— Когда я был помоложе, были случаи, когда я ощущал эту пустоту настолько остро, что убегал и подолгу сидел в чайных, — и только в таких местах я мог находиться среди людей. Лилит, ты можешь подумать, что я ходил туда, чтобы пялиться на женщин, но это не так. Я ходил туда, чтобы посмотреть, как любезничают влюбленные пары; и от этого я получал очень интересного рода удовлетворение, как будто часть их эмоций проходила через меня. В конце концов я прекратил это, потому что ощутил, что деградирую, и подумал, что совершил ошибку. Я никому не причинил боли тем, что смотрел, и, безусловно, это помогало мне. Не скажешь ли ты сейчас, в твоих терминах, что они отдавали мне магнетизм, когда любезничали, и что я телепатически улавливал его?
— Нет, не телепатически. Этот термин хорош лишь для астральных отношений. Ты улавливал их магнетизм магнетически, посылая длинные призывы своей аурой и собирая их обратно.
— Тогда почему этого не делают автоматически постоянно, в автобусах, метро и т. д.?
— Потому что, чтобы делать это, нужно настроиться на определенные волны человека. Это происходит не совсем автоматически. Кроме того, должна быть ответная реакция. Ты ничего не получишь от человека, который ничего не подозревает и безразличен.
— Но как же я мог подслушать влюбленные парочки? Они не подозревали обо мне и, конечно же, были абсолютно безразличны, они были увлечены друг другом.
— Эмоционально возбужденный человек открывает свою ауру и выделяет эманации. Я полагаю, что ты в своем воображении отождествлял себя с возлюбленным девушки и поэтому погружал себя в их атмосферу.
— Да, думаю, что так и было. Но разве это не грязный обман?
— Это не для всех подходит. Есть лучшие способы достичь таких же результатов.
|
|
— Это те лучшие способы, которые касаются тебя?
— Да.
— Ты хочешь, чтобы я делал с тобой то же, что я проделывал с теми влюбленными парочками? Устанавливать отношения с тобой не физически, а в воображении?
— Это определенный эксперимент, который я хочу с тобой проделать.
— Но что же произойдет в самом конце? Для нас, я имею в виду, для тебя и для меня. Ты мне очень нравишься, ты ведь знаешь.
— Посмотрим, когда все случится. Я уже говорила тебе, что в магии всегда есть клапан безопасности.
— Рад это слышать. Думаю, что нам этот клапан понадобится очень скоро, если я позволю своему воображению разгуляться. Был случай, когда меня смертельно испугало то, что я из-за тебя потерял голову и сложил ее у твоих ног (чтобы было побольше метафор), и я расстроил тебя так, что ты могла бы отвернуться от меня и не захотеть больше ничего со мной делать, и я мог потерять даже то малое, что у меня было. Я был смертельно напуган этим, Лилит, и именно это заставило меня быть с тобой таким официальным и неотзывчивым. Это было, потому что я не был уверен, что смогу остановиться, если однажды начну.
— Ты боишься давления, не так ли, Руперт? Ведь за тобой вся Природа.
— Да, да. У меня были самые лучшие намерения, но я не был уверен, что сумею довести их до конца. Природа может оказаться слишком сильным соперником. Я предупреждал тебя однажды, что если ты дашь мне палец, я откушу всю руку.
— Мы с тобой можем подурачиться здесь, на софе. Но во время ритуала так действовать невозможно. Там все безлично. Там просто чистая сила, и она вообще не в физическом плане. Физически это имеет простой конечный результат, и мы никогда не позволим этому случиться. Когда ты и я вместе совершаем ритуал, ты представляешь собой архетип мужчины, а я — архетип женщины. Изида и Озирис, если хочешь. Силы приходят к тебе от Солнца, а от тебя ко мне, и от меня — к группе душ рода человеческого, а потом снова возвращаются к Солнцу. Или по обратному кругу — от Луны ко мне, от меня к тебе, потом через группу душ обратно к Луне. То, что я делаю для тебя, я делаю для всех мужчин; и то, что ты получаешь от меня, ты получаешь от Самой Великой Изиды, потому что я Ее жрица, а ты представляешь людей. Ты понимаешь?
|
|
— Не все. Это что-то вроде телепатии, да?
— Телепатия — это активный фактор, но это большее, чем просто фактор. Мы связываемся телепатически с групповым разумом расы, но мы передаем космические силы. Д умай об этом так, Руперт. Я то, что я есть, потому что я женщина; и я женщина в силу женского начала в жизни, которое формирует меня и выражает себя через то, что формирует. Но в этом женском начале заключено большее, чем просто существование для поддержания форм выражения, и мы, жрицы Луны, знаем, как обратить его в его чистую форму, не выхолощенную материей, и мы называем ее Лунной силой. Именно это и практиковалось в храмах Великой Богини в древние времена. В наши дни это практикуется в Индии, и они называют это «Тантрой». Где бы ни почитали богиню, там действуют силы Луны, и они важны. Именно их недостаток делает нашу цивилизацию настолько несбалансированной. Католики частично компенсируют это поклонением Пречистой Деве Марии. Звезда Моря — что она, как не Венера Анадиомена — Венера, рожденная из пены?
|
|
И кто такая Регина Коэли [Regina Coeli], если не Луна? Если ты хочешь понять язычество, изучи католицизм, который является его прямым потомком. 'Plus 9a change, plus c'est la mane chose' [Чем больше перемен, тем больше все остается по старому (фр.)]. В латинских странах нет таких сексуальных проблем, как у нас.
— Ну, я не знаю, моя дорогая. Мне кажется, мы играем с огнем.
— Разве не могло это же быть сказано Уотсом, когда он запускал свой паровой двигатель? Не стоит бояться таких вещей.
— Но представь, Лилит, что мы играем с огнем, и вещи ускользают из наших рук, что это за предохранительный клапан, о котором ты все время говорила?
— Мы могли бы заземлить силу и покончить с ней, но это будет конец магии. Магия может развиваться только под давлением, как паровая энергия. Именно поэтому жрец должен научиться прежде всего контролировать свою энергию.
— Но допустим, что я не свободен? Что меня не было, когда мы начали эту работу. Ты не могла предвидеть последние дни моей жены.
— Я никогда не была той, кто считает, что женская добродетель более важна, чем умственное равновесие мужчины. Я все еще могу погасить факел, если это необходимо.
Он сидел молча и смотрел в огонь.
— Я сожалею, что ты мне это сказала, — произнес он наконец.
— Почему? Я пала в твоих глазах?
— Нет, конечно нет. Конечно же, это не совпадает с моими взглядами, но я вижу здравый смысл. Но на меня ложится такая большая ответственность. Я мог бы прийти и просить тебя, если бы я не знал, что… или если бы я решил уговорить тебя, думая, что все в порядке. Но сейчас — нет, я не должен гасить этот факел, это было бы поступком труса. Я лишь должен идти с ним дальше.
— Ты понимаешь, что я предлагаю тебе возвыситься как жертве?
— Да, и во мне есть нечто, чему это нравится. Это побуждает во мне величайшие мысли; это заставляет меня отказаться от всех своих сил, и мне это нравится, Лилит.
Он встал и выпрямился, большие бицепсы играли под тканью его рубашки. Потом он внезапно повернулся ко мне и страстно произнес:
— Дорогая, мне так это нравится! И я больше не боюсь, совсем, К черту условности, мы возьмем свое и без них!
Я видела, как сияли его глаза.
Потом он внезапно посмотрел через комнату на огромное окно, в котором каменная арка больше не выглядела серой на фоне темноты, но темной на сером фоне.
— Светает! — сказал он. — Господи, рассвет! Мы проговорили всю ночь, но я чувствую себя таким свежим, как будто только что встал. Давай выйдем и посмотрим рассвет с реки.
Я разожгла посильнее огонь, потому что знала, что когда мы вернемся, нам будет приятно ощутить тепло после рассветной прохлады, завернулась в манто, и мы с Малькольмом вышли на тихую, освещенную сероватым светом дорогу. Все вокруг покрывал туман от реки, но в нем уже ощущалась предрассветная свежесть.
Солнце еще не поднялось над горизонтом, но небо на западе было бледным. На востоке все еще была видна высокая звезда. Мы медленно брели по мокрой от росы вымощенной камнями дороге, пока не подошли к обвалившемуся причалу и остановились, глядя на реку. Начинался прилив, и вода бурлила в больших водоворотах у самого пирса. В предрассветном тумане стояла полная тишина — тишина, невероятная для большого города. Лишь река жила.
— Ты когда-нибудь чувствовала, — спросил Малькольм, взяв меня под руку, — что река — это часть великой природы в самом центре этого большого города?
— Конечно, — ответила я. — И поэтому я поселилась рядом. Я должна быть в контакте с природой. В Лондоне это возможно лишь тогда, когда дует сильный ветер; потом все исчезает вместе с. ветром. Ты замечал когда-нибудь, — прибавила я, — разницу в атмосфере в Кенсингтонских садах и в Гайд-парке — она всего лишь в изгороди? Первые закрыты с сумерек и до рассвета, и магнетизм земли имеет возможность восстановиться за время темноты; но Гайд-парк освещен фонарями всю ночь и у него совсем не остается времени, чтобы восстановиться. Там слишком много асфальта, а весь магнетизм находится в земле.
— Нет, — сказал Малькольм. — Я этого никогда не замечал. Боюсь, что я не замечаю подобных вещей. Я никогда не знал, что они существуют. Но я расскажу тебе о том, что я замечал: я заметил атмосферу в твоей комнате. Бог мой, она могущественна! Твой дом подобен дому света, Лилит. Задолго до того, как я узнал о твоем существовании, мне нравилось смотреть на него через реку. Он привлекал мое внимание. Не могу сказать, почему. Конечно же, он находился на этом месте в течение всех лет, пока я жил на Гросвенор-роуд, но я никогда не смотрел на него прежде.
— Он будет привлекать не только тебя, Руперт, когда могущественные сущности пройдут через него.
— Да, думаю так будет. Мне нужно будет приготовиться, чтобы тогда успеть занять заднее место. Ведь я и не смею надеяться, что ты всегда вся будешь принадлежать мне. Ты не такая. Ты слишком бросаешься в глаза. Но мое проклятие — делать для тебя все, что могу, и как могу лучше, пока ты у меня есть.
Он засмеялся, и я повернулась и посмотрела на него. Я никогда не видела, чтобы человеческое существо так сильно менялось. Он был совершенно другим человеком. Его волшебные светлые глаза, которые всегда напоминали глаза змеи, сияли и искрились. Здоровый румянец сменил бледность; рыжие волосы были взъерошены. В нем было что-то определенно дионисийское, в том, как он стоял, смеясь в свете занимающегося дня. Что же еще было в этом человеке, кроме изменения внешности? Ничего от меня, совершенно точно, ничего.
Я заставила его отвлечься от реки и возвратиться со мной в дом. Мне было холодно даже в манто, а он без шляпы и пальто мог очень скоро простудиться, если бы остался дальше играть со своим духом, потому что он ничего не чувствовал в те минуты. Он снова взял меня под руку, и мы вместе вернулись домой. Малькольма просто разрывал на части душевный подъем. Я думала о том мрачнейшем лице, которое видела между поднятым воротником и надвинутой на лоб шляпой всего лишь несколько часов назад на вокзале, и удивлялась чуду.
Огонь горел слабо, и радиаторы едва грели, ибо Митъярд выключил их час назад, поэтому завтрак я принесла в холл и приготовила его у камина. Я приготовила содовые лепешки на сковородке на углях, ветчину с. яичницей на гриле, включающемся в обыкновенную розетку, и кофе в электрокофеварке. Малькольму это очень понравилось, и он с большим интересом наблюдал за процессом готовки, а потом поставил тарелку на колени и согнулся, словно школьник. Несоответствие всей этой ситуации внезапно поразило меня, и я спросила, сколько всего писем он получил на свое имя. Он сказал, что не знает, и попросил еще яичницы.
Потом он улегся на софу, я укрыла его пледом, и он уснул. Я вернулась в свою комнату и тоже уснула, но перед тем, как лечь в постель, я прошла по длинной лестнице в свой храм, чтобы поблагодарить Великую Изиду за то, что первый этап эксперимента успешно завершился и что все готово для следующего. Я очень устала, потому что несколько последних часов находилась в очень сильном напряжении и магнетизм перешел от меня к Малькольму, но я чувствовала, что должна совершить это действие.
В храме было темно, спокойно и тепло, пахло ладаном. Там очень сильно ощущалось присутствие, весь храм был жив; даже невооруженным глазом можно было заметить призрачные формы, настолько они были осязаемы. Они, казалось, вращались по кругу в бесконечном танце, и когда они проносились мимо, рука, или лицо, или часть одежды частично материализовывались. Это был танец Devas, радующихся рассвету. Здесь были все изначальные силы во всей своей власти.
Я возложила руки на алтарь, подумала об ущербной Луне, и Великая Изида явилась мне. Я ощущала Ее присутствие позади, как обычно, потому что именно так Она приходит к женщинам. Потом я выразила благодарность, глядя в зеркало и видя там свое собственное лицо, потому что Она — это я, когда я Ее жрица.
Я поблагодарила ее за успех, но моя работа была еще очень далека от завершения; я молила о силе и вдохновении, чтобы продолжить ее; и я просила благословения для моего жреца. И когда я думала о нем, о том, что он спит в комнате под часами, висящими над ним, на меня нахлынула такая интенсивная волна нежности, что я ощутила полное смятение. Я не должна ощущать ничего подобного по отношению к своему жрецу, думала я, или вся магия рухнет; но потом ко мне пришло понимание, что только так я и могу заниматься с ним магией — магией, которая распространяется через одного мужчину на всех мужчин, чтобы облегчить мучительное бремя быть рожденным в мире, который забыл святость Великого Рогатого.