Эшелоны все шли, а наше положен i е все ухудшалось. Силы таяли. Угроза
Юр e росла. На об e щан i я Якименки, посл e вс e хъ этихъ инцидентовъ, расчитывать
совс e мъ было нельзя. Борисъ настаивалъ на немедленномъ поб e г e. Я этого
поб e га боялся, какъ огня. Это было бы самоуб i йствомъ, но помимо такого
самоуб i йства, ничего другого видно не было.
Я уже не спалъ въ т e коротк i е часы, которые у меня оставались отъ
урчевской каторги. Одни за другими возникали и отбрасывались планы. Мн e все
казалось, что гд e -то, вотъ совс e мъ рядомъ, подъ рукой, есть какой-то выходъ,
ид i отски простой, явственно очевидный, а я вотъ не вижу его, хожу кругомъ да
около, тыкаюсь во всякую майнридовщину, а того, что надо -- не вижу. И вотъ,
въ одну изъ такихъ безсонныхъ ночей меня, наконецъ, ос e нило. Я вспомнилъ о
сов e т e Гендельмана, о предс e дател e пр i емочной комисс i и БАМа чекист e Чекалин e
и понялъ, что этотъ чекистъ -- единственный способъ спасен i я и при томъ
способъ совершенно реальный.
Всяческими пинкертоновскими ухищрен i ями я узналъ его адресъ. Чекалинъ
жилъ на краю села, въ карельской изб e. Поздно вечеромъ, воровато пробираясь
по сугробамъ сн e га, я пришелъ къ этой изб e. Хозяйка избы на мой стукъ
подошла къ двери, но открывать не хот e ла. Черезъ минуту-дв e къ двери
подошелъ Чекалинъ.
-- Кто это?
-- Изъ УРЧ, къ товарищу Чекалину.
Дверь открылась на десять сантиметровъ. Изъ щели прямо мн e въ животъ
смотр e лъ стволъ парабеллюма. Электрическ i й фонарикъ осв e тилъ меня.
-- Вы -- заключенный?
-- Да.
-- Что вамъ нужно? -- голосъ Чекалина былъ р e зокъ и подозрителенъ.
-- Гражданинъ начальникъ, у меня къ вамъ очень серьезный разговоръ и на
очень серьезную тему.
-- Ну, говорите. {157}
-- Гражданинъ начальникъ, этотъ разговоръ я черезъ щель двери вести не
могу.
Лучъ фонарика уперся мн e въ лицо. Я стоялъ, щурясь отъ св e та, и думалъ
о томъ, что мал e йшая оплошность можетъ стоить мн e жизни.
-- Оруж i е есть?
-- Н e тъ.
-- Выверните карманы.
Я вывернулъ карманы.
-- Войдите.
-- Я вошелъ.
Чекалинъ взялъ фонарикъ въ зубы и, не выпуская парабеллюма, свободной
рукой ощупалъ меня всего. Видна была большая сноровка.
-- Проходите впередъ.
Я сд e лалъ два-три шага впередъ и остановился въ нер e шимости.
-- Направо... Наверхъ... Нал e во, -- командовалъ Чекалинъ. Совс e мъ какъ
въ корридорахъ ГПУ. Да, сноровка видна.
Мы вошли въ убого обставленную комнату. Посередин e комнаты стоялъ
некрашеный деревянный столъ. Чекалинъ обошелъ его кругомъ и, не опуская
парабеллюма, т e мъ же р e зкимъ тономъ спросилъ:
-- Ну-съ, такъ что же вамъ угодно?
Начало разговора было мало об e щающимъ, а отъ него столько завис e ло... Я
постарался собрать вс e свои силы.
-- Гражданинъ начальникъ, посл e дн i е эшелоны составляются изъ людей,
которые до БАМа зав e домо не до e дутъ.
У меня запнулось дыхан i е.
-- Ну?
-- Вамъ, какъ пр i емщику рабочей силы, н e тъ никакого смысла нагружать
вагоны полутрупами и выбрасывать въ дорог e трупы...
-- Да?
-- Я хочу предложить давать вамъ списки больныхъ, которыхъ ББК сажаетъ
въ эшелоны подъ видомъ здоровыхъ... Въ вашей комисс i и есть одинъ врачъ. Онъ,
конечно, не въ состоян i и пров e рить вс e хъ этапниковъ, но онъ можетъ пров e рить
людей по моимъ спискамъ...
-- Вы по какимъ статьямъ сидите?
-- Пятьдесятъ восемь: шесть, десять и одиннадцать; пятьдесятъ девять:
десять.
-- Срокъ?
-- Восемь л e тъ.
-- Такъ... Вы по какимъ, собственно, мотивамъ д e йствуете?
-- По многимъ мотивамъ. Въ частности и потому, что на БАМ придется,
можетъ быть, e хать и моему сыну.
-- Это тотъ, что рядомъ съ вами работаетъ?
-- Да.
Чекалинъ уставился на меня пронизывающимъ, но ничего не {158}
говорящимъ взглядомъ. Я чувствовалъ, что отъ нервнаго напряжен i я у меня
начинаетъ пересыхать во рту.
-- Такъ... -- сказалъ онъ раздумчиво. Потомъ, отвернувшись немного въ
сторону, опустилъ предохранитель своего парабеллюма и положилъ оруж i е въ
кабуру.
-- Такъ, -- повторилъ онъ, какъ бы что-то соображая. -- А скажите, вотъ
эту путаницу съ зам e ной фамил i й -- это не вы устроили?
-- Мы.
-- А это -- по какимъ мотивамъ?..
-- Я думаю, что даже революц i и лучше обойтись безъ т e хъ издержекъ,
который совс e мъ ужъ безсмысленны.
Чекалина какъ-то передернуло.
-- Такъ, -- сказалъ онъ саркастически. -- А когда милл i оны трудящихся
гибли на фронтахъ безсмысленной импер i алистической бойни, -- вы д e йствовали
по столь же... просв e щенной лин i и?
Вопросъ былъ поставленъ въ лобъ.
-- Такъ же, какъ и сейчасъ -- я безсиленъ противъ челов e ческаго
сумасшеств i я.
-- Революц i ю вы считаете сумасшеств i емъ?
-- Я не вижу никакихъ основан i й скрывать передъ вами этой прискорбной
точки зр e н i я.
Чекалинъ помолчалъ.
-- Ваше предложен i е для меня пр i емлемо. Но если вы воспользуетесь этимъ
для какихъ-нибудь постороннихъ ц e лей, протекц i и или чего -- вамъ пощады не
будетъ.
-- Мое положен i е настолько безвыходно, что вопросъ о пощад e меня мало
интересуетъ... Меня интересуетъ вопросъ о сын e.
-- А онъ за что попалъ?
-- По существу -- за компан i ю... Связи съ иностранцами.
-- Какъ вы предполагаете технически провести эту комбинац i ю?
-- Къ отправк e каждаго эшелона я буду давать вамъ списки больныхъ,
которыхъ ББК даетъ вамъ подъ видомъ здоровыхъ. Этихъ списковъ я вамъ
приносить не могу. Я буду засовывать ихъ въ уборную УРЧ, въ щель между
бревнами, надъ притолокой двери, прямо посредин e ея. Вы бываете въ УРЧ и
можете эти списки забирать...
-- Такъ. Подходяще. И, скажите, въ этихъ подлогахъ съ в e домостями --
вашъ сынъ тоже принималъ участ i е?
-- Да. Въ сущности -- это его идея.
-- И изъ т e хъ же соображен i й?
-- Да.
-- И отдавая себ e отчетъ...
-- Отдавая себ e совершенно ясный отчетъ...
Лицо и голосъ Чекалина стали немного меньше деревянными.
-- Скажите, вы не считаете, что ГПУ васъ безвинно посадило?
-- Съ точки зр e н i я ГПУ -- н e тъ.
-- А съ какой точки зр e н i я -- да?
-- Кром e точки зр e н i я ГПУ, есть еще и н e которыя друг i я {159} точки
зр e н i я. Я не думаю, чтобы былъ смыслъ входить въ ихъ обсужден i е.
-- И напрасно вы думаете. Глупо думаете. Изъ-за Якименокъ,
Стародубцевыхъ и прочей сволочи революц i я и платить эти, какъ вы говорите,
безсмысленныя издержки. И это потому, что вы и иже съ вами съ революц i ей
идти не захот e ли... Почему вы не пошли?
-- Стародубцевъ им e етъ передо мною то преимущество, что онъ выполнить
всякое приказан i е. А я всякаго -- не выполню.
-- Б e лыя перчатки?
-- Можетъ быть.
-- Ну, вотъ, и миритесь съ Якименками.
-- Вы, кажется, о немъ не особенно высокаго мн e н i я.
-- Якименко карьеристъ и прохвостъ, -- коротко отр e залъ Чекалинъ. --
Онъ думаетъ, что онъ сд e лаетъ карьеру.
-- По всей в e роятности, сд e лаетъ.
-- Поскольку отъ меня зависитъ -- сомн e ваюсь. А отъ меня зависитъ. Объ
этихъ эшелонахъ будетъ знать и ГУЛАГ... Штабели труповъ по дорог e ГУЛАГу не
нужны.
Я подумалъ о томъ, что штабели труповъ до сихъ поръ ГУЛАГу на м e шали.
-- Якименко карьеры не сд e лаетъ, -- продолжалъ Чекалинъ. -- Сволочи у
насъ и безъ того достаточно. Ну, это васъ не касается.
-- Касается самымъ т e снымъ образомъ. И именно -- меня и "насъ"...
Чекалина опять передернуло.
-- Ну, давайте ближе къ д e лу. Эшелонъ идетъ черезъ три дня. Можете вы
мн e на посл e завтра дать первый списокъ?
-- Могу.
-- Такъ, значитъ, я найду его посл e завтра, къ десяти часамъ вечера, въ
уборной УРЧ, въ щели надъ дверью.
-- Да.
-- Хорошо. Если вы будете д e йствовать честно, если вы этими списками не
воспользуетесь для какихъ-нибудь комбинац i й, -- я ручаюсь вамъ, что вашъ
сынъ на БАМ не по e детъ. Категорически гарантирую. А почему бы собственно не
по e хать на БАМ и вамъ?
-- Статьи не пускаютъ.
-- Это ерунда!
-- И потомъ, вы знаете, на увеселительную прогулку это не очень похоже.
-- Ерунда. Не въ теплушк e же бы вы по e хали, разъ я васъ приглашаю.
Я въ изумлен i и воззрился на Чекалина и не зналъ, что мн e и отв e чать.
-- Намъ нужны культурныя силы, -- сказалъ Чекалинъ, д e лая ударен i е на
"культурный". -- И мы ум e емъ ихъ ц e нить. Не то, что ББК.
Въ пафос e Чекалина мн e послышались чисто в e домственныя {160} нотки. Я
хот e лъ спросить, ч e мъ собственно я обязанъ чести такого приглашен i я, но
Чекалинъ прервалъ меня:
-- Ну, мы съ вами еще поговоримъ. Такъ, значитъ, списки я посл e завтра
тамъ найду. Ну, пока. Подумайте о моемъ предложен i и.
Когда я вышелъ на улицу, мн e, говоря откровенно, хот e лось слегка
приплясывать. Но, умудренный опытами всякаго рода, я предпочелъ подвергнуть
всю эту ситуац i ю, такъ сказать, "марксистскому анализу". Марксистск i й
анализъ далъ вполн e благопр i ятные результаты. Чекалину, конечно, я оказываю
весьма существенную услугу: не потому, чтобы кто-то его сталъ бы потомъ
попрекать штабелями труповъ по дорог e, а потому, что онъ былъ бы обвиненъ въ
ротоз e йств e: всучили ему, дескать, гнилой товаръ, а онъ и не зам e тилъ. Съ
точки зр e н i я сов e тскихъ работорговцевъ -- да и не только сов e тскихъ -- это
промахъ весьма предосудительный.
СНОВА ПЕРЕДЫШКА
Общее собран i е фамил i и Солоневичей или "трехъ мушкетеровъ", какъ насъ
называли въ лагер e, подтвердили мои соображен i я о томъ, что Чекалинъ не
подведетъ. Помимо всякихъ психологическихъ расчетовъ -- былъ и еще одинъ.
Связью со мной, съ заключеннымъ, использован i емъ заключеннаго для шп i онажа
противъ лагерной администрац i и -- Чекалинъ ставитъ себя въ довольно
сомнительное положен i е. Если Чекалинъ подведетъ, то передъ этакимъ
"подводомъ" онъ, в e роятно, подумаетъ о томъ, что я могу пойти на самыя
отчаянныя комбинац i и -- в e дь вотъ пошелъ же я къ нему съ этими списками. А о
томъ, чтобы им e ть на рукахъ доказательства этой преступной связи, я уже
позабочусь -- впосл e дств i и я объ этомъ и позаботился. Поставленный въ
безвыходное положен i е, я эти доказательства предъявлю третьей части.
Чекалинъ же находится на территор i и ББК... Словомъ, идя на все это, Чекалинъ
ужъ долженъ былъ держаться до конца.
Все въ м i р e -- весьма относительно. Стоило разв e яться очередной угроз e,
нависавшей надъ нашими головами, и жизнь снова начинала казаться легкой и
преисполненной надеждъ, несмотря на каторжную работу въ УРЧ, несмотря на то,
что, помимо этой работы, Чекалинск i е списки отнимали у насъ посл e дн i е часы
сна.
Впрочемъ, списки эти Юра сразу усовершенствовалъ: мы писали не фамил i и,
а только указывали номеръ в e домости и порядковый номеръ, подъ которымъ въ
данной в e домости стояла фамил i я даннаго заключеннаго. Наши списки стали
срывать эшелоны. Якименко рвалъ и металъ, но каждый сорванный эшелонъ давалъ
намъ н e которую передышку: пока подбирали очередные документы -- мы могли
отоспаться. Въ довершен i е ко всему этому Якименко преподнесъ мн e довольно
неожиданный, хотя сейчасъ уже и ненужный, сюрпризъ. Я сид e лъ за машинкой и
барабанилъ. Якименко былъ въ сос e дней комнат e. {161}
Слышу негромк i й голосъ Якименки:
-- Товарищъ Твердунъ, переложите документы Солоневича Юр i я на Медгору,
онъ на БАМ не по e детъ.
Вечеромъ того дня я улучилъ минуту, какъ-то неловко и путанно
поблагодарилъ Якименко. Онъ поднялъ голову отъ бумагъ, посмотр e лъ на меня
какимъ-то страннымъ, вопросительно ироническимъ взглядомъ и сказалъ:
-- Не стоитъ, товарищъ Солоневичъ.
И опять уткнулся въ бумаги.
Такъ и не узналъ я, какую собственно лин i ю велъ товарищъ Якименко.
Д E ВОЧКА СО ЛЬДОМЪ
Жизнь пошла какъ-то глаже. Одно время, когда начали срываться эшелоны,
работы стало меньше, потомъ, когда Якименко сталъ подъ сурдинку включать въ
списки людей, которыхъ Чекалинъ уже по разу, или больше, снималъ съ
эшелоновъ -- работа опять стала безпросыпной. Въ этотъ пер i одъ времени со
мною случилось происшеств i е, въ сущности, пустяковое, но какъ-то очень ужъ
глубоко вр e завшееся въ память.
На разсв e т e, передъ уходомъ заключенныхъ на работы, и вечеромъ, во
время об e да, передъ нашими палатками маячили десятки оборванныхъ
крестьянскихъ ребятишекъ, выпрашивавшихъ всяк i е съ e добные отбросы. Странно
было смотр e ть на этихъ д e тей "вольнаго населен i я", бол e е нищаго, ч e мъ даже
мы, каторжники, ибо свои полтора фунта хл e ба мы получали каждый день, а
крестьяне и этихъ полутора фунтовъ не им e ли.
Нашимъ продовольств i емъ зав e дывалъ Юра. Онъ ходилъ за хл e бомъ и за
об e домъ. Онъ же игралъ роль распред e лителя лагерныхъ объ e дковъ среди
д e творы. У насъ была огромная, литровъ на десять, аллюмин i евая кастрюля,
которая была участницей уже двухъ нашихъ попытокъ поб e га, а впосл e дств i и
участвовала и въ третьей. Въ эту кастрюлю Юра собиралъ то, что оставалось
отъ лагерныхъ щей во всей нашей палатк e. Щи эти обычно варились изъ гнилой
капусты и селедочныхъ головокъ -- я такъ и не узналъ, куда д e вались селедки
отъ этихъ головокъ... Немног i е изъ лагерниковъ отваживались e сть эти щи, и
они попадали д e тямъ. Впрочемъ, мног i е изъ лагерниковъ урывали кое-что и изъ
своего хл e бнаго пайка.
Я не помню, почему именно все это такъ вышло. Кажется, Юра дня два-три
подрядъ вовсе не выходилъ изъ УРЧ, я -- тоже, наши сос e ди по привычк e
сливали свои объ e дки въ нашу кастрюлю. Когда однажды я вырвался изъ УРЧ,
чтобы пройтись -- хотя бы за об e домъ -- я обнаружилъ, что моя кастрюля,
стоявшая подъ нарами, была полна до краевъ, и содержимое ея превратилось въ
глыбу сплошного льда. Я р e шилъ занести кастрюлю на кухню, поставить ее на
плиту и, когда ледъ слегка оттаетъ, выкинуть всю эту глыбу вонъ и въ пустую
кастрюлю получить свою порц i ю каши. {162}
Я взялъ кастрюлю и вышелъ изъ палатки. Была почти уже ночь.
Пронзительный морозный в e теръ вылъ въ телеграфныхъ проводахъ и засыпалъ
глаза сн e жной пылью. У палатокъ не было никого. Стайки д e тей, который въ
об e денную пору шныряли зд e сь, уже разошлись. Вдругъ какая-то неясная фигурка
метнулась ко мн e изъ-за сугроба, и хриплый, застуженный д e тск i й голосокъ
пропищалъ:
-- Дяденька, дяденька, можетъ, что осталось, дяденька, дай!..
Это была д e вочка л e тъ, в e роятно, одиннадцати. Ея глаза подъ спутанными
космами волосъ блест e ли голоднымъ блескомъ. А голосокъ автоматически,
привычно, безъ всякаго выражен i я, продолжалъ скулить:
-- Дяденька, да-а-а-ай...
-- А тутъ -- только ледъ.
-- Отъ щей, дяденька?
-- Отъ щей.
-- Ничего, дяденька, ты только дай... Я его сейчасъ, ей Богу,
сейчасъ... Отогр e ю... Онъ сейчасъ вытряхнется... Ты только дай!
Въ голос e д e вочки была суетливость, жадность и боязнь отказа. Я
соображалъ какъ-то очень туго и стоялъ въ нер e шимости. Д e вочка почти вырвала
кастрюлю изъ моихъ рукъ... Потомъ она распахнула рваный зипунишко, подъ
которымъ не было ничего -- только торчали голыя острыя ребра, прижала
кастрюлю къ своему голому т e льцу, словно своего ребенка, запахнула зипулишко
и с e ла на сн e гъ.
Я находился въ состоян i и такой отуп e лости, что даже не попытался найти
объяснен i е тому, что эта д e вочка собиралась д e лать. Только мелькнула
ассоц i ац i и о ребенк e, о материнскомъ инстинкт e, который какимъ-то чудомъ
живетъ еще въ этомъ изсохшемъ т e льц e... Я пошелъ въ палатку отыскивать
другую посуду для каши своей насущной.
Въ жизни каждаго челов e ка бываютъ минуты великаго унижен i я. Такую
минуту пережилъ я, когда, ползая подъ нарами въ поискахъ какой-нибудь
посуды, я сообразилъ, что эта д e вочка собирается тепломъ изголодавшагося
своего т e ла растопить эту полупудовую глыбу замерзшей, отвратительной,
свиной -- но все же пищи. И что во всемъ этомъ скелетик e -- тепла не хватитъ
и на четверть этой глыбы.
Я очень тяжело ударился головой о какую-то перекладину подъ нарами и,
почти оглушенный отъ удара, отвращен i я и ярости, выб e жалъ изъ палатки.
Д e вочка все еще сид e ла на томъ же м e ст e, и ея нижняя челюсть дрожала мелкой
частой дрожью.
-- Дяденька, не отбирай! -- завизжала она.
Я схватилъ ее вм e ст e съ кастрюлей и потащилъ въ палатку. Въ голов e
мелькали как i я-то сумасшедш i я мысли. Я что-то, помню, говорилъ, но, думаю,
что и мои слова пахли сумасшедшимъ домомъ. Д e вочка вырвалась въ истер i и у
меня изъ рукъ и бросилась къ выходу изъ палатки. Я поймалъ ее и посадилъ на
нары. Лихорадочно, дрожащими руками я сталъ шарить на полкахъ подъ нарами.
{163} Нашелъ чьи-то объ e дки, полъ пайка Юринаго хл e ба и что-то еще. Д e вочка
не ожидала, чтобы я протянулъ ей ихъ. Она судорожно схватила огрызокъ хл e ба
и стала запихивать себ e въ ротъ. По ея грязному личику катились слезы еще не
остывшаго испуга. Я стоялъ передъ нею, пришибленный и растерянный, полный
великаго отвращен i я ко всему въ м i р e, въ томъ числ e и къ самому себ e. Какъ
это мы, взрослые люди Росс i и, тридцать милл i оновъ взрослыхъ мужчинъ, могли
допустить до этого д e тей нашей страны? Какъ это мы не додрались до конца?
Мы, русск i е интеллигенты, зная в e дь, ч e мъ была "великая французская
революц i я", могли мы себ e представить, ч e мъ будетъ столь же великая
революц i я у насъ!.. Какъ это мы не додрались? Какъ это мы вс e, вс e
поголовно, не взялись за винтовки? Въ какой-то очень коротк i й мигъ -- вся
проблема гражданской войны и революц i и осв e тилась съ безпощадной яркостью.
Что пом e щики? Что капиталисты? Что профессора? Пом e щики -- въ Лондон e,
капиталисты -- въ Наркомторг e, профессора -- въ академ i и. Безъ виллъ и
автомобилей -- но живутъ... А вотъ вс e эти безымянные мальчики и д e вочки?..
О нихъ мы должны были помнить прежде всего -- ибо они будущее нашей
страны... -- А вотъ -- не вспомнили... И вотъ, на костяхъ этого маленькаго
скелетика -- милл i оновъ такихъ скелетиковъ -- будетъ строиться
соц i алистическ i й рай. Вспоминался карамазовск i й вопросъ о билет e въ жизнь...
Н e тъ, ежели бы имъ и удалось построить этотъ рай -- на этихъ скелетикахъ, --
я такого рая не хочу. Вспомнилась и фотограф i я Ленина въ поз e Христа,
окруженнаго д e тьми: "не м e шайте д e тямъ приходить ко мн e "... Какая подлость!
Какая лицем e рная подлость!..
И вотъ -- много вещей видалъ я на сов e тскихъ просторахъ -- вещей, на
много хуже этой д e вочки съ кастрюлей льда. И многое -- какъ-то забывается. А
д e вочка не забудется никогда. Она для меня стала какимъ-то символомъ,
символомъ того, что сд e лалось съ Росс i ей.
НОЧЬ ВЪ УРЧ
Шли дни. Уходили эшелоны. Ухудшалось питан i е. Наши посылки активъ изъ
почтово-посылочной экспедиц i и лагеря разворовывалъ настойчиво и аккуратно --
риска уже не было никакого: все равно на БАМ. Одинъ за другимъ отправлялись
на БАМ и наши славные сотоварищи по УРЧу. Твердунъ, который принималъ хотя и
второстепенное, но все же весьма д e ятельное участ i е въ нашей травл e, пропилъ
отъ обалд e н i я свой посл e дн i й бушлатъ и плакалъ въ мою жилетку о своей
загубленной молодой жизни. Онъ былъ польскимъ комсомольцемъ (фамил i я --
настоящая), перебравшимся нелегально, кажется, изъ Вильны и, по подозр e н i ю
неизв e стно въ чемъ, отправленнымъ на пять л e тъ сюда... Даже Стародубцевъ
махнулъ на насъ рукой и вынюхивалъ пути къ обходу БАМовскихъ перспективъ.
Очень грустно констатировать этотъ фактъ, но отъ БАМа Стародубцевъ какъ-то
отверт e лся.
А силы все падали. Я хир e лъ и туп e лъ съ каждымъ днемъ. {164}
Мы съ Юрой кончали наши очередные списки. Было часа два ночи. УРЧ былъ
пустъ. Юра кончилъ свою простыню.
-- Иди ка, Квакушка, въ палатку, ложись спать.
-- Ничего, Ватикъ, посижу, пойдемъ вм e ст e.
У меня оставалось работы минутъ на пять. Когда я вынулъ изъ машинки
посл e дн i е листы, то оказалось, что Юра ус e лся на полъ, прислонился спиной къ
ст e н e и спитъ. Будить его не хот e лось. Нести въ палатку? Не донесу. Въ
комнат e была лежанка, на которой подремывали вс e, у кого были свободные
полчаса, въ томъ числ e и Якименко. Нужно взгромоздить Юру на эту лежанку,
тамъ будетъ тепло, пусть спитъ. На полу оставлять нельзя. Сквозь щели пола
дули зимн i е сквозняки, наметая у карниза тоненьк i е сугробики сн e га.
Я наклонился и поднялъ Юру. Первое, что меня поразило -- это его
страшная тяжесть. Откуда? Но потомъ я понялъ: это не тяжесть, а моя
слабость. Юрины пудовъ шесть брутто казались тяжел e е, ч e мъ раньше были
пудовъ десять.
Лежанка была на уровн e глазъ. У меня хватило силы поднять Юру до уровня
груди, но дальше не шло никакъ. Я положилъ Юру на полъ и попробовалъ
разбудить. Не выходило ничего. Это былъ уже не сонъ. Это былъ, выражаясь
спортивнымъ языкомъ, коллапсъ...
Я все-таки изловчился. Подтащилъ къ лежанк e ящикъ опять поднялъ Юру,
взобрался съ нимъ на ящикъ, положилъ на край ладони и, приподнявшись,
перекатилъ Юру на лежанку. Перекатываясь, Юра ударился вискомъ о край
кирпичнаго изголовья... Тоненькая струйка крови поб e жала по лицу. Обрывкомъ
папиросной бумаги я заклеилъ ранку. Юра не проснулся. Его лицо было похоже
на лицо покойника, умершаго отъ долгой и изнурительной бол e зни. Алыя пятна
крови р e зкимъ контрастомъ подчеркивали мертвенную синеву лица. Проваливш i яся
впадины глазъ. Заостривш i йся носъ. Высохш i я губы. Неужели это конецъ?..
Впечатл e н i е было такимъ страшнымъ, что я наклонился и сталъ слушать
сердце... Н e тъ, сердце билось... Плохо, съ аритм i ей, но билось... Этотъ
коротк i й, на н e сколько секундъ, ужасъ окончательно оглушилъ меня. Голова
кружилась и ноги подгибались. Хорошо бы никуда не идти, свалиться прямо
зд e сь и заснуть. Но я, пошатываясь, вышелъ изъ УРЧ и сталъ спускаться съ
л e стницы. По дорог e вспомнилъ о нашемъ списк e для Чекалина. Списокъ
относился къ этапу, который долженъ былъ отправиться завтра или, точн e е,
сегодня. Ну, конечно, Чекалинъ этотъ списокъ взялъ, какъ и прежн i е списки. А
вдругъ не взялъ? Чепуха, почему бы онъ могъ не взять! Ну, а если не взялъ?
Это былъ нашъ рекордный списокъ -- на 147 челов e къ... И оставлять его въ
щели на завтра? Днемъ могутъ зам e тить... И тогда?..
Потоптавшись въ нер e шительности на л e стниц e, я все-таки поползъ
наверхъ. Открылъ дверь въ неописуемую урчевскую уборную, просунулъ руку.
Списокъ былъ зд e сь.
Я чиркнулъ спичку. Да, это былъ нашъ списокъ (иногда бывали записки отъ
Чекалина -- драгоц e нный документъ на всяк i й {165} случай: Чекалинъ былъ
очень неостороженъ). Почему Чекалинъ не взялъ его? Не могъ? Не было времени?
Что-жъ теперь? Придется занести его Чекалину.
Но при мысли о томъ, что придется проваливаться по сугробамъ куда-то за
дв e версты до Чекалинской избы, меня даже ознобъ прошибъ. А не пойти? Завтра
эти сто сорокъ семь челов e къ по e дутъ на БАМ...
Как i е-то обрывки мыслей и доводовъ путано бродили въ голов e. Я вышелъ
на крыльцо.
Окна УРЧ отбрасывали б e лые прямоугольники св e та, заносимые сн e гомъ и
тьмой. Тамъ, за этими прямоугольниками, металась вьюжная приполярная ночь.
Дв e версты? Не дойду. Ну его къ чертямъ! И съ БАМомъ, и со спискомъ, и съ
этими людьми. Имъ все равно погибать: не по дорог e на БАМ, такъ гд e -нибудь
на Л e сной Р e чк e. Пойду въ палатку и завалюсь спать. Тамъ весело трещитъ
печурка, можно будетъ завернуться въ два од e яла -- и въ Юрино тоже... Буду
засыпать и думать о земл e, гд e н e тъ разстр e ловъ, БАМа, д e вочки со льдомъ,
мертвеннаго лица сына... Буду мечтать о какой-то странной жизни, можетъ
быть, очень простой, можетъ быть, очень б e дной, но о жизни на вол e. О
нев e роятной жизни на вол e... Да, а списокъ-то какъ?
Я не безъ труда сообразилъ, что я сижу на сн e гу, упершись спиной въ
крыльцо и вытянувъ ноги, которыя сн e гъ уже замелъ до кончиковъ носковъ.
Я вскочилъ, какъ будто мною выстр e лили изъ пушки. Такъ по ид i отски
погибнуть? Замерзнуть на дорог e между УРЧ и палаткой? Распустить свои нервы
до степени какого-то лунатизма? Къ чортовой матери! Пойду къ Чекалину. Спитъ
-- разбужу! Чортъ съ нимъ!
ПОСЛ E ДН I Е ИЗЪ МОГИКАНЪ
Пошелъ. Путался во тьм e и сугробахъ; наконецъ, набрелъ на плетень, отъ
котораго можно было танцевать дальше. Мыслями о томъ, какъ бы дотанцевать,
какъ бы не запутаться, какъ бы не свалиться -- было занято все вниман i е.
Такъ что возгласъ: "Стой, руки вверхъ!" -- засталъ меня въ состоян i и
полн e йшаго равнодуш i я. Я послалъ возглашающаго въ нехорошее м e сто и побрелъ
дальше.
Но голосъ крикнулъ: "это вы?"
Я резонно отв e тилъ, что это, конечно, я.
Изъ вьюги вынырнула какая-то фигура съ револьверомъ въ рукахъ.
-- Вы куда? Ко мн e?
Я узналъ голосъ Чекалина.
-- Да, я къ вамъ.
-- Списокъ несете? Хорошо, что я васъ встр e тилъ. Только что пр ie халъ,
шелъ за этимъ самымъ спискомъ. Хорошо, что вы его несете. Только послушайте
-- в e дь вы же интеллигентный челов e къ! Нельзя же такъ писать. В e дь это чортъ
знаетъ что такое, что фамил i и -- а цифръ разобрать нельзя. {166}
Я покорно согласился, что почеркъ у меня, д e йствительно, -- бываетъ и
хуже, но не часто.
-- Ну, идемъ ко мн e, тамъ разберемся.
Чекалинъ повернулся и нырнулъ во тьму. Я съ трудомъ посп e валъ за нимъ.
Проваливались въ как i е-то сугробы, натыкались на как i е-то пни. Наконецъ,
добрели... Мы поднялись по темной скрипучей л e стниц e. Чекалинъ зажегъ св e тъ.
-- Ну вотъ, смотрите, -- сказалъ онъ своимъ скрипучимъ раздраженнымъ
голосомъ. -- Ну, на что это похоже? Что это у васъ: 4? 1? 7? 9? Ничего не
разобрать. Вотъ вамъ карандашъ. Садитесь и поправьте такъ, чтобы было
понятно.
Я взялъ карандашъ и ус e лся. Руки дрожали -- отъ холода, отъ голода и
отъ многихъ другихъ вещей. Карандашъ прыгалъ въ пальцахъ, цифры расплывались
въ глазахъ.
-- Ну, и распустили же вы себя, -- сказалъ Чекалинъ укоризненно, но въ
голос e его не было прежней скрипучести. Я что-то отв e тилъ...
-- Давайте, я буду поправлять. Вы только говорите мн e, что ваши
закорючки означаютъ.
Закорюкъ было не такъ ужъ много, какъ этого можно было бы ожидать.
Когда вс e он e были расшифрованы, Чекалинъ спросилъ меня:
-- Это вс e больные завтрашняго эшелона?
Я махнулъ рукой.
-- Какое вс e. Я вообще не знаю, есть ли въ этомъ эшелон e здоровые.
-- Такъ почему же вы не дали списка на вс e хъ больныхъ?
-- Знаете, товарищъ Чекалинъ, даже самая красивая д e вушка не можетъ
дать ничего путнаго, если у нея н e тъ времени для сна.
Чекалинъ посмотр e лъ на мою руку.
-- Н-да, -- протянулъ онъ. -- А больше въ УРЧ вамъ не на кого
положиться?
Я посмотр e лъ на Чекалина съ изумлен i емъ.
-- Ну, да, -- поправился онъ, -- извините за нел e пость. А сколько, по
вашему, еще остается здоровыхъ?
-- По моему -- вовсе не остается. Точн e е -- по мн e н i ю брата.
-- Существенный парень вашъ братъ, -- сказалъ ни съ того, ни съ сего
Чекалинъ. -- Его даже работники третьей части -- и т e побаиваются... Да...
Такъ, говорите, вс e резервы Якименки уже исчерпаны?
-- Пожалуй, даже больше, ч e мъ исчерпаны. На дняхъ мой сынъ открылъ
такую штуку: въ посл e дн i е списки УРЧ включилъ людей, которыхъ вы уже по два
раза снимали съ эшелоновъ.
Брови Чекалина поднялись.
-- Ого! Даже -- такъ? Вы въ этомъ ув e рены?
-- У васъ, в e роятно, есть старые списки. Давайте пров e римъ. Н e которыя
фамил i и я помню. {167}
Пров e рили. Н e сколько повторяющихся фамил i й нашелъ и самъ Чекалинъ.
-- Такъ, -- сказалъ Чекалинъ раздумчиво. -- Такъ, значитъ, --
"Елизаветъ Воробей"?
-- Въ этомъ род e. Или сказка про б e лаго бычка.
-- Такъ, значитъ, Якименко идетъ уже на настоящ i й подлогъ. Значитъ, --
д e йствительно, давать ему больше некого. Чортъ знаетъ что такое! Пр i емку
придется закончить. За так i я потери -- я отв e чать не могу.
-- А что -- очень велики потери въ дорог e?
Я ожидалъ, что Чекалинъ мн e отв e титъ, какъ въ прошлый разъ: "Это не
ваше д e ло", но, къ моему удивлен i ю, онъ нервно повелъ плечами и сказалъ:
-- Совершенно безобразныя потери... Да, кстати, -- вдругъ прервалъ онъ
самого себя, -- какъ вы насчетъ моего предложен i я? На БАМ?
-- Если вы разр e шите, я откажусь.
-- Почему?
-- Есть дв e основныхъ причины: первая -- зд e сь Ленинградъ подъ бокомъ,
и ко мн e люди будутъ пр ie зжать на свидан i я, вторая -- увязавшись съ вами, я
автоматически попадаю подъ вашу протекц i ю (Чекалинъ подтверждающе кивнулъ
головой). Вы -- челов e къ парт i йный, сл e довательно, подверженный всякимъ
мобилизац i ямъ и переброскамъ. Протекц i я исчезаетъ, и я остаюсь на
растерзан i е т e хъ людей, у кого эта протекц i и и привиллегированность были
б e льмомъ въ глазу.
-- Первое соображен i е в e рно. Вотъ второе -- не стоитъ ничего. Тамъ, въ
БАМовскомъ ГПУ, я в e дь разскажу всю эту истор i ю со списками, съ Якименкой,
съ вашей ролью во всемъ этомъ.
-- Спасибо. Это значитъ, что БАМовское ГПУ меня разм e няетъ при первомъ
же удобномъ или неудобномъ случа e.
-- То-есть, -- почему это?
Я посмотр e лъ на Чекалина не безъ удивлен i я и собол e знован i я: такая
простая вещь...
-- Потому, что изо всего этого будетъ видно довольно явственно: парень
зубастый и парень не свой. Вчера онъ подвелъ ББК, а сегодня онъ подведетъ
БАМ...
Чекалинъ повернулся ко мн e вс e мъ своимъ корпусомъ.
-- Вы никогда въ ГПУ не работали?
-- Н e тъ. ГПУ надо мной работало.
Чекалинъ закурилъ папиросу и сталъ смотр e ть, какъ струйка дыма
разбивалась струями холоднаго воздуха отъ окна. Я р e шилъ внести н e которую
ясность.
-- Это не только система ГПУ. Объ этомъ и Макк i авели говорилъ.
-- Кто такой Макк i авели?
-- Итальянецъ эпохи Возрожден i я. Издалъ, такъ сказать, учебникъ
большевизма. Тамъ обо всемъ этомъ довольно подробно сказано. Пятьсотъ л e тъ
тому назадъ...
Чекалинъ поднялъ брови... {168}
-- Н-да, за пятьсотъ л e тъ челов e ческая жизнь по существу не на много
усовершенствовалась, -- сказалъ онъ, какъ бы что-то разъясняя. -- И пока
капитализма мы не ликвидируемъ -- и не усовершенствуется... Да, но насчетъ
БАМа вы, пожалуй, и правы... Хотя и не совс e мъ. На БАМ посланы наши лучш i я
силы...
Я не сталъ выяснять, съ какой точки зр e н i я эти лучш i я силы являются
лучшими... Собственно, пора было уже уходить, пока мн e объ этомъ не сказали
и безъ моей иниц i ативы. Но какъ-то трудно было подняться. Въ голов e былъ
туманъ, хот e лось заснуть тутъ же, на табуретк e... Однако, я приподнялся.
-- Посидите, отогр e йтесь, -- сказалъ Чекалинъ и протянулъ мн e папиросы.
Я закурилъ. Чекалинъ, какъ-то слегка съежившись, с e лъ на табуретку, и его
поза странно напомнила мн e давешнюю д e вочку со льдомъ. Въ этой поз e, въ
лиц e, въ устало положенной на столъ рук e было что-то сурово-безнадежное,
усталое, одинокое. Это было лицо челов e ка, который привыкъ жить, какъ
говорится, сжавши зубы. Сколько ихъ -- такихъ твердокаменныхъ парт i йцевъ --
энтуз i астовъ и тюремщиковъ, жертвъ и палачей, созидателей и опустошителей...
Но идутъ безпросв e тные годы -- энтуз i азмъ выв e тривается, провалы
коммунистическихъ ауто-дафе давятъ на сов e сть все больн e е, жертвы -- и свои,
и чуж i я, какъ-то больше опустошаютъ, ч e мъ создаютъ. Какая, въ сущности,
безпросв e тная жизнь у нихъ, у этихъ энтуз i астовъ... Недаромъ одинъ за
другимъ уходятъ они на тотъ св e тъ (добровольно и не добровольно), на
Соловки, въ басмаческ i е районы Средней Аз i и, въ политизоляторы ГПУ: больше
имъ, кажется, некуда уходить...
Чекалинъ поднялъ голову и поймалъ мой пристальный взглядъ. Я не сд e лалъ
вида, что этотъ взглядъ былъ только случайностью. Чекалинъ какъ-то
бол e зненно и криво усм e хнулся.
-- Изучаете? А сколько, по вашему, мн e л e тъ?
Вопросъ былъ н e сколько неожиданнымъ. Я сд e лалъ поправку на то, что на
язык e оффиц i альной сов e тской медицины называется "сов e тской изношенностью",
на необходимость какого-то процента подбадриван i я и сказалъ "л e тъ сорокъ
пять". Чекалинъ повелъ плечами.
-- Да? А мн e тридцать четыре. Вотъ вамъ -- и чекистъ, -- онъ совс e мъ
криво усм e хнулся и добавилъ, -- палачъ, какъ вы говорите.
-- Я не говорилъ.
-- Мн e -- не говорили. Другимъ -- говорили. Или, во всякомъ случа e --
думали...
Было бы глупо отрицать, что такой ходъ мыслей д e йствительно
существовалъ.
-- Разные палачи бываютъ. Т e, кто идетъ по любви къ этому д e лу --
выживаютъ. Т e, кто только по уб e жден i ю -- гибнутъ. Я думаю, вотъ, что
Якименко очень мало безпокоится о потеряхъ въ эшелонахъ.
-- А откуда вы взяли, что я безпокоюсь? {169}
-- Таскаетесь по ночамъ за моими списками въ УРЧ... Якименко бы
таскаться не сталъ. Да и вообще -- видно... Если бы я этого не вид e лъ, я бы
къ вамъ съ этими списками и не пошелъ бы.
-- Да? Очень любопытно... Знаете что -- откровенность за
откровенность...
Я насторожился. Но несмотря на столь многооб e щающее вступлен i е,
Чекалинъ какъ-то замялся, потомъ подумалъ, потомъ, какъ бы р e шившись
окончательно, сказалъ:
-- Вы не думаете, что Якименко что-то подозр e ваетъ о вашихъ
| Поделиться: |
Поиск по сайту
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-03-31 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных