревья на пеструю траву, на том краю площадки для гольфа — озеро, подобное клочкам серебристой бумаги на ветру, выцветшие улицы, далекое поднебесье…
По длинному виадуку Ли добирался на автобусе до острова Ландз-Вадт. Автобус был длиной шестьдесят футов, с хитроумно расположенными на разных уровнях сиденьями и качелями. Автобус долго стоял неподвижно. Таможенные чиновники передвигались по автобусу, останавливаясь, чтобы отключиться и прожевать бескостными деснами фрукты.
Ли схватил костыль спастика[76]и ринулся в пункт паспортного контроля с криком: «Я превращаюсь в многоножку! — Быстрее ставьте штамп. — Непотребное состояние. Обнаруживаются типичные признаки».
Таможенный чиновник взял паспорт Ли и взглянул на него глубоко запавшими глазами, раскачиваясь взад-вперед и слегка сгибая ноги в коленях. Он прижал паспорт к перегородке, всем телом навалился на печать и отключился, Ли осторожно отклонил его назад и спустился в запыленный склад. Призрачные серые фигуры стояли там и сям, выплевывая непрожеванные фрукты и разговаривая на примитивном английском с пробелами и косвенными временными перепадами, слова повисали в воздухе, как дыхание зимой. Ли заметил, что все покрыто мягким серым металлом, подобным холодному расплавленному припою, медленным словесным осадкам. Он прошел через пустырь и снял номер в гостинице из красного кирпича. Когда он умывался, раздался приглушенный стук и, бормоча неведомые имена, вошел мальчик. У мальчика было гладкое желтое лицо с карими глазами, ловящими точки света в темном гостиничном номере…